Стрела времени

– Наши коммандо, – перешел доктор к сути. – Продолжают работать, изымая и просматривая все документы, найденные в обкоме и НКВД. Подавляющее большинство материалов будет отправлено для анализа в главное управление «Восток III». Наиболее секретные… – тут Вильгельм запнулся, обдумывая, сообщать ли эти сведения Мартину. – По фронтовой разведке… – после секундного замешательства продолжил агент. – В «Штаб Валли».

– Насколько я знаю, доктор, уже на месте Вам удалось выудить много информации из советских секретных документов… В шифротеллеграмме упоминался так называемый «красный список», – любопытствовал Мартин и не заметил, что перешел границу.

Действительно, доктором был обнаружен красный список телефонных адресатов размером со спичечный коробок. В нем перечислялись все без исключения служебные телефоны в Кремле и домашние телефоны членов Советского правительства. Затем из изъятой секретной документации выяснились имена и адреса ведомых брест-литовским органом НКВД информаторов и агентов. Кранц скрестил ноги, одна на другую. Он не собирался посвящать Кубе в эти обстоятельства.

– Не расскажете? – заглядывая в глаза, продолжил Кубе.

– Я вам расскажу все, что вы хотите, Мартин, – ответил Кранц.

– О, я буду вам очень признателен, герр капитан, – воодушевился Кубе.

– Если только это не то, что я не хочу вам рассказывать.

Кубе понял свою ошибку и заметно сник.

Разумеется, на основе полученных данных был уже организован розыск указанных там лиц. Из дел агентов было также ясно, какие шпионские задания против Германии они выполняли, и какие еще предстояло выполнять. В некоторых случаях розыск уже привел к успеху. Но, осторожный Кранц не хотел сейчас говорить об этом, потому что предстояло еще очень много работы.

– Не будем гнать лошадей, как любят говорить русские, – сказал Кранц.

– Что ж, доктор, ваш безусловный авторитет не позволяет мне настаивать.

– Планировалось сегодняшним самолетом отправить документы, но, по согласованию с адмиралом Канарисом, принято решение задержать на два дня.

– Причина?

– По моим сведениям, на территории Бреста работает спецгруппа русских, в задачу которых входит захват списка.

– Как это влияет на отправку документа в Берлин? – удивился Кубе.

– Обычно никак. Но уж больно группа странная.

– Странная? Доктор, вы сегодня расположены говорить загадками.

– Согласен с вами, Кубе. Согласен, – улыбнулся Кранц. – Но сейчас это необходимо. Агенты, составляющие костяк этой группы, обладают сведениями, которые весьма интересуют Анненербе, понимаете?

– В самом деле?

– Именно! Красный список – наживка для обнаружения и захвата этой группы.. Между прочим, из груды документов, представлявших интерес для Абвера, мне в руки попало дело, касавшееся одного офицера германской службы контршпионажа, агентурный псевдоним Фабиан, который перед войной служил в отделе Абвера в Бреслау. НКВД не однократно подсылал к нему агентов, но он ни на одного из них не клюнул. Поэтому НКВД ставил его в пример собственным офицерам и при этом особенно упирал на то, что на Фабиана не смогли повлиять ни с помощью алкоголя, ни соблазнить красивыми женщинами. Что вы думаете об этом, Мартин?

– О, мой Гот, такими железными солдатами Рейха гордится Германия.

– Германия не может гордиться агентом, о разведывательной принадлежности которого знает противник. Что толку от того, что он не пьет водку и не спит с женщинами. Зато он спит с мужчинами, и русские сливали ему только «дезу», – раздраженно сказал Кранц. – Я приказал его расстрелять, а надо было бы препарировать. Больше бы пользы принес, – мрачно добавил он.

– Итак, вам нужно два дня, – сменил тему Кубе , чтобы не попасть под горячую руку раздраженного начальника.

– Да.

– Послезавтра, в 12 часов, на аэродроме Лиховец, вас будет ожидать двухмоторный Хенкель. Экипаж я выделю из команды пилотов СС. Он вас доставит прямиком в Берлин. Надеюсь, доктор, в этом самолете вы привезете на стол фюреру жирную добычу в виде секретной группы русских.

– Не будем гнать коней, Кубе. Не будем гнать коней, – отозвался доктор. Потом стремительно встал, пожал руку и вышел.

Он не рассказал Кубе и о том, что за группу он хочет заполучить. Вчера вечером одновременно из двух источников: из крепости и ОПАБа № 18 он получил сведения о появлении капитана, который представился человеком из будущего. Его задача: обнаружение и захват секретных пактов мирного договора 1918 года. О таких документах доктор ничего не знал, и обнаружить их в сейфах обкома и НКВД не удалось. Вообще, существуют ли они? Сейчас его это не беспокоило. Главное заполучить этого капитана и его группу. Не может же он, в самом деле, в одиночку выполнять такое заданеие. По последней информации капитан арестован и содержится в штабе 4 форта, при нем могут быть обнаружены сургучная печать со специальным клеймом, используемым группами «штаба Валли» и фото, что позволит его идентифицировать. Эти сведения Кранц направил спецгруппе Клюзенера, который после выполнения этого задания должен был влиться со своим взводом СС в управление «Восток III». Разумеется, группе строго-настрого было приказано, чтобы ни один волос не упал с головы капитана. А уж что он, доктор, сделает с волосами капитана в хирургическом кабинете… Кранц мечтательно закатил глаза.

Одно продолжало беспокоить доктора. Агент Берта уже два дня как должен был быть здесь. Но от него нет никакой информации. Есть еще два дня. Кранц очень надеялся. Очень.

***

22 июня 1941 года, Брест, 18.00

Дорога лежал мимо Тереспольских ворот крепости. Со времени, когда Мамин был здесь в последний раз, обстановка разительно изменилась. Над крепостью стояло черное марево. Всполохи огня, густые тучи едкого дыма поднимались кверху. Горело все вокруг. В цитадели шло ожесточенное сражение. Стены крепости с выщербленными ямами на кирпичной кладке, казалось, кричали от боли. Жженые кирпичи плавились под температурой сброшенной на крепость ненависти. Башни были полуразрушены, повсюду лежали груды колотого камня. Берега Мухавца были усеяны трупами немецких и советских солдат. Из цитадели сплошным гулом доносились взрывы. На противоположном берегу немцы установили пулеметные точки и вели почти в упор плотный огонь по бойницам и окнам кольцевой казармы. В нескольких километрах отсюда глухо била самоходная 600-мм мортира типа «Карл». Почти двухтонные снаряды падали внутри крепости с оглушительным грохотом. От удара сотрясались не только стены казармы, но и земля вокруг.

На берегу не осталось ни одного дерева с листвой. Черные оглобли с редкими ветками, совершенно голые. А еще ночью это был густо заросший раскидистыми ивами берег. Среди мертвых тел слышались крики, стоны. Метрах в ста под прикрытием пулеметного огня немцы затаскивали своих раненных в резиновую лодку. Если же кто-то из русских движением давал знать, что он жив, тут же следовал винтовочные выстрел или автоматная очередь, и он затихал. На помощь из крепости никто придти не мог.

У моста лежала девушка. Санитарка. Это было ясно по сумке из белой материи с вышитым красным крестом, прижатой к бедру. Она лежала навзничь с открытыми глазами. В мутных неживых зрачках голубело небо. Раскинув широко руку, с раскрытыми ладонями, обращенными вверх, она, как будто спрашивала: «за что».

Бронетранспортер проехал мимо ворот и взял курс на железнодорожный вокзал, оставляя передовым частям 45 дивизии штурмовать обреченную цитадель. Мамин увидел бегущих по мосту немцев. На их лицах была растерянность и страх. Они не понимали, за что эти русские так ожесточенно обороняют холодные кирпичные развалины.

– «Это вам не под Триумфальной аркой в Париже ходить», – вспомнил Алексей, что 45 дивизия, штурмующая крепость, в 40-ом победным парадом прошла по Елисейским полям.

Вокзал в Бресте и станцию Брест-Центральный начали строить еще в 1883 году по Указу императора Александра II. 28 мая 1886 года состоялась церемония торжественного открытия вокзала. С тех пор и стоял, живя размеренной жизнью вокзал. Но утром 22 июня 1941 года со стороны границы поднималось широкое зарево. На железнодорожных путях то и дело вскидывались столбы снарядных разрывов. На привокзальной площади тоже было неспокойно. Вокруг здания вокзала перебежками двигались гитлеровцы, занимая позиции для обстрела. Из окон вокзала велся винтовочный огонь.

Командир-эсесовец приказал водителю остановить бронетранспортер за площадью. К командиру подскочил радист и передал наушник.

– Нас прижали огнем. Не можем выйти. Поддержите. «Малышкой» прямо к входу, – прозвучало в трубке.

– Понял тебя, – эсесовец снова посмотрел на Мамина.

– «Что он на меня пялится», – подумал Мамин.

Эсесовец обдумал что-то. Потом, видимо, приняв решение, приказал:

– К бою. Ваак, капитана положите между скамьями. Ни одна пуля не должна его задеть. Прикрывайте его собой, если придется. Наша задача пробиться к вокзалу. Там сражаются наши товарищи. Поможем им выбраться из западни. Грузим на борт живых и раненых и уходим, – распорядился командир.

– С нами Бог! – громогласно ответила группа.

Мамина Ваак грубо положил ничком на пол между скамьями. Командир СС приказал всем спешиться и выстроиться двумя колоннами сзади бронетранспортера. Пока группа занимала свои места, командир присел на скамью и наклонился к самой голове Мамина, делая вид, что поправляет ботинок.

– Лемыч, это я – Саня, – чуть слышно прошептал командир СС. – Только не делай резких движений, не выдай меня, еще не время.

Мамин лежал на животе, уткнувшись в сложенные в виде канку ладони. Он чуть не вскрикнул от неожиданности, услышав чистую русскую речь Пояркова. Алексей почувствовал, как Санчес сунул ему под гимнастерку пистолет.

– Как только приблизимся вплотную к вокзалу, я положу всех. Если у меня не получится, ты подстрахуй. Потом я возьму тебя в заложники и сдамся тем, кто в вокзале, – быстро проговорил Поярков.

Мамин хотел тут же расспросить Санчеса, задать ему кучу вопросов. Но сдержался. Санчес предлагал авантюру, в которой оба могли погибнуть. Группа эсесовцев – это не дети в песочнице, и в руках у них вовсе не игрушечные «пуколки». Опасную затею предложил Санчес. Но все равно, с появлением Пояркова Алексей почувствовал облегчение.

Водитель дал газу, и тяжелый бронетранспортер рванул к вокзалу через площадь. Едва гусеницы немецкой машины закрутились, как по обшивке застучала мелкая дробь, словно на нее осыпался осенний дождик. Это защитники вокзала принялись «охаживать» железного монстра. Эсесовцы ответили яростным огнем. Его поддержали пулеметные расчеты сзади.

Поярков сидел в кузове, пригнувшись за стальными листами брони. Когда до здания вокзала оставалось метров пятьдесят, он дослал патрон в патронник своего МП и развернулся к группе. Те никакого внимания на Пояркова не обратили. Они шли гуськом в две колонны, прячась за спиной бронетранспортера. Передние иногда выглядывали из-за брони и давали короткую очередь.

Поярков смотрел на выпущенные наружу поверх маскировочного костюма петлицы СС и тяжело думал. Вот сейчас он рассчитается с этими ублюдками за все то, что ему пришлось увидеть за день. За захваченный Коденьский мост, за уничтоженную заставу, за гибель солдат и командиров, за убитую и изнасилованную незнакомую девушку с пробитыми штыком бедрами, за то, что уже сотворили эти нежити и что могли бы сотворить.

Поярков навел ствол автомата на Ваака. Тот изумленно поднял на командира глаза и …споткнулся, сделал два неровных, неуверенных петляющих шага и упал. Но Поярков не стрелял. Недоуменно он смотрел один за другим стали падать ничего не понимающие немцы. Наконец, внутри борта ударила пуля. Она предназначалась для командира СС, но стрелок промахнулся. Поярков присел и теперь увидел, что справа по привокзальной площади бежит группа людей в советских гимнастерках, с зелеными петлицами и на ходу стреляет по немцам. Спохватились и эсесовцы, но было уже поздно. Броня машины не могла защитить их, и они попадали один за другим. Поярков крикнул Мамину по-русски:

– Пора, – и выстрели из автомата в спину водителю.

***

Через несколько минут сдавшийся в плен пограничникам эсесовский командир и советский капитан оказались внутри здания вокзала. Вестибюль был заполнен людьми. Из города сюда сбежались местные жители, семьи военных в надежде уехать на поезде в сторону Минска. Пограничники, отступившие от железнодорожного моста, прорвали немецкий кордон и перед самым вокзалом нарвались на группу эсесовцев, которую с чувством, толком и расстановкой положили. Эсесовского унтерштурмфюрера один пограничник ловко разоружил и связал армейским ремнем. Капитана Мамина связывать не стали, но Вальтер предусмотрительно отняли. Так, на всякий случай.

Вокзал защищали несколько десятков военных, во главе которых стояли, как выяснилось, лейтенант-артиллерист Шимченко, лейтенант-милиционер Воробьев и старшина Баснев с голубыми, авиационными петлицами на гимнастёрке.

– Давай их пока под окно, вон туда, потом разберемся, – приказал рядовому старшина Баснев Павел, как он представился.

Только уселись под окном, как Мамин услышал крик:

– Колонна.

Военные бросились к окнам, как к амбразурам. На дороге, ведущей к вокзалу, раздался треск моторов, послышались пулемётные очереди. Десятка два немецких мотоциклистов с пулемётами на колясках мчались к станции, иногда постреливая по сторонам.

– Подпускай их ближе, ребята, – скомандовал Баснев.

Павел Петрович Баснев, старшина с продолговатым начисто выбритым лицом, короткими темными волосами и чуть торчащими ушами. Он был родом из Ивановской области, до войны отслужил армию, потом остался на сверсрочную службу бойцом роты связи 45-авиабазы 74-го штурмового  авиаполка. Большие черные глаза, глубоко посаженные под надбровные дуги, у него всегда были серьезные. Старшина и сам был серьезный, шуток не любил. Волевой подбородок, признак решительного характера, отражал верно его как человека смелого.

Баснев прибыл на вокзал Бреста в субботу 21 июня вместе с группой сержантов 74-го штурмового  авиаполка. Часть эта стояла в лагерях около границы, но команда была послана к месту постоянного расположения полка в местечке Пружаны Брестской области, чтобы там принять бойцов нового пополнения и начать с ними занятия. Баснев возглавлял группу сержантов. В Пружаны надо было ехать поездом, который отходил только в 6 часов утра на следующий день. Военный комендант станции приказал старшине и его товарищам переночевать на вокзале. Они погуляли по городу, посмотрели в вокзальном агитпункте кинофильм и остались на ночлег в этом же зале. Познакомились с небольшой группой бойцов-зенитчиков, которые везли в свою часть партию сапог, полученных на складе в Бресте, и отлично провели время в зале ожидания. За анекдотами и песнями не заметили, как забрезжил рассвет.

Утро встретило их близкими взрывами. Сомнений не было – началась война.

Старшина, без промедлений взял командование в свои руки. Прежде всего, позаботился о боеприпасах – сержанты ехали со своими винтовками, но патронов у них было мало. Баснев разыскал военного коменданта, который разрешил выдачу оружия и боеприпасов с небольшого склада железнодорожной охраны. Маленький отряд старшины и ещё несколько групп бойцов сначала заняли оборону на западных подступах к станции, чтобы прикрывать отправку поездов на восток. Но немецкие снаряды то и дело рвались на путях, и удалось отправить лишь два-три коротких состава, погрузив только малую часть пассажиров, которые все прибывали. Постепенно немцы выдавили защитников с позиций и Баснев с бойцами укрылись в здании вокзала.

Обороняющиеся затихли у окон, старательно наводя винтовочные дула на немцев. Повисла напряженная тишина, которую нарушали только женские разговоры и детский плач. Гражданские старики, женщины, дети, все сгрудились посреди зала ожидания и затравленно ожидали исхода очередного боя.

Немцев подпустили почти вплотную и встретили дружным залпом. Колонна резко затормозила, словно наткнувшись на невидимую преграду. Машины опрокидывались, съезжали в кювет, стараясь развернуться. В несколько минут всё было кончено, и едва ли половина мотоциклистов успела на полной скорости умчаться назад.

Можно было перевести дух. Бойцы уселись под окна прямо на пол, занялись привычным делом: кто-то чистил оружие, кто-то считал боеприпасы, кто-то неторопливо сворачивал цыгарку. Часть бойцов по приказу Баснева совершила вылазку на площадь собрать брошенное немцами оружие.

Мамина разделили с Поярковым и обоих охраняли. Было ясно, что допроса не избежать, и сейчас просто не до них. Алексей пытался вспомнить историю боя за вокзал, но ничего припомнить не мог. Исходя из обстановки зал ожидания был не единственным вокзальным помещением, который обороняли.

Между тем, звуки перестрелки постепенно приближались. Не прошло и часа, как издали снова послышался шум моторов. На этот раз к вокзалу подходили немецкие бронетранспортёры с автоматчиками. Силы были неравными – с одними винтовками бойцы не могли долго держаться против бронированных машин.

Старшина приказал кому-то, чтобы начали уводить гражданских вниз. Сержант с авиационными петлицами бросился в центр зала и в это время раздался взрыв оглушительной силы, с неописуемым грохотом и шквалом огня. Весь воздух, все кругом затрещало, загудело. Здание вокзала задрожало. Казалось, и земля-то бьется в судорогах, как при землетрясении. От удара разбился стеклянный потолок зала ожидания и осыпался на головы сидящих женщин и детей. Когда дым рассеялся, предстала страшная картина. Посеченные осколками люди кричали, плакали и корчились от боли. Некоторые женщины забились в угол, прижав детей к себе. Они от испуга и ужаса со многими сделалась истерика. Мамин заметил фигуру немолодой женщины, которая стояла с открытым ртом и расширенными глазами, что-то шептала, а по ее лицу ручьями стекала кровь. Рядом какая-то старуха упала на колени и крестилась.

Где-то недалеко раздавались взрывы бомб.

И у Мамина застучали зубы. Он обхватил руками колени. Они пульсировали мелкой дрожью. Ему пришла в голову мысль, что вот конец, вот сейчас упадет бомба, и все погибнут. Он сидел в оцепенении, чувствуя себя приговоренным к смерти.

Снаряды все чаще падали у вокзала. Пулеметный огонь гитлеровцев нарастал. Появились убитые и раненые среди пассажиров. Наступали вечерние сумерки. Оставаться в огромном зале ожидания с таким количеством обороняющихся было бы безумием. Вокзальные помещения забиты людьми – главным образом женщинами и детьми, надо было искать более надёжное убежище.

В зал откуда-то снизу вбежал Стебунцов, размахивая немецким автоматом. Мамин, растерянно проследил за пробегающим ефрейтором, но не решился окрикнуть, еще не отойдя от охватившего его чувства страха. Стебунцов Мамина не заметил.

– Товарищ старшина, – закричал Стебунцов.

Баснев, пригибаясь от осколков и пуль, подбежал к несущей колонне, где его ожидал Семен.

– Нас теснят в столовой. Долго не продержимся. Надо отойти, – выпалил, задыхаясь Стебунцов.

– А есть куда?

– Есть. Товарищ Шихов, – позвал ефрейтор седого, с прорезанным морщинами лицом, железнодожника в черном кителе.

– Старший диспетчер железнодорожного узла Шихов, – представился железнодорожник.

– Расскажите, что вы там придумали, – произнес Семен.

– А чего рассказывать. Под всем зданием вокзала обширная сеть подвалов. Подвалы разделёны на отсеки бетонными перегородками. Вот.

– И что? – спросил Баснев.

– Как что? Если туда людей уведем, сможем держать оборону. До прихода наших войск, – ободряюще прокричал Стебунцов.

Баснев удрученно покачал головой и тяжело вздохнул.

– Опасная идея. Но, видать, другого пути у нас нет.

***

В тёмные и полутёмные там, где они освещались небольшими окнами, выходящими наружу на уровне земли помещения подвала хлынула толпа людей, скопившихся на вокзале, заполняя все подземные отсеки. Как подсчитает потом Баснев, здесь собралось вначале до двух тысяч человек. Дети плакали, женщины порой бились в истерике, старики, растерянные и подавленные, не знали, что предпринять. Сюда же, вскоре вынуждены были отойти и военные. Теперь сам вокзал должен был перейти в руки гитлеровцев, а внизу, под ним, около сотни бойцов занимали оборону у входов в повал и подвальных окон. Мамина и Поярков раздельно спустили по бетонным ступеням вниз и усадили в маленьком помещении, оставив часового.

В подвале гул разрывов был не таким громким. Алексей подвинулся ближе к Пояркову, но часовой тут же прервал не начавшийся разговор, пригрозив винтовкой.

– Да свои мы, – сказал обиженно Мамин.

– И этот тоже? – кивнул на Пояркова часовой.

– И я, – ответил Поярков.

– Командование придет и разберется, какие вы свои, – буркнул часовой.

Через час, много два, в тесное помещение вошли трое военных. Лейтенант Николай Шимченко, лейтенант Воробьев и старшина Баснев.

Воробьев с порога воскликнул:

– Мамин. Капитан. Во, дела.

Воробьев Андрей Яковлевич, начальник линейного отделения милиции станции Брест-Литовский, был родом из деревни Студенец Шумячского района Смоленской области. Высокий лоб с залысиной, монголоидные глаза с опущенными по краям уголками, две морщинистые борозды треугольником устремленные к губам, по девичьи изрезанными бантиком. Он казался старше своих лет. На месте была с утра 21 июня, когда Мамин впервые увидел Воробьева, неряшливо свисающая на нитке вторая сверху пуговица.

Трудовую деятельность Воробьев начал в детском возрасте в качестве подпаска; потом добровольцем ушел в Красную Армию; в 1923-ем курсант командных пехотных курсов. Демобилизовался, вернулся домой, поработал в народном хозяйстве и по мобилизации, как лицо мужского пола, достигшее призывного возраста, установленного тогда Законом в 21 год отроду, и имеющее должное социальное происхождение проходил службу в качестве пулемётчика в городе Москве в частях Дивизии особого назначения имени Ф.Э. Дзержинского (имя главного чекиста присвоено в 1926 году) при Коллегии ОГПУ. С 30-х гг. был помощник линейного уполномоченного ДТО станции Семёновка. Там же был подвергнут двум дисциплинарным взысканиям. Так, 7 августа 1930 года чекисту Воробьёву приказом начальника ДТО за № 137 был объявлен строгий выговор с формулировкой: «За бездеятельность розыска», а 16 ноября 1930 года приказом начальника ДТО за № 183 он же был подвергнут аресту сроком на пятнадцать суток «за продажу револьвера».

В должности начальника линейного отделения лейтенант Воробьев, как бывалый чекист, отследил появление в городе лиц с диверсионной подготовкой. Поэтому, когда увидел последствия боя Мамина на дороге, нисколько не удивился. В первые минуты войны возглавил, как и полагалось ему по должности, оборону железнодорожного комплекса станции Брест и, в том числе, Брестского железнодорожного вокзала. Сплотил вокруг себя не только подчинённых по возглавляемому ЛОМ, но и разрозненные группы военнослужащих войск Наркомата внутренних дел СССР из 17-го Брестского пограничного Краснознамённого отряда и 60-го стрелкового полка войск НКВД СССР по охране железнодорожных сооружений, а также стрелков местных подразделений железнодорожного ВОХР.

Допрос был краткий. Воробьев подтвердил личность Мамина. И, казалось бы, вопрос с ним был исчерпан. Но неясно было с немецким командиром СС. Поярков попытался сказать о суперсекретной операции, но Шимченко его прервал.

– У нас нет времени слушать ваши басни. Какую бы секретную операцию вы не выполняли, при вас должны быть подтверждающие личность документы. Их у вас нет. А вот немецкие есть. Вы, товарищ Мамин, подтверждаете, что знаете унтерштурмфюрера Ваффен СС Клюзенера? – спросил Шимченко, одетый в желтое кожаное пальто, поверх гимнастерки.

– Да, я могу подтвердить его личность. Это наш разведчик Поярков Александр Николаевич, – ответил Мамин.

– Тогда скажите, откуда вы его знаете. Где и когда вы с ним познакомились.

Мамин замялся.

– Этого я вам сказать не могу.

– Мне все понятно, товарищи. Вот мне все понятно! – вторую фразу Шимченко произнес громко и утвердительно. – Капитан Мамин, который мужественно, утверждает товарищ Воробьев, а к вашим словам сомнений нет, пресек диверсионную акцию немцев; и участвовал в задержании диверсантов у деревни Мухавец, как мы слышали из рассказов ефрейтора Стебунцова, на самом деле шпион. Он под прикрытием выполнял агентурную работу, а потом, при первой возможности, сдался в плен, – закончил Шимченко.

Поярков, не выдержал, засмеялся.

– Тебе бы лейтенант детективы писать.

Поярков в такой малообнадеживающий для него момент, не потерял присутствие духа. Казалось, его нисколько не заботил расклад, изложенный лейтенантом, и то, что может за этим последовать.

– Так Мамин же фрицев пострелял. Стал бы он в своих стрелять, – сказал Воробьев.

– Фашист стал бы. И потом, ни вы, ни мы лично не видели, как стрелял Мамин. Значит, мог обмануть. Все ясно – шпион. Предлагаю, применить меры высшей социальной справедливости. Изменнику и врагу – расстрел. Тем более, нет у нас возможности охрану держать, каждый штык на счету, – последнюю фразу Шимченко адресовал Басневу, который за время допроса не проронил ни слова.