Письма из райских кущ

И то, что ты, вернувшись в родные края, жертвуешь (возможно, неосознанно) безжалостной правдивостью твоего взгляда – это нехороший, предостерегающий знак. Если уже ты – в моих глазах честнейший из честных, лучший из лучших – примешь эрфуртский «коричневый треугольник» за пубертет, а нынешние призывы варшавских клириков к крестовому походу до Дуная и до Сены, к тому же огню и мечу, за friedliches miteinander, то мне нет места в Европе, но уже ни в той, и ни в этой.

Извини, что выразил мысль и эмоцию в заостренной, полемической форме. Такое я допускаю только в общении с самыми близкими мне людьми. Кстати, ты пишешь, что твоя Мария часто ездит по восточным землям, ведет там бизнес. Что конкретно означают упомянутые тобой inoffizielle Regelungen? Как к ней относятся люди? Ведут ли с готовностью дела с иностранкой? Или она полностью избавилась от акцента? Впрочем, ее, в отличие от моей Марии, никто не примет за южанку, а русские корни и выговор можно спутать с польскими, что, в свете нынешней дружбы ваших восточных землячеств с Варшавой, может даже сойти за благо. Или слухи о братании Бранденбурга с Польшей сильно преувеличены? В Брюсселе они вызывают такое выражение лица, какое бывает, надкуси вместо груши лимон. Вообще, я начинаю обращать внимание на то, что с информацией между нашими двумя Европами дело обстоит из рук вон плохо. Не оттого, что ее мало, а оттого, что много. Так много, что она перестает восприниматься. Как говорил мой старый мастер каратэ, «если хочешь, чтобы ученик ничего не понял, покажи ему или слишком мало, или слишком много». Меня поразило, что ты не слышал о баррикадах «кифферов» в Амстердаме. Думаю, что не слышать ты не мог, но не обратил уже внимания на фоне общего падения доверия к информации и увеличения ее объема. Видно ты, как честный Ханс, просто перестал смотреть новости! Зачем смотреть то, чему не веришь? Я же понимаю, что совершенно не представляю себе картины того, что творится на самом деле в упомянутом тобой Берлине, хотя репортажи из столицы вижу каждый день по десять раз.

Но ответь мне на еще один вопрос: ты сам, теперь уже, по выражению бургомистра Вены, «повторный эмигрант», или репатриант (хотя это понятие подразумевает возвращение в ту же страну) – не испытываешь ли ты сам на себе отношения как к человеку второго сорта со стороны окружающих? Ведь ты в их глазах бежал на «продажный Запад», пока они пили свою чашу истории до дна и отстаивали свою Европу? (Теперь ее принято называть «христианской» в пику нашей, «пара-исламской», но, думаю, ты согласишься со мной, что в этом кроется примитивное упрощение. Во-первых, выдавливание чужаков мало общего имеет с христианством как таковым. Во-вторых, ваши анархисты и леваки такие же христиане, как наши «кифферы» – мусульмане. В-третьих, парадоксальным образом вашим христианским клерикалам из Варшавы или Дрездена оказалось куда проще договориться с нашими седобородыми исламскими умеренными консерваторами – с советами улемов в Марселе или Париже – нежели с собственными левыми. К слову, в этом я вижу причину того, что Европа пока все же не развалилась на две части, и Брюссель по-прежнему как-то руководит ей). Есть ли людям, среди которых вы живете, дело до твоей личной героической истории побега из ГДР? И вообще, есть ли в Бранденбурге немцы первого и второго сорта? Как ты себя ощущаешь с соседями, в местной пивной, у врача – не дай бог, конечно? И много ли там таких как ты, повторно вернувшихся из бывшей ФРГ в бывшую ГДР, но уже как в Германию из «не-Германии»?

Но довольно вопросов к доброму Хансу, теперь время ответов для Виктора. Начну с самого простого – о возрасте Артура. Ему 18. Признаюсь, моя специфическая память крепко хватает ассоциации, но слаба на возрасты и даты рождения, даже если это даты ближайших родственников. Но тут мне в помощь Миллениум. (Я, чем дальше седею, тем больше уподобляюсь человеку древности, отмеряющему возраст по событиям жизни и природным катаклизмам). Артур родился в 2000 году. В тот Новый год, в Сильвестр Миллениума, Мария как раз перестала кормить грудью, и мы с ней впервые оставили Артура на сиделку и отправились в Париж на две ночи, к ее друзьям-музыкантам. Под Парижем мы попали в пробку, и приход нового года встречали на площади Бастилии, в толпе, среди сотни чужих людей. Там я впервые познакомился с парижскими алжирцами. На Марии была дорогая шуба, а сама Мария была красива и свежа, как будто роды не добавили, а смыли с ее чела заботы и тяготы. Алжирцы подошли к нам в общем веселье и предложили сыграть в игру – кто дальше прыгнет с места. Я был тогда еще молод, я хорошо прыгал, к тому же был навеселе от арского шампанского, которое мы недовезли друзьям. Но у парня оказались не ноги, а пружины, он взлетел, что кенгуру. Мы с Марией посмеялись над моим очевидным поражением, и собрались двигаться дальше, но те парижские ребята потребовали с проигравшего плату: шубу или ее начинку. Объяснили, мол, это их площадь, тут за прыжки плати. И, без долгих разъяснений, показали из-под полы нож. Тогда я с места прыгнул еще раз, на локоть дальше кенгуру. Тут еще какие-то американские моряки подошли, тоже стали прыгать, и алжирцы отступили, исчезли. Но знаешь, в чем фокус? 1 января, днем, на эту же компанию мы нос к носу наткнулись во время прогулки в одном из переулков Латинского квартала, неподалеку от Сорбонны! Только теперь их было меньше, всего трое, а я не выспался, и был зол с похмелья. Я предложил снова попрыгать, уже не на их площади Бастилии, а в чужом районе. Вожак-кенгуру только полез в карман, тут я его и схарчил, уложил с одного удара. Остальных и трогать не пришлось, сами оставили поле брани. Но наш гид, пианист из парижских армян, лично знававший самого Азнавура, поторопил нас поскорее смыться. Он так и сказал: «Через пять минут тут станет черно. Они тут уже дома». В его устах это прозвучало особенно убедительно. Я тогда впервые обратил внимание на то, как европеец больше не чувствует себя дома в одной из своих исторических культурных столиц. То был запомнившийся мне Новый год. Мы вернулись в Кельн, а Артур болеет какой-то редкой болезнью. Еле подняли его тогда. Некоторым трудно дается отказ от молока матери.

Теперь у нас другие болезни. Я постепенно приблизился к сложной для меня теме. Она непосредственно касается и твоего вопроса о возможности моего переезда к тебе, на восток, в «пара-европейскую Европу».

Артур влюблен. История банальна, впрочем, любая банальность перестает быть таковой, когда касается лично тебя. Прежде, как ты, может быть, помнишь, предметом его страсти была турчанка, теперь это марокканка. Он влюбился в марокканку, прекрасную, как Суламифь. Так я ее и буду звать впредь, хотя зовут ее совсем не так, то ли Джамила, то ли Джамиля… Как ты понимаешь, никаких тебе свиных отбивных и сосисок на гриле! Что поделать, Артура не влекут «дочери Альбиона», в его юном сердце размещен фильтр, пропускающий только теплую восточную красоту. Судя по всему, он унаследовал впечатлительность и тягу к яркости, присущую моей Марии. Хотя не уверен, что ему, так же по наследству от нее, передалась ее рассудительность. А чтобы у нас с ним на двоих оставались хотя бы одни мозги, я нахожусь при нем. Шутки шутками, а история оказалась серьезной. Я постараюсь донести до тебя ее суть намеками в надежде, что письма читаются, отслеживаются выборочно, в отличие от электронной почты и телефонных разговоров. Кстати, просьба: сохрани эту историю пока при себе, не передавая ее даже твоей Марии.

Итак, родители девочки не против этой связи. Они не настаивают ни на конвертации Артура в ислам, ни даже на соблюдении всяческих ограничений, накладываемых на отношения неженатых их обычаями и верой. Притом они вовсе не либералы, напротив! Не знаю, наслышан ли ты о новом течении, которое с быстротой ветряной оспы распространяется среди европейских мусульман. Оно предписывает «отпускать» младших дочерей для браков с европейцами без обязательного соблюдения заповедей шариата. Не мне тебе объяснять математический и демографический резон такого решения, – его принял один из советов европейских улемов. Но на нас с Артуром оно оказало самое непосредственное влияние. Против такого хода, (с точки зрения долгосрочной перспективы мягкой исламизации, возможно, прозорливого), в их среде, особенно среди молодежи, возникло свое протестное движение. Оно даже уже имеет название – мусаисты, по имени некоего Мусы, вроде бы чеченца, живущего в Копенгагене, чей отец, опять же по легенде, погиб в боях с НАТО в Афганистане в конце двухтысячных. Видишь, какие тонкости я уже постиг! Увы, не от праздного любопытства. Эти ребята, типа наших европейских право-коричневых, защищают чистоту ислама, порой путаясь и вспоминая о расовой чистоте. «Братья-мусульмане» их поддерживают деньгами. Короче говоря, Артуру, его красотке и ее родителям они объявили джихад. Слава богу, в наших краях эти ребята не так сильны, как хотят казаться, но их сил хватило на то, чтобы надрезать девочке щеку для острастки (хорошо еще, попали ближе к уху, но мимо шеи). Отцу повезло – только шины на его «Мерседесе» прокололи. А в полиции пошутили, что это теперь мелочь, Bagatellschaden, хотя пообещали найти и разобраться. Об охране Bullen слышать не хотят, ты же знаешь правила игры… При их скромном финансировании я их отчасти понимаю. Хотя, с другой стороны, они сами тоже не на Луне живут, у них самих наверняка есть дети, братья и сестры. Правда, в «своих» анклавах и кварталах они работают иначе… Артур с друзьями, конечно, взялся за поиски, что, учитывая темперамент и бурный переходный возраст, (этапы которого, шаг за шагом, отмечались в полицейских актах, а начало этого пути ты застал), ничем иным, кроме решетки, ему не сулит, не говоря уже о худшем исходе – сейчас вся молодежь при ножах, а то и со стволами. Ты можешь себе представить, каким искусством убеждения я должен был воспользоваться, чтобы его отговорить! Das war ein Kunststück.

Я убедил Артура сосредоточить усилия его команды, в которой, к слову, есть и турки, и армянин, и арамеец, и курд, и поляк, и несколько немцев, (не говоря уже о братьях подруги), на охране девочки и ее родителей, и пообещал сам заняться местными мусаистами. Слава богу, моего авторитета на то хватило, и, опять же, слава богу, моя Мария находится в безопасном отдалении. Из Вены она не в силах нарушить возникший между мной и Артуром пакт. Она не в курсе, и потому я не тороплю ее посещения, тем более принимая в учет ее умение и по менее нервным делам за минуту приводить Артура в состояние бешенства и неуверенности в себе.

Ты знаешь, что я стараюсь свои обязательства соблюдать. Я опущу кое-какие подробности, и сообщу только одно: кто-то, ко мне никакого отношения не имеющий, каким-то образом выследил местного лидера мусаистов и объяснил ему границы между теорией и практикой. В свое время российские ветераны чеченской войны рассказывали мне, тогда еще сравнительно молодому журналисту, как спецслужбы возвращают похищенных боевиками. Они находят родственников боевиков, а дальше проверяют, столь ли крепка воля джихадистов или сепаратистов, чтобы жертвовать самыми близкими. Это так называемый «израильский метод».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.