Пришедшему – крест

– Иисус!

Имя пронеслось по толпе, словно шелест листьев, по которым пробежался ветер. Многие бросились на колени, стали молиться. Несколько человек кинулись к знахарю, хватали его за руки и целовали. Толпа сжалась вокруг целителя.

В это время из храма вышла небольшая группа людей во главе с протоиереем Ионафаном. Все были в будничном черном облачении с клобуками на головах. Когда священники вышли за калитку, народ почтительно расступился, освобождая проход к знахарю. Ключарь остановился в двух шагах от седого и внимательно посмотрел на человека, взбудоражившего паству. Знахарь спокойно смотрел на священнослужителя. Тому было далеко за шестьдесят, даже просторная риза не могла скрыть его полноту. На груди лежала густая белая борода и наперсный крест.

– Здравствуй, добрый человек! – произнес протоиерей.

– Здравствуй, преподобный! – ответил знахарь.

– Пришел посмотреть на тебя. Слухи о тебе разные ходят. Кто ты?

– Сын Божий.

– Ты хотел сказать – раб Божий?

– Нет, я не раб. Я – Сын Божий.

– Значит, ты рожден от Создателя?

– А это возможно?

– Что? – не понял протоиерей.

– Родиться от Всевышнего.

– Так был рожден Иисус!

– Это неправда!

– Ты кощунствуешь, сын мой!

– Я не твой сын, преподобный!

– Но ты и не Сын Божий! – воскликнул ключарь.

– Почему? – спокойно спросил знахарь.

– Если ты рожден не от Духа Святого, ты – не Сын Божий!

Застывшая толпа, ловившая каждое слово в этом необычном диалоге, очнулась и зашумела. Знахарь посмотрел на пунцовые щеки протоиерея и подумал, что старик, помимо прочих болячек, страдает повышенным давлением.

– Преподобный, – сказал знахарь, – тебе известен хоть один случай, когда бы женщина понесла не от мужчины?

– Нет, не известен, – ответил тот. – Но Иисус один такой. Потому он и Иисус!

– Он Иисус не потому, что один такой, – возразил знахарь. – Он Иисус потому, что оказался ближе всех к Создателю по духу своему. Я – пятый ребенок в семье.

После меня родилось еще двое. И ты утверждаешь, что женщина, родившая столько детей, осталась девственницей?

– Это таинство, подробности которого нам, смертным, неведомы!

– Там, где вы не можете что-то объяснить, вы всегда напускаете туман…

– И после этого ты настаиваешь, что ты – Иисус?

– Я не настаиваю. Просто я – Йешуа. Так же, как ты – от рождения Петр.

Отец Филарет наклонился к уху протоиерея.

– Ваше Высокопреподобие, это еретик. Об этом нужно объявить и уйти.

– От этого он не перестанет так думать, – ответил отец Ионафан и обратился к знахарю.

– Ты помнишь свою мать?

– Помню. Она была доброй женщиной, но считала, что я непутевый сын.

– Почему?

– Вместо того, чтобы заниматься каким-нибудь ремеслом, смущал людей речами. Иногда мне казалось, она не любит меня.

– Это оговор! – вырвалось у женщины в черном платке.

Седой обернулся.

– Ты видела Марию? Ты присутствовала при ее разговоре с сыном?

– Не видела! – запальчиво ответила женщина. – Но мать не могла не любить сына, которого ждал крест!

– А разве она знала, что ее сына ждет крест?

Женщина промолчала.

– Когда я разговаривал с мамой, – сказал знахарь, – она вроде бы понимала меня и жалела. Но ей хотелось, чтобы я был как все. Ей было стыдно за меня перед соседями.

Поэтому я и ушел из Назарета.

– Ваше Высокопреподобие, – снова наклонился к уху ключаря отец Филарет, – такие речи нельзя оставить без ответа. Ему нужно возразить.

Ключарь резко обернулся.

– Я ведь там не был!

Протодиакон изумленно посмотрел на Его Высокопреподобие.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что выслушаю этого человека, – ключарь обернулся к седому. – Говорят, ты хворых исцеляешь?

– Исцеляю, кого могу.

– А ты смог бы исцелить меня?

– У тебя застарелая подагра.

Отец Ионафан удивился.

– Откуда ты узнал, что у меня подагра?

– Вижу.

– Как же ты можешь видеть?

– Сердцем.

Отец Ионафан помолчал, словно на что-то решался и наконец сказал:

– Окажи милость, избавь старика от мучений.

Протодиакон придвинулся к ключарю вплотную.

– Что вы делаете, Ваше Высокопреподобие! Шарлатан будет лечить высокопоставленное духовное лицо!

– Разве может быть более удобный случай проверить, шарлатан он или нет? – усмехнулся ключарь.

– Патриарх будет недоволен.

– Наоборот, если я разоблачу самозванца, патриарх оценит это! Я в твоем распоряжении, – обратился он к знахарю.

Седой присел, приложил одну руку к колену, другую – с обратной стороны. Он медленно осторожно поглаживал ногу, на какое-то время замирал, затем поглаживал снова. После нескольких минут манипуляций то же самое проделал со второй ногой. Затем выпрямился.

– Присядь! – сказал он.

Старик с недоверием посмотрел на целителя, согнул ноги в коленях. Вопреки ожиданию, болей не было, он присел еще глубже. Выпрямившись, снова присел.

– Ну как? – усмехнулся знахарь.

– Меня семь лет лечат врачи и не могут вылечить. А ты это сделал за десять минут!

– Ты бы тоже мог это сделать, – сказал седой.

– Да? – удивился ключарь. – Почему же я этого не умею?

– Не о том думаешь. Не так живешь.

– Вот как! Но я молюсь Богу. Держу посты. Знаю многое наизусть из Священного Писания.

– Если знаешь всю Библию и все изречения мудрецов, что пользы во всем том, когда нет любви и благочестия?

– Ты цитируешь Экклезиаста!

– Нет, я цитирую себя. Можно не знать. Можно не уметь объяснить. Но важно всем сердцем полюбить себя и других.

– Я сам говорю об этом пастве!

– Но слова лишь тогда имеют силу, когда в каждом бьется сердце того, кто говорит!

– Ты хочешь сказать, что я неискренен в своих проповедях?

– Ты повторяешь чужие слова. Ты не выстрадал их. Ты не знаешь им цену!

– А ты выстрадал?

У озера Кинерет я много думал. Там хорошо думается. В безветренную погоду поверхность озера гладкая, словно стекло, и синяя, как утреннее небо. Сядешь на камень и чувствуешь, как его тепло передается тебе. Воздух сухой, прозрачный. Ничто не шелохнется. Выскочит невесть откуда ящерица, уставится на тебя глазками-бусинками, будто о чем-то хочет спросить. Глядя на ящерицу, я впервые понял, что я – такой же, как она. Или она – такая же, как я. У нас одинаковые права в этом мире и одинаковая судьба. Она мне стала так дорога, я испытал к ней такую нежность и сострадание, что если бы мне сказали – отдай свою жизнь, чтобы жила она, я бы не задумываясь отдал! Когда ты это понимаешь, с тобой что-то происходит, ты начинаешь видеть то, что прежде не видел… Начинаешь слышать то, что прежде не слышал… Исчезают претензии к этому миру, откуда-то вливается сила, которую не знал прежде… Все становится простым и понятным.

Огромные, как слоны, двухэтажные автобусы подруливали к Музею изобразительных искусств имени Пушкина. Прибывающие туристы пополняли очередь, хвост которой заканчивался напротив храма. От нечего делать люди наблюдали за толпой у собора. Некоторые пошли полюбопытствовать, что там происходит, да так и остались.

– Я знаю, что там, в самом конце площади, у кафе, стоит женщина, – сказал знахарь. – Она хочет подойти ко мне, но не может решиться. Пропустите ее!

Люди стали расступаться, оглядываясь в сторону кафе. Образовался узкий коридор, в конце которого стояла молодая женщина лет тридцати, с короткой стрижкой, в темно-синем плаще. Оказавшись на виду, женщина растерялась и прижалась спиной к ограде.

– Идите! – говорили ей. – Он зовет вас.

Женщина робко двинулась по коридору, подошла к знахарю, смущенно посмотрела на него и вокруг.

– Ты хочешь родить? – спросил седой.

– Да, – едва слышно произнесла она. – Но… не могу.

– Подойди ближе.

Знахарь взял руки женщины в свои.

– Смотри мне в глаза! – приказал он.

Женщина подняла глаза. Иисус долго смотрел в них. Наконец, улыбнулся, поцеловал руки женщины и бережно опустил.

– Все будет хорошо! – сказал он.

Женщина прижала руки к груди.

– Правда?

– Правда, – улыбнулся седой.

Ключарь взял руку знахаря, снял перчатку, дотронулся до шрама, снял вторую, прикоснулся к страшной отметине между синими прожилками. Старик поднял глаза, впился взглядом в целителя. Он разглядывал его так, как исследователь рассматривает ветхую рукопись – букву за буквой, слово за словом… Затем тихо выдохнул:

– Ты…

– Я так изменился? – усмехнулся знахарь.

– Тогда ты едва дышал…

– Я же говорил, что приду.

– Да-да, говорил…

Его Высокопреподобие растерялся.

– Господи, это случилось!

Отец Ионафан обернулся к свите.

– Принесите таз, кувшин с теплой водой и два стульчика!

– Что вы задумали, Ваше Высокопреподобие? – забеспокоился отец Филарет.

Ключарь не ответил. Мысли его были слишком далеки от осторожного протодиакона.

– Где ты был все эти годы? – спросил он Йешуа.

– На земле так много мест, где много греха!

– Люди узнавали тебя?

– Нет. Говорили, что я самозванец. Иногда били. Видишь этот шрам?

Йешуа указал на белую линию от левой брови до виска.

– А в Китае два года меня держали в холодном сыром подвале вместе с крысами.

– И ты не мог уйти?! – удивился отец Ионафан.

– Я не мог бросить человека, который сидел со мной в одной камере. Когда он умер, я ушел.

Толпа расступилась, пропустив молодого диакона, принесшего эмалированный таз, два раскладных стульчика, кувшин с теплой водой и махровое полотенце.

– Как просили, Ваше Высокопреподобие!

Ключарь разложил стульчик.

– Садись, сынок! – сказал он.

– Не надо, преподобный! – возразил Йешуа. – Я не привык к этому.

– Садись! – повторил ключарь. – Это нужно всем нам.

Йешуа сел на стульчик. Протоиерей тоже сел, расшнуровал кроссовки Йешуа, снял их, стянул несвежие белые носки, завернул штанины джинсов. Стоявшие рядом увидели худые бледные ноги, покрытые волосами. Старик налил в таз воду, опустил в него ноги Йешуа.

– У него на ногах нет шрамов! – заметил протодиакон Филарет.

– И не должно быть! – отозвался ключарь. – Ноги ему не прибивали.

– Но говорят…

Отец Ионафан потрогал черный ноготь.

– Ты его повредил в детстве?

– Лошадь наступила.

Ключарь неспешно омыл ноги мужчины, тщательно вытер, обул.

По толпе разнеслось:

– Признал! Его Высокопреподобие признал!

– Омыл ноги!

– Слава Иисусу!

– Наконец-то!

– Что теперь будет!

Потрясенный народ растерянно крестился, еще не до конца уверенный, что седой мужчина в куртке действительно Иисус Христос.

Патриарх недоволен

В социальных сетях появились сообщения о том, что в Москве, у кафедрального собора, появился нищий, выдающий себя за Иисуса Христа. Лечит неизлечимо больных и рассуждает о Церкви как еретик. Когда проводит лечение, снимает хлопчатобумажные перчатки, в которых находится постоянно, и люди обращают внимание: на запястьях, в тех местах, в которые Иисусу вбивали гвозди, видны белые шрамы величиной с десятикопеечную монету. На пятый день после появления у собора странного нищего к нему вышел ключарь храма. После долгой беседы протоиерей попросил излечить его от подагры, которой страдал много лет. Незнакомец совершил какие-то манипуляции и вылечил священника. Судя по разговору между ключарем и нищим, они знали друг друга. Трудно поверить в то, что лицо столь высокого церковного сана – соучастник удивительных фокусов. Однако диалог между ними заставляет задуматься. Протоиерей долго всматривался в лицо пришельца, а затем сказал: «Ты…». «Я так изменился?» – спросил знахарь. «Тогда ты едва дышал», – сказал ключарь. «Я же говорил, что приду», – сказал целитель. «Да – да, говорил…» – растерянно произнес протоиерей.

Люди ломают голову над этим странным диалогом, подозревая, что протоиерей и нищий в сговоре.

Соцсети публиковали снимки толпы и нищего. Наибольший интерес вызвали фотографии, на которых протоиерей омывал ноги мужчине в армейской куртке.

На сообщения обрушилась лавина комментариев – насмешливых, ироничных, язвительных. Ни одно из зарубежных изданий не заинтересовалось информацией, распространенной в соцсетях. Только русскоязычная газета, издающаяся в Нью-Йорке, поместила короткую заметку под рубрикой «Забавное» с комментарием: дескать, в России на фоне растущей нищеты и социальной напряженности снова наблюдается всплеск безумия.

Патриарх просмотрел последнюю распечатку сообщений в социальных сетях, положил бумаги на столик, встал, прошелся по комнате, остановился у висевшего на стене ковра с изображением положения Христа во гроб. Протодиакон Филарет терпеливо наблюдал за Его Святейшеством, готовый в любую минуту ответить, подать, поддержать. Вблизи патриарх не выглядел столь монументально, каким казался на публике. Тем более, сейчас патриарх был без головного убора. Мало кому доводилось видеть лысеющего главу Церкви – голова его всегда была прикрыта то камилавкой, то клобуком, то митрой. Окладистая седая борода придавала лицу Патриарха вид благодушный, расслабленный, домашний. Казалось, в комнату вот-вот вбегут внуки, старик подхватит их на руки, начнет тискать, повалится на ковры, позволяя ползать по себе и дергать за бороду. Единственное, что мешало представить Его Святейшество в роли доброго дедушки, это его глаза: они смотрели на мир с прищуром, словно буравили. Никто не выдерживал этого взгляда – от него всегда веяло опасностью.

Патриарх вернулся к столику, сел в кресло. Посмотрел на протодиакона. Тот смиренно опустил глаза.

– Вы не голодны, отец Филарет? – справился Патриарх.

– Благодарствую, Ваше Святейшество, час назад оттрапезничал.

– Тогда чай или кофе?

– Если можно, капучино, Ваше Святейшество.

Спустя десять минут на столике под толстым слоем сливок млел капучино.

Протодиакон перекрестился, сделал глоток.

– Так вы говорите, отец Ионафан омыл ноги нищему?

– Да, Ваше Святейшество! Омыл, отер полотенцем и снова обул.

– Отец Филарет, как вы думаете, почему он это сделал?

Патриарх в упор посмотрел на гостя. Тот не смутился, но взгляд опустил.

– Потому что поверил ему!

– Поверил чему?

– Тому, что он – Иисус.

– Как вы думаете, – уточнил патриарх, – почему отец Ионафан поверил в то, что нищий – Иисус?

– Не знаю, Ваше Святейшество, – пожал плечами протодиакон. – Одно могу сказать: нищий произвел на ключаря сильное впечатление!

– Сильное? – переспросил патриарх. – Не тем ли, что излечил его от подагры?

– В сочетании с другими чудесами это несомненно впечатлило Его Высокопреподобие. Но, мне кажется, дело не в этом. Вернее, не только в этом, Ваше Святейшество.

– А в чем же еще? – живо заинтересовался патриарх. Его глаза еще больше сузились.

– У меня сложилось впечатление, что ключарь когда-то уже встречался с нищим. В какой-то момент он узнал его.

Патриарх взял со стола бумаги, надел очки.

– «Протоиерей долго всматривался в лицо пришельца, а затем сказал: „Ты…“. „Я так изменился?“ – спросил знахарь. „Тогда ты едва дышал…“ – сказал ключарь. „Я же говорил, что приду“, – сказал целитель. „Да – да, говорил…“ – растерянно произнес протоиерей». Все было так, как здесь написано?

– Да, Ваше Святейшество! Все было именно так!

– Очень странно! – воскликнул патриарх.

– Ваше Святейшество, я не сомневаюсь, что этот нищий – мошенник. Но на людей он производит очень сильное впечатление!

– Может, он гипнотизер? – предположил патриарх.

– Нельзя исключать и этого, Ваше Святейшество, – согласился протодиакон. – Но впечатляет то, что прямо на глазах у публики исцеляет неизлечимо больных!

– Фокусник?

– Вряд ли! Он вылечил юношу, с детства страдающего церебральным параличом! Того привезли в кресле-каталке, а после манипуляций нищего юноша встал и пошел.

– Грешно вспоминать мерзопакостный фильм «Праздник Святого Йоргена», но там тоже один проходимец «исцелил» липового калеку.

– Ваше Святейшество, уверяю вас, это не тот случай! Одной вернул зрение, другую излечил от экземы, мужчину избавил от глухоты… Я привожу только те примеры, когда излечение произошло на глазах у людей. А ведь он лечил и болезни, невидимые глазу.

Патриарх погрузился в раздумье.

– А что Вы сами обо всем этом думаете, отец Филарет? – спросил спустя минуты две.

– Затрудняюсь что-либо сказать, Святейший Владыка. С одной стороны, вроде бы фокусник. Но, с другой…

– Что с другой?

– Исходит от него какая-то сила… Ему хочется верить!

– Вот как!

– Простите мою откровенность, Ваше Святейшество, но Вы просили…

– Что вы, что вы, батюшка! Я вам премного благодарен за все то, что Вы мне поведали. Но скажите, вы ничего странного не замечали в поведении протоиерея Ионафана?

– Что Вы имеете в виду, Святейший Владыка?

– Ну, какие-то необычные высказывания, рассуждения, молитвы?

Протодиакон задумался.

– Нет, Ваше Святейшество, ничего такого не припомню. Хотя… Недели полторы назад он долго писал какое-то письмо…

– От руки?

– Да, от руки. Вложил его в конверт, но среди подготовленной к отправке корреспонденции письма ключаря не оказалось.

– Как интересно! Как вы думаете, кому отец Ионафан мог писать письмо?

– Думал над этим, Ваше Святейшество, но ни к каким выводам не пришел.

Патриарх тяжело поднялся. Вслед за ним встал протодиакон.

– Отец Филарет, – сказал патриарх, – я вам очень признателен за этот разговор. Вы даже не представляете, как важно все, что вы мне рассказали. Я знаю, насколько вы усердны в службе, не сомневаюсь, Господь видит это и в свое время возблагодарит вас за все ваши богоугодные дела.

– Благословите, Ваше Святейшество!

Протодиакон сложил руки, патриарх положил на них свою.

Отец Филарет прикоснулся губами к сухой, покрытой пигментными пятнами руке главы Церкви.

Как только протодиакон скрылся за дверью, патриарх снова прошелся по комнате и остановился у ковра со сценой положения Христа во гроб. Кроме протодиакона Филарета, он получал сведения о происходящем у храма и от других священников. Их рассказы мало чем отличались друг от друга. Но главное, на что обратил внимание патриарх, – это личное восприятие рассказчиками происходящего. Притом, что они подозревали в нищем ловкого мошенника, все как один отмечали необъяснимую силу, исходившую от знахаря. Достаточно было взглянуть тому в глаза, говорили они, как возникало желание подчиниться, идти за ним, сделать все, что прикажет. Возможно, поэтому рассказы информаторов были крайне осторожными, корректными по отношению к нищему. Это не укрылось от проницательного патриарха. Складывалось впечатление, что на всякий случай они старались не гневить его.

Каждая клетка пастыря миллионов чувствовала надвигающуюся опасность. У кафедрального собора зарождалось нечто, что обещало крупные неприятности.

Патриарх вызвал секретаря, попросил соединить с Его Высокопреподобием отцом Ионафаном.

– Добрый день, отец протоиерей! – поприветствовал ключаря патриарх. Он вложил в свой голос как можно больше добросердечности и тепла. Но в мире священников хорошо знали: чем больше добросердечия и тепла в голосе Его Святейшества, тем больше неприятностей от него стоит ожидать.

Отец Ионафан подобрался и так же любезно ответил:

– Благословите, Ваше Святейшество! Что заставило Святейшего Патриарха обратить взор на мое недостоинство?

– Хочу пригласить вас к себе, отец Ионафан. Есть, о чем поговорить.

– Непременно буду, Святейший Отец! Я и сам собирался просить вас об аудиенции.

– Вот и отлично! Жду вас через два часа.

Ключарь положил трубку. Он догадывался, зачем патриарх вызывает его: Его Святейшеству уже наверняка донесли, что он омыл ноги нищему, признав того Иисусом. Протоиерей осознавал, что за этот поступок его могут лишить сана. Но это не тревожило его. После того, как Иисус и он узнали друг друга, отец Ионафан ощутил легкость в теле, его сознание прояснилось, сомнения, владевшие им, отпали, его дорога стала понятна, светла и торжественна. То, что он омыл ноги именно помазаннику Божьему, не вызывало у него ни малейшего сомнения. Он сделал это в глубоком убеждении, с великой радостью. Отец Ионафан чувствовал: начиная с того самого момента, как стал свидетелем казни Христа, он переместился в какое-то иное состояние, откуда земные проблемы видятся иначе, чем прежде. Все стало измеряться иной системой координат, в которой даже смерть не воспринимается как трагедия. В силу произошедших в нем изменений уже никто не смог бы его убедить в том, что нищий – просто нищий, а не Мессия. С этим убеждением он и готов был предстать пред Его Святейшеством.

Вечером, без пяти минут девять, ключарь вошел в кабинет патриарха, утопавший в коврах, сверкавший позолотой и паркетом, по которому словно растеклось само солнце.

Его Святейшество вышел навстречу протоиерею, благословил.

– Как себя чувствуете, Ваше Высокопреподобие? – поинтересовался патриарх.

– Спасибо, Ваше Святейшество, – ответил ключарь, – намного лучше.

Хозяин кабинета пригласил гостя вглубь комнаты, в мягкие кресла с обивкой золотистого цвета.

– Слышал, вас мучила подагра, – сказал Патриарх, глаза его сузились.

– Мучила, Ваше Святейшество, – простодушно ответил протоиерей. – Но теперь не мучает.

– Вот как? А говорят, у нас медицина плохая!

– Нет, Ваше Святейшество, – возразил ключарь. – Врачи тут ни при чем. Человек один помог. С очень добрым сердцем и золотыми руками.

– Который называет себя Иисусом? – выпустил первую стрелу Патриарх.

– Вы, я вижу, все знаете, Ваше Святейшество. Именно так он себя называет.

– И что, люди верят?

– Не все. Но многие верят.

Патриарх еще больше прищурился.

– А вы, отец Ионафан?

– И я, Ваше Святейшество, – сказал ключарь.

– Вот как! – вскинул брови Патриарх, глаза его распахнулись. – Что же заставило вас поверить?

– Он исцеляет хворых.

– И все?

– Он исцеляет хворых просто так, даром. Так же, как это делал Иисус.

– Вероятно, он очень хороший знахарь.

– Нет, Ваше Святейшество. Никакой знахарь не может на глазах сотен людей исцелить парализованного юношу, избавить от рака женщину, слепого сделать зрячим… Меня он избавил от подагры.

– Он, видимо, талантливый знахарь, ловкий фокусник плюс незаурядный экстрасенс.

– Вначале я тоже так думал.

– Мне очень жаль, что какой-то проходимец так легко ввел в заблуждение вас, мудрого и зрелого человека.

– Он не проходимец, Святейший Владыка! – резко возразил ключарь.

Патриарх метнул на протоиерея взгляд, от которого, казалось, могла загореться солома.

– Вспомните, отец Ионафан, сколько было на земле всяких чудаков, которые объявляли себя мессией. Все они оказывались банальными самозванцами, иногда – сумасшедшими. Что поделаешь, некоторым весьма впечатлительным натурам кажется, что они пришли в этот мир, чтобы совершенствовать его.

– Это правда, Ваше Святейшество. Но этот – другое дело.

– Почему? Что его отличает от других?

– Его речи.

– Речи? – Патриарх сделал удивленное лицо.

– Да, речи.

– О чем же он говорит?

– О том, что люди должны полюбить друг друга.

– Об этом наши священники каждый день читают проповеди и об этом молятся.

– Истинно так, Ваше Святейшество, – согласился ключарь. – Но он говорит об этом по-другому.

– По-другому? Как же?

– Говорит устами, а на самом деле – сердцем. Он говорит, печалясь, страдая. Я не слышал, чтобы так говорили.

– Отец Ионафан, вы знаете, как я уважаю вас, но нельзя же так подпадать под влияние случайного человека. Уверю Вас, если заглянуть в его паспорт, там окажется подмосковная прописка. А если покопаться в биографии, выяснится, что он – несостоявшийся актер. А то и хуже – с судимостью.

– С судимостью?

– Да-да, с судимостью!

– Он действительно был судим, Ваше Святейшество! – сказал ключарь.

– Ну вот видите! Он вам сам об этом сказал?

– Об этом сказано в Священном Писании. Его судил синедрион.

Патриарх застыл от изумления.

– Отец Ионафан, я беспокоюсь о вашем здоровье! Хорошо ли вы себя чувствуете?

– Слава Создателю, я в полном порядке! Более того, я никогда не чувствовал себя так хорошо, как сейчас.

– Эк он вас зацепил, батенька!

Патриарх позвонил в колокольчик. Тихо, словно тень, вошел секретарь.

– Чаю! – приказал хозяин кабинета.

– К чаю что-нибудь подать? – осведомился секретарь.

– Трюфеля и печенье!

Когда подали чай, заваренный в чайничке, патриарх потянулся за ним, и ключарь увидел на левой руке Его Святейшества «Брегет». Он вспомнил, какой шум поднялся в средствах массовой информации вокруг этих часов. Там утверждалось, что Патриарх носит часы стоимостью около тридцати тысяч евро. Официальный сайт РПЦ опроверг эту информацию, заявив, что Его Святейшество носит часы отечественного производства. Ключарь увидел, что это была неправда.