Епістолярій Тараса Шевченка. Книга 2. 1857–1861

Ми ще й самі не знаємо, коли повернемось: тут живеться, кажу, і тихо, і добре, то, може, воно буде і по Вашому слову.

З роботою я не хапаюся і не спішуся, а «Ледащицю» тому послала, що була вже написана, то нехай не лежить. Печататься, здається, до осені нічого не буде, будемо «Хату» дожидати. Та скажіть, мені, чи схочуть «Інститутку» для першої книжки? Чи для першої їм треба якої новини. А ще ви мені скажіть, як іде перевод у Кожанчикова і чи багато зосталось ще книжок? Що ж Ви, чи пишете? Що написали? Чи співаєте «Зіроньку»? Що малюєте? Бувайте ж здорові та пишіть, та по-батьківськи цілий листок запишіть, а не те, що три слова черкнути та й бувайте здорові. Низенько кланяємось усім землякам. Чи поїхав Мих[айло] Матв[йович] на Вкраїну? Чи втік куди-небудь Ченстоховський? Чи не разом з ним отсе Ви захожуєтесь втікати?

Щиро Вам прихильна

М. Марков[ич].

P. S. Коли встигнете, то пришліть з Николаем Яковлевичем свій портрет, отой, що у свиті.

Чи вже Білозерські поїхали? Що Мотря робить? Чи здорова вона? Чому Вас[иль] Михайл[ович] мені не одпише? Чи одібрав він мій лист?

Опанас Вам дуже кланяється.

335. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка

13 червня 1859. С.-Петербург

13 июня 1859. С.-Пб.

На днях был у меня Брылкин, приезжавший сюда на сутки. Он сказал, что формовщик, которому ты заказывал для Брылкина две статуи, хоть и сделал их, но одну кому-то раньше еще продал, а потому он сам уже заказал у него же две статуи и сам рассчитается с ним. Просил тебе кланяться низенько.

Я передавал об этом Честаховскому, который тоже был у формовщика, и убедился, что все это правда. Поэтому я 50 р. не получу от Брылкина.

Нового в П[етер]бурге ничего не слышно. Желяховский завтра едет и кланяется тебе.

О кн[язе] Гагарине есть уже в газетах, а о гр[афе] Ф[едоре] П[етровиче] нет ничего еще.

Я уеду, кажется, к 1 июля на м[есяц]. Прощай, будь здоров и вертайся счастлив.

Тв[ой] Михайло.

336. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка

17 червня 1859. С.-Петербург

17 июня.

Посылаю тебе письмо Марьи Александровны, вчера принесенное Каменецким. Нового ничего. Я, может быть, уеду к концу этого м[еся]ца в Малороссию.

Прощай.

Весь тв[ой] Мих[айло].

337. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського

10 липня 1859. Межиріч

10 июля,

с. Межиріч.

Спасибі тобі, за твоє письмо і за письмо М[арии] А[лександровны]. Я це думаю їхать у Гирівку, добре було б, якби і ти туди хоч к половині августа приїхав, а раньше, то ще лучше, лучше б. А поки те буде, пошли мій коротенький лист М[арии] А[лександровне]. Та щоб не даром німці папір возили, то напиши і ти їй на другім чистім боці, вона, я знаю, буде дуже, дуже рада.

Добре було б, якби ти побачився з Кожанчиковим та розпитав би його про ту прокляту цензуру. Як побачиш Костомарова, то поцілуй його за мене, Каменецького тож, а Александру Ивановну аж тричі. Оставайся здоров, нехай тобі Бог помагає на все добре.

Т. Шевченко.

Чи граф Ф[едор] П[етрович] в Академії, чи ні?

338. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка

13 липня 1859. Межиріч

Я не дождався Парчевського; то й не зробив нічого, тілько купив гербового паперу; а на папері тім пишіть вже ви, що знаєте і що вам Бог на розум пошле. Оставайтеся здорові; нехай вам Бог допомагає на все добре. Щирий брат ваш Т. Шевченко

Іюль 13, 1859.

339. Т. Г. Шевченка до М. В. і М. О. Максимовичів

22 липня 1859. Мошни

Мошны,

22 июля

1859.

Мои единые други! Я опинився аж у Мошнах, а чого я тут опинився, про те скажу вам, як побачимось, а на сей раз вручителю сего вручите мои вещи і гроші, і сорочку, як пошита, і бриль. Може, я ще заїду до вас, як вертатимусь у Петербург, а може й ні, я ще й сам добре не знаю. Оставайтеся здорові! Нехай вам Бог помагає на все добре. На той рік, може, буду вашим сусідом, а поки що не забувайте щирого вашого

Т. Шевченка.

А саквояж ваш я таки трохи попом’яв. Вибачайте!

На звороті:

В Прохоровке

Ее превосходительству

Марье Васильевне

Максимович.

Или Михайлу Александровичу

Максимовичу.

340. М. О. та М. В. Максимовичі до Т. Г. Шевченка

23 липня 1859. Михайлова Гора

Коханий земляче! Кланяємось Вам сердечне з Михайлової Гори і дуже тужимо знову об Вашому приключаю; бо нам перед Ільєю сказали нарочнії з Пекарів, що Вас уже випустили з Мошен і що Ви з Пекарів поїхали в Межиріч до пана Парчевського, а вчора сказали ще, що Ви вже аж у Переяслава; аж бачу, все брехня, і Ви в Мошнах… З посланим, по письму Вашому, посилаю Вам чемодан і погребець Ваш, і в сім пакеті 50 рублей Ваших, а прочії привезу сам в Мошни, куди і без того хотів я їхать із Вами вмісті. До збачення! Зостаємось Ваші щирії приятелі

Михайло Максимович,

Марья Максимович.

23 июля 1859 г.

На четвертій сторінці:

Тарасу Григорьевичу Шевченку.

341. Т. Г. Шевченка до М. В. і М. О. Максимовичів

26 липня 1859. Мошни

Други мои единые!

По требованию начальства я завтра буду в Києві. Добре б ви зробили, якби й ви рушили в Киев. Помолилися б Богу і за одним заходом зо мною б побачилися, бо на Михайловій горі, не знаю, чи швидко нам доведеться бачитися. А тим часом нехай вам добре сниться.

Не забувайте Т. Шевченка.

1859.

26 июля.

Мошны.

На звороті:

Ее превосходительству

Марии Васильевне

Максимович.

В Прохоровке.

342. Д. Ю. Кожанчикова до Т. Г. Шевченка

31 липня 1859. С.-Петербург

Милый и многоуважаемый Тарас Григорьевич!

Что это такое значит? Лазаревский меня поразил как громом, или, как нынче говорят у нас, миром 12 июля. Я Вам уже с месяц назад писал одно письмо с прописанием всех обстоятельств; теперь решаюсь послать другое, тем же самым путем – на авось; другого не знаю. Вот судьба Ваших стихотворений: Вы знаете рапорт Палаузова и что министра нет в городе. Это бы ничего, и дело бы давно кончено, да проклятое чиновничество с своими крючками везде пакостит. Вам известно, что Ваши стихотворения Главное правление цензуры поручило рассмотреть их Цензурному комитету. Комитет, как коллективное существо, поручил это исполнить Палаузову, и тот написал известный Вам рапорт. Рапорт и отмеченные места читал Цензурный комитет и во всем одобрил мнение Палаузова. Кажись, чего бы лучше? Так нет, в Главное правление цензуры Комитет донес так: вот, дескать, мнение Палаузова о стихах Шевченко и более ни слова. Дело это попало к Арсеньеву, который мне объявил: «Спрашивали мы не мнения Палаузова, а Комитета, и если я рапорт доложу Муханову, то он наверное обратит его в Цензурный комитет, и дело будет испорчено; а лучше надо подождать Ковалевского». Будь этот рапорт одобрен Комитетом, мы бы разрешили, не говоря ни слова. Поэтому-то и я даже просил приостановить дело до министра.

Ну теперь, Тарас Григорьевич, как поживаете Вы-то? Что Ваша супруга? А нары в Вашей мастерской? Мы и теперь часто вспоминаем о Вас и Вашей женитьбе. С Николаем Ивановичем я видаюсь решительно каждый день. Что за прелесть этот Николай Иванович! Чем более узнаешь его, тем более любишь. Время проводим недурно; намедни я, Николай Иванович и Котляревский ездили в Псков. Кричим, спорим, как в двадцать лет. Новостей у нас хороших немного; в будущем все становится мрачнее и мрачнее, так что иногда мороз по коже подирает. Погода отвратительная, уже целый месяц дожди и холод. Поволжье готовится к голоду; везде страшные пожары и далеко не случайные. Ну, да о новостях, надеюсь, скоро услышите сами, полагая, что Вы будете скоро между нами. А пока Вам сообщу самую грустную новость: Полонский без места и без денег с страшным ревматизмом в ногах валяется на мельнице Штакеншнейдера за Гатчиною. А его не распустившийся еще цветочек плачет втихомолку, поглядывая на сына да калеку мужа. Много бы хотелось предъявить обвинений на человечество; да самому, как подумаешь, становится страшно. Скажу одно: Полонский буквально ползает по полу на четвереньках, а человек, ей-богу ведь, хороший, или, как Вы говорите, гарный. О Марье Александровне ни слуху ни духу; обещалась высылать статьи и ничего не высылает; тоже, должно быть, хорошо! Кому же в ум пойдет на желудок петь голодный. Тургенев обещался к июлю прислать ее «Институтку» по-русски, и также нет слуха. Приезжайте поскорее, право, уж очень хочется обласкать Вас, а пока целую крепко, крепко, по-братски искренно любящий Вас

Д. Кожанчиков.

31 июля

1859 г.

343. М. I. Костомарова до Т. Г. Шевченка

2 серпня 1859. С.-Петербург

СПб, 1859, августа 2.

Коханий Тарасе! Будь ласків, друже, найди де-небудь намальованого або награвірованого Сковороду, хоч малого, хоч великого, а то хоч двох або трьох, коли вони різняться між собою. Мене прохали в бібліотеці, щоб я написав до тебе й попрохав тебе об сім. Ти собі їздиш та їздиш по Україні, а я собі сиджу та все сиджу, та вже не за Україною, а за варягами та за хвинськими і турецькими народами, котрі помішались з руським народом. Вірші теж досі лежать десь і не двигаються. Приїзди швидше, щоб тебе здоровим угледіть. Може, в Україні зостанешся: козакуватимеш або оженишся.

Пиши до мене. Білозерський уїхав до своїх в Кострому і прислав відтіль листа і просить, щоб думали об його журналі і готовили, що можна.

Н. Костомаров.

344. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка

20 серпня 1859. Прилуки

20 августа.

Прилуки.

14 августа вирвався я з того святого Києва і простую тепер не оглядаючись до Петербурга. А проїзжаючи Пирятинський повіт, я прочув, що в Кочубеєвих добрах не було добра та й не буде. Отой Ракович, що писав до тебе, посадив у Згурівці свого приятеля, якогось п’яницю і здирцю Браньковича. Тепер він тільки що приймається управлять. Цур йому, тому Кочубеєві! Ладнай з отим жидом, що ти казав мені, лучче буде.

Чи ти зробив що з Вольським? Як ні, то зроби як умієш і як тобі Бог поможе, бо мені і вдень і вночі сниться ота благодать над Дніпром, що ми з тобою оглядали.

Не здивуй, що я так мало пишу тобі. Ніколи. Сьогодня рушаю в Конотоп. Напиши мені в Петербург по тому адресу, що єсть у тебе. А тим часом цілую тебе, сестру і ваших діточок. Оставайся здоров.

Щирий брат твій Т. Шевченко.

345. В. Г. Шевченка до Т. Г. Шевченка

Кінець серпня – початок вересня 1859. Корсунь

…Твоє діло за покупку землі я не зміг нічим кончить; получив од нього такий одвіт, що як він побачиться з генерал-губернатором, то зараз потім дасть резолюцію настоящу…

346. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка

10 вересня 1859. С.-Петербург

С.-Петербург. 1859, 10 сентября.

7 сентября вранці приїхав я в Петербург і прочитав твоє письмо у М. М. Л[азаревського]. Пишеш, що тебе не було дома, що ти хлопців возив у Херсон. Добре зробив єси! Та тілько чи притокмив ти їх у те училище торгового мореплаванія? Якщо притокмив, то молися Богу та лягай спати: з хлопців будуть люде… тілько треба спать на одно око.

Пишеш, що бачився з Парчевським; і я з ним бачився в Черкасах. Те саме він і мені говорив, що й тобі; нехай собі робить, як знає. А ти, мій рідний брате, зроби так, як умієш і як тобі Бог допоможе. Продать він землі тієї не волен, а законтрактовать на 25 літ волен, с согласия опеки. Якби ти побачився з Вольським та з ним добре поговорив та умовився. Та вже там роби, як знаєш і умієш, та тілько зроби, бо мені й досі сниться Дніпро і темний ліс попід горою. Контрактуй на своє ім’я. На сей случай я оставив письмо у Вольського і аркуш гербового паперу в 90 коп. На тім тижні у мене будуть гроші, то як треба буде, то я зараз і пошлю тобі. Добре було б, якби Йосип або Микита взялися за постройку: веселіше б гроші платить. Якби ти побачився з ними. Як побачиш Дзендзєловського, Липомана і Грудзинського і його стару матір, то поцілуй їх всіх за мене.

Чи ти получив моє письмо з Прилук?

Пришли мені оту маленьку книжечку і клаптики з нею; хоч перепиши; мені розрішено друковать, то книжечка та тепер мені треба. Посилаю Рузі не всеобщую историю, а Робінзона Крузо: для языка це буде лучче. Історію пришлю на той рік або сам привезу.

Сестру, тебе і всіх діточок ваших тричі цілую. Оставайся здоров. Нехай тобі Бог помагає на все добре.

Брат Т. Шевченко.

347. В. П. Маслія до Т. Г. Шевченка

10 вересня 1859. Київ

Киев, 1859 года, 10 сентября.

Мій любий земляче,

Тарас Григорьевич!

Так как я думаю, что такое неожиданное, и, может быть, не в пору начатое письмо мое с первого разу озадачит Вас, навеет много различных дум и не расположит Вас к моим искренним словам и мыслям, выработавшимся на степях Украины, – то прежде всего прошу Вас, дорогой певец, не смотрите на это письмо как на что-нибудь странное, необыкновенное, родившееся в минуту праздности и наполненное пустословием, не смотрите на меня как на хитрого льстеца, как на чье-нибудь орудие – но взгляните на меня с высоты своего многостороннего гения как на малоросса-степняка, как на украинца, родного Вам по языку, по обычаям, по любви к «нашей рідній неньці» и к литературе. Предугадывая Ваш малороссийский взгляд, просвечивающий так ярко в Ваших творениях, взгляд «певца Малороссии милой своей», я открываю Вам свою, быть может, еще детскую, еще не совершенно установившуюся душу (т. е. дух), и уверен, что не сделаюсь предметом насмешки как в глазах Ваших, так и в глазах Ваших друзей. Цель этого письма, по-моему, совершенно невинная, бескорыстная – познакомиться с Вами, величайший поэт новейшего времени, хотя заочно, т. е. письменно, если нельзя было этого сделать лично. Я надеюсь, что Вы не отвергнете моей просьбы, столь для меня драгоценной, столь для Вас удобоисполнимой. Вы меня видели и, может быть, помните. В июле месяце этого года Вы были в нашей неблагодарной Украине, были в местечке Мошнах. Я, услышав о Вашем приезде, решительно забыл все, что вокруг меня делалось. Меня занимала одна мысль – увидеть Вас, и я увидел; но Вы были тогда грустны, неприступны для разговора. Вы, верно, помните, когда Вы приехали с гимназистами станового Добржинского под горы, они пошли прощаться с полковником Ягницким, – а я выбежал увидеть в первый раз малороссийского гения, о котором я часто мечтал и восхищался созданиями. Я просил Вас к себе в дом, вспоминая профессора Павлова, Вы отказали. Я отправился с Вами к новому княжескому дому, желая услышать от Вас пророческое слово. Вы смотрели на меня недоверчиво, подозрительно – но напрасно: я следил за Вами, но не как сторож, не как шпион, а как Ваш преданнейший слуга, каждую минуту готовый к услугам, как почитатель Вашего гения, я пред Вами благоговел. Нет, должно быть, Вы забыли эти минуты, которые провели Вы с неведомым гимназистом; да, Вы забыли – но я не забуду их, пока будет греметь на свете слава Шевченка. Потом я приходил к г. Грудзинскому, чтобы у него познакомиться с Вами, просил у Вас тогда «Украинец» Максимовича, и тем кончилось. Наконец, последний раз я видел Вас перед выездом в Киев у г. Липпомана. Эти три свидания, как три путеводные звезды, как вера, наде- жда и любовь, будут моими руководителями в жизни. Вы спросите, может быть, отчего во мне родилось такое непреодолимое желание познакомиться с Вами, такое благоговение к Вам и даже эта дерзость писать к Вам? Это ясно. Посмотрите, вот на горизонте взошло солнце, облило весь мир своими благотворными лучами, дало человеку случай насладиться его светом и теплотой – вдруг скрылось, оставив после себя мрак и холод. Человек ощущает неприятное состояние, ему хочется еще полюбоваться красным солнышком, он ждет его с благоговением. Так и Вы, наше украинское солнце, наша гордость, явились у нас в Малороссии, дали взглянуть на себя и скрылись мимолетной звездой, оставив сиротами своих земляков, свою родину. Мы не верим, чтобы присутствие Ваше в Малороссии было так кратковременно; нам хочется еще взглянуть на Вас или по крайней мере поговорить с Вами. Вот первая причина, первое побуждение к знакомству с Вами. Вторая причина, более основательная, заставляет меня поближе сойтись с Вами.

Давно уже я посвятил свою жизнь на изучение Ваших творений, вытканных из горя и печали и подбитых гневом – труд, на который мало человеческой жизни, над ним должны трудиться века и потомства. Несколько лет я собираю Ваши сочинения, ищу во многих малороссийских библиотеках, перерываю шкафы – и труд мой часто увенчивается успехом. Последнее сочинение, приобретенное мною, есть «Сон», эта гениальная сатира, отразившая в себе так метко пороки петербургских придворных вельмож, карающая так грозно наших мучителей, раскрывающая раны нашей Украины. Также недавно попалось мне в руки сочинение «Сидючи в неволі», не знаю, Ваше или нет?

И как после всех трудов моих, после всех розысков, часто тщетных, претерпенных гонений от гимназического начальства, не любить Вас, не благоговеть пред Вашими созданиями и не просить Вашего знакомства? Вы, может быть, оскорбитесь этой просьбой гимназиста, осмелившегося открыть Вам свою душу, сказать свое правдивое слово? В таком случае я прошу у Вас извинения в моей необдуманности и вместе с тем прошу, чтобы Вы представили в этом гимназисте истинного малороссиянина, преданного своей родине душою и телом, не жалеющего для нее своей крови и жизни – и Вы мне напишите несколько строк, чего я так алчу. Да при том, я уже в седьмом классе, приготовляюсь выйти в люди, следовательно, и я скоро буду в состоянии приносить пользу человечеству, а в особенности своей родине, и Вы не унизитесь, исполнивши мою просьбу. Я и теперь занимаюсь нашей еще бедной малороссийской литературой, имею под руками многие малороссийские сочинения, между которыми как алмаз блистают Ваши «Гайдамаки», «Катерина», «Кавказ», «До Основ’яненка». Многие лица просили у меня Ваши сочинения, хотели отдать в печать (недавно один знакомый мне помещик, ехавши в Париж, хотел взять Ваши сочинения для напечатания), но я, благоговея пред Вашим желанием, не мог отдавать их.

Между прочим, скажите, скоро ли мы увидим Ваши сочинения в печати, по крайней мере, хотя некоторые; я думаю охотников-издателей много найдется. Мы этого ждем с нетерпением: пусть мир узнает, что и угнетенная Малороссия может выражать мировые истины, что и она имеет своих поэтов и художников.

Итак, я надеюсь, что Вы не откажете мне в малейшей доле своего расположения, что Вы позволите мне занять место хотя в тени Вашей славы, чем обяжете меня на всю жизнь мою, посвященную на служение родине – дорогой Малороссии.

Как признак того, что моя просьба не огорчила Вас, напишите мне несколько строчек, сделайте мне какое-нибудь поручение, которое я с любовью совершу во имя Шевченки великого. Этого благоволения я буду ждать каждую минуту с величайшим нетерпением и вместе с величайшим торжеством. Адрес мой: в Киев, 1-ю гимназию, воспитаннику 7-го класса Василию Павловичу Маслию.

В ожидании от Вас весточки и хорошего расположения остаюсь преданнейшим Вам поклонником и земляком В. Маслий.

P. S. Уведомьте меня, пишете ли Вы теперь что-нибудь или оставили на будущее; я желал бы прочесть хоть маленькое новейшее Ваше стихотворение.

348. Т. Г. Шевченка до В. В. Тарновського (молодшого)

28 вересня 1859. С.-Петербург

Любий мій Василь Васильевич!

Якби не трапилися ви або я до вас не заїхав, то довелося б мені в Москві захряснуть на безгрішші. А тепер, спасибі вам і моїй неледачій долі, тепер я в Петербурге, неначе в своїй господі. Вчора бачився я з вашим батьком і матер’ю і з моєю кумасею. Ви їх ще не швидко побачите дома. Посилаю вам з братом вашим письмо оце і по четыре экземпляра моєї роботи, а один любому невеличкому Горленяткові. Перешліть йому, будьте ласкаві. Та напишіть, щоб воно не забувало обіцянки. Як побачите Іванишева і Селіна, то поцілуйте їх за мене.

Нехай вам Бог помага на все добре.

Щирий ваш

Т. Шевченко.

1859.

Сентября 28.

349. М. О. та М. В. Максимовичів до Т. Г. Шевченка

6 жовтня 1859. Михайлова Гора

Коханий земляче, Тарас Григорьевич!

Через Ивана Ив[ановича] Соколова шлем к Вам наши приветы с Михайловой Горы; а с тем вместе посылаю Вам вышитую для Вас украинскую сорочку, позабытую Вами сорочку и платок и обещанный Вам 3-й том летописи Величковой. От всей души желаем Вам здоровья, светлого духа и художественного, творческого вдохновения на берегах Невских. Не забывайте нас и хоть изредка отзывайтесь к нам сюда, на берега Днепровские, где в окрестностях Михайловой Горы оставили Вы о себе живейшие и самые сердечные воспоминания. А на правой стороне Днепра Вы стали лицом мифическим, о котором идут уже баснословия и легенды, наравне с преданиями старых времен. Жалею сердечно, что не увидели[сь] мы еще раз; но Ваше письмо, зовущее нас в Киев, шло к нам из Мошен десять дней и застало меня нездорового. Так мы и остаемся даже до сего дня безвыездно, отлагая посещение Киева все впредь… Зимовать остаюсь в Малороссии и, всего вероятнее, что не в Киеве, а на Михайловой Горе.

Еще раз желаю Вам здоровья и поэтического воодушевления и, обнимая Вас мысленно, остаюсь навсегда душевно преданный Вам

М. Максимович.

6 окт[ября] 1859.

Михайлова Гора.

Прилагаю при сем письмо к Вам, из С[анкт]-П[етер]б[урга] присланное.

Прошу Вас прислать оттиски всех до единого гравюр Ваших, ибо мне хочется иметь полную коллекцию произведений Вашего резца. А стихотворения Ваши?.. Чем кончилась судьба их в цензуре и скоро ли мы увидим их в печати?.. Дайте, Бога ради, весточку о себе, когда Вы из Киева выехали и как живется Вам там на севере?.. Господь да хранит Вас!

Дописка М. В. Максимович:

Желаю и я Вам всего лучшего и прошу Вас не забывать нас; я очень жалею, что не видела Вас больше, но надеюсь увидеть Вас на будущее лето, желаю Вам от всей души здоровья и успеха в Ваших занятиях.

Преданная Вам

Маруся.

350. Т. Г. Шевченка до М. О. і М. В. Максимовичів

9 жовтня 1859. С.-Петербург

1859.

9 октября

Мої любії, мої единые друзі, чи ви ще й досі, на Михайловій горі гуляючи, дивитесь на задніпрянські гори? Благо вам, мої единые друзі! Я вже другий місяць як гнию в петербургскому болоті та тілько сьогодня урвав швидкий час, щоб написать вам хоч тілько те, що я живий і здоровий. До 16 августа я піджидав вас у Києві, а потім як чкурнув, то через тиждень і дома опинився. А тепер сижу собі, работаю та згадую собачого сина черкаського ісправника Табашникова. Та іноді мошнянських панночок. Щоб женихи снилися!

На те літо, як Бог поможе, побачимось, то розкажу вам дрібненько все, що, робили з мене в Києві, а тепер ніколи.

Пишіть до мене, як буде ласка, так: В С. Петербург. В Большой Морской, в доме графа Уварова. Михайлу Матвеевичу Лазаревскому.

Бувайте здорові та веселі, поклоніться низенько од мене старим Деркачам та задніпрянським горам.

Не забувайте щирого вашого друга Т. Шевченка.

351. Т. Г. Шевченка до І. М. Сошенка

9 жовтня 1859. С.-Петербург

1859.

9 октября.

Посилаю тобі, мій искренний друже, дещо моєї нікчемної роботи. А любій панночці Ганнусі, замість мазурок Шопена, наші пісні. Нехай грає та виспівує, та не радиться з панною Валентиною, вона її доброму не научить.

Напиши мені свій адрес і напиши, як зовуть пана і пані Красковських і як зовуть Чалого і Чалиху. Андрієвському сам занеси рисунок і гарненько поклонись йому од мене.

Не забувай искреннего твого друга Т. Шевченка.

Адрес:

В С. Петербург. В Большой Морской,

в доме графа Уварова. Его высокоблагородию

Михайлу Матвеевичу

352. Т. Г. Шевченка до Н. В. Тарновської

22 жовтня 1859. С.-Петербург

Кумасю, серце моє!

Увечері я буду у Карташевських. Ще на тім тижні обіцяно. Як матиму час, то прийду обідать, і поговоримо. А поки що прийміть, моє серденько, моя єдиная кумасю! оцей нікчемний рисунок на згадування 8 октября 1859 року.

Оставайтеся здорові.

І кум, і друг, і брат

ваш щирий

Т. Шевченко.

22 октября

1859.

353. Ф. Г. Лебединцева до Т. Г. Шевченка

22 жовтня 1859. Київ

22 октября 1859 года.

Тарас Григорович!

Нехай Вам Бог дає здоров’я, нехай віка прибавить! Спасибі Вам, що я побачив Вас і побалакав з Вами хоть трошки. А про те жалкую і досі, що не довелось мені ще раз побачиться з Вами. Прибігав я до Вас разів зо три та й ще раз довідався, як уже зовсім зібрався в дорогу – коли ж Вам ніколи, здається, й просвітку не давали, – засмикали, як жиди того пана, що до склепу закликають. Нехай буде, як сталось, а тим часом от що: чи отдали Вам мою казань, що читав я перед Вами? Не повинна, здається, пропасти, а втім, хто його зна, бо й сам я не відаю, кому її оддав. Вже останній раз прибіг я до Вас, та не застав не тільки Вас, але й Гудовських. От і вийшов я на улицю, коли дивлюсь, – сидить на стовпчику якийсь льокай. «Чий ти?» – питаю його. – «Гудовських», – каже. – «Де ж пани твої»?» – «Не знаю». – «А Тарас Григорович?» – «В гімназії». – «Будь же ласкав, – кажу йому, – оддай осю бумагу Тарасу Григоровичу, як вернеться він додому!» – Та й оддав йому ту казань. Отак було, а втім, хто його зна, може й справді казна-кому оддав. Скажіть же, будьте ласкаві, чи вона у Вас, та казань, і що Ви думаєте з нею зробить? Може, читали кому, так що люди кажуть? Мабуть, кепкують, глузують: «Це, – скаже інший, – не проповідь, а «рассказ, описание». Нехай собі що хотять кажуть, а я хоч тричі присягну, що так треба писать. Годів з п’ять я думав об сьому ділі, та й видумав, бачте, таке, що аж ченці здивувались. Нехай їх, ченців тих, діла судять.