Телепат

Телепат

Санкт – Петербург. Август 1996 года.

Преступный мир Петербурга в панике: все крупные акции, детально запланированные, тщательно подготовленные проваливались на самом последнем этапе – в момент реализации.

5 августа в 19 часов 34 минуты при выходе инкассаторов из торгового центра «Волна» из подъехавшего микроавтобуса выскочили трое в масках, вооруженные автоматами. В этот момент все трое были поражены выстрелами снайперов с крыши дома напротив. Двое преступников убиты, третий тяжело ранен. Водитель, попытавшийся увести машину с места происшествия, был ликвидирован выстрелами из впереди припаркованной автомашины. Инкассаторы и никто из граждан не пострадали.

7 августа в 14 часов 02 минуты в офис коммерческого банка «Феникс» ворвались двое мужчин, один с пистолетом, другой с автоматом. Они у входа в зал были убиты выстрелами из трех стволов спецназовцами, которые находились там под видом посетителей банка. Третий соучастник, блокирующий дверь с улицы захвачен прохожими сотрудниками спецслужбы. Одновременно с этим был схвачен на улице пособник, координирующий по рации действия группы. Автомашина, ожидавшая бандитов за углом, задержана, водитель, оказавший сопротивление, ликвидирован.

10 августа в 20 часов 30 минут бизнесмен Осипов Г.А. открыл дверь в парадную своего дома. Его окликнул поджидавший парень в капюшоне, вооруженный ножом. Выстрелом из стоявшей в двадцати метрах автомашины киллер был убит. Ожидавший его мотоциклист – задержан на месте.

11 августа в 02 часов 15 минут ночи через, заранее подготовленный и замаскированный во время фасадных работ, пролом в стене двое мужчин и женщина проникли в торговый зал ювелирного магазина «Ожерелье». Находившаяся в засаде группа оперативников с приборами ночного видения уничтожила двух преступников, женщину задержала.

11 августа в Зеленогорске на дачу детского сада с целью похищения пятилетнего сына предпринимателя Гаврилова С.С. и получения крупного выкупа, под видом санитарной комиссии из Петербурга, прибыла группа из трех женщин. Во время обхода, одна из них около 14 часов в «тихий час» зашла в спальню и взяла на руки спящего ребенка. Все трое задержаны оперативниками на месте преступления. Группа прикрытия из двух мужчин в машине «Скорой помощи» нейтрализована.

13 августа в 10 часов 25 минут на проспекте Науки у дома 44 было совершено бандитское нападение на инкассаторскую автомашину, доставлявшую 20 миллионов рублей заработной платы в объединение «Резонанс». Преступники на двух автомашинах блокировали инкассаторов, но выйти из нее не успели, так как были расстреляны пулеметным огнем с патрульного вертолета.

17 августа в 7 часов утра в аэроклуб в Борске под Петербургом группа из четырех вооруженных лиц прибыла на аэродром с целью захвата двенадцатиместного самолета и последующего использования его для совершения террористического акта – аварии на АЭС. Вся группа в момент высадки из джипа уничтожена снайперами спецназа ФСБ, за исключением одного из них, получившего тяжелое, но не смертельное ранение.

Практически во всех случаях жесткого пресечения этих преступлений одного из выживших соучастников правоохранительные органы использовали для установления организаторов, а затем и заказчиков этих акций.

Во всех эпизодах для всех потенциальных потерпевших, как для физических лиц, так и для организаций, указанные происшествия были совершенно неожиданными, поэтому они не были источниками информации для спецслужб о готовившихся преступлениях.

20 августа в 16 часов в ресторане «Вкусная трапеза» собрались 12 руководителей организованных преступных группировок для выяснения причин столь массового провала, существенных потерь и выработки мер по организации дальнейшей деятельности. Охранники пытались применить оружие против внезапно появившихся спецназовцев, но были уничтожены вместе с участниками криминального мероприятия.

Ленинград. 19 июля 1980 года.

В зале ожидания Финляндского вокзала сидел мальчик. На вид около трех лет, белобрысенький, чистенький, одет по июльской погоде – белая футболочка, голубенькие шортики, сандалики. В руках он держал бейсболочку с каким-то непонятным вензелем. Никакой игрушки, как это обычно бывает у детей в дороге, у него не было. Рядом с ним сидел и кемарил бородатый старик с рюкзаком, придерживая за ручки сумку на коленях. Мальчик сидел спокойно, не вертелся, не болтал ножками, не смотрел по сторонам. Явно собрались на дачу, а внук не хочет беспокоить дремлющего дедушку.

Прозвучало громкое объявление о посадке на электричку до Приозерска. Дедок встрепенулся, подхватил сумку на плечо и пошел на выход. Ни он, ни мальчик даже не взглянули друг на друга. Лишь через минут двадцать на сидящего в одиночестве ребенка обратили внимание две подружки – сокурсницы, ожидавшие поезд на Выборг.

– Кать, а чего-то малыш остался один,– удивилась вторая девушка. – Дед – то ушел. Значит это не его внук. Ты не видела, с кем этот мальчик пришел сюда?

– Да нет, не обратила внимания. Да сейчас родители появятся, …наверное. А ты, Наташа, тоже не видела? Мальчик – то приметный, голубоглазый, хорошенький.

– С дедом сидел рядом. Получается, что почти час он ни с кем. Что-то не так.

Наташа присела около малыша:

– А где твои родители? Ты чего тут один?

Мальчик взглянул на нее, но ничего не ответил.

– Катя, достань из моей сумки коробочку сока.

Пока ребенок пил через трубочку апельсиновый нектар, девушки встревожено обсуждали ситуацию. Кто-то потерял сына, бегает, ищет его, с ума сходит от ужаса, а он вот здесь тихо сидит, не плачет, не зовет маму. Протянулось еще десять минут.

Девушки остановили проходившую мимо работницу вокзала и попросили сделать объявление по радио о потеряшке. Та по рации связалась с диспетчером и уже через пару минут информация дежурным тоном была озвучена на весь вокзал.

Несколько любопытных пассажиров пришли в зал: кто-то пытался говорить с мальчиком, кто-то протянул ему конфету и вафлю, а какая-то девочка пяти-шести лет положила на скамейку плюшевую игрушку.

Мальчик взглянул на все это вполне осмысленно, но ни у кого ничего не взял и не издал никакого звука. В его глазах не было страха, слез, тревоги, беспокойства, но взгляд вполне живой, детский.

– Это объявление давно должны были сделать родители, – Наташа посмотрела вокруг.

– Ну, нет же их. Странно. А он не глухонемой? Вот что, Кать. Наш поезд через полчаса. Я быстренько сбегаю в пикет милиции. Нельзя оставлять мальчишку здесь, а то ведь кто-нибудь может и увести его.

Дежурный сержант разговаривал по телефону, когда дверь распахнулась и в комнату влетела взволнованная девушка:

– Товарищ милиционер, там нашли брошенного или забытого малыша, …а вот и он, – увидев вошедшую подругу с малышом на руках, сказала – Примите меры!

– Товарищ лейтенант, тут чего-то случилось, я перезвоню через пару минут…

– Какие пара минут… уже час ребенок один на вокзале… ничего не говорит, может больной! – воскликнула Наташа.

– Девушка, не кричите, спокойно. Объявление давали?

– Да, конечно же, давали, – ответила Наташа потише и тут же снова возбужденно потребовала, – делайте что-нибудь, заберите мальчика или как тут у вас в таком случае надо? Вызвать скорую? Или милицию?

– Все, все! Мы и есть милиция. Сейчас разберемся.

Сержант вызвал в пикет дежурную по станции и врача.

– Товарищ лейтенант, докладывает сержант Приходько. Мальчонка у меня в пикете… нет, не похоже… таких не бросают… конечно не раз было, но тут другой случай… сам удивляюсь, одет прилично, чистый… что? …медик не обнаружил никаких повреждений… на вид ему не больше трех лет… ничего не говорит, но врач считает, что со слухом у него все в порядке… а бог знает, почему не отвечает, малыш все-таки. Какие будут указания? Понял… не дадите дежурную машину? …Есть, спасибо.

Положив трубку, Приходько сказал Наташе, дежурной и медсестре:

– Велено, сдать его в детский дом. Ну и правильно, не первый раз. Тут в двух кварталах есть такой. Директор Любовь Степановна – всегда выручала, лет двадцать работает там, опыт у нее на такие дела. Она знает, что дальше делать.

…Увидев найденыша, Назарова расцвела в улыбке, присела на корточки, протянула руки:

– Ой, кто-то к нам пришел! Маленький, иди к маме!

Любовь Степановна взяла мальчика на руки, и тот неожиданно обвил рученьками ее шею.

– Пойдем ко мне, покушаем… Верочка, – сказала нянечке, – быстренько ко мне в кабинет обед для малыша, для начала только легкий, ну ты сама знаешь.

Насколько был голоден ребенок, она поняла сразу: мальчик съел все и супчик и рисовую кашу, обтерев кусочком хлеба тарелочку, и, выпив компот, выловил все фрукты.

С болью в сердце Назарова смотрела, как он ест. Она давно поняла, что детям в детском доме хорошо не только, когда они здоровы, общительны, заняты играми, но и когда с удовольствием кушают.

Детский дом прошел через всю ее жизнь. Родилась в сороковом. Отец погиб на фронте в первый же год войны, мать умерла в блокадном городе. Трехлетнюю девочку удалось эвакуировать вместе с детским домом в Челябинск.

В сорок пятом детский дом вернулся в Ленинград. Люба воспитывалась в этом детдоме, получила в 17 лет аттестат зрелости, осталась работать в нем нянечкой, а, поступив в вечернее педучилище, стала воспитателем. Вышла замуж, через год развелась – муж оказался неисправимым алкашом. Слава богу, не успели завести детей. Больше она к замужеству не стремилась, слишком много драматических историй детей своего же детдома стали для нее наукой жизни.

Назарова стала директором в двадцать пять лет после ухода предшественницы на пенсию. У Любови Степановны был свой личный опыт – на отрицательных примерах делала выводы, что недопустимо в стенах родного для нее этого дома. И когда была ребенком и когда стала работником, видела грубость, невнимательность, лень нянечек, воспитателей, преподавателей, медсестер. Знала, что домой уносят сэкономленные продукты.

Мизерные заработки персонала, в том числе и ее директорский оклад, для нее никогда не было оправданием воровства. Безжалостно увольняла несунов, сутками работала, когда не хватало сотрудников. Работала на износ, ее зычный голос гремел на этажах, но дети не боялись, так как знали, что она гоняет нерадивых няней и воспитателей.

К детям же Любовь Степановна относилась с искренним материнским чувством, поскольку сама же прошла через такое ущемленное детство. И они отвечали ей тем же – тянулись к ней, ласкались, обнимали ее, громко радовались, когда она объявляла о прогулках с нею.

Назарова жалела их всех и каждого персонально. Умом понимала причины отказов родителей от своих детей, но сердцем не прощала это никому. Особую боль испытывала от брошенных малышей на улицах, которые легко могли стать и становились жертвами нелюдей или погибнуть от холода, голода, травм и болезней, о чем тоже знала не понаслышке.

Она очень настороженно относилась к усыновлению детей вообще, а ее (всех детей в детском доме она считала своими) детей особенно.

Она, в принципе, понимала, что детям будет лучше в семье, но знала и о том, что иногда детей усыновляют не ради ребенка, а для себя любимых, что не так уж и редко приводит к отказу от усыновления и возврату ребенка. И это самая жуткая трагедия, которая причиняет незаживающую психологическую травму ребенку.

Любовь Степановна, став самым молодым директором в системе воспитания и содержания сирот, проявила мудрость руководителя в создании коллектива единомышленников, причем делала это не по принципу «новая метла…», да и какая она «новая», а последовательно, поштучно меняя персонал.

Уходили пожилые кадры на пенсию, изгонялись схваченные с поличным те, кто уносил продукты, медленно, но упорно она избавлялась от нервных нянечек и воспитателей, срывающих свои личные проблемы и настроение на детях.

Замену им искала не путем объявлений или направлений к ней районным отделом народного образования, то есть РОНО – бюрократической машиной, а в педучилищах, медицинских училищах, в пед- и мед- институтах. Она находила контакты с руководителями, получала доступ к данным о выпускниках, тщательно изучала их, беседовала с преподавателями и, разумеется, с потенциальными кандидатурами.

Это была рутинная, отнимающая колоссальное время, работа. Иногда Назарова делала это на грани фола, вторгаясь в личную жизнь девушек, их персональных качеств.

Выбрав подходящую, согласную работать в ее детском доме, она на уровне оперативной деятельности углубленно собирала информацию у родственников, соседей, подруг, в каких условиях проживает, с кем дружит, какой имеет характер, каковы слабости и даже интересовалась – какие книги берет в библиотеке объект ее изучения.

Цель была одна – простая, но объемная – ей нужны бескорыстные романтики, безумно любящие детей, готовые придти не на год-два, а на постоянную, без побега, трудную, но благородную работу.

Ей нужен коллектив, в котором все друг другу доверяют, без примитивных интриг, женских капризов и закидонов, выдержанных, доброжелательных и, главное, способных обеспечить достойную, спокойную, интересную жизнь детдомовцев, ущемленных житейскими обстоятельствами, лишенных родительской ласки и заботы.

За двадцать лет Назарова добилась своей цели – девяносто воспитанников от трех до восемнадцати лет и двадцать взрослых – одна семья, в надежности которой не сомневалась.

Это имело для нее особое значение: дети живут, растут в семье и воспринимают все вокруг себя как должное и естественное. И все – таки, вопросы усыновления эпизодически возникали. Директор давала согласие только в случаях ее собственной уверенности в безошибочности оценки конкретной ситуации. Несмотря на недовольство и даже жалобы некоторых будущих усыновителей, она, так же как и по своему персоналу, проводила неофициальную проверку, не доверяя формальным заключениям комиссий по делам несовершеннолетних.

И ни одного согласия она не дала на иностранное усыновление. В первый же заход Назарова поняла, что люди и фирмы, готовящие такие материалы, делают это на коммерческой основе. В той первой попытке наивная американская пара откровенно рассказала ей, сколько долларов оплатила у себя на родине и здесь в России.

Любовь Степановна была поражена алчностью людей, по существу, торгующих судьбой маленьких соотечественников.

Но даже не это вызывало у нее сопротивление, понятно, что оформление документов, работа переводчиков и прочее, неизбежно требовало не малых расходов.

А другие неофициальные оплаты – это из области доказанности, сегодня сказали, завтра откажутся от сказанного.

Главная причина в другом – ребенок покидал ставший для него родной дом, выбывал за рубеж и реального контроля его дальнейшей жизни не будет. Никакие фото и видео материалы, акты обследования, посулы и уверения ее не убеждали. Трагические случаи с усыновленными иностранцами детьми, в перестроечные времена, пусть даже один на тысячу, только усиливали ее позицию.

От исков иностранцев, пытающихся через судебные процедуры, заставить отдать ребенка, Назарова отбивалась законным способом, поскольку отечественные усыновители имеют приоритет перед иностранцами. На эти случаи у нее был проверенный резерв ждущих своей очереди приемных родителей, которым и передавался ребенок до вынесения судебного решения.

Получала она угрозы, не только о дисциплинарной и судебной ответственности, но и физического принуждения. Независимая, бескорыстная, безапелляционная директор не боялась никого и посылала всех посягателей куда подальше, интеллигентно, но категорично.

Однажды, она не пришла утром на работу и не предупреждала накануне, что задержится с приходом. Домашний телефон не отвечал (сотовых в то время не было).

Ее зам Марина Борисовна недоумевала – такого еще не было: Назарова всегда выходила на связь, если что-то случалось с ней. К вечеру уже гудел весь коллектив и дети тоже.

Только на следующий день стало известно, что на директора было совершено нападение. Она в больнице с многочисленными травмами от побоев, рассказала, что вечером около парадной к ней подошли два парня и, сказав «делай что говорят, отдай мальчишку», сбили ее на землю и затем избили ногами. Похоже, цели не было убить ее, так как она должна была выполнить это требование, но потеря сознания и вышедшие на шум соседи по лестнице, возможно, спасли от смерти.

…Но этот эпизод будет потом, когда Ване будет семь лет, а сейчас… после того, как малыш покушал, Любовь Степановна посадила его на диван, села напротив него на детский стульчик, взяла его ручонки и спросила:

– Сынок, как тебя зовут?

– Ваня.

– А маму?

– ………

– А папу?

– Ваня.

– Ваня – это ты, а как папу звать?

– Ваня.

– Ну, хорошо, Ванечка, стало быть, ты у нас Иван Иванович. А сколько тебе лет?

Мальчик серьезным, не детским взглядом посмотрел ей в глаза, но ничего не ответил.

– Тебе, наверное, два или три года, – неуверенно, тихо сказала Назарова и показала ему сначала два, а затем три пальца. – Может на пальчиках покажешь?… Нет?… Не знаешь?… Ну и ладненько.

Она задумалась, что же делать дальше, малыш ухоженный, не уличный, явно его ищут, через день, максимум два все прояснится.

– Ну что ж, Иван Иванович, – улыбнулась Любовь Степановна…

В кабинет вошла Марина Борисовна, воспитатель, которая всегда замещает директора во время ее отсутствия:

– О-о! У нас пополнение!

– Да непонятно, что делать. Привезли Ванечку с вокзала. А мальчик-то домашний, по всему видно… родители вот-вот объявятся. Пока побудет у нас…

– Сколько же ему?

– Не больше трех, если меньше, то надо передавать в дом малютки. Вот что, Марина, я решила – брошенный он или потеряшка, не будет никто искать, значит, сиротка и тогда по обычной схеме все оформим.

– Любовь Степановна, рискованно держать без оформления…

– Это я беру на себя, в РОНО есть контакты, есть понимающие люди, прорвемся! Ты посмотри, как он внимательно слушает, похоже – все понимает…

– Это он сказал, что Ваня, а может Вася, – засомневалась Марина.

– Он, а кто же еще, не сама же я придумала. И отец у него Иван. Вот фамилию не говорит, да и мать не называет, может, не помнит.

Марина засмеялась и наклонилась к ребенку, погладила по голове.

– Шустренький паренек, смотри-ка, улыбнулся – нисколько не боится незнакомой обстановки.

– Сущий ангелочек, – восхитилась Назарова, – а вот почему-то, уверена, нет у него матери. Видела бы ты как, он сразу же обнял меня… иди ко мне, мой хороший, – дрогнувшим голосом промолвила Назарова, увидев, как Ваня протянул к ней ручки.

– Видишь, – женщина прижала к себе ребенка, – он признает меня как маму.

– А отец?

– Мы с тобой всю жизнь работаем с детьми. Я же вижу, что имя Ваня он повторяет автоматически. И свое и будто бы отца, а его – то нет. Я звонила на вокзал, никто не объявился. В общем так, – твердо сказала Назарова,– он останется здесь. Медик оформит заключение, что мальчик по всем параметрам соответствует возрасту трех лет. А фамилию ему дадим сами… найденыш – Найденов, так у нас есть Костик Найденов, чуть постарше. А… сегодня суббота… значит Субботин… Иван Иванович Субботин…

– А чего он все держит шапку, – удивилась Марина Борисовна, – Ванечка, дай шапочку.

Мальчик протянул ее Любовь Степановне.

Женщины разглядывали изображение на бейсболке и никак не могли понять, что это такое.

– А ведь по этому фирменному знаку, можно установить продавца и хоть что-то выяснить о покупателе, – сказала Назарова.

– Но что это такое? Ничего подобного не видела. То ли иероглифы, то ли схема какая-то, хотя не похоже ни на то, ни на другое… мешанина какая-то.

– Ладно, потом будем разбираться, – Любовь Степановна положила шапку в ящик шкафа.– Да и найдутся же его родители и все выяснится.

Но так никто и не объявился по поводу пропажи ребенка. Директор давала объявления в прессе, информация прошла по телевидению – результат нулевой. А про шапочку она забыла, а когда вспомнила о ней – найти не смогла.

Санкт – Петербург, июль 1995 года

Ване Субботину исполнилось восемнадцать. Он подлежал, как совершеннолетний, выходу из детского дома, но Любовь Степановна пошла на нарушение – «выпишу только тогда, когда парень получит нормальное жилье, а не место в общежитии», жестко заявила она в органах опеки, жилищном комитете района.

Между растущим мальчиком и стареющей директрисой в течение всех пятнадцати лет отношения сложились такие, какие есть у родной матери и сына.

Было тяжело поначалу, когда ей приходилось прятать ребенка и его документы от настойчивых усыновителей. Потом стало в этом смысле полегче, поскольку подростков редко усыновляют: сложившийся характер и мировоззрение, генетическая наследственность становятся, как правило, непреодолимыми для приемных родителей препятствиями и изменить юношу или девушку по своему вкусу и пониманию воспитания уже никому не под силу.

Назарова всей душой бездетной женщины прикипела к мальчику, отвергала и решительно пресекала все слухи и сторонние предположения. Коллеги же смотрели на их отношения нормально, не только, потому, что по-человечески одобряли, но и из солидарности коллектива, который был Назаровой тщательно подобран и бережно сохранен все эти годы.

Тем не менее, Ваня не был на особом положении среди воспитанников: для него не было исключений из всех правил и традиций, требований в учебе и поведении. Учился он не лучше и не хуже других, вел себя также как и другие, не выделяясь особым прилежанием, послушанием или озорством.

Замечались некоторые особенности, как у каждого ребенка, не более того эпизодическое уединение, уход в себя, изучающий, задумчивый взгляд на окружающих.

В большой шумной семье такое бывает, это естественное стремление любого иметь свое личное пространство.

У каждого человека есть индивидуальные качества, какие-то отличия, признаки, психологические нюансы. Есть у любого пристрастия, увлечения, которые он проявляет и которое видят в нем другие. Но есть также у каждого что-то такое особенное, личное и даже талантливое, о чем он и не догадывается и всю жизнь часто оставляет нереализованным. Порой интуитивно ребенок, подросток дает сигнал о своем интересном, уникальном качестве, но сам же не замечает его. Это бывает так редко и так буднично, что остается не замеченным и теми, кто мог бы развить в малыше это качество до совершенства: педагоги, психологи, родители или опекуны.

Попытки попробовать реализовать желание и умение ребенка в различных направлениях, по-существу правильны. Именно так, методом «тыка», который, к сожалению, лишь сопутствует модным установкам, определяется модой, но все-таки нередко находит применение способностей в той узкой и единственной сфере, где совпадают и желание и талант.

Но ведь случается, когда вдруг всплыло на мгновение, проявилось спонтанно, внезапно что-то замечательное у ребенка, но взрослые, задавленные повседневными проблемами, удручающей занятостью, отсутствием свободного времени, не обращают внимание на это обстоятельство и непроизвольно подавляют в нем порыв, может быть удивительный и необычный, и, увы, огонек мечты угасает.

Любовь Степановна ежедневно следила за проявлением интересов Вани и его способностей: учился нормально, на четверку, но иногда, довольно-таки редко, удивлял запоминанием текстов, быстрым результатом решения математических действий.

Физически развивался по возрасту, но пару раз поразил внезапным интересом к физкультуре – двадцать раз подтянулся на турнике и тридцать отжался на полу.

Был безразличен к музыке и рисованию, но однажды, когда ему было семь лет, акварелью нарисовал две картинки: одна – «Осень» с изображением косого дождя и согнувшихся от ветра деревьев, вторая – портрет мальчика с угловатыми чертами лица и геометрическими линиями фигуры, а третью – космос, маслом.

Воспитанники много рисовали, их творчество поощрялось, устраивались в коридорах выставки, проводились конкурсы на лучший рисунок.

Но Ваня Субботин больше не проявлял художественных наклонностей. На просьбу учителя рисования изобразить что-нибудь еще, отвечал, что не хочет.

Его картинки заметили профессиональные художники, посетившие детский дом с шефствующей группой артистов и писателей. Они сказали директору, что автор этих произведений, безусловно, обладает даром художника. Одна картина поразительно точно отразила движение в природе, а вторая ярко, насыщенно, необычно написана в стиле кубизма, подражая Пикассо.

А третья, та, что маслом, ошеломляла искушенных специалистов. Сюжет прост – глубокий темно-синий, почти черный космос, десятки золотистых звездочек. Вроде бы все как обычно: смотреть изображение надо на расстоянии. Особенность в том, что под углом ничего не менялось, но одна звездочка, как бы, тускнела, затухала и если вновь смотреть на картину прямо, загоралась золотисто, вызывая изумленные оценки посетителей.