Под флагом цвета крови и свободы

В собственной каюте она задержалась всего на пару минут, чтобы кинуть в заплечную сумку немногочисленные пожитки и уже обращенную в деньги часть своей доли добычи. Подумав, свернула все карты и бумаги в рулон и перетянула шнурком – была мысль сжечь их, отыгравшись на Джеке за пережитое унижение… но это было бы уже слишком мелочно. Забросив на плечо сумку, она заперла дверь на ключ и вышла.

– Синьора! Синьора, вы куда-то уходите? – тоненький, умоляющий голосок Карлито ей очень хотелось проигнорировать, но отчего-то не удалось. Мальчишка, забежав сбоку, прижался к ней, пачкая липкими, вымазанными в смоле руками недавно выстиранную ткань штанов, и Эрнеста неожиданно даже для самой себя обняла его в ответ, похлопала по спине:

– Мистер Дойли и Генри присмотрят за тобой. Помни, если что – сразу иди к ним!

– Синьора, но почему? Это капитан вас отправил? Что-то не в порядке, раз вы потребовались в городе?

– Не в порядке… – рассеянно повторила девушка. – Да, именно так.

– Это из-за работ? Мы не можем отплыть? Капитан теперь такой злой стал – раньше он никогда таким не был. Вчера даже на мистера Моргана накричал, я сам слышал, – поспешно принялся делиться, похоже, пораженный до глубины души мальчишка. – Он теперь только синьора Генри слушает. Слава Богу, что привел его в нашу команду! А все-таки, мне кажется, лучше уходить отсюда поскорее. Вы ведь разберетесь со всем там, в городе?

Эрнеста потрепала его по лохматой макушке и улыбнулась – снисходительно, но к этой снисходительности примешивалось еще какое-то странное выражение:

– Конечно. Уж что-нибудь придумаю, не впервой. Вот что, – она вложила в его теплую, уже по-взрослому покрытую мозолями ладошку ключ, – сейчас ступай к вон тем матросам, что на баке стоят, видишь? Вот, скажи им, что хочешь помочь чем-нибудь, и займись делом – а вечером сходи-ка к капитану и отдай ему это.

– А как же вы? Как вы теперь… – во все глаза таращась на нее, еле слышно проговорил, похоже, наконец до конца понявший Карлито. Девушка хлопнула его по плечу:

– Это уж моя забота. Ну, прощай, парень! – Мальчишка шатнулся в сторону, обернулся на ходу, глядя на нее полными слез глазами, открыл было рот, желая что-то сказать, но вздрогнул, заметив враз ставшее жестким и холодным лицо своей спасительницы, поник, втянул голову в плечи и послушно побрел на бак. В другое время Морено постаралась бы ободрить его – но теперь она сама лишь горько, невесело оскалилась, поудобнее передвинула натиравший плечо ремень сумки и, не оглядываясь, спустилась вниз по трапу.

Берег встретил ее ослепительно белым теплым песком, приятно согревавшим ступни сквозь тонкие подметки сапог. Эрнеста, скрипнув зубами, переступила с ноги на ногу, снова, снова – идти было непривычно тяжело, словно к щиколоткам прицепили по чугунному ядру. Полуденное солнце жгло глаза до слез, веселый будничный гомон снующих вокруг моряков забивался в уши, оглушая, пронизывал до самого мозга. Кое-как Морено доплелась до пристани, уронила сумку наземь, зачерпнула ладонями морской воды и плеснула на пылающий лоб, пытаясь прийти в себя. Кто-то окликнул ее, и девушка опомнилась – отняла руки от лица, встряхнулась, скривившись, когда соленые капли попали на ссадину, огляделась по сторонам – и застыла, с трудом веря своим глазам. Хотя, впрочем, в происходящем вовсе не было ничего удивительного – не будь оно именно здесь и сейчас…

Навстречу ей шел Эдвард Дойли – трезвой, уверенной походкой, хотя она и опасалась, отправляя его в город, что придется потом прятать от команды пьяного в хлам помощника – не донесли бы капитану… Шел, словно спину ему не оттягивал приличных размеров куль с какой-то шуршащей крупой, хотя следовавшие за ним матросы вовсю матерились на тяжесть несомых покупок. Словно у него – в этом солнечном, светлом утре – все было еще хорошо.

– Сеньорита! – издалека крикнул он – Эрнеста невольно дернулась, только теперь проклиная себя за то, что не потратила хотя бы минуту на обработку ссадины – кровь уже наверняка размазалась по щеке… Впрочем, деваться ей все равно было некуда – если не внушительный след на скуле, то увесистую дорожную сумку в руках спрятать было никак.

– Рада, что вы вернулись не с пустыми руками. Прощайте, мистер Дойли, – сухо промолвила она, твердо решив свести этот неприятный разговор к минимуму. Эдвард растерянно посмотрел на нее, положил на песок тяжелый куль, машинально пожал протянутую руку, замер, уперевшись взглядом в ее щеку – как все мужчины, не слишком внимательный к чужой внешности, он лишь теперь заметил явный след удара и сразу же почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо:

– Что произошло?

– Вы ведь не думали, что я останусь на этом корыте навсегда? Нам просто было по пути какое-то время, – равнодушно ответила Эрнеста, снова забросила сумку на плечо и развернулась, желая пройти мимо него, но Эдвард внезапно выбросил вперед руку и ухватил ее за локоть. Девушка дернулась, желая высвободиться; глаза ее зло и недоверчиво сверкнули:

– Так бывает, мистер Дойли! Смиритесь.

– Вы не ответили на мой вопрос, – держа ее за руку, отчеканил Эдвард. – Что произошло и кто вас ударил?

– Меня никто не бил! – Морено наконец вырвалась из его хватки, но уходить больше не спешила: теперь уже злость подстегивала ее. – А уходить я собралась уже довольно давно.

– Это все ваш Рэдфорд, да? – задыхаясь, с трудом выговорил Дойли. На лице его появилось выражение мрачной убежденности. – Тот мальчишка все-таки настроил его против вас?

– Нет! Генри тут совершенно ни при чем, – яростно перебила его Эрнеста. – Не собираюсь больше это слушать. Прощайте!

– Ладно, – Эдвард помрачнел еще больше, но голос его звучал решительно. – Я иду с вами.

– Это еще с чего? – Морено рывком отстранилась от него и скрестила руки на груди. – Вас никто не отпускал. И Джек…

– А мне и не требуется его разрешение, – отрезал Эдвард. Впервые за долгое время он был полностью уверен, что делает все правильно. – Я прямо сейчас уведомлю его и вернусь к вам.

– Ну уж нет. Этому не бывать! – резко отвернувшись от него, Эрнеста стремительно направилась прочь от корабля; однако Эдвард снова догнал еее и преградил путь:

– Стойте, стойте! Что вы делаете?

– Оставьте меня в покое, – сквозь зубы процедила Морено, с нескрываемой яростью глядя на него – но мужчина даже не шелохнулся:

– Одинокой женщине нечего делать в таком месте. То, что сделал этот мерзавец – на его совести, но я не собираюсь следовать его примеру. Мы вполне сможем найти здесь работу и…

– Вы забываетесь, мистер Дойли, – опасно сверкнула глазами Эрнеста. – Уж не решили ли вы, что мне требуется ваша помощь? Или, – ее тон стал насмешливо-ядовитым, – в своем внезапном великодушии вы не сообразили, что у меня одной шансы найти место на каком-либо судне значительно выше, нежели в вашей компании?

Оскорбление, тем более жестокое, что, откровенно говоря, заслуженное, достигло цели: Эдвард отшатнулся от нее, как ужаленный, запоздало вскинув настолько пораженный и растерянный взгляд, что на мгновение Морено ощутила укол совести – но лишь на мгновение:

– Я не ваша прелестная невеста-дворяночка, о которой вы лепетали неделю назад – да, да, когда валялись на палубе, не имея сил сделать глоток воды, припоминаете? – и так трогательно при этом твердили, что она – лучшее, что было в вашей никчемной жизни… Может, она умела говорить так, что никто не обижался – вы-то даже зла на нее не держите – вот только я так не умею, а учиться уже поздно. Поэтому скажу по-простому: оставьте эти глупости и возвращайтесь на судно. Вам ведь не больно-то и хочется мне помогать после того, что я сказала, верно? – склонив голову набок, она, как всегда, странно блеснула темными глазами – с такого положения кровь на щеке было почти не заметно – едва заметно пожала плечами, дрогнул по-прежнему гордо вскинутый подбородок – и в следующее мгновение уже растворилась в толпе портовых работников, полупьяных моряков и еще Бог весть какого сброда с легкостью, на которую способны лишь женщины и пираты. Или женщины-пираты, затравленно осклабившись, подумал Эдвард, забрасывая на плечо забытый было груз и, не чувствуя тяжести, направившись к темневшему впереди массиву «Попутного ветра».

На борту все было буднично и просто: матросы копошились на баке, сматывая в бухты бесконечные канаты; срывая голос, орал боцман Макферсон на проверявших оснастку матросов; сквозь переборки доносились грязные ругательства опять чем-то недовольного Моргана… Словно никогда и не было на «Попутном ветре» настырной и въедливой «мисс штурман», словно не звучал ее звонкий, с едва уловимой болезненной хрипотцой голос, объясняющий, что сделано неверно, требующий чего-либо для команды, спрашивающий, кому и чем можно помочь. И вместе с тем у этого грязного, сотню раз латанного корабля, по какому-то недоразумению ставшего им всем домом, будто неожиданно отняли душу, обнажив все его уродство. Словно исчезла единственная крупица странной, чужеродной, не всегда понятной Эдварду, но – красоты, мирившей его со всем миром пиратов, с их порой дикими, а порой и вполне объяснимыми обычаями, с их диковинным непокорным нравом. Нравом, что позволял оказаться на улице без гроша в кармане, ночевать Бог знает в каких трущобах и трудиться за крохи, каждый день рискуя оказаться на виселице – но не стерпеть нанесенного оскорбления, не протянуть руку, выклянчивая милостыню – пока руки и ноги на месте, работа найдется, а разменивать на нее собственную душу и гордость никак нельзя!

Ей, столь хладнокровно оставившей позади все, что было смыслом существования в последние два месяца – ей, должно быть, никогда не по силам было бы понять, как он мог пойти в матросы к едва не повешенному им пирату, а затем так долго сносить оскорбления и издевательства его людей… Быть может, и они потому и насмехались над ним, что тоже не могли этого понять? Эдвард стиснул зубы и глухо, еле слышно застонал.

Вот сейчас он придет к Рэдфорду, отчитается перед ним, что необходимая провизия доставлена, сменится – и что дальше? Пойдет в трюм, если удастся, снова встанет на корточки и прильнет к своему любимому бочонку – потому что теперь некому будет останавливать его и кричать, захлебываясь собственной жгучей болью, требовать от него бороться, работать, жить… Даже если сегодня он упьется до смерти в том трюме – никому и дела не будет.

– Эй, мистер Дойли! Вы чего застряли? – рыжий ирландец Айк, несший бочонки с солониной, озадаченно глядел на него из-под кособокого лестничного пролета; за его плечом в глубине трюма виднелась широкая сутулая спина Моргана, и Эдвард, словно очнувшись, скинул с плеча тяжелый куль:

– К черту все это. Я увольняюсь.

– Вы… Эй! Эй, вы чего? Да вы… А что же мы капитану-то скажем? – заполошно донеслось уже откуда-то с лестницы, но Дойли лишь усмехнулся и бросил, не оборачиваясь:

– Скажи капитану, чтобы или возвращал сеньориту Морено, или катился к этому вашему… к морскому дьяволу. С его-то штурманскими навыками все равно примерно так оно и выйдет.

На пристани, разумеется, Эрнесты уже не было – и искать ее в такой толпе казалось совершенно бессмысленным занятием. К тому же, Эдвард даже не представлял, куда она могла пойти. К Рэдфорду-старшему? Едва ли – из ее случайных обмолвок выходило, что у них были не слишком доброжелательные отношения. К капитану другой команды? К какому именно? Может быть, здесь, на Меланетто, случайно оказался кто-то из старых знакомых ее отца или ее самой – но как она, почти не покидавшая «Попутный ветер», могла об этом узнать?

В отчаянии после почти четырех часов бесплодных поисков Эдвард забрел в какой-то мелкий трактирчик. Имевшихся при нем денег – не столь больших, он и вовсе ушел бы без гроша в кармане с судна, если бы не обнаружил в карманах забытую сдачу с выделенных на закупку провизии средств. Этого могло хватить на одну-две недели, но почему-то вопрос заработка теперь совершенно не заботил Эдварда. Требовалось найти Эрнесту – а уж дальше они вдвоем поразмыслят, как им быть дальше.

Ром в поданной кружке мерзко горчил, должно быть, изрядно разбавленный всякой дрянью – да так, что Эдвард, сделав глоток, невольно скривился и прикрыл ладонью кружку. Поднял глаза, впервые взглянув на начинавшую заполняться посетителями комнатушку, исполнявшую роль столовой – и ахнул, сообразив: ну конечно же! На Меланетто было множество трактирчиков, таверен и кабаков, но все они находились примерно в одном месте, вблизи порта, и по вечерам все моряки, и местные, и приезжие, набивались в них, желая после тяжелого дня пропустить глоток-другой или вовсе хорошенько отметить свое возвращение на сушу. Если Эрнеста и рассчитывала найти где-нибудь новую команду, то начать свои поиски она должна была именно с одного из этих заведений.

Эдвард выбежал из трактира, едва успев заплатить за ром: на улице уже начинало смеркаться. Надо было спешить.

***

Капитан Джек Рэдфорд чувствовал себя по меньшей мере странно. С тех пор, как один из матросов, утром посланных на берег, сообщил, что подштурман Эдвард Дойли неожиданно уволился следом за исчезнувшей Бог весть куда Эрнестой, велев передать ему, Джеку, нечто невразумительное и крайне оскорбительное – настолько, что его посланник даже не решился произнести это вслух – с тех пор прошло уже более часа, а он все еще не мог до конца осознать происходящее.

Быть может, теперь, когда первая волна гнева немного спала и ему удалось поразмыслить обо всем трезво, он даже начал сожалеть о случившемся. Конечно, на Меланетто всегда было предостаточно пиратских команд, любая из которых с удовольствием приняла бы на борт Эрнесту, стоило ей назвать свое имя, да и для Эдварда, изрядно окрепшего за эти два месяца, с его полными шестью футами роста и сносными навыками морского дела, нашлась бы работа. Дело было не в том, что эти двое ушли – а в том, как это произошло. Что-то было не так – и притом настолько, что Джек невольно задавался вопросом: неужели он что-то упустил? Несомненно, Эрнеста могла наговорить лишнего – после пятнадцати лет разлуки Рэдфорд вообще откровенно не понимал временами, что за чертовщина творится в ее черноволосой растрепанной голове – и столь же несомненно было, что без ее постоянной поддержки Эдварду Дойли, ее не в меру ловкому протеже, каким-то чудесным для его нынешнего состояния способом окрутившему саму Морено и получившему звание подштурмана, задерживаться на судне было не с руки. И все же… все же… не мог тот высокомерный офицер, смотревший на всех вокруг, словно на навоз под собственными начищенными сапогами, и сохранивший эту отвратительную манеру даже тогда, когда от него самого за версту разило ромом и потом, а воняющая помоями жижа стекала с его лохмотьев – не мог он уйти вот так просто! Слишком цеплялся за зыбкое подобие стабильности – как и все подобные ему заносчивые, трусливые сухопутные крысы, которых Джек повидал на своем веку предостаточно. И Эрнеста… Конечно, она могла рассказать обо всем Генри даже просто так, не сочтя необходимым молчать о том, о чем в свое время судачили по всему Карибскому побережью. Быть может, так она хотела спровоцировать его на нечто, подобное сегодняшней выходке и наверняка стоившее бы ему головы без его, Джека, заступничества. Или даже проще – донести до старого знакомого, что пора заканчивать с его маленькой слабостью, недостойной пирата… Они говорили об этом всего раз или два, потому что Джек терпеть не мог подобных обсуждений, и было это тогда, когда Морено только-только стала штурманом, но уже в тот момент она всерьез спрашивала его, долго ли еще он намерен держать мальчишку Фокса при себе. Быть может, она узнала… Эрнеста всегда была слишком умна, чтобы удовлетвориться обычным объяснением… но это даже для нее было бы слишком – черт, черт!..

Торопливый, негромкий стук в дверь застал его врасплох: Джек едва успел выпрямиться за столом, на который улегся было грудью в приступе отчаяния, как на пороге возник Генри – бледный, взъерошенный и серьезный.

–Ты чего? – с непривычки удивился капитан. Юноша молчал, переводя дыхание, тревожно и взволнованно глядя на него огромными черными глазами – ни дать ни взять, молодой жеребенок-стригунок, впервые выпущенный в чистое поле. – Я тебя напугал? – догадался наконец Джек, сам подошел ближе, желая похлопать по плечу, приободрить – но в последний момент, нахмурившись, опустил уже протянутую руку.

– Эрнеста ушла, потому что сама так решила. Я ее не выгонял, – сухо, отрывисто проговорил он, сам не зная, перед кем ему больше хотелось бы оправдаться: перед этим юношей или собственной совестью. – Ты тоже ни в чем не виноват

– Она мне не говорила, – сглотнув, наконец хрипло вымолвил Генри. Вздрогнул, умолк, но тотчас глубоко вдохнул и начал заново, умоляюще глядя на Рэдфорда: – Я сначала не понял, почему вы поссорились – я не думал, что из-за меня – но когда я узнал, что мистер Дойли тоже ушел… Она не рассказывала мне о твоем прошлом и о твоем отце тоже, Джек, Богом клянусь!

– Генри, – Рэдфорд мягко приобнял его за плечи, – Генри, я знаю, что ты славный парень и хороший товарищ, но ведь я не совсем дурак. От кого же ты мог узнать, если не от Эрнесты?

– От тебя, – хрипло выпалил Генри, сжавшись еще больше. Должно быть, лицо Джека при этих словах выразило нечто большее, нежели простое удивление, потому что, взглянув на него, юноша торопливо принялся объяснять: – Помнишь, как я оставался ночевать в твоей каюте после того, как меня смыло за борт во время шторма? Должно быть, тебе тогда приснился кошмар – я… я слышал, как ты говорил о своем отце во сне… а потом увидел твои шрамы и все понял, – почти шепотом закончил он. Рэдфорд молча выпустил его из объятий, шатнулся было в сторону; опомнился, обеими руками сжал голову, глянул серьезно, испытующе:

– Не врешь? Да нет, нет, я верю… верю, это я так, – слабо заверил он открывшего было рот Генри, достал припрятанную между стеной и платяным шкафом объемистую бутыль и сделал два жадных глотка.

– Ну ты и дал маху, дружок, – хрипловато вздохнул он, потирая лоб. – Выпьешь?

– Джек, – с неподдельной мольбой в голосе заговорил Генри, в запале побелевшими от напряжения пальцами хватаясь за край стола, – Джек, мисс Эрнеста ни в чем не виновата. Я тогда же спрашивал ее о тебе – прости, я не должен был, но я правда очень испугался за тебя! – однако мисс Эрнеста сказала, что не будет распускать о тебе сплетни и лучше бы мне забыть то, что я слышал. Я пытался – я правда пытался… но я не смог, Джек! Когда я увидел, как он говорил с тобой… – Генри задохнулся и смолк, зажимая себе рот ладонью – видно, боялся сгоряча наговорить лишнего. Джек решительно выбрался из-за стола и обнял юношу – быстро, без колебаний и с не слишком свойственной ему обычно горячностью.

– Спасибо, – глухо выговорил он наконец. – Спасибо, что не забыл. Это было… здорово.

– Верни ее, Джек. Если хочешь, накажи меня, но верни ее, – чуть слышно отозвался Генри. Рэдфорд усмехнулся без тени веселья:

– Знать бы еще, где она. Я скажу Макферсону, чтобы послал людей в город, но вряд ли она этого не предусмотрела. И Эрнеста ведь всегда была умная, как сам дьявол, она не станет на каждом углу кричать о том, кто она такая.

– Тогда надо найти мистера Дойли, а он приведет нас к ней, – предложил повеселевший Генри. Джек усмехнулся и, развернув за плечи, легонько подтолкнул его к двери:

– Зови Макферсона!

Однако старый боцман, казалось, не нуждался в его распоряжениях: выслушав нарочито небрежно отданный приказ, он перегнулся через стол и принялся доверительно докладывать:

– Кэп, людей-то я, если по правде, уже отправил, да только лучше бы и нам самим поторапливаться. Я слыхал, что к мистеру Рэдфорду пару дней назад приехал гость – очень уважаемый человек, командор аж с пятью кораблями – и еще, говорят, в прошлом месяце он разоблачил и казнил двоих предателей, его бывших друзей…

– А имя? Имя есть у этого доблестного командора? – черные глаза Джека недобро заблестели, и сам он внезапно показался похож на приготовившуюся к прыжку пантеру. Макферсон положил локти на стол:

– Имя есть. На нашу беду, то самое.

– Вот как. Ясно, – рассеянно пробормотал Джек, побарабанил пальцами по заваленному бумагами столу и осведомился: – Сколько толковых ребят сейчас на борту?

– Толковых-то? – почесал в затылке Макферсон. – Ну, положим, если снять всех с работ…

– Черт с ними, с работами, – мгновенно заверил его Джек. Старый боцман повеселел:

– Тогда человек сорок наберется, не меньше. Мисс Эрнесту все любят, коли им сказать…

– Нет! Скажешь, когда сойдем на берег, не раньше, – отрезал капитан, снова принявшись ворошить бумаги. – Отбери из этих сорока добровольцев пятнадцать самых крепких и не слишком болтливых. Моргану не следует знать, для чего они нам нужны, слышишь?

– Сделаем, капитан! Когда сходим на берег?

– Как только будем готовы, – Джек с ненавистью повертел в руках истрепанный лист бумаги, на котором с трудом можно было разобрать цифры, сунул его под свернутую рулоном карту и окликнул уже взявшегося за дверную скобу боцмана: – Погоди! Вместе пойдем.

***

Был уже глубокий вечер, когда Эрнеста в заполонившей после заката Меланетто толпе народу проскользнула в кабак «Мертвая голова» – не самое презентабельное, но уважаемое местными за своевременность и качество подаваемой выпивки заведение. К тому же, на всем острове это строение отличалось своими внушительными габаритами, превосходя лишь дом самого Джона Рэдфорда. «Мертвая голова» спокойно вмещала, по меньшей мере, сотню человек единовременно, удовлетворяя все потребности изголодавшихся по прелестям сухопутного житья моряков – от крепкого рома и многочисленных азартных игр до веселых женщин. В подобном месте для человека сведущего не составляло никакого труда завести нужное знакомство или даже найти команду для службы. Вот только Эрнеста Морено, несмотря на свое нынешнее положение, пришла сюда вовсе не за этим.

В отличие от многих своих товарищей, она не считала, что ром – лучший помощник во всех несчастьях человеческих; однако теперь пришла в это заведение с одной-единственной целью – напиться как следует. Завтра… Завтра она начнет поиски новой команды – не Бог весть какой, но ей не привыкать начинать с чистого листа – а сегодня можно утопить в пятке-другом кружек свою память о былых товарищах: о верном и добром Билле, никогда не оставившем бы ее добровольно в подобную тяжкую минуту; о честолюбивом убийце Винченсо, с которым она прежде делила все тяготы пиратской жизни, а теперь готова была застрелить без малейшего колебания; о притворщике Джеке, чье истинное лицо она видела сквозь многочисленные маски слишком хорошо, чтобы остаться в его команде надолго; о не то просто слишком наивном, не то откровенно непонятном ей мальчишке Генри Фоксе; об Эдварде Дойли… о нем, пожалуй, и вспоминать даже не хотелось.

Когда-то давно у нее были отец и мать – два человека, которых она любила всем сердцем и которым могла поведать все, что лежало на душе тяжким грузом. Однако даже им она не смогла бы сказать точно, пожалела ли о своем уходе. Разумеется, они с Джеком не виделись слишком долго для того, чтобы можно было всерьез рассчитывать на его расположение и дружбу; и разве он не сделал для нее и так предостаточно? Если бы она смогла просто уйти, избежав двух этих бессмысленных разговоров! Чем она могла бы помочь тому мальчишке, Карлито? Ей ли не знать, что таких, как Морган – великое множество на любом судне, и что есть люди куда опаснее и страшнее его… И этот Дойли – ему-то, всегда глядевшему на нее с плохо скрытым презрением, какой резон был столь отчаянно цепляться за ее присутствие?

За долгие годы на корабле Морено привыкла общаться с мужчинами как равная, а себя считать во всем подобной им. Иначе и быть не могло: сперва ее оберегал Билл, а затем ее имя и умения сами по себе стали достаточной защитой. Все личные отношения она пресекала на корню, сознавая, что стоит изголодавшимся по женскому обществу пиратам вспомнить, что перед ними – девушка, почти такая же, как и те, что остались на берегу – и ничто, никакая защита и никакие предосторожности не спасут ее от бесконечного потока домогательств и унижений… Эрнеста глухо засмеялась, сгорбившись над очередной кружкой. Нашла, о чем думать – теперь, когда уже все позади, а этого Дойли она наверняка даже больше никогда не увидит. Определенно, нужно пить меньше… или больше? В любом случае, пить еще надо.

К тому моменту, когда «Мертвая голова» неожиданно наполнилась приветственным гулом и полупьяные пираты, с трудом вставая со своих мест, принялись снимать шляпы перед возникшим на пороге Джоном Рэдфордом, Эрнеста была уже в таком состоянии, что даже не забеспокоилась, а лишь флегматично принялась изучать его потемневшее еще больше от выпитого рома лицо и горящие откровенно безумным огнем глаза. И далеко не сразу она заметила что-то странное – сперва звук знакомого голоса из-под полей новой шляпы с огромным ярко-алым пером – а затем увидела и самого спутника Рэдфорда, которому он наливал ром из той же бутылки, что и себе, и слушал его замысловатый рассказ – должно быть, Винченсо был уже достаточно навеселе, чтобы безо всякого стеснения сочинять на ходу…