Под флагом цвета крови и свободы

Рэдфорд действительно являлся признанным полиглотом даже среди своей пестрой команды: на европейских языках он говорил заметно чище остальных, но это Эдвард еще мог понять. Но Джек, то ли в силу своей наполовину индейской крови, то ли по каким-то иным загадочным причинам исхитрялся легко и непринужденно общаться на чудовищно запутанных наречиях крошечных племен, живших вдоль Карибского побережья, и спокойно беседовал с беглыми рабами, коих на Тортуге было немало. Побывавшие в рабстве и вынесшие из него многочисленные клейма и шрамы на коже и стойкую ненависть к белым в сердце, рослые громилы-африканцы удивленно и с уважением слушали Рэдфорда, без запинки выдававшего затейливые пассажи на их языке. Но Морено отнюдь не завидовала старому другу – каждый из них был хорош в своем деле, а у пиратов талант каждого использовался во благо всех, не позволяя его обладателю зазнаться.

– У всякого человека свой талант, – после ожесточенного спора с торговцем солониной наблюдая за тем, как матросы-подручные уносили к кораблю терпко пахнувшие бочонки, улыбалась Эрнеста. – Чем больше талантов, тем крепче команда. Я умею высчитывать курс и добиваться от торгашей мало-мальски приличной цены, Джек – организовывать любой сброд на работу и договариваться с людьми, Генри – втираться в доверие к кому угодно, – на секунду мрачное выражение мелькнуло в ее глазах и сразу же растворилось в задумчивой усмешке, – мистер Макферсон – парусный мастер от Бога, мистер Морган поддерживает дисциплину внутри команды, – то же выражение, только продолжительнее и отчетливее, появилось на ее лице. – И ваши умения тоже очень кстати пришлись. Хороший канонир еще полезнее, чем хороший лекарь. А лишний переводчик вообще никогда не повредит…

– Mieux vaut ami en place qu’argent en bourse12, как говорят во Франции, – с невольной усмешкой ответил Дойли; девушка, услышав незнакомое выражение, с вызовом вздернула подбородок, заставив его улыбнуться шире. – Что меня действительно удивляет, так это то, что вы в подобных условиях смогли получить столь хорошее образование и… – он запнулся, желая по привычке прибавить «и хорошие манеры», но сразу же осознав неуместность этих слов. Морено лукаво усмехнулась, поблескивая своими загадочными черными глазами:

– Разве знания и таланты – удел лишь знати, мистер Дойли? Мой отец был родом из бедной испанской деревушки, и это не помешало ему стать величайшим штурманом Нового Света и капитаном, которого уважали все пираты, – неподдельная гордость, обычно не свойственная ей, прозвучала даже в ровном и спокойном тоне девушки. Эдвард поднял брови:

– Значит, в цивилизованном обществе вас бы считали принцессой?

Прежнее вежливое обращение, позабытое однажды в минуту опасности, сразу же затем снова вернулось в их речь. Однако Дойли с удивлением замечал, что после победы над Алигьери Морено, как и другие члены команды, все чаще разговаривала с ним, как с равным, а точнее – словно он являлся таким же пиратом, и всю разницу между ними теперь составлял лишь опыт в этом деле. Эдвард этого не понимал и всякий раз испытывал какое-то неприятное чувство, зарождавшееся глубоко в груди, когда его по-свойски трепали по плечу или окликали без былого издевательски-угрожающего подтекста: «Эй, мистер Дойли, сюда!..»

– У пиратов нет ни принцесс, ни принцев, ни королей, – улыбка Эрнесты погасла, и сразу стал заметен острый и пристальный взгляд, пронизывавший все вокруг, словно киль корабля – пенистые морские воды. – Я ведь уже говорила вам, что у нас имеют значение заслуги только самого человека.

– Что же плохого в том, чтобы гордиться достижениями своих предков? – несколько более резко, чем хотел, отозвался Дойли. – Мне казалось, вы и сами не безразличны к славе и доброму имени ваших родителей.

Эрнеста до того внезапно остановилась, словно вкопанная, что Эдвард от неожиданности споткнулся о стык булыжников, которыми была вымощена улица. Но на ногах все же устоял – тонкая недрогнувшая ладонь, словно отлитая из стали, уперлась в плечо, и Дойли непроизвольно схватился за нее. Морено даже не обратила внимания на его вольность:

– Что толку в славе и добром имени, если кроме них нет ничего? – с какой-то уже не личной, а инстинктивной ненавистью всех выходцев из низов к потомственной аристократии зашептала она. – В Старом Свете сражаются за каждый клочок бесплодной земли и режут глотки за цветную орденскую ленту! Повышая налоги, грабят собственную страну в угоду прихотям тщеславных ничтожеств! Посылают на войну людей, а потом их, искалеченных, бросают на произвол судьбы и бьют плетьми за бродяжничество! Обращают в рабство сотни тысяч тех, кому не посчастливилось родиться с кожей не такого цвета, как у них, а у других отнимают их степи и леса, ничего не давая взамен! И если эти люди полагают, что смогут и на этой земле установить такие же порядки…

– Вы полагаете, что Новый Свет чем-то лучше? – гневно возразил Эдвард. Вся взращенная долгими годами память об увиденных зверствах пиратов всколыхнулась в нем: – Твердить о несправедливости очень просто, но что вы предлагаете взамен? Разве те купцы, которых вы грабите, создали такие порядки? Разве на их судах не служат простые люди, мечтающие вернуться к родным? А вы убиваете их ради собственного обогащения. Можете не тратить на меня свое красноречие! Вы все, – голос его дрогнул, – вы все – преступники, решившиеся на страшные вещи и ищущие себе оправдания, но его нет и не будет! Даже если сейчас закон не может добраться до вас – вы и сами отлично знаете, что из себя представляете!

Морено слушала его молча, не перебивая – и это было, пожалуй, еще более удивительным, чем ее недавняя вспышка гнева. Дойли невольно сбавил тон: кричать в это замкнутое спокойное лицо с чуть поблескивавшими глазами было неловко.

– Когда мы берем на абордаж торговые суда, – тихо и отчетливо проговорила Эрнеста, глядя ему прямо в глаза, – когда мы делаем это, то используем лишь нашу силу и храбрость. Ничто не мешает тем, кто против нас, поступать так же! Если мы победим, то убьем врагов и захватим добычу, если нет – отправимся на корм акулам. Это наш шанс жить по-человечески, и почему мы должны от него отказываться? Ваша страна не предложила нам ничего другого!

Эдвард, с трудом выдыхая сквозь сжатые зубы, не опустил взгляда – именно в этот момент он был готов высказать очень, очень многое неожиданно задевшей его за живое девушке – но та неожиданно нахмурилась, посмотрев куда-то ему за спину. Затем глаза Эрнесты расширились, ноздри раздулись, а губы сошлись в плотную тонкую линию.

– С дороги! – изменившимся голосом почти выкрикнула она и, едва не задев мужчину плечом, метнулась куда-то вглубь рынка. Эдвард, скорее по привычке, нежели осознанно устремившийся следом, сперва даже не понял, что произошло. Однако, приблизившись, он разглядел в толпе знакомый темно-зеленый платок, который обычно носил Джек Рэдфорд, затем – самого его обладателя, а за его спиной – несколько матросов из их команды. Все они, скучившись за спиной капитана, выглядели довольно настороженно, и тому, очевидно, была причина: перед Джеком, небрежно заложив руки за спину, прохаживался какой-то дюжий широкоплечий человек, по повадкам – явно облеченный некоторой властью, что подтверждало наличие за его спиной пяти или шести вооруженных до зубов сопровождающих – насколько Эдвард успел разобраться, беглых рабов то ли из Камеруна, то ли с берегов Конго – столь зверского вида, что на их фоне их капитан казался безобиднейшим человеком. На вид он выглядел скорее французом, нежели англичанином, и наброшенный на его плечи китель синего цвета, украшенный золотым позументом, лишь усиливал впечатление. Широкополая шляпа с пышным страусовым пером, щегольски заломленная на ухо, еще больше прибавляла ему внушительности, чего не могла смягчить даже широкая любезная улыбка, почему-то вызвавшая у Эдварда ассоциацию с оскалом крупной акулы.

– Кто это такой? – на всякий случай полюбопытствовал он, однако ответа на его вопрос не последовало – Морено, заметно бледная даже сквозь свой обычный яркий загар, молча впилась взглядом в угрожающую фигуру незнакомца, Макферсон, едва ли отдавая себе отчет в своих действиях, машинально крестился почему-то через правое плечо, а Морган, стоявший ближе всех к капитану, на всякий случай опустил руки на пояс, за которым были сабля и пистолет. Грозный рулевой никогда не расставался с ними ни на корабле, ни на берегу, и за эту странную даже для относившихся с удивительным почтением к своему оружию пиратов осторожность его стоило теперь поблагодарить: неизвестный капитан, покосившись на него, предпочел отступить на шаг назад от Джека и нарочито беззаботно осклабился:

– Я всего лишь пришел поговорить. Ваше недоверие ничем не обоснованно.

– Мы это понимаем, месье Ришар, – негромко отозвалась Морено, проскользнув между ними и сразу взяв настороженно молчавшего Джека под руку. – Мистер Морган выразил свои опасения не насчет вас лично, а из-за вооруженной охраны за вашей спиной.

– А, вы об этом! – небрежно махнул рукой незнакомец, и громилы за его спиной спешно попятились. – Сущий пустяк. Мы с вами достаточно знакомы, мадемуазель, чтобы понимать причины таких предосторожностей.

– Зато я недостаточно хорошо знаю вас, чтобы понять эти причины и то, зачем вы вообще пришли, – холодно перебил его Рэдфорд, скрестив руки на груди. Капитан Ришар в притворном удивлении поднял брови:

– Как? Неужели мадемуазель Морено не объяснила вам?..

– Откровенно говоря, у меня к вам тот же вопрос, что и у мистера Рэдфорда, – сухо заявила Эрнеста, хотя искры беспокойства, мгновенно появившиеся в ее глазах, говорили об обратном. Зоркий Джек, сразу заметив это, насторожился:

– У вашего визита есть какая-то конкретная причина, капитан Ришар?

– Тout à fait raison13, совершенно верно, мой друг! – почти восхищенно отозвался тот, снова прикладывая руку к тулье своей шляпы и склоняя голову в некотором подобии вежливого поклона. – Мадемуазель Морено, вероятно, запамятовала одну маленькую деталь, которую я хотел бы вам сообщить: галеон «Морской лев», который ныне ходит под вашим флагом, на самом деле не являлся собственностью капитана Алигьери – упокой Господь Бог его душу! Я сам одолжил ему это судно сроком на год в обмен на сорок процентов добычи, и теперь, когда он уже не способен соблюсти условия нашей сделки, желаю вернуть свою законную собственность. Что же до честности нашего договора с мессиром Алигьери, то вы можете спросить об этом у мадемуазель Эрнесты, – он галантно склонил корпус в сторону девушки. – Если мне не изменяет память, переговоры со мной в тот раз вела именно она…

– Капитан Ришар, – едва заметно побледнев и тщательно подбирая слова, перебила его Морено. На обычно спокойном лице ее отчетливо видно было выражение крайнего беспокойства: – Капитан, вы плохо помните законы. Ваш договор имел отношение к Винченсо Алигьери, но теперь этот человек мертв, как и его обязательства перед вами. Капитан Рэдфорд захватил «Морской Лев» в честном бою и не обязан уступать его кому-либо.

Вежливая улыбка француза слегка поблекла, но не исчезла при этих словах; очевидно, месье Ришар был вовсе не так прост, как стремился казаться. Взяв себя в руки, он вновь любезно оскалил зубы:

– Разумеется, мадемуазель. Я и не ожидал от вас других слов. Верность команде превыше всего, не так ли? Я понимаю. В этом споре требуется судья, не заинтересованный в победе одной из сторон, – он метнул быстрый взгляд в сторону Рэдфорда, полный явного злорадства, – или, во всяком случае, способный не ставить свои пожелание превыше правосудия.

– Что вы хотите этим сказать? – выкрикнула Морено так, что Джек с силой сжал ей руку. Мрачная решительность появилась в его черных глазах:

– Полагаете, в этом есть необходимость? – с деланным безразличием пожал он плечами. – Не то чтобы я возражал, но я считаю, что мы оба мужчины и способны решить свой спор без посредников.

– Джек, не вздумай!.. – сдавленным голосом взмолилась Эрнеста, но капитан лишь на секунду повернул в ее сторону голову, обменявшись лишь им одним понятным взглядом – девушка тяжело, напряженно выдохнула, но послушно замолкла.

– Как вам угодно, месье, – капитан Ришар уже без прежней любезности обнажил свои крупные желтоватые зубы. – Тогда не будем тратить время и встретимся завтра же. Какое оружие предпочтете?

– Сами и решайте. Я выберу место, – холодно смерив взглядом громил за его спиной, отрезал Рэдфорд. Ришар кивнул:

– Здесь, на Тортуге. За портовыми доками есть прогалина – песок ровный, плотный, местность проглядывается на триста ярдов. Вас устраивает?

– Более чем, – Джек даже не попытался деланно улыбнуться. Серьезный, сосредоточенный вид его, как с удивлением осознал не слишком высоко ценивший капитана Дойли, смотрелся под стать и даже в чем-то внушительнее бравады Ришара. – Я выбираю шпаги.

– Прекрасно, – смерив критическим взглядом его узкоплечую невысокую фигуру, осклабился француз. – Тогда – adieu, mon ami!14 До скорого свидания!

– До свидания, капитан Ришар, – хрипло проговорила Эрнеста, впиваясь ногтями в рукав Джека. Тот небрежно кивнул и каким-то странным собственническим движением приобнял за плечи, будто выбранную в борделе девку – Эдвард едва сдержался, чтобы не разбить ему лицо за этот вульгарный жест – и, негромко насвистывая, двинулся в противоположную сторону. Макферсон и Морган зашагали по бокам, остальные, как завороженные, поплелись следом, и Дойли, с трудом совладав с внезапным приступом отвращения и удивления, поступил так же.

Они успели вернуться в порт и почти добраться до «Попутного ветра», когда Рэдфорд замедлил шаг и убрал руку с плеча девушки, а та сразу же взяла его под локоть – уже привычным, едва заметным жестом, и, хотя лица обоих все еще оставались мрачно–озабоченными, у Эдварда несколько отлегло от сердца.

– Джек! – Генри Фокс, с разлетевшимися кудрями, запыхавшийся и сияющий, выбежал им навстречу и сразу же остановился, побледнев: – Что случилось?

– Ничего, – выдавив из себя кривую усмешку, Рэдфорд похлопал его по плечу и предостерегающе покосился в сторону девушки. Морено ответила ему тяжелым взглядом, но промолчала.

– Кто такой этот капитан Ришар? – когда большинство матросов, угрюмых и молчаливых, разошлись кто куда, рискнул вторично спросить Дойли. Макферсон, тяжело вздохнув, потер лоб ладонью, поглядел на стоявшую у фальшборта Эрнесту и махнул рукой:

– Скверный человек, мистер Дойли. Славный пират, смелый капитан, но человек скверный.

– Молчите лучше!.. – не оборачиваясь, зло прикрикнула на него Морено; боцман, снова вздохнув, развел руками перед Эдвардом, словно говоря: «Ну, что же я могу поделать-то?» Дойли согласно кивнул, хотя в глубине души окончательно перестал что-либо понимать.

***

Время близилось к вечеру, и кок Хоу звоном рынды звал оставшихся на судне ужинать, когда Эрнеста, бледная и решительная, проскользнула в капитанскую каюту – по своему обыкновению, без стука. Рэдфорд сидел за столом, при свете одинокой свечи полируя лезвие шпаги. Завидев девушку, он не выказал ни малейшего удивления и лишь улыбнулся:

– А, это ты… Закрой дверь – сквозит очень.

– Сам встанешь и закроешь! – огрызнулась Морено, падая на стул напротив него и закрывая лицо руками. Рэдфорд пожал плечами, но спокойно поднялся, подошел к двери, щелкнул замком и направился к шкафу.

– Выпьешь? – в его руке блеснула бутылка, и на стол перед девушкой приземлился наполненный на три четверти стакан. Эрнеста покосилась на него, как на гремучую змею, и отодвинула подальше от себя.

– Тебе стоило выбрать пистолеты, – глухо вымолвила она, отнимая руки от лица. Джек невольно усмехнулся:

– Думаю, ты-то уж точно знаешь, что шпага или сабля надежнее. Глупо умирать из-за осечки или плохого пороха.

– Он тебя убьет завтра, – совершенно без эмоций проговорила Эрнеста.

– Возможно, – Рэдфорд подбросил оружие и ловко поймал за рукоять. – Или я – его. Таков обычный ход поединка.

– Он тебя убьет, – все тем же безжизненным тоном повторила Эрнеста. Ярко-оранжевые отблески пламени вкупе с густыми тенями делали ее лицо похожим на древнюю золотую маску давно забытого божества. На нем жили лишь глаза – непроглядно черные и блестящие, будто морская гладь в ночи. – Ты слишком нужен людям, чтобы рисковать. Я знаю законы. Если нельзя отказаться от поединка, то можно приказать человеку из команды занять твое место. Решай, кто это будет, иначе, – голос ее чуть заметно дрогнул, – иначе завтра выйду я.

Мгновение Джек молчал, затем громко, искренне расхохотался:

– Тогда это станет первой настоящей глупостью в твоей до невозможности разумной жизни, – отсмеявшись, Рэдфорд от души похлопал ее по плечу и протянул руку: – Вставай-ка. Пройдемся, раз уж в твои планы не входит что-то поинтереснее.

На палубе было совершенно безлюдно и темно – лишь с берега долетали редкие отблески света и оттуда же доносились людские голоса; им вторили ужинавшие в трюме. За бортом тихо и мирно шелестело море: начинался вечерний прилив – и крохотные, тусклые покамест звездочки начинали одна за другой появляться высоко в небе. Было уже довольно прохладно, так что капитан мимоходом стянул с себя жилет и, не предлагая, накинул на плечи Эрнесте – девушка даже не воспротивилась подобной унизительной заботливости, полностью погруженная в свои мысли.

– Я видела пару раз, как он дрался на шпагах, – негромко заговорила она, скрещивая пальцы перед грудью, как делала лишь в минуты напряженных размышлений. – У меня больше шансов, чем у тебя.

– Да, да, знаю! Будь твоя воля, ты бы и вовсе нарядила меня в женское платье и отправила в помощь мистеру Хоу перебирать ямс, – снова засмеялся Рэдфорд, вольно облокотившись о кряжистый ствол фок-мачты и заложив руки за спину. – Но, полагаю, я еще не настолько плох, чтобы просить защиты для собственного имущества.

– Я и не спорю, Джек! – с каким-то совершенно необычным для нее выражением лица – не будь это Эрнеста, Рэдфорд бы подумал, что она вот-вот разрыдается – горячо перебила его девушка. Положив обе руки на плечи друга, она торопливо, сбивчиво зашептала: – Что мне терять? Если я выиграю, то корабль достанется тебе и ребятам, а меня запомнят как женщину, победившую самого Пьера-Луи де Ришара; если нет – у команды останется другое судно и живой капитан, которому не составит труда найти здесь, на Тортуге, толкового штурмана. Во всяком случае, в этом мире найдутся два-три человека, которые помянут меня добрым словом за кружкой хорошего рому, – она усмехнулась, взглянув куда-то в сторону берега. – Этого вполне достаточно, Джек. Позволь мне выйти завтра!

– Закончила, надеюсь? – поистине удивительное до этой минуты терпение Рэдфорда, очевидно, иссякло: во всяком случае, впервые за минувший вечер в его голосе послышалось негодование.. – Потому что я – все еще и до той минуты, пока твой непобедимый Ришар не проткнет меня завтра своей шпагой – если сумеет, к слову! – твой капитан, и больше я не намерен слушать этот бред, – все это он проговорил быстро и тихо, но четко, не давая девушке перебить его снова, и лишь в конце, не сдержавшись, повысил голос. – Два или три человека, как же! Спору нет, ты полюбилась моей команде, и нечего прибедняться – ты вполне этого заслуживаешь. Но если завтра я спрячусь за твоей спиной, малышка Морено, – Джек странно выделил голосом это обращение, – как думаешь, буду ли я еще достоин зваться пиратом и вообще мужчиной?

– Хватит! – Эрнеста в ярости стиснула виски сильными пальцами и несколько раз глубоко, размеренно вздохнула. – Хватит говорить, как мистер Дойли, это не только не смешно, но и совершенно неуместно сейчас!..

– Думаешь, только твой мистер Дойли имеет право на честь и самоуважение? – мимоходом скользнув острым и внезапно цепким взглядом по ее лицу, полюбопытствовал Рэдфорд. Неловкое внезапное молчание на несколько томительно долгих секунд воцарилось над палубой, затем Эрнеста покачала головой с выражением искренней растерянности:

– Разве похоже, что я так думаю?

– Случается, – безжалостно припечатал капитан, как отрезал – желания возвращаться к прежнему спору в нем не было ни капли. Но девушка не стала снова перечить: склонив голову, она неожиданно обернулась и с удивлением огляделась по сторонам:

– Что это? Ты ничего не слышал?

Джек пожал плечами – он вовсе не заметил чего-либо подозрительного, но все же, доверяя острому чутью Эрнесты, внимательно оглядел палубу и даже направился на капитанский мостик, происходящее на котором с того места, где они стояли, рассмотреть было сложно.

– Должно быть, просто волна плеснула, – признала Морено, выглянув за борт и разведя руками. – Что-то нервы шалят в последнее время – мне так отчетливо показалось, что…

– Погоди извиняться, – Рэдфорд улыбнулся широко, почти по-мальчишески: будто над ним не нависла угроза поединка с опасным и трудным противником. – Быть может, и не показалось… А, вот ты где! – без малейшей опаски он обхватил за плечи отступившего к фальшборту человека, и в неясном свете с берега их взорам предстало смущенное лицо Генри.

– Я… не хотел подслушивать. Извините, – чуть слышно проговорил он. Джек понимающе усмехнулся, хлопнув его по руке:

– Не хотел, как же. Ну-ка, брось эту пакость! – велел он, ловко извлекая из пальцев юноши небольшую курительную трубку и вытряхивая на ладонь щепотку содержимого: – Господи Боже, тебе что, не хватило денег на приличный табак? – Фокс растерянно взглянул на него, явно не понимая сути претензий, и Рэдфорд со вздохом принялся объяснять: – Табак должен быть сухой, рассыпчатый, а это что за месиво? И вообще, не привыкай курить. Вот, мой старик в свое время дымил, что какой-нибудь люггер-китобой, так потом как начал кашлять и задыхаться – а к этой дряни уже привык, успокаивался он ею, видите ли, – вопреки собственному же негласному правилу, с некоторых пор Джек, словно извиняясь за недавнее свое молчание, сам намеренно заводил с Генри речь о собственном прошлом, и неуемное любопытство юноши лишь распаляло обоих еще больше. Эрнеста, не слишком хорошо относившаяся к такого рода приступам откровенности и в лучшие времена, отвернулась с плохо скрытым негодованием. Приятный, мягкий голос Генри отдавался у нее в ушах оглушительным колокольным набатом, позволяя уловить лишь обрывки фраз:

– …нет, Джек, все остальные тоже переживают! Неужели совсем нельзя как-то договориться с этим человеком? Мне показалось, он настроен вовсе не враждебно…

– Договориться? Интересное предложение, – усмехался в усы Джек, искоса с какой-то покровительственной нежностью старшего товарища наблюдая за ним. – Да, пожалуй, я бы мог с ним договориться. Скажем, предложить ему забрать судно еще в тот момент, когда он только окликнул меня. Что скажешь, Эрнеста, это бы сработало?

– Разве обязательно было отдавать корабль? – не отступал настойчивый юноша. – Мы взяли много добра после боя с капитаном Алигьери – денег более чем достаточно. Можно было попробовать уговорить его взять отступные…

– Неплохо для помощника хозяина шорной лавки, – от души засмеялся Рэдфорд, несильно, по-доброму толкая его локтем в бок. – Только вот кто даст тебе гарантии, что через пару дней месье Ришар не отметит свое приобретение в соответствующем заведении столь бравым образом, что начисто забудет о нашей сделке и явится требовать свое по второму кругу?

– А кто даст гарантии, что он не сделает этого, потерпев поражение в завтрашнем поединке?

Спор все рос, и не думая стихать – оба его участника даже не повышали друг на друга голос, что позволяло им говорить в том же духе хоть всю ближайшую ночь напролет. И Эрнеста, хоть и не относила себя к типу женщин, периодически страдающих мучительными мигренями и оттого ненавидящих весь мир, начинала чувствовать закипающее в висках мерзкое ощущение, больше всего похожее на выкристаллизовавшуюся, концентрированную беспомощность. То самое чувство, которое она ненавидела больше всего на свете – куда более страшное, чем смерть в завтрашнем поединке, согласись Джек на предложенный ею план…

– Я пойду спать, – глухо, в пустоту произнесла она, даже не слишком надеясь, что увлеченный спором Рэдфорд услышит. – Если понадоблюсь, я у себя.

– Да, да, иди. Доброй ночи, – согласился Джек до обидного легко – Эрнесте очень захотелось ударить его, но она понимала, что в таком случае просто позорно разрыдается и потратит оставшиеся до поединка часы на бессмысленные и утомительные уговоры, в перспективе способные обернуться настоящей масштабной истерикой – а этого позволить себе гордая Морено никак не могла.

И все равно, уже запершись в своей крошечной каюте, без огня раздевшись и улегшись прямо на сундук – сил натягивать гамак не было – Эрнеста не находила в себе силы уснуть хотя бы на час. Она лежала, рассеянно обнимая руками напряженные плечи, укрывалась сбивавшейся простыней то с головой, то по пояс, а затем и вовсе, обмотав ее вокруг своего стройного тела, вскакивала и бежала к открытому окну глотнуть свежего ночного воздуха, а следом – воды из стоявшей в углу бадейки. Спать хотелось неимоверно, но напряженно и сумбурно работавший разум ни на секунду не успокаивался, выдавая все новые картины завтрашнего боя, в которых неизменным оставалось лишь залитое кровью тело Джека и его неподвижные, но все равно глядящие с немым укором глаза. А вслед за разумом напрягалось и тело: Морено почти чувствовала, как ноют руки и ноги от первобытного желания вскочить, броситься бежать, сделать хоть что-нибудь, что позволит предотвратить неизбежное…