Отражение тайны

Осталось сто восемьдесят три дня.

И я буду атлантом.

Потому что нет места лучше, чем родной дом.

И мы должны за него бороться.

Кто, если не мы?

5

…там, где смыкаются миры…

…случилось так, что тьма была укрыта облаками и солнце начало пробиваться сквозь них, хотя три четверти его все еще были затемнены; и тут вдруг из-за облаков протянулась рука, и я задрожал при виде ее, и держала она письмо, запечатанное четырьмя печатями, на котором было начертано: «Я – черное, но прекрасное, как палатки Кедара, как завесы Соломона: посмотрите на меня, потому что я – чернота, потому что солнце посмотрело на меня»…

Генрих Матаданус, «Возрожденный Золотой Век»

♂ По ту сторону снега

Снежный сейнер барахтался среди нагромождения волн, обходя наиболее высокие из них, задирая нос к небу, а после скользя с очередного гребня вниз. Паруса, то ловившие, то теряющие ветер, трещали и выли под стать вьюге, кружащей до самого горизонта. Ещё немножко, и тройная ткань, нашитая поверх выдубленных шкур, могла не выдержать, и тогда команде придется несладко.

– Лево руля! Ещё левее! Право! Ещё правее! – кричал осипшим голосом помощник шкипера, висевший с линзовой лампой в штурманской люльке над самой поверхностью моря.

Сам шкипер, ставший за штурвал, не пытался угадывать, что там, впереди, в свистопляске снега и ветра, всё было тщетно, он не мог различить даже фигуры матросов, которых швыряло от борта к борту. И ловцы снейков тоже выскочили на палубу, помогая команде управляться с парусами.

– Влево! На пятке влево! – срывая голос, будто лопались струны мандолины, фальцетом взвился помощник.

На пятке – это значит разворот на месте. Резкий, до стона парусной оснастки, до вскрика обшивки. Рискуя поломать опорные дуги, соединяющие корпус сейнера с корабельными полозьями, шкипер крутанул штурвал, понимая, что просто так помощник не завизжал бы, будто резаный подсвинок. Наверняка там, в двадцати-двадцати пяти шагах перед ними, – дальше помощник вряд ли мог что-либо увидеть, – оказалось неодолимое препятствие, волна, на которую нельзя вскарабкаться и которую не получится взрезать форштевнем. Ведь сейнер не торговый галеон, прокладывающий широким лбом дорогу там, где застрянут другие суда. Хотя, конечно, ближе к краю мира, где волны встают высотой до неба, а после рушатся за край, не пройдет ни галеон, ни сам морской дьявол, там мир заканчивался, и начиналась Великая Бездна.

– Что там? Вейвул? – по-вороньи резко, отрывисто крикнул шкипер, желая узнать, какой беды они избежали.

Ведь в море встречается разное. Большие волны опасны, но есть вещи и похуже. Провалы. Это когда среди морской глади вдруг открывалась ложбина, уходящая вниз и вниз, выкарабкаться из которой очень непросто. Движущиеся волны. А такое шкипер видал не раз на своём веку: когда море приходит в движение, и волны начинают гулять, будто ожившие белые существа, и тогда кричи не кричи, ворочай штурвал или нет, а главным окажется везение. У кого его больше, тот и выкарабкался. Везение да корабельная прочность. А ещё близость берегов.

Шкиперу довелось побывать в движущихся волнах дважды. Первый раз при перевозке строевого леса. Тогда их лишь задело пробуждение моря, и вышло даже лучше, потому что пришли в порт на день раньше. Правда, страху натерпелись, но это ничего. А второй раз испугаться не успели. Шхуна перевернулась набок и стала тонуть, погрузившись в море вначале наполовину, затем на три четверти, удержавшись на втором полозе, а первый под тяжестью корабля ушел вниз. До земли была верная неделя пути, но шкипер предпочел провозиться две недели, вызволяя шхуну из морского плена, и старания его увенчались успехом. Дождавшись устойчивого свежего ветра, они запустили вспомогательный парус, огромного воздушного змея, и кое-как сумели вытащить увязший корабль и направиться к дому. В общем, разное происходило на море, не все и не всегда могли похвастать удачей.

В конце концов, когда годы осели на душе и в сердце тяжким балластом и скорость перестала радовать его, вызывая лишь тревогу, шкипер решил найти местечко поуютней и нанялся во флотилию снежных сейнеров, добывать снейков и прочие морские деликатесы к праздничным застольям. Казалось, здесь спокойней. Кораблик достался что надо. Не шальной новик, которому ещё притираться и притираться бортами к морю, и не старая лохань, подслеповатая старушка, плохо слушающаяся штурвала и постоянно жалующаяся на судьбу, а вполне проверенный, зацелованный штормами и морем «Пеликан». С высокой мачтой, хрустящими парусами, добротными бортами, проклепанный медными скобками, и с полуторными полозьями, способными не только нести сейнер по морю, но и служить запасниками для улова. Только и здесь спокойной жизни не оказалось. Стаи снейков постоянно мигрировали, вынуждая рыболовов уходить вслед за ними всё дальше и дальше от берега.

– Вернусь с лова, всё брошу и уйду на покой! – в сердцах говорил шкипер каждый раз, когда сейнеры снаряжались для выхода в плавание.

Он уже и местечко присмотрел, на вершине холма, что возвышался над купеческой гаванью. Там, в окружении высоких сосен, можно поставить крепкую хижину, не боящуюся ни вьюг, ни града. А в погребке держать наготове пару бочонков темного эля, который приятно потягивать из глиняных чаш у жаркого очага, травя байки с такими же старыми моряками, сошедшими на сушу, или же просто слушать завывание ветра в трубе. И вот тогда пусть стучат в ставни хоть все-все ветра и снега мира, он им не откроет! Довольно с него! А возьмет клетчатый плед, укроет старческие натруженные в долгих вахтах колени и будет дремать, пока песок в незримых часах жизни не перетечет на самое дно.

Только все понимали, что не скоро случится последний сезон у Папаши Ло. Так за чуткость к молодняку в порту прозвали шкипера. Да и настанет ли он, этот последний сезон? Ведь чаще моряки заканчивали век не в уютной постели, а где-то там, в глухой морской ночи, когда не видно и не слышно ничего и никого, когда помощник не успеет вот так, как сейчас, крикнуть: «На пятке!». И сейнер, набравший ход, переломится, как сухая ветка, а те, кто будет барахтаться после в море, не успев надеть мореступы и спасительные ватники, станут завидовать другим, которые ушли на дно вместе с кораблем.

Молодым да вертким иногда удавалось вынырнуть и с двадцатиметровой глубины. Ходила легенда о матросе, спасшемся с корабля, который ушел на верную сотню метров. Легенды тем и примечательны, что слыхать их все слыхали, да случившегося никто не видал. Это как байки о путешествиях в Великую Бездну.

На этот раз испытывать судьбу и корабль на прочность не пришлось. Помощник, теряя голос, выкрикнул спасительное предупреждение, а Папаша Ло, вывихнув кисть, успел налечь на штурвал и увести «Пеликан» от опасности.

Дрожа от натуги, нацелив бушприт в темные небеса, словно вставший на дыбы единорог, сейнер останавливался, разворачиваясь бортом, продолжая двигаться по инерции боком. А потом раздался отчетливый удар, правый полоз воткнулся во что-то твердое, и сейнер замер.

– Убрать паруса! – настала пора не жалеть связок и Папаше Ло. – Вейвул? Ты как, старина?

По палубе прокатился дробный топот парусной команды и ловцов.

– Я в порядке, но вот «Пеликан»… – донесся изменившийся, ослабленный долгим трудом голос помощника.

– Что с ним?

– Во что-то мы упёрлись. Как будто скала, которой здесь быть не должно.

Помощник покинул штурманскую люльку и брел по палубе, цепляясь за леера. От двухчасовой игры с волнами его шатало. Остановка корабля во время вьюги всегда означала крупные неприятности, именно потому и пришлось Папаше Ло со своим помощником рисковать, устраивая гонки с судьбой, рискуя нарваться на неприятности. Но, кажется, миновать их полностью не удалось. Единственное, что хоть как-то успокаивало – «Пеликан», столкнувшийся с препятствием, не развалился на куски, а всего лишь за что-то зацепился и замер в неподвижности, будто став на якорь.

Моряки, усталые и встревоженные, воспользовались внезапной передышкой. Привалившись кто к чему, они ловили воздух открытыми ртами, опустив шарфы-матроски с раскрасневшихся щек на шеи. Хотя им было интересно, что же произошло и во что это выльется, доверие к Папаше Ло пересилило, и они просто дожидались, когда шкипер с помощником во всём разберутся.

– Вейвул, дружище, вот, держи, как раз для такого случая. Хлебни, и пойдем поглядим, что там у нас за приключение, – Папаша Ло достал из широкой муфты, болтающейся на объемистом его животе, фляжку с еловым ликером, сделал сам пару глотков и протянул её помощнику.

– Спасибо. Будь здоров! Пойло что надо. Но приклеились мы тоже будь здоров! – возвращая флягу шкиперу, а голос себе, ожил помощник. – Успел заметить в последний момент. Скала не скала, что-то черное… И очень большое. Если бы прямо в неё, то всё, привет снежным девам. Уже слушали бы их прощальные песенки.

– Не вовремя ты снежных дев вспомнил. До берега три дня пути. Не далеко, но и не близко. В такую вьюгу ни за что не выбраться. Опасно сейчас в море, разве что снять полозья и попытаться на них… Эх, да что я и сам причитаю раньше времени! Старею, никак.

– Старость? Ну, нет. Не могу представить, не вижу тебя без штурвала и капитанской муфты, просиживающим задницу у камина.

– Вот прямо сейчас я бы предпочел просиживать задницу, а не торчать среди вьюги. На остановившемся корабле… И темень такая, ничего не видать. Ты давай, заканчивай фантазировать, пора идти, – подождав, пока помощник заново разожжёт фонарь и протрет запотевшие линзы, сердито сказал шкипер.

Матросы и рыбаки, поняв, что сейчас толку от их ожидания ровно ноль, упрятались под палубу. Команда сейнера – всего десять человек: шесть матросов и четыре ловца. Да ещё капитан с помощником. Одна семья, одна судьба. Вышагивая по палубе, шкипер знал, что там, внизу, десять настороженных пар ушей вслушиваются: каковы они, шаги капитана? Уверенные, твердые, может быть, даже с пристуком досады из-за вынужденной задержки. Или тягучие, обреченные, как у человека, идущего сообщить недобрую весть. В любом случае, что бы ни случилось, он решил держаться бодро. Что толку от жалости к самому себе? Уныние – тяжкий грех и в море и на суше. Забывать о том нельзя никому. И он отбил чечетку, которая звучала всякий раз, когда улов был хорош, или же когда показался берег, или просто, от других каких-нибудь приятных причин. Пусть думают, что всё в порядке. На мгновение шкиперу показалось, что он слышит облегченный выдох из десяти глоток, и слышит, как десять сердец забились ровно.

Шаг. Другой. Третий. Снег валит стеной, ещё немного, придется чистить палубу. Но пока, вцепившись в шторм-леер, шкипер шел вслед за помощником, держащим фонарь, и молил всех богов, какие только есть на свете, чтобы там оказался какой-нибудь пустяк, какая-то неотмеченная на карте небольшая скала, обросшая снежным мхом, словно барашек шерстью.

Толку от фонаря было мало. Пятно света держалось не далее вытянутой руки, а после сливалось с нитями пляшущего снега, выхватывая крупные хлопья и заставляя их на мгновенье превратиться в блестящие самоцветы. Потом, сразу за пятном, начиналась фиолетовая темнота. А море постепенно подкрадывалось снизу, уже дотянувшись до половины борта.

– Отсюда ничего не понять. Придется лезть на полозья! – сказал шкипер.

– Так будет лучше, – согласился помощник.

И они вернулись обратно, а после поползли по широкой несущей дуге, цепляясь за спасительные поручни, к правому полозу, тому самому, который намертво сцепился с преградой.

Ширина дуги – четыре руки, чуть более двух метров. Вроде бы хватало, чтобы по ней пробираться, но только не в шторм. Меховые перчатки покрылись снежной коростой, и ухватиться за скобы становилось всё тяжелее и тяжелее, скобы нет-нет, да и выскальзывали из рук. А всего в двух-трех руках под ними шипело и искрилось подернутое поземкой море. Сколько там, внизу? Сто? Двести? Пять тысяч? Или даже десять тысяч метров снега, который в глубине становился тверже и тяжелее стали?

Рыбаки не раз кидали ловчие драги на тысячу метров и доставали причудливых рыбин, которые, едва попав на поверхность, тут же лопались изнутри, будто петарды, начиненные порохом. Там, где жилось привольно и хорошо, их со всех сторон сдавливал совсем другой снег, больше похожий на мел или даже гипс, а то и вовсе каменную крошку. А ещё те чудные рыбы не имели глаз. Значит, там, внизу, совершенно темно, раз глаза им совсем не нужны. Но вот зубы у глубинной добычи всегда оказывались ого-го! А на чешуйчатых боках – следы от ещё более крупных чьих-то зубов. И впалые желудки. Не такая уж, видать, привольная жизнь у них. Чего же жаловаться тем, кто живет на суше и движется на двух ногах? И шкипер не жаловался, а стиснув зубы, лез вперед, оттолкнув помощника, пытавшегося поддерживать своего капитана под руку.

Конец дуги. Сразу за ним виднелся огромный поплавок, это и был левый полоз. Горбатая конструкция, снизу представлявшая широченную и прочную лыжу, покрытую шкурой кога, самого страшного хищника, водящегося в море. Такая шкура при движении заполнялась пузырьками воздуха и позволяла скользить без всякого трения, наращивая скорость и поднимая корпус сейнера над морем. Даже сейчас, когда корабль застыл в неподвижности, эти лыжи держали его на плаву, не позволяя осесть в морскую пучину. Значит, с полозом всё в порядке. И нужно всего лишь высвободить его из плена, в котором он очутился.

Осторожно переступив на поплавок, шкипер пополз на животе к самому его краю. И там увидел…

Нет, вначале он не увидел ничего. Только неясное темное пятно, которое могло оказаться просто игрой света от фонаря. Потом темное пятно обрело очертание какого-то округлого валуна, и шкипер решил, что это скала. Пусть не в порослях снежного мха, а просто черный камень, не успевший причинить сейнеру большого вреда. А затем ветер неожиданно стих. Небесное божество устало раздувать щеки, вьюга прекратилась, и в ясной ночи, при свете Луны, шкипер увидел то, чего не видел никогда в жизни и о чем не слышал ни единой легенды, хотя переслушал их на своем веку предостаточно.

Это была не скала. И не огромная снежная волна. Не кочующий островок, какие иногда образуются в сезон дождя и града, когда выход в море просто невозможен.

Это был огромный корабль. Самый огромный из тех, что встречались шкиперу. И самый необычный. Но чтобы понять, что это именно корабль, и оценить его истинные размеры, шкиперу пришлось потратить долгие три-четыре минуты, обшаривая взглядом темные в белых разводах борта высотой с большущий дом, в три-четыре этажа, а после понять, что высокие шпили, возвышающиеся над бортами, это не что иное, как мачты. Только другие, не такие, как на снежных кораблях. И ещё. У этого гиганта не было полозьев. Он не мог скользить по морю.

– Призрак из Великой Бездны! – помощник сказал то, о чем подумал шкипер.

Отдернув руку и облизывая пересохшие губы, Папаша Ло впервые в жизни ощутил чувство, которое называют ужасом. Кровь отхлынула от лица, в висках застучало, и над теменем будто бы ударил тяжкий колокол.

Да, это был Призрак из Великой Бездны. Самое страшное, что могло повстречаться в море. Корабль существ, живущих по ту сторону мира. Легенд о другом мире не слагали, только старое-престарое предание говорило, что когда-то, много сотен лет назад, в их мире появилась Лодка из Великой Бездны. И в ней якобы были какие-то иные люди. Будто бы они принесли в их мир страшные болезни и несчастья, и потому их сожгли как злых колдунов вместе с лодкой. Лодка из Бездны не могла плыть по морю. Вот только она была маленьким суденышком, в котором находилось всего несколько человек. В этот корабль мог уместиться весь поселок Папаши Ло.

Вьюга уходила, а шкипер с помощником застыли, боясь шевельнуться, чтобы не пробудить злые силы, скрытые в темном брюхе пришельца. И так продолжалось долго. А потом шкипер понял, что экипаж сейнера вот-вот выползет на палубу и увидит это чудовище, и тогда всякое может случиться. Потерять кого-то из своих матросов он не желал. Мало ли, кто-то нырнет от страха головой в море, и поминай как звали. А потому нельзя давать страху и панике ни единого шанса завладеть командой.

– Эй, там! В трюме! Всем сидеть тихо, пока мы чиним дугу. На палубу не выходить. Холод просто собачий. Фриго! – так звали корабельного кока, – а приготовь-ка к моему возвращению горячего чая.

– Да, шкипер! – донесся из-под палубы радостный ответ кока, а вслед за ним оживленное гудение прочих голосов.

Что ж. Первый шаг сделан. Теперь нужно подготовить всех к этому зрелищу.

– Ну что, старина… – вполголоса обратился он к помощнику, – пока вроде живы. Возможно, всё обойдется, и это будет самым великим открытием на нашем веку. Хлебнем по чуть-чуть?

Он потянулся за флягой, оглядывая гигантский борт чужого корабля уже без суеверного страха, хотя и с почтением. Его «Пеликан» рядом с кораблем из Бездны выглядел так, как выглядит мелкая собачонка рядом с мохнатым мамонтом. Или того меньше.

– Ш – ш-ш-ш… – успокаивающе шипело море.

– Ув-ууув! – пела уходящая вдаль вьюга.

На «Пеликане» чему-то смеялась команда.

И только чужой корабль молчал, возвышаясь глыбой над снежным сейнером, будто холм над рыбацкой гаванью.

Вернувшись на «Пеликан», шкипер отправился вниз, в кают-компанию, где его ожидали чай и любопытные взгляды команды.

– Что там, шкипер?

– Крепко влипли? Или всё в порядке?

– Да-да, во что это мы врезались?

– Когда пойдем дальше?

Команда волновалась, потому что неопределенность иногда хуже любых, даже самых плохих вестей. А ещё им было странно, отчего это сам шкипер вместе с помощником занимаются починкой. На что тогда плотник и двое подручных среди матросов?

– Ну, влипли-то мы не слишком. Но дальше пока не пойдем. И знаете почему? Врезались очень удачно. А во что – попробуйте отгадать. Кому получится, даю три золотые марки.

Вот теперь в глазах команды мелькнул азарт. Три марки, столько простой моряк зарабатывал за целый сезон ловли. Понятное дело, каждый желал попытать счастья, и со всех сторон наперебой посыпались версии. Шкипер прикрыл ладонями уши, давая понять, что не намерен слушать всех разом.

– У каждого только одна попытка. Начнем с тех, кто по левую руку, и дальше по порядку, а то как торговки на рынке… Давай, малыш, – обратился он к самому молодому матросу, – попытай счастья.

В общий кубрик ввалился помощник, слышавший весь разговор. Ему казалось, что шкипер ничем не рисковал, предложив такое пари.

– Ну, не знаю… Если это не скала, то, может быть, просто камень?

– Во-первых, скалы те же камни. Во-вторых, просто камень не может удержаться на поверхности. Это всегда только верхушка того, что скрыто в глубинах снега. В общем, не твоя сегодня удача. Следующий!

– Не камень, не скала, тогда, может быть, суша? Какой-то берег, к которому нас прибило ветром?

– Следующий!

– Дрейфующий ледяной остров?

– Дрейфующий бараний хвост. Следующий.

– Огромное дерево?

– А разве деревья могут расти не на суше?

– Ну, я имел в виду, что налетели на сушу, а врезались в дерево. Которое на самом краю… А что?

– Ничего. Дальше давай…

Помощник усмехнулся, но тут прозвучало:

– Мы врезались в другой корабль?

Всё же не зря говорят, что у ловцов снейков звериное чутье, иначе как обнаружить косяк под слоем снега? А старшина ловцов на «Пеликане» как раз из таких, бывалых, привыкших доверять чутью. Он даже не раздумывал над ответом, слова сами соскочили с языка.

– Верно, Боно! Другой корабль. Свои монеты получишь у Вейвула, как только закончим все дела.

– Какие у нас могут быть дела? Отцепляемся, идем дальше… Постой-ка! А что это за корабль, если вокруг ни звука? Ушла команда? Он наш? Рыболов? Или торговец? Или вообще из страны Рагнан? Но как он добрался… Разве что буря…

– Этот корабль не из Рагнана, он из более далекого края. Как называется и что он тут делал, пока непонятно. Кто укажет название, тому ещё две марки. Да ещё пять, если кто-то пояснит, откуда он и что произошло с командой. Правда, для этого вам придется взойти на борт. А борта у него высокие. Таких вы ещё не видели.

Помощник только и мог, что часто моргать, слушая, как мастерски капитан уводит команду от черты паники.

– В общем, ребята, решайтесь. Дело верное. Мы осмотрели полоз, он в порядке, можем отцепиться хоть сейчас, но любопытство сгубило ворону, а я любопытен, как три вороны сразу. Семь монет на кону.

– Дело верное? – нервно играл пальцами кто-то из матросов. – Тогда отчего вы сами не прочли названия и не влезли на борт?

– Я же говорю, борта у него высокие. Нужно брать кошку и закидывать. А с названием… Ну, как увидите, сами поймете. Только, чур, как на палубу выйдем, не пищать, как крысы, будто я обманул. Всё по-честному. Есть корабль. Нет названия. И нет понимания, откуда он и что с экипажем. Как?

– Идёт!

– Готовь монеты, за кошками дело не станет! – понеслась моряцкая бравада.

– Вот и славно. Отправляйтесь, ребята, наверх, а я пока чайком побалуюсь. Стар я карабкаться по высоким бортам.

Матросы, опережая один другого, кинулись из кубрика на палубу. А Папаша Ло уселся основательней за осиротевший стол, принявшись, как и обещал, тянуть чай, заодно прислушиваясь, что происходит наверху.

А там было чего послушать. Вначале всеобщий стон. Он непроизвольно вырывался у всех, кто выходил на палубу. Затем нерешительное топтание и нестройные голоса, потом команда отправила вниз старшину ловцов. Он явился, слегка побледневший, но держался молодцом.

– Что, Боно? Решили, Папаша Ло умом тронулся, золотом швыряется налево и направо? Легких денег захотелось? Нет уж, давайте, покажите, чего стоит слово моряка. И торопитесь, управиться нужно до вечера.

– Но это не корабль, – Боно сглотнул. – Это какое-то чудовище! Явилось из-за края Великой Бездны!

– Я тоже так думаю, – запросто согласился с ним шкипер. – Но если ты не считаешь его кораблем, свои три марки не получишь. Смекаешь?

– Смекаю, – поскреб затылок рыболов, взвешивая, чего ему больше хочется, получить прибавку или уйти подальше от вещи, вселявшей страх. Золото перевесило. – Мы поднимемся и узнаем, что там да как.

– Вот и замечательно. А чтобы и других подзадорить, схожу с вами. И если название и всё остальное удастся открыть мне самому, то плакали ваши денежки, ясно? Поднимайся и передай команде, о чем мы толковали.

Ещё через несколько минут шкипер с помощником поднялись на палубу, страшась и восхищаясь одновременно размерами и формами корабля из иного мира. Команда сбилась в кучу возле мачты и думала, как же им поступать дальше. Похоже, мысль о предстоящей награде никого уже не грела. Зато для страха осталось мало места.

– Давайте кошку и топор, – нарочито небрежно сказал шкипер, – пока вы топчетесь, схожу, сам гляну, что там и как.

Этим он приободрился, почувствовав, как уходят тревоги и суеверный страх. Ну, корабль. Ну, огромный. Из каких-то дальних неведомых земель. Мало ли что на свете случается? Может быть, где-то там, ближе к краю, где рождается Снег, есть неизведанные земли, где строят такие вот корабли.

С детства шкипер, как и любой другой житель Снега, знал, что мир начинается с Великой Темени, откуда приходят снежные валы, которые наполняют море, текут по миру, а после проваливаются за край Великой Бездны, которой мир заканчивается. К Темени он не ходил, но знал, что до неё больше, чем сотня дней пути. Флотилии, ушедшие к Темени, возвращались редко. На десяток ушедших кораблей приходилось один-два, вернувшихся обратно. И выжившие матросы рассказывали про ужасы голодного плавания, про то, как постепенно тускнеет свет и воздух наполняется таинственным гулом и свистом, которые становятся день ото дня сильней. И то, как ночь становится неодолимой, потому что из Темени на снежный простор вырываются ветра настолько ужасные, что движение вперед становится невозможным. На картах это выглядело как неровная линия, очерчивающая границу мира.

Зато шкиперу в молодости удалось попасть в экспедицию к Великой Бездне, к другому краю мира. В то плавание он ушел палубным матросом, а вернулся мачтовым старшиной. Потому что именно его отвага и смекалка спасли корабль от верной гибели, когда ветер занес их на такую волну, каких быть просто не могло, и откуда открывалась страшная пропасть, в которую падали и падали снежные валы. Папаша Ло, которому в ту пору это имя совершенно не подходило, первый вышел из оцепенения и пошел наверх, снимать паруса, а за ним потянулись другие. В итоге, потеряв два из четырех полозьев, корабль сумел развернуться. Его удалось отвести от пугающей бездны. Шкипер запомнил её на всю жизнь. Огромный, от горизонта до горизонта, голодный рот, распахнутый в вечном крике, поглощающий весь снег их мира, а заодно и сам мир.