bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 8

Старика сожгли на костре жарким августовским вечером. И толпа, наблюдавшая за этим актом веры, плевала в сторону корчащейся в огне фигуры – ведь никто из них так и не увидел шедевров Мастера. Лишь часть из его творений сумел утаить от инквизиторов тот самый гранд, который иногда запирался теперь в своей комнате, подолгу разглядывая невероятные картины, вытканные Мастером.

Объятый пламенем, сгорал завернутый в один из своих ковров Мастер. На его место в костре времени рождался пятнадцатый век. А утром, после ночного дождя, размывшего по площади пепелище, кто-то из стражников нашёл обрывок ткани: прекрасная в своём величии и раздувающая паруса, словно волосы красавицы по ветру, каравелла с названием «Санта-Мария» на борту купалась в лучах лунного света.

Ведь всё исчезает, но что-то остается после…

♀ Тигр, о тигр!

Чумной Доктор стоял на улице за окном, небрежно облокотившись на подоконник, и с любопытством осматривал комнату. Кажется, осматривал. Что-либо определенное сказать было трудно, – стеклянные вставки в маске были мутны и надежно скрывали глаза.

– Ну, как здоровье? – спросил он.

Голос звучал глухо, резонируя в пазухах огромного клюва. Терпко пахло чесноком и травами и чуть тянуло сладковатым запахом тления.

Она пожала плечами, не отрываясь от гобелена:

– Вроде бы никаких симптомов.

– Вроде бы или никаких? – уточнил Доктор. Она снова повела плечами, на этот раз молча.

Доктор повторил ее движение, словно запоминая.

– А в городе еще пятеро этой ночью умерли, – как бы между прочим сказал он.

Она рассеянно кивнула.

– Тебя не интересует, кто это? – Доктор наклонил голову набок, словно огромная диковинная птица.

– Не знаю, – тихо ответила она. – Не знаю. Когда-то мне было интересно… хотя нет, «интересно» не то слово, оно слишком легкое и поверхностное… совершенно не такое, каким должно быть… Когда-то я хотела знать, кто умер на этот раз…

– А теперь? – заинтересованно спросил Доктор.

– А теперь какая разница? Мы все рано или поздно умрем.

Судя по звуку, который донесся из-под маски, Доктор хмыкнул.

Она же лишь ниже склонилась к гобелену, подбирая нужный оттенок нити.

– Почему ты никогда не приглашаешь меня зайти? – спросил он.

Она повернулась к нему:

– Простите?

– Почему ты никогда не приглашаешь меня зайти? – повторил он, практически перегнувшись через подоконник. – Все жители города рады меня видеть. Они зовут выпить с ними чашечку травяного настоя, послушать их дыхание, да даже просто посидеть и поболтать. Но только не ты. Ты всегда разговариваешь со мной через окно.

– Потому что вы всегда подходите со стороны окна.

– Я делаю это с тех пор, как ты не впустила меня в дверь.

– Послушайте… – она откинулась назад, на спинку стула, и пристально посмотрела в круглые птичьи глаза. – Я здорова, а кроме меня, тут больше никого нет. Зачем вас пускать сюда? И тем более, приглашать?

– Из обычной человеческой вежливости, – пожал плечами Доктор.

– Из обычной человеческой вежливости мы когда-то впустили нищего, и посмотрите теперь, – она обвела рукой улицу.

Чумной Доктор оглянулся.

Ветер гонял по безлюдной улице перекати-поле. Видимо, занесло из пустыни, которая простиралась сразу же за городскими воротами. У стены было свалено в кучу какое-то тряпье, наверное, пытались убраться в доме кого-то из умерших, да так и не успели. Худая собака опасливо протрусила мимо, шарахнувшись от Доктора и оскалив зубы на кучу тряпья. Видимо, почуяла мертвеца.

– И над всем безраздельно воцарились Мрак, Гибель и Красная Смерть…[1]тихо пробормотали за спиной Доктора. Его передернуло и чуть не отшвырнуло от подоконника.

Когда Доктор повернулся обратно, она снова склонилась над гобеленом.

– Зачем ты это делаешь? – спросил он.

– Уличному театру не хватает занавеса.

– Уличному театру не хватает актера, зрителей, пьесы, в конце концов, – судя по голосу, под маской ухмыльнулись. – Поверь мне, занавес самая меньшая из его проблем.

– Тем более нужно начинать с меньшей из проблем.

– Зачем? Зачем оно нужно? Город умирает. Ему осталось от силы несколько месяцев, ну хорошо, год. Но он умрет. О нем все забыли – и не вспомнят уже никогда. Зачем тебе это все нужно?

– Не знаю, – она снова пожала плечами. – Но ведь оно есть. Оно было, есть и будет всегда. А значит – оно нужно.

– Это – твое лекарство?

– Что?

– Это – твое лекарство? Поэтому ты не заболела, да?

– Не знаю. Правда, не знаю.

– Искусство, – пожал плечами он. – Пффф… Право слово, какая глупость. Но дело твое, я не настаиваю.

– Приходите ко мне на представление, – она подняла голову от гобелена и взглянула прямо в стеклянные линзы. – Приходите. Я приглашаю.

– Ну как я могу отказаться от приглашения, – Доктор преувеличенно галантно поклонился. – На сем прощаюсь с вами. До встречи.

Он развернулся и пошел прочь.

Она посмотрела ему вслед. Высокая, худая, вся какая-то нечеловеческая фигура в плотно облегающем тело провощенном плаще, словно сгибаясь под весом клювообразной маски, ковыляла вниз по пустынной улице. Собака скалила вслед желтые гнилые зубы. Фигура, не оборачиваясь, погрозила собаке пальцем. Собака заскулила, поджала хвост и на брюхе уползла в какую-то щель под домом.

Она вздохнула и вернулась к гобелену.

* * *

Всю ночь дул восточный ветер. И сейчас песок, что он принес из пустыни, был везде: хрустел под ногами, скрипел на зубах, царапался под веками. Вся площадь была покрыта мелким, вездесущим песком. И он, как только в городе умрет последний человек, с утроенными усилиями кинется завоевывать освободившуюся территорию.

Самое сложное было развесить гобелен. Она не рассчитала сил, и он оказался слишком тяжел для нее. Поэтому пришлось провозиться целый час, а не пятнадцать минут, как она предполагала еще вчера.

Но все равно, даже и через этот час, площадь была пуста и безлюдна. «Может быть, за ночь умерли и все остальные?» – мелькнула у нее мысль, но она быстро отогнала ее. Нет, нет. Так не может быть. Не может быть, чтобы она так глупо… не успела.

Старая пластинка на патефоне, хрипя и повизгивая, заиграла совсем древнюю, полузабытую мелодию. «Интересно – а сколько в этом городе не слышали музыки? Не думали о музыке вообще?» – снова мелькнула у нее мысль. Но и эту она тоже изгнала прочь. Не время, не сейчас. Потом. Если… если будет это «потом».

Она закрыла глаза.

Будь что будет.

– Тигр, о тигр, светло горящийВ глубине полночной чащи,Кем задуман огневойСоразмерный образ твой?[2]

начала она.

Раздались хлопки.

Она открыла глаза.

Скамьи перед сценой уличного театра.

Ровно тринадцать рядов – она помнила это с детства.

На самом последнем сидел Доктор. Именно он и хлопал. Размеренно, чуть неуклюже, как старый механизм.

– Спасибо, – сказала она. – Но это еще не все.

– Вот видишь, – под маской усмехнулись. – Никто не пришел.

– Потому что я больше никого и не звала.

– Вот как?

– Да, именно так. А вы? Как вы узнали о том, что я уже тут?

Доктор не ответил.

– Вот видите, – покачала головой она. – Вы поняли. Вы это как-то поняли. Я надеюсь, что так же поймут и другие.

– А если нет?

– Значит, нет.

– То есть ты все это делала зря, – кивнул доктор.

– Нет, – снова покачала головой она. – Не зря.

– У тебя так мало жестов, – вдруг сказал он.

– Что?

– Так мало жестов. У тебя, – он поднял руку и покрутил кистью. – Ты пожимаешь плечами, киваешь, качаешь головой, и все. Да, кажется, все. У тебя больше нет жестов. Это очень плохо для актрисы, разве нет?

– Может быть, мне просто некому их показывать?

– А я?

– А вам тем более.

– Почему на гобелене именно тигры? – спросил Чумной Доктор с первого ряда.

Она моргнула, но не подала виду, что удивилась:

– Потому что я буду рассказывать о тигре.

– А почему о тигре?

– А почему бы и нет?

Доктор покачал головой.

– Я знаю, почему ты не заболела.

– Отчего ж?

– Ни одна бацилла не выживет в тебе. Она подохнет от скуки и тоски прежде, чем ты почувствуешь хоть какие-то симптомы.

– А вы научились шутить, госпожа Смерть.

Доктор дернул головой, словно хотел что-то сказать. Но она успела закрыть глаза:

– В небесах или глубинахТлел огонь очей звериных?Где таился он века?Чья нашла его рука?

Что-то зашуршало там, в мире за закрытыми глазами.

Она разлепила веки.

Человек, весь замотанный в тряпье, тяжело опираясь на клюку, ковылял через площадь к сцене. Добравшись до ближайшей скамьи, он тяжело упал на нее, но тут же поднял голову. И, кажется, приготовился слушать.

– Что за мастер, полный силы,Свил твои тугие жилыИ почувствовал меж рукСердца первый тяжкий стук? —

продолжила она.

Люди.

Люди шли сюда.

Каким-то образом почуяв, прознав – они шли сюда.

Шли за искусством, шли к искусству – забыв про мор и чуму.

Ковыляя, помогая себе палками, поддерживая друг друга – они шли сюда.

Что за горн пред ним пылал?Что за млат тебя ковал?Кто впервые сжал клещамиГневный мозг, метавший пламя?

Чумной Доктор не находил себе места. Словно каждый вновь пришедший человек выталкивал, выпихивал эту птицеобразную фигуру, изгонял прочь. Доктор появлялся то на одном, то на другом ряду, иногда даже пытался метнуться к выходу с площади, но, будучи приглашенным, не мог покинуть ее.

А когда весь купол звездныйОросился влагой слезной, —Улыбнулся ль наконецДелу рук своих творец?

Гобелен за ее спиной зашевелился. Сначала медленно и едва ощутимо, потом все сильнее и сильнее, пока не заходил ходуном, словно под порывами пустынного бурана. И среди движения гобелена она чувствовала и еще одно – рождение чего-то нового, могучего и великого.

Неужели та же сила,Та же мощная ладоньИ ягненка сотворила,И тебя, ночной огонь?

И два огромных тигра, сплетя свои гибкие тела, в едином прыжке ринулись на Чумного Доктора.



И исчезли вместе с ним во всполохе света, рассыпавшись солнечными зайчиками.

Тигр, о тигр, светло горящийВ глубине полночной чащи!Чьей бессмертною рукойСоздан грозный образ твой?

тихо закончила она.

* * *

– Мама, мама! – мальчишка прыгал за окном, пытаясь подтянуться на подоконнике. – Мама!

– Что тебе? – мать подняла голову от гобелена.

– Мама! Мы нашли в овраге такое!

– Что – «такое»?

– Мама, иди посмотри! Мама, это здорово!

– Потом, хорошо? Вы же никуда это «такое» не денете?

– Нет! – мальчишка замотал головой. – Нет, мы спрячем это в наши сокровища!

– Вот и славно, – кивнула она. – А я потом как-нибудь совершу набег на ваши сокровища. Хорошо?

– Хорошо! – он еще пару раз подпрыгнул, а потом побежал обратно к оврагу.


Приятели толпились на краю, шумно обсуждая находку, валявшуюся у них прямо под ногами.

Старый плащ, перчатки, какая-то палка с крюком, поношенная сумка. Стеклянные линзы, странный кожаный чехол, истрепанная шляпа.

И еще «такое».

Череп.

Странный, не похожий ни на один виданный доселе. Чуть больше человеческого, с массивными костями. И, видимо, очень прочный и тяжелый.

С вытянутыми челюстями, – как будто сложенными в клюв, – и огромными провалами глазниц. Словно останки гигантской птицы. Неведомой, страшной и чужой. Не из этого мира.

– Теперь уж стонов никакихИз этой кости не исходит,И сим единым не походитОна на черепы живых[3]

пробормотал какой-то мальчишка, даже не успев понять, зачем он, собственно, это делает.

Череп дрогнул и рассыпался в прах.

2

…черпает знания в старых книгах…


… запрещено препятствовать пользоваться нашей книгой достойным людям. Скажи им правду и дозволь пользоваться нашей книгой, и не бойся, тут нет греха. Эта книга пусть будет им помощником в пору необходимости и нужды, при бедности и на чужбине, или по какой-либо ещё из причин…

Абу Бакр Мухаммад ибн Закария ар-Рази, «Книга Тайн»

♂ Шекспир Универсум

Большую комнату освещают четыре светильника, расположенные по углам. Круглое зеркало, висящее над кроватью, переливается бликами пламени, словно прощаясь. Ведь его скоро разобьют, раскрошат на мелкие осколки, чтоб навсегда исчезла та картина, которую оно успело запечатлеть в тонком слое амальгамы. Кровать – на мраморном постаменте, высокая, с резными спинками, размерами под стать комнате. На кровати взбитыми сливками вспухают кружевные простыни. С медного крюка, вбитого в потолок, свисает тонкая сеть.

– Балдахин, – услужливо пискнула подсказка.

Корвин заинтересовался этим странным словом и даже проговорил его несколько раз. Почувствовав, как оно ворочается под языком тяжелыми камушками-слогами (бал – самый большой, да – поменьше, хин – совсем маленький), он с отвращением выплюнул его, уже начиная сожалеть, что выбрал режим реального антуража. Текстуры выглядели крикливо, отвлекали. Ну кому могло прийти в голову спать на таких кроватях, с которых если свалишься, наверняка сломаешь шею? Да ещё отгораживаться этим самым бал-да-хином от кровососущих насекомых. Комар, семейство двукрылых, группа длинноусых, у самцов челюсти недоразвиты, они не кусаются, в отличие от самок, подсказка тут как тут.

И только Део, лежащая поперёк кровати, волновала его, как и в тот день, когда он перелистал страницы Универсума первый раз. Разве что улыбка сейчас не играет на её губах, глаза закрыты, длинные ноги запутались в скомканном одеяле. Ещё всё портили синюшные пятна, выступавшие на белой шее. О них, об этих пятнах, теперь шла речь.

– Она мертва? – спрашивает полковник с фигурой баскетболиста-профессионала. Фигура облачена в нелепые одежды, большущие темные ладони сжимают белый платок.

– Мертвее мёртвого, – отвечает другой человек.

Этот другой – полная противоположность полковнику. Стоит чуть позади, но так, чтобы видеть Део.

Во-первых, он существенно ниже ростом. Во-вторых, он белый, европеоид, а не афроамериканец. Лисьи черты лица, бегающие глазки, и ещё имечко, Ягер. Но за всем этим скрыт глубокий ум, в чём можно убедиться, просмотрев хотя бы пару сюжетов с его участием.

– Итак, она мертва, – говорит тот, другой, – таков финал, мой друг! Давай-ка взглянем по-другому на дело наших сильных рук…

Корвин чертыхнулся, переводя режим голосового сопровождения с архаичного на специализированный. В сиреневом фоне голокуба мелькнула короткая искра, Ягер продолжил другим голосом:

– Признаки асфиксии в данном случае определяются визуально. При пальпации нижнего свода черепа обнаруживается перелом третьего и четвертого шейных позвонков. Повреждения гортани…

Корвин откинулся на спинку кресла, установив максимальный уровень информационного проникновения, и убавил насыщенность текстур, чтоб не отвлекали. Через неделю ему предстояло сдавать экзамен по патологоанатомии, и Универсум был настоящим спасением, хотя и недешёвым.

Сюжет с лекциями по медицине был обновлен всего несколько дней назад. Как раз вовремя, иначе всё стало бы намного сложнее. А так – сама простота. Корвин считал, что экзамен у него в кармане.

– Имеется обновление. Вводная часть. Асфиксия, её признаки и последствия, – скороговоркой возвестил несколько дней назад виртуальный лектор. – Добавить сюжет?

Корвин кивнул, серебряным колокольчиком прозвенел сигнал совершаемого события, где-то на счёт Глобал-Банка капнуло немножко денег. И пошла закачка.

С трех лет Корвин состоял в обществе книголюбов. Ему, слава Богу, повезло с родителями, которые смогли обеспечить такую роскошь. Тому, кто не имеет Универсума, личной интерактивной книги, никогда в жизни не стать медиком. Ни медиком, ни юристом, ни инженером. Вообще никем не стать.

Вначале это был Универсум «Ганс и Гретель», потом, когда Корвину исполнилось десять и он изучил, исползал все сюжеты от корки до корки, научившись считать, писать, составлять гербарий, и кое-что узнал об окружающем мире, появился новый Универсум, Марк Твен – Интерактив. Там было много нового. Особенно его забавлял сюжет с путешествием Гекльберри Финна на Марс, где живут маленькие человечки и из земных семян выращивают огромные фрукты и овощи. Ещё показалось смешным имя директора корпорации по добыче соли. Мистер Пончик. Через Марка Твена Корвин познавал систему торговли и обмена, а попутно знакомился с правилами поведения во время транспланетного перелета. Родители специально вставили в Универсум эту страницу, потому что хотели отправиться с Корвином на всё лето в путешествие к спутникам Юпитера. Что-то вроде подарка в честь окончания лицея.

Потом, достигнув совершеннолетия, Корвин сам выбрал Книгу для чтения. Разумеется, ею оказалась «Тысяча и одна ночь», хит сезона, и конечно, Корвина интересовали вовсе не главы с описанием политического устройства мира, не законодательные реформы Гаруна аль Рашида, а наложницы, наложницы и ещё раз наложницы, с подглядыванием в щелку в дверях гарема. Когда же обновления под «Тысячу и одну ночь» перестали производиться библиотечными службами, книга легла пылиться на полку семейного хранилища. Появился новый Универсум. Шекспир – Интерактив. И это оказалась книга что надо! Ведь Део с Эммой и Бьянкой являли изумительное трио. Корвину приходилось менять интерфейс героинь всего лишь раз в месяц. Да и то больше по привычке, потому что они никогда ему не надоедали. Део была длинноногой шатенкой, полной чувственности и казавшейся наивной. Но в то же время она оказалась весьма деловой женщиной, историографом Критской крепостной дивизии под командованием полковника Мэвра Оттелона. Того самого, что был сейчас похож на баскетболиста НБА. Изначальный сюжет, в котором Део приходилась полковнику супругой, Корвин отверг сразу же, впервые испытав нечто похожее на ревность.



Эмма, ослепительная блондинка, носящая чулки на подвязках, тоже перестала быть спутницей жизни Ягера и болталась без дела, являясь близкой подружкой Део. И только для Бьянки, рыжеволосой зеленоглазой бестии, Корвин сделал исключение, позволив остаться тем, кто она есть. Строгой учительницей в местной школе и любовницей майора Кассиуса Клея, неуверенного в себе тугодума, который постоянно влипал в скверные истории из-за неумения пить спиртное. Связь Бьянки с Кассиусом придавала пикантность любому сюжету. Ещё постоянными оставались парни из джаз-бэнда «Каирские ночи» и описываемый в Универсуме правитель, Дож Буш, представляющий партию Венецианцев. Ну, и вообще там много чего интересного было. Ежемесячный бал-маскарад, деревенские пляски, фламенко, пьяные оргии в трактирах, поножовщина в разделе обучения приемам самообороны и прочие кипения страстей под томным южным небом.


Когда тема лекции была усвоена, Корвин связался со своим другом Феликсом, живущим где-то в Евразии, в городе со странным названием Во-ро-неж. Опять камушки под языком.

– Привет, Фел! Как дела?

– А, Корвин! Здравствуй. Нормально, готовлюсь к экзамену. Как сам?

Корвин, который предпочёл обычной спутниковой связи библиотечную, через Универсум, делал сейчас два дела сразу. Разговаривал с другом и следил за Део, которую привели в чувство и отправили прихорашиваться в ванную. Под картинкой бежала красная строка с надписью «не пытайтесь повторить!».

То, как Мэвр крушит челюсть Ягеру, смотреть было неинтересно. Корвин наблюдал эту картину всякий раз, когда заканчивался очередной сюжет. Ягер всегда и во всём был козлом отпущения, финал для него постоянно выходил трагическим. Тут тоже было всё, что угодно. От банального рукоприкладства через зловещий электрический стул к изысканной смерти от бокала вина с ядом цикуты. Поэтому Корвина больше привлекала сама Део. В этот момент она как раз пыталась втиснуться в моднейший комбинезон «змеиная кожа». Зрелище что надо, особенно для парня, не обзаведшегося пока подружкой. Спасибо хакерам, сумевшим взломать Универсум Корвина и изменить установки в секторе «ню» на плюс двадцать один. Тотальная обнаженка и прочие прелести.

– Я уже прослушал лекцию. Решил тебя набрать.

– Мне тоже чуть-чуть осталось. Пытаюсь разобраться с настройками. Вот как этот чертов дым убрать? Не видно же ничего.

У Феликса, насколько знал Корвин, Универсумом была Война и мир – Интерактив. Они даже обменивались скриншотами, и Корвин убедился, что Наталья Ростова очень даже ничего. Такое море анекдотов абы кому не посвятят. А вот здоровяк в очках – полный лох. Хотя и прикольный. Да и вообще там всё было запутано и сложно. Бедняге Феликсу приходилось постигать азы анатомии среди пыла и чада крупного сражения. До Корвина доносились лошадиное ржание, пальба артиллерии и какие-то дьявольские звуки.

– Что это у тебя стрекочет? Они что, дерутся на бензопилах, как в Техасской резне?

– А, это… Тут встретились Ка-пятьдесят вторые, Аллигаторы, с Супер-пумами. Русские и французские вертолёты огневой поддержки, – пояснил Феликс.

– Разве кавалерия ещё существовала, когда изобрели вертолёты и пустили их в дело? – изумился Корвин.

– Ну, ты даешь! Конечно! Последний фильм в Голливуде про Наполеона… Даже раньше! Точно! В «Зверобое», там классно показано! Ночь, прерия, ирокезы в седле, а апачи в небе. С Фенимором Купером не поспоришь. В фильме про Македонского вертолётов точно не было. Но Бородино – это ведь позже, да? Или нет? Чёрт, совсем запутался в настройках!

Корвину, всё ещё хранящему сомнения по поводу вертолётов и кавалерии, захотелось посмотреть, что же творится сейчас у Феликса.

– Дашь почитать? – поинтересовался он.

– Конечно, скачивай. Только побыстрее, мне ещё атмосферные явления изучать… облака в перьях и в кучках, кажется. Там кто-то умирает и рассказывает про эти облака. Сюжет просто жесть.

– Нет проблем. Сейчас…

– Скопировать сюжет со страниц 292, 293, 294, – голосом Бьянки попросил подтверждения Универсум. – Стоимость скачивания восемь вебталеров. Продолжить?

Корвин кивнул. Сюжет был списан.

– Ну, давай, я тут почитаю ещё, – попрощался Феликс, – после экзаменов айда кататься на байдарках?

– В вирте?

– Ну, а где ещё? Не в речке же. Там в воду упал, считай, пропал, – со смехом выдал он бородатую поговорку. – Договоримся о парном сеансе, попрыгаем по порогам!

– Ага, – согласился Корвин, подмигнув на прощанье.

Затем он вышел на балкон, и хотя с высоты семидесятого этажа внизу было ничего не разглядеть, он всё равно стоял и долго глядел вниз. Он знал, что там резвятся соседские дети, чьи родители часто ворчали, когда бывали в гостях у родителей Корвина, что вот, мол, какие времена и какая глупая пошла детвора. Всё им в какие-то резиночки-казаки-разбойники играть, нет чтобы как раньше, встретились в чате, погоняли в гонки или, там, в танчики, или ещё во что, ведь так много раньше было игр. Так нет же, всё тянет их куда-то наружу, где и кислорода-то почти не осталось, один смог. И родители Корвина соглашались.

– Да, это точно. Совсем другие времена. Ну, наш-то ничего, – говорили они вполголоса, так, чтобы Корвин не услышал, хотя он всё равно слышал и потому думал, что они нарочно говорят не слишком тихо, – наш вроде при книжке всегда, грызет гранит наук. Друзей много. Со всего света, не то что у этих, которые по двору гоняют.

А после его родители прощались с соседями и отключали гостевой голограф. Ну, Корвин и не спорил. Общение – великая вещь. А книга… Книга – это, конечно, здорово! Но вот все эти старинные аудиокниги на антикварных аукционах всегда казались ему глупостью. Вставить в плеер. Так плеер найти сначала нужно, тоже у антиквара! Выбрать тембр. Громкость. Скорость воспроизведения. Никакого впечатления от этого. Сидишь и слушаешь, как придурок. А что творилось ещё раньше, когда не было ни Универсумов, ни даже аудиокниг? Неужели и вправду книги печатались на бумаге? Каменный век какой-то. Мамонты и писатели. Вымерли и те и другие.

Обычно в конце сюжета зеркало в комнате Део разбивалось. Это и означало, что сюжет окончен. С минуту он смотрел на трюмо, к которому уже протянулись чьи-то руки, потом отрицательно крутанул головой, и руки убрались. На этот раз зеркало не было разбито.

«Как же это скучно! – подумал Корвин., – Следить за чужой мыслью, не имея возможности хоть что-то во всём изменить».

♀ Книги Миранды

На страницу:
2 из 8