Волкодлак

– Я запомню.

Обменявшись взглядами, она отталкивает от себя руку и отходит.

– Раз вы закончили … – Ольга сверкает в Михаила глазами, но тот не поведя бровью, собрался всё-таки, продолжает, – я продолжу нач…

Не договорив до конца он вместе с Ольгой направляют свой взор на выход из палатки, миг и я тоже ощущаю странное мановение. Тьма холод вперемешку с яростью и смерть.

Нежить здесь.

Прежде чем мне удаётся что-либо сделать, Михаил прижимает к земле:

– Лежи, пока я не закончу, – говорит он строго и без жара – Ольга…

– Сейчас. – Только и устремившись к выходу, откуда уже доносятся звуки боя.

Не успевает Ольга выйти из палатки, а Михаил посылает по своей руке живительные потоки силы, в моё тело, заставляя бесчисленные раны закрыться и покрыться багровыми рубцами.

– Повезло, что яда нет, иначе было бы тяжелее. – Говорит Михаил, вытирая кровь из носа.

Я было собрался осведомится что с ним но ткань палатки разрывают и внутрь врываются трое упырей. Один мертвенно бледный и двое по краше, если такое можно сказать об упырях.

– Зде-е-есь! – Выкрикивают трое и накидываются на нас.

Двое на Михаила и один на меня. Один из тех, кто: «не такие бледные». Первым делом он хватает меня за горло, а вторым бьёт вбок выше печени, ломая рёбра и лишая возможности дышать на несколько мгновений. И всё же он замешкал и не заметил, когда наносил мне удар и ломал кости, я нацелился ему в колено и что есть сил ударил ногой. Однако из-за боли удар оказывается куда слабее и вместо разрыва связок или хотя бы вывиха он просто падает на меня. Не мешкая или точнее сказать, опережая то мгновение что отделяет его грудь от моей, не думая даже, вовсе не понимая, что делаю, вгрызаюсь ему в глотку.

Слышу хруст гортани – следующее за ним хлюпанье, то ли крик злобы, то ли вопль о помощи. Чувствую холодную вязкую жидкость наполненную силой и ядом. И снова действия опережают мысли. Руки словно сами обхватывают мертвеца мёртвой хваткой, а пустоту во рту уже наполняет новая волна крови.

КРОВЬ, СИЛА, КРОВЬ, СИЛА, ЖАЖДА.

Жалкий комок силы, ворочающийся в моих объятьях предпринимая тщетные попытки вырваться, становиться всё меньше. Тот огонек, что по каким-то неведомым причинном хранился у этого создания неизбежно гаснет. Холод и тьма, та самая тьма, что дана каждому и в каждом проявляется по своему, становятся моими. Становятся моим холодом, моей тьмой. Ещё глоток и то, что когда-то занимало это тело, покидает пустую скорлупу.

Размыкая хватку, я отбрасываю опустошённое тело не столько от крови сколько от силы, хранящейся в ней.

С необычной быстротой я поднимаюсь на ноги и поворачиваю к Михаилу, но там где раньше стоял небольшой столик, теперь находиться огромный получеловек полуволк, а под ним два тела, стена же за ним разорвана в клочья. И не понятно кому из нас следует удивиться больше ему или мне.

Однако наше забытьё прерывает Ольга, ворвавшаяся в палатку через «главный вход», с ног до головы покрытая кровью, не своей. Мельком взглянув на нас, она говорит:

– На выход; они готовятся напасть повторно. – После чего выскакивает наружу.

Мы следуем её примеру и выбегаем из палатки в разрывы в стенах. Как только я оказываюсь наружи, мне открывается интересное зрелище. Волколаки в таком боевом построении, о каком ни разу не удавалось услышать, ни уж тем более услышать.

Где два, где три человека с небольшим разрывом в три-четыре больших шага от другой такой же группы. Вместе они образуют довольно обширный полукруг или даже полноценный круг, не могу разглядеть до конца.

Хотя на людей они не были похожи ни в коей мере. Двое здоровых волков с шерстью таких цветов, каких у обычных волков никогда не будет. И, где есть, по одному здоровому прямоходящему полуволку в середине, похожи на Михаила. Огромные кто-то в полтора, а кто-то в два человеческих роста когтями словно кинжалы, которые, не сомневаюсь, не уступят лучшей стали ни в прочности, ни в остроте.

Но даже при всём их грозном виде нельзя не заметить их потрёпанный вид, у кого-то в достаточной близости от меня видны кровоточащие раны, у одного даже вытащенное наружу сломанное ребро. И всё же, казалось, при столь ужасающих на вид ранах они стоят. Стоят твёрдо дружно, и не думая упасть от боли или усталости. Их несокрушимая воля прямо витает в воздухе, пробуется на язык, входит в грудь – придаёт сил. И вот травмы уже не столь плачевны, раны кровоточат всё меньше и меньше, даже ребро медленно, но верно встаёт на место.

Конечно, здесь множество мёртвых тел разорванных на части с неистовой страстью, дабы восставшие единожды не смогли повторить этого вновь.

– Сюда! – кричит Ольга в направлении леса.

Не медля, я следую за ней, обернувшись, последний раз, замечаю почти скрывшуюся кость в шерсти волка.

– Сюда, я здесь. – Зовёт Ольга, когда я спустился в тень холма.

Она оказалась рядом с тройкой оборотней, причём все в полуволчьих обличиях.

Не успеваю к ним подбежать как средний из них, причём самый мелкий даже среди великанов, направляет на меня меч с такой скоростью, что мне едва удаётся остановиться, прежде чем острие дошло до горла.

– Тебе предстоит объясниться, прежде чем они нападут вновь иначе, МОЛЧАТЬ!!! – выкрикивает он в сторону напарников. – Иначе клинок окажется в твоём горле по самую рукоять.

Да чтоб тебя, что нашло на этого полоумного?

Из горла Владимира раздаётся рык.

– Лучше начинай говорить пока…

– Да что тут говорить, в чём вообще ты меня обвиняешь? – Голос слишком опешивший. Плохо. Больше твёрдости, меньше чувств. – Почему они напали на меня? Так может, потому что они напали на лагерь в целом, а я, по их мнению, был лёгкой добычей. – Твёрже, надо твёрже.

Самым краем кончика меча Владимир вгрызается в горло, и по кадыку стекает струйка крови – я не дёргаю даже бровью.

– Не убедительно.

– Хочешь, чтобы было убедительно или правдиво?! – не отводить взгляд. – Я не знаю, почему они набросились на целый лагерь оборотней? Если это месть их предводителя, значит он глупец!

Стоп предводитель, я же видел его в лесу, видел, как он покидает эту местность.

– Он не мог уйти, мы бы заметили, в крайнем случае, узнали. – Говорит один из оборотней сзади. Кажется тот третий.

– Не лезь!!!

– Как бы вы об этом узнали? – Спрашиваю, встретившись с взглядом третьего.

Опасно. Если Владимир окончательно потеряет равновесие, я тут же отправлюсь к предкам. Но времени слишком мало третий моя единственная надежда встретить утро.

– Мы можем чувствовать дух, среди нас есть те, кто могут почувствовать их на многие и многие вёрсты. Начни он отдалятся, мы бы узнали.

– Ты забываешься, незваный гость. Здесь я задаю вопросы.

– Ты хочешь узнать, почему или нет?

Пересёкшись с его взглядом лишь на мгновение, меня обдаёт яростью. Уже на грани.

– Как скоро вы бы узнали?

– Полчаса самое большое.

– Как давно я проснулся? – Вопрос посылаю до селе молчавшему из трёх.

– Пять может семь минут. – Отвечает Михаил.

– Время вы…

– Он уходит, а их насылает отвлечь вас! Всё это нападение ради отвлечения! – последние слова я выкрикиваю.

Как только я замолкаю, Владимир убирает меч прочь от шеи и без замаха отрубает голову слишком близко подобравшемуся к нам.

– Убедил. – Прорыкивает он и убивает ещё двоих.

Второе нападение началось.

Десять, двадцать, сорок, полсотни, сотня. Всё прибывают и прибывают. И это только с нашей стороны.

– Стан рядом со мной. – Говорит третий – я не спорю.

Мне бы сейчас сюда хотя бы нож.

Ответом на мою просьбу стала секира прямо перед моим лицом, предложенная третьим. И я берусь за ней и вгрызаюсь ладонями в кожу обтянутую вокруг прочного древка.

На удивление в оружии не чувствуется никакой громоздкости напротив оно неестественно лёгкое, что заставляет невольно усомнится в надёжности оружия.

Однако сомневаться долго не приходится. Первый мёртвый с неестественной скоростью оказывается на расстоянии удара. В следующий миг я наношу удар вбок и назад, кости в руках трещат, суставы рвутся, а мышцы натягиваются до невыносимой боли, однако задуманное я всё же совершаю. И голова врага отделяется от тела раньше, чем секира заканчивает свой путь до конца. В итоге тело делает ещё шаг прежде чем упасть к моим ногам.

Повезло. Недооценил и поплатился. Другие не недооценят.

Так и получается. Удар по второму противнику отдаётся в теле ещё большей болью и всё же скорость не утрачивается ни на миг. Но он видел случившееся с товарищем и с легкостью ускользает от удара, сокращая расстояние между нами. От моего, но не третьего. Одним движением он выбивает сердце из груди, вторым освобождается от обмякшего тела.

Взявшись за древко поближе к лезвию, я бью бегущего ко мне со всей прыти противника в колено и сношу ему пол головы. Вид хлещущей крови и отвратительного месива вызывают во мне незаметного доселе себе наслаждение.

Крики, рыки, неестественные вопли смешиваются в одну единственную песню битвы. Время замедляется, становится вязким, податливым. Просыпается жажда. Жажда неописуемая, неутолимая, жажда для которой есть лишь один способ её утолить.

Четвёртому я уже бросаюсь сам, хватаю за шею и вонзаюсь тупыми зубами чуть ниже шеи в мёртвую плоть. Я не пью кровь, о нет. Я разрываю его, наслаждаясь страданиями этого несчастного, поглощая… поглощая и пожирая ту силу что таилась и хранилась в нём не оставляя ему ни малейшей возможности на возрождение.

Нет, не будет тебе дано больше возможности вернутся в своё тело, будь благодарен что душу не поглотил.

Хорошо, как же хорошо, но всё равно мало, мало, МАЛО-О-О-О-О!!!

И вновь безумие захлёстывает меня и снова вырывается рёв. В всё же и ярость не та, да и крик мой пропитан не злостью, а голодом. Голод, голод, голод!

Они, наконец, обращают на меня внимание, все они, все до каждого неживого ничтожество, что решили подняться, против меня, отца и матери.

Давайте подбегайте ко мне посмотрим, на что вы способны. Что вы способны сделать, удары ваши что ветер. От ветра и то больше боли, да и о какой боли идёт речь. Боль, да что мне боль, какое дело до боли тому кто не чувствует ничего кроме голода.

Пора начинать жатву.

Круговое движение боль, страдание, отчаяние, неизбежность окутывают воздух.

Вы бежите на меня как мухи на навоз, однако здесь вы встретите лишь свою смерть.

Взмах, ещё, слева, сверху, справа, ещё сверху, снизу. Десять двенадцать девятнадцать, двадцать три. Бегите, бегите ко мне влекомые кровью и отчаянием ваших же товарищей. Давайте наступайте, не в силах противиться воли вашего повелителя, словно свиньи на убой. Вы мои, только мои. Не будет для вас больше места в этом мире, лишь боль и вечное наказание за предательство. Шестьдесят семь, восемьдесят три. Вы не исполнили свой долг на ваша… моя сила послужит правому делу. Сто девяносто, сто девяносто один.

Бежите, убегаете, не-е-ет не выйдет. Сто девяносто два, три, четыре. Нет, стойте, вас ещё много, вы ещё не все были настигнуты. Стойте, СТОЙТЕ!!!! Р-Р-Р-А-А-А-А-А!!!!!

Рёв высвобождает всю силу, что только мне удалось скопить, высвобождает и направляет на убегающих. Настигнутые волной ненависти и злобы они погибают без боли и страданий, просто падают в немой тишине, и не из жалости, а просто, чтобы забрать как можно больше. И всё же есть те кому удаётся бежать.

Вместе с силой отступает и безумие, возвращается и боль. Боль, от которой сводит каждую мышцу, в голову словно запихнули горячий прут, а раны вновь открываются и кровоточат.

Обездвиженный, я падаю на траву а взгляд упирается в жертву сто девяносто четыре. Не в силах пошевелиться, дышать или отвезти взгляд меня охватывает страх.

Я только что убил больше двух сотен упырей. Один без чьей либо помощи, что я за чудовище?

На до мной оказывается оборотень, третий без сомнения. Похоже, здесь всё и закончится. Волк склоняется на до мной и хватает за плечо:

– Михаил сюда живо! Держись сейчас главное для тебя пережить отдачу.

Михаил прибегает сразу после этих слов склоняется подобно третьему:

– Нагрей его. – Велит Михаил.

Жар из лапы третьего устремляется мне в плечо и распространяется по телу.

– Быстрее он задыхается! – рычит третий.

Михаил не обращает на него внимания, пропускает через меня бесчисленное множество невидимых нитей, которые подобно червям вгрызаются в плоть, кости и даже голову. Позволяя мне дышать и постепенно расслабить тело, а также избавить голову от давящей всепоглощающей боли. После чего я не медля впадаю в забытье.

Глава девятая

Боги что со мной?

– Не рассчитывай на ответ. – Говорит утробным голосом странное существо.

Я стою на коленях склонив голову к ногам. Неведомое создание подходит ближе пока не оказывается у самой головы.

– Какое жалкое зрелище ты сейчас представляешь.

– Тогда убей меня.

– Так просто? Но за что?

– Что? – Спрашиваю, разгибая спину и смотру на своего собеседника.

Чёрный словно тьма. Нет не словно оно и есть. Чистейшая, полноценная, безжалостная, всепоглощающая тьма. Дасунь.

Он или оно наклоняет ко мне голову, или это должно быть головой. В любом случае у него есть две руки, две ноги, значит это голова, хоть и без глаз, носа, ушей, прочего и прочего. Лишь только неровное здоровое яйцо на шее.

– За что мне тебя убить? Уж не за то, что ты сравнил голову с яйцом?

– Хотя бы, потому что ты являешься тем, кем являешься.

– Кем являюсь?

– Ты знаешь.

– А ты?

– Что за глупости ты говоришь?

– У меня тот же вопрос. В любом случае ты не сказал кто я.

– Ты дасунь сын Великого змея.

– Дасунь? Дасунь. – Пробует слово на вкус. – Не думал, что ты вот так просто сделаешь меня одним из воинства Великого и Всеобъемлющего. – В голосе слышится улыбка. – Нет, я не один из них, а вот, ты, ты ещё можешь им стать.

– Но если ты не…

– Неправильно мыслишь. То кто я не столь важно.

– Тогда хоть имя сажи если оно у тебя имеется.

– Имя… имеется, но оно тебе ничего не скажет. Пожалуй, лучше будет описать меня.

Оно протягивает мне руку, я берусь – меня отрывает от земли, в следующий миг уже стою на своих ногах. Незнакомец отходит шаг назад и разводит руки в сторону.

– Я отказавшийся от покоя, заглянувший за грань, странник во мраке, вестник погибели, летописец смерти, жнец смертных, тюремщик и надзиратель бессмертных, лишённый жажды власти и проклятый на обладание ею, стремящийся к давно потерянному и обречённый на извечные поиски. – Наконец закончив, он кланяется мне.

– Довольно красочно. – Кланяюсь в ответ. – И всё же, если ты явился не затем, чтобы убить или забрать, тогда для чего ты здесь? – Оглядываюсь по сторонам и добавляю. – А здесь это где?

Вокруг хвойный лес, а на небе не звезды, видимо всё в тучах.

– В твоём разуме. В самом потаенном месте души. И здесь довольно темновато, надо сказать. Не мне учить тебя, но все, же соблюдай равновесие… О-о и ты здесь. – Говорит незнакомец, повернувшись к выходящему из-за деревьев громадному волку. – Всё никак не отвыкнешь от волчьего образа.

– Как и ты от своего. – Рычит волк, затем обращает взор огненных глаз на меня. – Ты справился. Хоть совсем не хорошо, но все, же справился.

– Так это был ты.– Утверждает незнакомец, поворачивается ко мне и кажется, вглядывается, хотя, непонятно чем. – В любом случае он должен быть очень силен, раз выдержал твоё вмешательство. Так или иначе я узнал всё что хотел. Не смею дольше задерживаться. Олег, надеюсь мы ещё встретимся.

После чего чёрный странник стягивается в одну точку пока, не исчезает окончательно. Мы остаёмся с волком вдвоём.

– Это ты? Твою жажду я чувствовал?

– Разве важно, чей голод ты испытывал? Победа за тобой, враги повержены и повергнуты в бегство.

– Просто ответь.

– С какой стати мне делать подобное. Какое право ты вообще имеешь хоть что-либо требовать от меня.

– Требовать не имею, ни по силе, ни по званию. Потому и прошу…

– Нет. – Строго обрывает дух. – Нет, я здесь не для того чтобы отвечать, но помочь и предупредить. Одному тебе с врагом не совладать, даже если зверолюды помогут – этого слишком мало. Нужно войско, настоящее войско, сильное войско под могущественным предводителем.

– Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь пойдёт за мною.

– Не смеши меня, ты даже деревенских не смог собрать, которые из оружия держали разве что ножи, что и говорить о настоящих бойцах.

– И где же мне искать подобное воинство?

– Твоя жизнь, не моя, вот и думай. Моё дело указать. И вот ещё что… просыпайся!

Меня выбрасывает из забытья в явь, и тут же возвращается боль вместе с бледной тенью того океана чувств, что нахлынули в этом злосчастном лесу.

Я не совсем понимаю, где нахожусь, да и какая разница? Какая ко всем чертям разница, кто рядом со мной и от чего они не дают подняться с кровати. Они мешают. Портят. Не дают отдышаться… прочь… ПРоЧь, П ПрОчь. МеШаеТЕ… ДЫ… Дыш… Дышать… Про-о-о…

СВОБОДА. ОТСЮДА. ТАМ ГДЕ СВЕЖО. НА ВОЛЮ, ВОЛЮ, ВОЛЯ.

Дядя ветер, выбей помутнение и усталость, дай разуму просиять.

Мать сыра земля, забери боль да хворь. Нет мочи терпеть, слёзы ручьём идут, стон из груди моей выходит. Помоги, облегчи ношу.

«Ты ни один». – Слышу в мыслях знакомый голос: «Я рядом. Расслабься, знаю трудно, но пробуй… позволь боли свободно разойтись в теле – так она быстрее вытечет. Поверь, ты выдержишь».

Выдерживаю, делаю, как он велит и выдерживаю. Головная боль начинает проходить первой, а вместе с ней пропадает и помутнение. Земля, на которой я распластался, и вправду вытягивает мучащую меня боль – частое глубокое дыхание выравнивается, давая лёгким отдых.

«Вот и всё, вытри слёзы, Олег, ты справился».

Открываю глаза и вижу стоящего на коленях подле меня высокого человека, с короткими волосами и чёрными, как мрак вокруг, пышными усами.

Он берёт меня за плечи и помогает подняться, прежде чем подняться в полный рост, я незаметно вытираю следы от слёз.

«Здесь нечего стыдиться, слёзы помогли перетерпеть боль, так и должно быть».

– Благодарю. – Говорю одними губами.

«Я выполнил свой долг, теперь ты выполняй свой». – Как только звук слов смолкает в мыслях, мы направляемся в палатку.

А точнее высокий мужик чуть ли не несёт не на много меньшего спутника, ноги которого едва переставляются.

Я не сопротивляюсь, не могу, да и не желаю чем-либо перечить своему спасителю.

Мы спокойно заходим в палатку там нас ждут Михаил с Ольгой. У Михаила на лице красуется небольшая царапина на щеке стремительно затягивающаяся, не оставляя рубцов. Ничего ни говоря, они отходят, позволяя моему помощнику усадить меня. После чего тот выпрямляется и следует наружу – мы остаёмся втроём.

Михаил осторожно подходит ко мне протягивает чашу с водой и чистой тряпицей.

– Умойся, а я осмотрю тело.

Не сказав ничего больше, Михаил берётся за дело, пропуская по телу едва ощутимые нити силы. Предпочтя не обращать внимания, я окунаю руки, и в воде оказываются капли уже свернувшейся крови вперемешку с землёй и травой. Вновь взглянув на Михаила ещё раз, замечаю, на сей раз, почти пропавшие четыре тоненькие красные полосы.

– Прости.

– Не стоит, – говорит примирительным тоном. – Это моя вина. Мне не удалось усмирить боль и я поплатился за это.

– Ты сделал тогда всё что мог, Михаил, вряд ли хоть кто-нибудь смог бы ему помочь, кроме его самого.

– Так что же ты сделал там в лесу? – спрашиваю я.

– Вернул твоему телу возможность двигаться, а также облегчил отдачу. – Не отрываясь от дела, отвечает Михаил. – Полагаю не стоит объяснять, что такое отдача и насколько она бывает опасна, раз ты и сам испытал её на себе.

– И так всегда?

– Только когда используешь слишком много силы или же, например, от использованного заклятья. Выброс тобою столь огромного потока силы был убийственным не только для них. Ты истощил свой собственный жизненный запас почти подчистую. Это не учитывая заклятье, о котором я не имею ни малейшего понятия, кроме как то, что оно тёмное. Что в свою очередь не делает тебе честь.

– Даже если мне удалось сотней упырей?

– Особенно если тебе удалось подобное, – поникает Ольга. – Поначалу мы могли… – Обрывает себя, не давая злости вырваться.

– Что «по началу»?

– Просто знай, что после битвы у подножья, наше мнение о тебе сильно переменилось.

– Это дружеское предупреждение?

– Скорее наоборот.

– Довольно, Ольга, покуда он под моей опекой его и пальцем не тронут.

Ольга сверкает глазами, но Михаил лишь безразлично пожимает плечами.

– Я единственный по-настоящему умелый лекарь, Владимир не может не считаться со мной, покуда это хоть как-то касается меня, а Олег касается, не сомневайся.

Ольга направляет на меня угрожающий взгляд:

– Как только Михаил закончит с тобой, явись к Владимиру.

После чего она покидает нас.

– А ты интересный человек. – Говорит Михаил и оканчивает свою проверку.

– Всё?

– Уже давно всё. Ешь побольше и должно пройти

Он широко улыбается.

– Как тебе удалось?

– Ты там был и сам всё видел. – Отвечаю не без угрюмости.

– Видеть то видел, а вот понять… – лицо стало озадаченным. – Казало тобою овладел дух, а ты был лишь вместилищем. Но это навряд ли.

– Почему?

– Дух никогда не отпускает того чьим телом ему удалось завладеть. Лишь только люди с сильной волей и прошедшие обучение могут без вреда для себя впускать духа, да и то на короткое время.

– Значит, Доля всё же обратила на меня взор.

– Доля это или Недоля, но недоброжелателей у тебя прибавилось. Хотя были и те, кто оценил твою… воинственность. То как ты играючи рубил вампиров наряду с упырями было удивительно даже для нас.

– Вампиров?

– Да вампиров. Не доводилось слышать?

Качаю головой. Михаил поднимает руки, словно взвешивает что-то:

– Разница между ними есть, но не каждый способен её увидеть. В конце концов, и упырь, и вампир оба мертвецы. Однако наметанному глазу вполне по силу увидеть разницу.

– Бледность кожи.

– Верно. – Кивает Михаил. – Чаще всего можно определить и по этому, хотя это лишь наглядное различное, а вот чтобы окончательно понять, кто есть кто, достаточно вытащить их на солнце.

– И что случиться?

– Вампир сгорит. – От дружественной тени улыбки не остаётся и следа. – Упырь упадёт замертво только и всего.

– Почему?

– Кто знает. Просто это есть.

Взгляд устремляется к стенам палатки, что совсем недавно были разорваны, сейчас же они зашиты и сшиты с другими тканями.

– Недавнее нападение опустошило все наши запасы, приходится обходиться тем, что есть.

– Не в этом дело… – отнекиваюсь, впадая в раздумье. – Тот, кто напал на меня здесь, был вампиром верно? Его сила, – опережаю встречный вопрос Михаила. – В поединке с ним я замечал его, был способен предвидеть, как и куда он ударит. На поляне меня просто растерзали, я не мог даже заметить… А потом… его кровь и привкус силы, что он оставил. Это совсем другой вкус совсем другой дух, до невозможности непохожий на дух старейшины. Всё равно, что разъярённая псина и матёрый рассудительный волк.

– Весьма точное сравнение. Правда ты сравнил старого и мудрого с молодым и неопытным. Но, все же, ты прав, их дух весьма различен, даже противоположен. Если вампир – это пламя, то упырь – это лёд. И снова это не единственная разница. Опираясь на мой сорокалетний опыт пребывания в схватках с разного рода нечистью, могу судить, что вампиры способны колдовать.

– И что же тут такого? Я видел, как у упырей отрастали когти.

– Ну, это не совсем колдовство, скорее использование тёмных даров – сил, что проистекают из мира мёртвых. Для колдовства нужно иметь связь с миром живых, хотя бы тонкую, но связь, чтобы иметь возможность оказать влияние на окружающее нас сущее. Упыри напротив начисто отрезаны от яви, даже тела, занимаемые ими, являются очень даже необычными. Как однажды сказал мне мудрый и ведающий многими тайнами волхв, да упокоится он во Сварге: «Дары упырей направлены на изменение собственной плоти и духа, что может распространиться даже за грань обычного понимания тела. Всякий же, испытавший их силу, всего лишь переходит границу их естества».

– И что это должно значить? Что они, что не от мира сего? Вампиры тогда от нашего?

– Я привёл тебе разницу между колдовством и использованием даров. – Возмущается Михаил. – Тебе бы правильные выводы делать, а ты начинаешь подвергать сомнению сказанное очень мудрым и умным человеком.

– С чего ты взял, что он мудрый и умный?

– Скажем так, однажды он предрёк смерть от змеи одному мужу. И что странно, так и вышло, правда не так как все думают.

Недолгая тишина.

– Ты имеешь в виду?