Полная версия
Чуть ниже поверхности
Так наступало для нее совсем иное утро, и она была теперь везде и нигде одновременно, и где солнце только вставало и где оно уже садилось, и где было все время в зените, и где солнца не было вовсе, и где-то еще, но осознавать все это она уже вовсе не хотела, да и не могла. Кажется получилось уснуть.
(28.06.2004)
Инструкция (по использованию)И как только мир дожил до сего дня, не имея ни малейшего представления о смысле и назначении человеческой жизни на земле и цели ее истории?!
Хотя, может он и живет до сих пор именно вследствие своего этого незнания и в столь плачевном состоянии находится тоже по этой причине? Может обстоятельства непростых мировых взаимоотношений мистической силой всю современную историю специально усугублялись в одном только слепом неосознанном ожидании единственного открытия, фейерверка смысла и преобразования, а все наиблагие проекции ни разу, поэтому, и не воплотились?
Страшно подумать, какого масштаба выводы рвутся в голову! – подумал Спиридон чуть сминая от накатившей внезапно страсти брошюрку формата А5 в крепкой руке, – а ведь все так просто, что даже я, не имея специального образования, могу понять и глубочайшим образом прочувствовать это всем своим уставшим от бессмыслицы нутром. Сколько лет я, затаившись, молча улыбался, всем понятно, по-простому так, что бы не происходило и не пыталось раскачать лодку моего самочувствия и графика, а ведь не просто так улыбался – получается, ждал, и ждал этого самого момента, верил, что жизнь рано или поздно перевернется, что может и должно так сильно все измениться, что все прошлое покажется детской забавой, неосмысленным лунатизмом, потаканием телесному примитиву, природному строю. Эх, надо же!
Даже смешно: на вид она похожа, как будто, на инструкция от стиральной машины старой какой-нибудь и такая же местами пожелтевшая, местами посеревшая от влаги, ее и потеряли, небось, так же точно, сразу, просто завалилась куда-то и забылась. И написана она вроде по-русски, но очень смешно, нестройно и с ошибками – явно переведена с китайского китайским же переводчиком, как на всех товарах. А у нас ведь как принято: мы все "сами с усами", не дураки – и без инструкции разберемся, она и не нужна вовсе; а если чего сломается, так инструкция все равно не поможет, а мастер и так все отремонтирует без нее, ему она тем более не нужна; пока все работает, и жаловаться не на что, а что до особо любопытных – так это им в "кружок любителей" надо, а не народ смущать весь целиком; всегда найдутся свои диссиденты…
Налюбоваться не могу: сколько ж ей лет уже, такая благородная пожухлость, потемнелость, даже открывать не хочется, так бы и смотрел сверху на обложку. Ну что я говорю? – конечно хочется, но ведь она уже у меня в руке, поэтому с пристальным чтением можно повременить и растянуть приятный момент предвкушения пока что. Истина никуда не убежит – не заяц, а основные мысли я и так уже, чуть пролистав, понял.
Теперь я многим, если не сказать, всем могу нос-то утереть – контраргумент имеется, сударь! Я вам и античность теперь, и темные века, и весь ваш современный этот пост… – прастигоспади – "пост-пост" этот и истолкую и опровергну в два счета.
Уму не постичь, не верится! Нет, давайте-ка по порядку: я пошел с утра на работу на наш рядовой оптовый склад на самой черте города, так что дальний его край, что с туалетами и курилкой, получается уже за чертой – но какие это теперь несущественные мелочи, так вот, и там случайно я…, ну нет, случайностью это быть не может, она меня может всю мою жизнь там ждала и дождалась, просто, я там за старыми какими-то стеллажами нашел – не много не мало – "Инструкцня по использовать назначение земля и жизни сверху на нее как"! В общих чертах ясно, что это инструкция по смыслу и назначению жизни на земле, а не сельскохозяйственный какой-нибудь букварь. До сего момента никто не обладал еще такой удивительной вещью, где бы в сжатой понятной форме для конечного пользователя излагалась бы главная истина жизни, ведь если бы кто обладал, то уж наверняка бы об этом всем рассказал. А расскажи он, его бы давно отправили на тот свет и дело с концом: "Уходи прочь из наших земель и не смей тут проповедовать свою новую истину, нам и так хорошо, а если не хорошо, то уж мы так привыкли…" – или что-то типа того уже было в Библии, и история там не очень весело окончилась. Стоп, так дело не пойдет – меня в пророки и, уж тем более, в мученики, никто не уполномачивал, да и желанием я не горю, так что, увольте-с! Я вам все тайны жизни, а вы меня в тартарары? – нет уж!
Конечно же, я дальше пойду: я не стану вам все козыри свои выкладывать – залежалую-то долгожданную архаику свою с китайской жемчужиной внутри не покажу никому, я лучше сам начну в таком же духе. Буду писать инструкции по образу и подобию, может и с продолжением, подкидывать, так сказать, людям сенсации и свет надежды на дальнейший возможный прогресс. Простой грузчик со склада… – ан нет! Так, глядишь, и разбогатею, прославлюсь, можно и со склада уйти будет!
День этот для Спиридона весь прошел как в тревожном, но счастливом сне, он все представлял себе мир мучимый жаждой, и тут он приходит и торжественно и бескорыстно открывает неиссякаемый фонтан, а потом представлял газетные статьи со своей фотографией, телепередачи, где он в одухотворенной задумчивости сидит на весь экран и ему задают вопросы: как мол, вы смогли на своем складе открыть такую простую и всеобъемлющую истину? А он и отвечает, будто оправдываясь: я к этому шел всю жизнь, – а самому не по себе что-то, ведь он не сам открыл истины-то эти, а только нашел все готовенькое, а потом всеобщие бурные апплодисменты, и снова на душе блаженство. Так волнение разобрало его под вечер, что сон тут же и подкосил, а книжецу свою даже и почитать не успел, положил только любовно рядом с кроватью.
Проснулся он на следующее утро, смотрит, а на столе рядом с книжечкой этой стоит бутылка с прозрачной жидкостью, а на ней надпись: "Выпей!". Ну он и выпил, честно сам всю одолел. Дальше туман, туман, что-то еще, темнота, снова просыпается утром, а на столе снова бутылка с той же жидкостью и такой же надписью. Ну снова выпил, и снова туман… Когда на третий или пятый день он пришел в себя, бутылки, к счастью, уже не было, надписи тоже, но и инструкции тоже не было.
Он обшарил всю квартиру, сумки, карманы одежды – ничего. Жестокая абстиненция сменилась паникой, даже слезами, руки не слушались, сердце выскакивало, он задыхался от волнения и жара, потом похолодел, и полился пот, он так и обмер, хотел заснуть обратно, чтобы не ощущать этой страшной утраты, но не тут то было, все тело трясло, голова отваливалась, тошнило. Он попытался вспомнить хоть что-то из прочитанного, но, получается, он и прочесть-то ее всю не успел, полистал только и отложил на потом – куда, де спешить? – в голове теперь было пусто, страшно и стыдно от осознания произошедшего.
– Ну что же ты, народ-богоносец? – давай, вспоминай! Ничего… Вспомни хоть что-нибудь, хоть чуточку! Тишина… Только все время в больном туннеле сознания промелькивала одинокая никчемная мысль о стиральной машине, а за ней тянулся гулкий с невыносимым тарахтением шлейф.
И вдруг в болезненном сознании проступило: "А может это и есть весь тот долгожданный смысл, все предназначение, вся бесценная мудрость: мир – стиральная машина?…
КубОн долго думал, предаваясь поочередно то скуке и тоске, то ностальгии с привкусом детского ожидания, и решил наконец послать по почте сам себе посылку. Посылка – всегда радость, в отличие от письма. Сколотил коробку, запаковал в нее Содержимое, тщательно закрыл, сверху сопроводил коробку надписями со строжайшим предостережением и требованием: "Осторожно!", "Не нарушать упаковку!", "Не переворачивать и не бросать!". Пришлось заплатить кучу денег за ее транспортировку на почту, ведь коробка получилась очень тяжелой.
Довольный он вернулся с почты домой и начал ждать. Прождал неделю, и когда наконец получил почтовое извещение о прибывшей на его имя посылке, поспешил вновь на почту. Широко улыбаясь, он протянул помятый бланк в окошко. Три работницы почты недовольно бурча что-то себе под носы еле-еле подняли и поставили увесистую коробку перед ним на стол. Вот он, настал счастливый момент получения долгожданной посылки! Он тщательно осмотрел, все ли в порядке и убедившись, что коробка целехонька, удовлетворенно похлопал по ней и расписался где надо, в двух местах.
Он заказал машину и привез домой полученную бесценную коробку с Содержимым. С великим трудом и пыхтением, отдыхая на каждом лестничном пролете, он поднял ее на этаж, щелкнул замком и словно тараном распахнул перед собой двери квартиры своей ношей, поставил ее посредине комнаты. Когда захлопнулась входная дверь, он взял большую монтировку и быстро и со страстью разломал конструкцию из хорошо подогнанных гладких досок.
Смахнув последние щепки с холодной гладкой поверхности, он немного отшел, чтобы поглядеть на идеальную кубическую форму только что вылупившегося объекта. Долго всматриваясь в него то с одной стороны, то с другой, словно художник, он обошел так его по кругу, потом еще раз в обратную сторону и наконец, воскликнул:
– На кой же хуй мне нужен этот куб?!…
(февраль 2016)
ШарыПетр Сиреневый стоял на остановке и смотрел вверх, и ему казалось, что снежинки, падающие ему на лицо, превращаются в шары и скатываются вниз один за другим, они были разного размера, всех оттенков белого, в них отражались с правого бока желтоватый фонарь у дороги, стеклянная стенка автобусной остановки, отражающая в своем прямоугольном мире весь скудный окружающий мир, окраина, два продуктовых магазина и перед ними как обычно свои изрядно возмужавшие Лелик и Болик, клянчащие мелочь на очередную бутылку, одинокие мамаши с колясками, гуляющие вдоль шоссе, видимо в подспудном поиске своего запропавшего Лелика или, на худой конец, Болика, витрины, а в них отражающиеся окна, окна, окна домов напротив, этажи полные одинаковых занавесок, одинаковых мыслей, снов, ежедневно повторяемого набора слов на кухнях, в спальнях, меняются поколения как меняется освещение примерно после 6 вечера, сначала у всех свет в прихожей, потом на кухне, потом в спальне, потом рубильник щелкает, черные глазницы окон с синеватыми вспышками телевизора, и в стеклах отражаются шары, они разрастаются как голодные головы, и глотают с легкостью все окружающее пространство.
Петр не сопротивлялся и был проглочен. Изнутри шара был виден мир, весь благостный, белесый и влажный и ни одного острого угла. Петр решил не ждать автобус, тем более, что войти внутрь ему бы вряд ли удалось и покатился домой пешком. Невесомый шар, в котором сидел Петр Сиреневый, быстро набирал скорость, стоило ему только оттолкнуться торчащими наружу ногами.
У подъезда его ждал очередной сюрприз, надо было как-то набрать код на домофоне, сказать: "Это я!", войти в двери, подняться на лифте на 7 этаж, но наруже у него были только ноги, и в двери шар совсем не проходил.
Тогда Петр решил, что единственным способом попасть домой и немного поспать, будет опружинить посильнее, как мяч и подлететь до своего балкона. Но как отреагирует жена на шарообразное существо, отдаленно напоминающее ее мужа, которое стучится в окно 7 этажа – он боялся даже предположить…
Все исчезло, и изнутри шара осталась лишь белизна как таковая, совершенно непроглядная так, что сказать наверняка, шар ли это или что-то иное, было совершенно невозможно, даже звуки долетающие вовнутрь, казались белыми, круглыми и не связанными ни с каким источником, словно облака. Тут появился фонарь, заглянул ему в лицо и говорит человеческим голосом:
– Ваш этаж, дальше только на автобусе, ну же, Петенька, поехали! Шары это загадка – внутри них то же, что снаружи, а не воздух или пустота! Этого вам пока не понять. До свиданья, Петенька! Фонарь демонстративно погас. Но на его месте в центре этого округлого безобразия вдруг вырисовалась дверь. Петр Сиреневый, недолго думая, открыл ее и вышел.
Двери перед ним вдруг с шипением разъехались в разные стороны, из салона автобуса хлынул свет и подобие тепла, он помедлил еще пару секунд глядя перед собой и часто моргая, с лица стекали крупные капли растаявшего снега, и быстро вошел в салон.
(декабрь 2014)
О том какКак квадратик не мог понять кружок и постоянно упрекал его в беспринципности, тот же, напротив, сознавая свою внутреннюю наполненность и гармоничность, улыбался и молчал, покатываясь.
Как два жучка говорили шажками и палочками, а поскрипывали серединкой, а когда окончательно запутывали друг друга, уходили с головой в свою непонятную работу и лишь иногда кружились и танцевали на месте и были похожи на горки посреди глади воды.
Одному человеку показалось, что глаза рыбы, которую он купил на базаре, это книга, он начал всматриваться в них желая перевернуть страницу и прочесть то, что видела рыба за день до этого на дне своего рыбьего моря. Всматривался, всматривался сначала в один глаз, потом в другой, пока рыба, собрав все свои предсонные силы и возмутившись, не укусила его за нос и не закрыла книгу.
Вадя начал гарцевать громко звякая и звонко цокая, так что окружающие подумали, что у него вместо ног пустые бутылки, и за ним прислали мотороллер "Муравей", чтобы сдать его в стеклотару, но они не отгадали, у него не вместо ног были бутылки, а надетые на ноги бутылки, словно на деревянный парусник, так что непонятным оставалось только одно – как он просунул ноги в такие сапоги?
Чем человек похож на пузырь, да тем, что когда смотришь через одно и другое, одинаково тускло, как в низкой избе.
Один человек очень громко шаркал при ходьбе, шаркал он настолько громко, что слышно было даже когда он не занимался ходьбой, а просто сидел на месте. С этим он смириться уже не мог и начал изучать свои ноги. Изучал, изучал и заснул, а когда проснулся, вместо ног обнаружил шарики и все сразу понял.
Василий Махоркин перестал быть Василием Махоркиным и изготовил себе грабли из подручных материалов, потом получившийся Семен Граблин перестал быть Семеном Граблиным и купил комод, в комоде у него тайно поселился Зигфрид Печкин, и когда Семена Граблина хотели положить в больницу, Зигфрид Печкин встрепенулся и вообще исчез, а комод сгорел пустым. Василий Махоркин тогда, снова став Василием Махоркиным, закурил и крепко призадумался, хотя был ни при чем.
Мой друг Алексей Анохин вдруг оказался командиром Терентьевым, и началась совершеннейшая путаница: когда звали Анохина, обнаруживался командир Терентьев и не понимая разводил руками, а когда звали Терентьева, выныривал Анохин, как ни в чем не бывало, но так никто и ни в чем не признавался.
Петя ехал в автобусе, и когда его открытое окно поровнялось с водительским окном соседнего автобуса, он засунул палец соседнему водителю в ухо, тот водитель настолько перепугался, ибо думал в тот момент о змеях, что онемел и на следующий день уволился.
В коробочках жили маленькие, и когда они покидали коробочки, то коробочки пропадали, а когда вновь появлялись маленькие, то оказывались опять уже в коробочках. Хотя можно предположить, что коробочки – просто форма нашего восприятия маленьких, подобно кантовским пространству и времени.
В понедельник Коробов открыл дверь и обозвал Варвару сусликом и грязнулей, потом закрыл дверь и испарился, Варвара молча села на табурет и задумалась, во вторник открыл дверь и обозвал Варвару кулебякой, кубякой и недотепой, и тоже испарился, дар речи к Варваре вернулся в среду, собравшись с духом, она открыла дверь и побила Коробова штангенциркулем, после чего он снова испарился, так как съехал еще месяц назад, я отнесся к Варваре снисходительно и пошел сдавать бутылки, остаток недели прошел в коммунальной квартире тихо.
На огне стоял котел с непонятно чем, его распирало. Если бы у него были швы, то наверняка бы расползлись, и наружу бы поперло это его непонятно что, но он терпел. Валил пар, давление возростало, температура опустошала его терпение – вот-вот взорвется! Он моргал глазами, если бы в его мире существовали цвета, то наверняка бы он показался красным, и все что в нем показалось бы красным, но цвета отсутствовали, было лишь непонятно что непонятного цвета и оно распирало само себя изнутри, как бедный красный котел. Потом котел все же выдавил из себя какие-то проклятия и ушел с семинара.
(20–21.04.2005)
Сенсация"Сенсация! Невероятно! Как вы решились на это – впервые дать интервью? Мы так рады, вы – гордость нашей страны! Господин писатель, можно всего несколько слов для нашего издания? После вашего последнего романа прошло всего несколько месяцев, и вы уже объявляете о скором выходе новой книги, о чем она будет, может всего в двух словах? Как вам удается работать так быстро, вам помогает кто-нибудь, может это ангел или какой-то ваш друг писатель? Хотя бы приоткройте завесу, публика так взволнованно ожидает! Вы, наш кумир! Можно вас заснимет наш самый лучший фотограф? Нам так не хватает ваших фото, они так вдохноляют мужчин и волнуют женщин! Вы гей? Докажите, что вы человек, – мы уверены, что вы ангел или сошедший с ума бог! Вы за евро- или азио-интеграцию?…
Вы прошли какой-то важный для себя этап пути, а теперь начинаете новый, еще более возвышенный и прекрасный? Вы перешли на следующий уровень – что там? Вас называют самым влиятельным умом в нашей литературе, вам не тяжело все время нести такую ответственность? Почему ваши романы так безответственны и негуманны? Вам чужда светская мораль, вы приверженец какой-нибудь религиозной секты? Вы употребляете наркотики? Вы наверняка достигли просветления, вы бодхисаттва? Вы осознаете свою миссию или работаете для себя? Как вы считаете, какой ваш роман будут ценить дольше всего после вашей смерти? Вы тяжело больны? У вас есть последователи? Кого вы считаете вашим учителем или предшественником? Вы поддерживаете отношения с отечественными или зарубежными коллегами? Вы общаетесь с нечистой силой? Как вы относитесь к правительственному проекту глубокого рва вокруг российской границы? Вы за самобытность российского пути развития? Вы масон? Когда вы были маленьким вы уже знали, что станете писателем? Какое ваше любимое блюдо, а цвет? Вас больше всего вдохновляет наш российский хаос?
Как вам удается, будучи столь известным, оставаться загадкой и избегать все это время публики? У вас есть духовный учитель? Правда, что только в Тибете открываются тайны мира? Вам открыты тайны мира, поделитесь с нами? Вы психически нездоровый человек? Вам было откровение свыше?
Ответьте хоть на один вопрос, вы нас мучаете! В чем, все-таки, секрет вашей необыкновенной фантазии и высочайшей продуктивности, что вам помогает, как вам это удается?.."
– Я лгу.
Рюмки– Мне, любезнейший, как обычно и только на начало – 300 капелек, пожалуйста. Тут ведь дело простое, надо карабкаться, не с первой попытки Эверест покоряется, вот и я за очередную попытку возьмусь.
– Как скажете, – бармен равнодушно, но слегка с опаской и наперед-укоризной глянул на нарисовавшегося за стойкой "альпиниста", – на закуску что-нибудь?
– Огурчиков.
– Я принесу за ваш столик, присаживайтесь, – он и вовсе обреченно отвернулся к шкафчику с бутылками.
– Премного благодарен…
– У вас можно присесть? – если не возражаете, – спросил "альпиниста" скрипучий пожилой голос. Грубая большая рука, костистые пальцы с неочищаемыми ногтями, в них граненный стакан почти полный – 150 значит, – роговые очки, растянутая бурая кофта на пуговицах, большущие дальнозоркие глаза.
– О, конечно присаживайтесь, ничуть не расстроюсь, наоборот, – Поликарп, кстати, – представился он будто сам себе, легким взмахом налил из графинчика первую рюмку. – Еще глоток, еще денек, – и опрокинул в себя.
Сосед в роговых очках не представился и отстраненно-молча отпил из своего стакана, потом коротко-пристально глянул своими большими плавающими рыбами глаз на Поликарпа и отвел взгляд.
– Ну как, чувствуете изменение? – Поликарп неожиданно заглянул в соседское лицо восторженно улыбаясь.
Сосед ошалело поглядел на Поликарпа и еще отпил. – Вы это o чем?.. – буркнул он.
– Как о чем? – ну вы же сейчас выпили не просто так, а с какой-то целью, вот и любопытно стало, достигли вы ее или пока нет.
– Какая еще цель от стакана-то?.. – недовольно удивился незнакомец, – вечерок после работы скоротать, цели не нужно, а у вас небось иное мнение на этот счет или цель какая?
– Да уж, имеется, еще какая! И цель непростая, не за раз дается такая цель, вот и пробую уж не один год.
– А вы юморист, я смотрю, – сосед приободрился – и какая же великая цель может тут быть, если не секрет?
– Был бы секрет, не разболтал бы. Все дело в памяти, моей странной памяти! Я открыл способ избавления от самого горького и тяжкого, что у меня есть, что висит на мне и тянется сзади как неподъемный черный шлейф и порой так давит на сердце и сжимает горло, что не вздохнуть… я конечно говорю о Прошлом, все что я помню с первого дня своей памяти, все это – непроглядное липкое как смола мучение. Но и это мучение было бы не столь безнадежное, если бы я видел хоть что-то, хоть малейший просвет впереди, в так называемом "будущем", но я его не вижу вовсе, ни на день вперед, ни на час, только проклятое Сегодня, как я добреду домой и свалюсь где-то в коридоре, уперевшись в стену полночи как в непробиваемый заслон на моем пути в хоть какое-нибудь завтра, потом сон как милость Всевышнего, подаяние для нищего, сон слепой и тревожный, где только то же мучительное прошлое.
Так вот, я нашел лекарство: с каждой рюмкой, вся эта черная масса перетекает из прошлого в будущее и перестает быть такой уж черной, скорее, становится бесцветной, с каждой звонкой рюмочкой я помню меньше дней прошлого и вижу больше будущего, словно воздух, которым мне еще только предстоит дышать и жить дальше.
Он долил из графинчика в рюмку и махнул бармену, сделав круговое движение ладонью, означающее, "повторить бы", и идиотски улыбнулся.
Бармен наметанным взглядом сразу заметил его жест, к тому же поглядывал в его сторону уже давно. Он подошел уточнить, точно ли он понял, предложил съесть суп или котлет на закуску, но снова безропотно согласился на огурчики. Он попросил оплатить счет вперед и получив деньги, удалился.
– Вот сейчас, я уже вижу сзади всего лишь несколько лет, будто я мальчишка, за спиной которого так мало, но зато впереди, ух, – он глубоко вздохнул всей грудью и развел руки широко в стороны. Хочется петь от этого чувства!
Сосед быстро допил и судя по озадаченно-испуганному виду хотел было уже улизнуть от внезапно-говорливого Поликарпа, но вместо этого, он так же попросил хозяина повторить и на закуску заказал пирожок с "непоймичем", вернулся на место и дико уставился на Поликарпа. Всем видом он выражал только жадное ожидание и нетерпение, "ну, давай, давай дальше, не терпится!", в глазах был азарт и тоска, а где-то глубже, под выпитым стаканом вспыхнуло горькое понимание, ведь мало кого не тяготит его прошлое, особенно когда уже возраст, и когда впереди ничего не светит, кроме жалкой пенсии, да смерти.
Поликарп уставился в стол, и когда перед его взором нарисовался очередной графин, решительно налил себе и как полководец, уверенно подняв руку, отчеканил: "Вперед, только вперед к светлому завтра!", и опрокинул рюмку себе в глотку. Сосед послушно, словно загипнотизированный, отпил половину своей новой порции. Потом последовали еще и еще отполированные движения руками и ртом. Лицо оставалось таким же благородно-хладным, задумчивым и безгласным. Потом оно начало, будто потихоньку оттаивая, разгораться новыми неведомыми чувствами и оплывать.
– Я уже начинаю ощущать это, – чуть сбиваясь продолжил он, – я помню только сегодняшнее утро, я уже знал, что этот день будет особенным, что он принесет мне освобождение, я вижу назад только этот один день: рассвет, сереющий оконный проем, белесая занавеска, пустой стол спинка скрипучего стула. А до этого дня будто ничего и не было, никогда и ничего: ни меня, ни моей всей кутерьмы – ничего – это невероятно! А впереди прямая ясная дорога, я вижу каждый свой будущий день и иду по ним, как по воздушным шарам или по ступеням волшебной лестницы, все дальше и дальше…
Он блаженно улыбнулся и посмотрел в далекую даль, глаза были влажными, то ли от слез, то ли от принятого количества, лицо застыло в безвременьи, пальцы слегка подрагивая улеглись на стол, будто теперь ожидали чего-то еще неслыханного. Сосед тоже замер, глаза его горели нетерпением, как в цирке перед смертельным номером, чуть недопитый стакан застыл в руках.
И вдруг Поликарп резко изменился в лице, будто увидел самого черта, взревел во весь голос полный ужаса, как простреленный насквозь медведь, окруженный неумолимыми охотниками, руки грохнули по столу, он отшатнулся назад, чуть не упав вместе со стулом, едва успел вскочить на нетвердые ноги и как слепой, выставив руки вперед, побежал шатаясь к выходу, сшибая стулья на своем пути.