Казна Империи

– Хозяин – барин, – насупился Щусь и, заметив охранника из партии Коларова, оживился: – Товарищ красноармеец, бегом ко мне! – скомандовал он.

Я с сожалением посмотрел на невзрачного солдатика, который, загребая по земле косолапыми ногами, направился к старлею.

– Бегом! – покраснев от ярости, закричал тот.

Солдатик испуганно вздрогнул, даже веснушки на его простоватом крестьянском лице куда-то исчезли. Я отвернулся, чтоб не глядеть на бессмысленное унижение слабого сильным.

– Ты что же это, мать твою перемать, к зэкам на приработки устроился? – зловещим голосом произнёс Щусь.

– Дак я это, размяться, – пролепетал солдат.

– А оружие, которое тебе родина и партия доверили, ты дал осуждённым покараулить? – голос Щуся от напряжения слегка подрагивал.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант, карабин был при мне, – от испуга солдат едва не перекрестился, но, по всей вероятности вспомнив, что он уже комсомолец, вовремя опустил метнувшуюся было вверх руку.

– Ты кого охраняешь, боец? – продолжал нагнетать атмосферу Щусь.

– Дык заключённых.

– Не-ет! Тебе приказано стеречь врагов народа! – палец старлея многозначительно завибрировал перед носом и без того мокрого от пота солдата.

–

Оне расконвоированные, – предпринял последнюю попытку оправдаться конвоир.

–

Враг всегда остаётся врагом, какое бы обличье он ни принял. Доложишь о произошедшем своему начальству, а я проверю, – закончил воспитательный процесс начальник и самодовольно огляделся по сторонам.

Мне очень захотелось подойти к старшему лейтенанту и от души врезать ему между глаз. Я даже представил, как мой кулак расплющивает по щекам его крючковатый нос. Но чем чёрт не шутит, может быть, это ещё произойдёт.

Все остальные свидетели неприятной сцены, словно по команде, отвернулись в разные стороны. Триумф воспитателя не состоялся. Не дождавшись аплодисментов, Щусь раздражённо сплюнул себе под ноги и отдал команду собираться.

Подгоняемые окриками охраны, мы стали свёртывать лагерь. Пока мы собирались, подчинённые Коларова закончили обед, и от берега мы отошли одновременно.

–

Ачан, однако, – голос нашего проводника оторвал меня от размышлений о превратностях человеческой судьбы.

Проводника звали Федя Заксор. Он был из здешних нанайцев. На ниве обращения местных аборигенов в истинную веру приходское духовенство потрудилось на славу. За семьдесят с небольшим лет официального присутствия русских на амурских берегах почти всё коренное население стало Ваньками и Кешками, научилось лихо пить водку и выражаться по матушке. Вот уж воистину прогресс не остановишь.

Я вгляделся в знакомые с детства очертания берега. Сехардна тысяча восемьсот шестидесятого мало чем отличалась от Ачана девятьсот тридцать третьего. Разве что среди замызганных чумов появилось несколько рубленых домов. На крыше одного из них развивался красный флаг. Надо думать, что там располагался местный сельсовет.

– Сельсовет? – поинтересовался я у Фёдора.

– Красный чум, однако, – выпустил он из зубов обгрызенный мундштук деревянной трубки. – Сельсовет по другую руку будет.

Я с удивлением посмотрел на проводника. Красный чум – это что-то новенькое.

– Изба-читальня! – неожиданно осенило меня.

– Кто шибко умный, книжки читает, кто песни поёт, – подтвердил мою догадку Федя и, улыбнувшись, добавил: – Хозяйка шибко умный и красивый, всем интересно.

– Русская?

– Русская, красивей нанайки, однако, – словно удивившись, что кто-то может быть красивее нанайской женщины, повторил он.

Я непроизвольно улыбнулся – много ты их видел-то, русских женщин? Хотя и местных аборигенов столько, что можно по пальцам перечесть. Так что сравнивать Фёдору в принципе не с кем, выбор-то не богат.

В Ачане мы останавливаться не стали, а выплыли на открывшуюся перед нами гладь озера Болонь. Когда описываешь подобные места, то хочется найти такие слова и эпитеты, чтобы у читателя дух захватило, но на ум приходит всё простое и банальное. А может быть, так и должно быть? Зачем описывать чудо, созданное Всевышним, если оно и так чудо, и не нуждается в особом представлении?

Когда-то в далёком детстве, учась в четвёртом классе, я впервые попал на его просторы. И меня, человека ни разу не видевшего моря, навеки покорили ширь и размах озера. Длинною более тридцати и шириною около десяти километров водной глади произвели на меня неизгладимое впечатление. А когда моим глазам открылся остров Ядасен, рождённый некогда вулканом, то я почувствовал себя Колумбом, а спящий вулкан стал моей Америкой. Я стоял на склоне вулкана и швырял в воду «булыжники», которые почему-то не тонули. Потом, взрослые сказали мне, что окаменевшая вулканическая порода легче воды. Потому и не тонет. А тогда – мою душу переполнял восторг. Ведь, оказывается, совсем рядом так много небывалых чудес и неразгаданных тайн, которые мне предстоит ещё изведать. Разве мог я тогда подумать, что когда-нибудь попаду сюда в робе арестанта вместе с участниками экспедиции по поиску сокровищ Золотой империи чжур- чжэней? Но меня, теперешнего, такой поворот судьбы почему-то совершенно не смущал.

Прикрывая глаза от жарких лучей августовского солнца, я с волнением глядел на выступающие друг из-за друга мысы. В затуманенной зноем дали проступали неясные очертания Ядасена. Всё, как тогда, в первый раз.

Вы можете подумать, что обо всём этом я размышлял, расслабленно греясь на солнышке? Отнюдь нет, попутно я успевал ворочать тяжёлым баркасным веслом. Плывём двумя баркасами, распаренные солнечными лучами и нелёгким трудом. Арестанты скинули свои убогие, пропитавшиеся потом одежонки, но солёные ручейки по- прежнему стекали меж лопаток и заливали глаза.

Ободрённые нашим примером, конвоиры попытались сделать то же самое, но их попытки самым решительным образом были пресечены командирским рыком старшего лейтенанта:

– А-атставить! Э-тта какой же вы пример подаёте этим отщепенцам и прочим врагам народа нарушением уставов по форме одежды, мать вас в такое-то ядрище! На вас смотрят угнетённые пролетарии всего мира, а вы форму одежды нарушать? – выдал он замысловато.

Потянувшиеся к пуговицам руки в одно мгновение оказались вытянутыми по швам, хотя сидя на банках этого сделать практически невозможно.

Мы едва сдерживали смех, а я подумал, что пролетарии всего мира только и думают, как бы подловить нас голышом и на этой почве разочароваться в наших идеях.

– Попомни моё слово, эта сволота ещё и до генерала дослужится, – шепнул мне в затылок Рваный.

– Не, – скривил я губы. – Он ещё с нашим братом на одних нарах насидится.

– Не скажи… – сделал попытку вступить в дискуссию Рваный, но на полуслове остановился.

Щусь с подозрением вглядывался в чересчур серьёзные лица контингента. Но чрезмерно выпученные от натуги глаза смотрели куда угодно, но только не в сторону старшего лейтенанта. Мне же подумалось, что не зря для выполнения этого деликатного задания начальник зоны выбрал именно такого дуболома. По сути Щусь являлся таким же расходным материалом, как и мы, его дальнейшая судьба рисовалась мне мрачными красками.

Ещё когда мы стояли на слиянии Сия и Серебряной, я случайно услышал, как Щусь и Коларов говорили о совместном маршруте. К вечеру мы должны были дойти до Олготской бухты, там находился недавно организованный склад продовольствия и различных материалов для изыскателей и будущих строителей железной дороги. На этой базе получим всё необходимое и тронемся дальше к стойбищу Джуен, а партия Коларова через реку Харпи выйдет на реку Сельгон. Мы же с каким-то особо секретным заданием отправимся по реке Сюмнюр. Получалось, что до Джуена мы будем идти вместе, а дальше каждый пойдёт своим путём.

«Да это же Ванькина Деревня!» – чуть не воскликнул я, когда уже в сумерках мы подходили к продовольственной базе. Но вовремя прикусил язык. Мои знания о будущей топонимике здешних мест никому не нужны, а вот подозрений добавят. В моё время, или чуть раньше, эта небольшая деревушка самоназовётся Ванькиной. Интереснее для меня было то, что на первом от неё мысу в 1860 году мы высадили молодых мангренов. Что с ними стало, есть ли кто живой из их потомков? Ведь помнится, в честь меня они должны были наречь своего первенца.

На этом месте своих воспоминаний я задумался. А на самом деле – в честь меня или Михаила Манычева? А может быть, Степана Кольцо или младшего лейтенанта Громова? Да, брат, как-никак четвёртую жизнь живёшь. Да и Бог с ним! – не стал я ломать голову дальше, тем более что очень хотелось покушать, а если говорить начистоту, то от души пожрать и уложить на траве уставшее тело. В конце концов, как говаривал незабвенный Сруль Исаевич Заерман, человека судят не по имени, а по поступкам.

Баркас ткнулся в берег, и раздался «добрый и успевший всем полюбиться» голос старшего лейтенанта: «С вещами на выход и приготовиться к приёму пищи», чему все несказанно обрадовались и весело загомонили.

Утром неожиданно поднялся ветер. Мы находились между двумя первыми на нашем пути мысами. Скажу честно, что совсем недавно я помнил их названия, но из-за их труднопроизносимости совсем забыл. Но дело не в том. Мы неосмотрительно далеко отошли от берега. Озеро Болонь, кроме того что оно большое, славится своими мелкими глубинами. Два, два с половиной метра – это тот самый максимум, на что оно способно. Поэтому когда раздувается ветер, то он с лёгкостью поднимает со дна воду и подбрасывает её вверх. По озеру начинают гулять волны такой величины, что Амур-батюшка просто обзавидуется. Бывает такое, что за одну ночь или день ветер перегоняет всю воду из одного конца озера в другой.

Мой товарищ по деревенской юности Еремчук Толя рассказывал, как он сам попал в такую передрягу. «Дело было в осеннюю кетовую путину. Приехали мы вечером на озеро, выплыли в харпинские разливы. Уже к ночи поставили сети и привязались к колу, который вбили рядом с ними. Покушали и спокойно легли спать. Часам к двенадцати ночи стало дождить и потянуло ветерком. Мы укрылись брезентом и уснули. Когда проснулись, то обалдели – лодка стоит по щиколотки в воде, а сетки, полные рыбы, лежат растянутые по песку. Трое суток мы тянули лодку по илу и траве к Джуену. Продуктов-то мы брали на одну ночь и ещё вечером почти всё съели. Оставался хлеб, сахар и красная икра, которую мы выпороли из самок. Рыбу пришлось бросить, мы и так-то пустую лодку с трудом тянули. Вы ели когда-нибудь красную икру с сахаром и хлебом? А я ел и никому бы не советовал. Думали, что сдохнем, но дошли и лодку притащили».

Вот такая история. Поэтому, едва потянуло ветерком, я обратился к Щусю:

– Гражданин начальник, к берегу бы надо, шторм будет.

Лучше бы не говорил… Старлей бросил на меня высокомерный взгляд и отвернулся в сторону.

– Однако Андрюха дело говорит, – поддержал меня проводник Федя. – Подя сильно гневайся станет, тикай однако надо.

И тут мы увидели, как баркасы коларовской партии дружно развернулись к берегу и рванули вперёд. Дело в том, что шли они к берегу ближе и успевали, а мы шли гораздо мористей и наш успех стоял под вопросом.

– Что рты раззявили, мать вашу разэтак! – неожиданно взъярился Щусь. – Греби к берегу!

Мы навалились на вёсла. Но гружёный баркас – это не лодка под мотором и манёврам не обучен. В общем, мы не успели. Прихватило нас где-то на середине пути. Ветер не засвистел, а взвыл. Волны и брызги вмиг остудили наши вспотевшие спины. Мои попутчики были явно не мореходы и в нахимовских училищах не учились, они еле-еле удерживали баркас. Наш второй баркас сделал тот же самый манёвр гораздо позднее нас и поэтому безнадёжно отстал.

– Против волны держите! – не выдержал я. – Иначе смерть!

И я был прав. Когда поднимаются волны, то на такой глубине в промежутке между ними дно практически оголяется. И если тяжеленный баркас, стоящий вдоль волны, швырнёт в эту ямину, то всем обеспечено сотрясение головного мозга с последующим переселением на небеса, потому что сверху вас накроет набегающей волной. Тут не до любезностей.

– Что делать, что делать? – испуганно крестился один из конвойных.

– Сапоги снимай, придурок! – наконец-то я мог отыграться на недавних своих гонителях.

– Это ещё зачем? – тупо уставился он на меня.

– Если повезёт, до берега живым доплывёшь, – уже куражился я, потому что видел, что баркас прочно занял своё место поперёк волны.

Хотя риск оставался, но я уже понимал, что появились варианты выхода из ситуации и нам благосклонно улыбнулось фифти-фифти. Оглянувшись на второй баркас, я присвистнул. Горе-мореходы так и не смогли справиться с неповоротливой посудиной, и сейчас её швыряло не приведи Господь как.

– Что же вы делаете, черти! – закричал я что было мочи. – Поперёк волны ставьте!

Но мои слова почти потонули в рёве ветра и рокоте волн. Экипаж плавучего титаника под названием «Баркас» поглядывал на меня с уважением и, не побоюсь этого слова, даже с любовью и беспрекословно выполнял все команды новоявленного капитана.

Через час, стоивший нам напряжённых нервов и упорной борьбы, наш титаник причалил к берегу, избежав трагедии легендарного собрата. Только на берегу я вспомнил про нанайца Федю. Почему его не было ни слышно, ни видно во время нашей схватки со стихией? Огляделся. Федя сидел в сторонке и дымил своей самокруткой, отрешённо поглядывая на макушки деревьев.

«Тьфу ты, чёрт узкоглазый! – выругался я про себя, – Хоть окрестил тебя поп Фёдором, но так и остался ты подданным своего нанайского бога Поди. А как учит ваша вера? Если Подя хочет что-то, то отказывать ему в этом не надо, даже если это «что-то» твоя жизнь».

Под утро на свет нашего костра набрели оставшиеся в живых охранник без оружия и двое заключённых. О судьбе ещё одного охранника и троих зэков они ничего не знали.

«Дух-хранитель невиданных сокровищ начинает собирать кровавый урожай», – передёрнуло меня от нехороших предчувствий.

Несмотря на трагизм ситуации Щусь, и здесь остался верен себе.

– По прибытии на место дислокации за потерю вверенного родиной оружия пойдёшь под трибунал, – пригрозил он расстроенному солдату, но, увидев насупленные лица присутствующих, развивать эту тему дальше не стал.

Глава 6. ДЖУЕН УВОДИТ В ГЛУБИНУ

И вот мы остались одни. Основная экспедиция направилась дальше прокладывать маршрут для будущей железной дороги, без которой мой современник совершенно не может представить окружающую его действительность.

После того памятного урагана прошло трое суток. Два дня мы прятались от непогоды в заливе меж двух мысов. Подя ярился и метал в нас волны и крупные брызги дождя, прижимал к земле деревья, а тальник выстилал вдоль воды, как гибкую траву. Я с суеверным страхом думал, что он не хочет пускать нас к сокровищам ушедшего в небытие народа. Вы не смейтесь, атеизм атеизмом, но в потусторонние силы мы с вами до сих пор верим. Это генная память предков даёт о себе знать. Слишком долго они поклонялись идолам и стихиям, слишком долго их угнетал страх перед неведомым.

За это время я сблизился с профессором. Сделать это было не сложно. Сначала я взял его под покровительство от докучливого внимания уголовного элемента, а затем, как люди интеллигентные, мы нашли общие темы для культурного общения. Мне очень хотелось поговорить с учёным о таинственных и загадочных чжурчжэнях. С другой стороны, не мог же я ему напрямую сказать: «А не поговорить ли нам профессор о кладах и, в частности, о чжурчжэнских?». Скорее всего, меня бы не так поняли, а если бы об этом узнал грозный Щусь, то по-тихому списали в расход. Поэтому приходилось помалкивать и ждать удобного случая. И этот случай вскоре представился, нас вдвоём отправили на заготовку дров для костра.

Учёные – натуры увлечённые, их только надо завести на разговор.

– Я слышал, что на этом месте во времена татаромонгольского нашествия было какое-то могущественное государство? – с невинным видом поинтересовался я, ёжась под градом осыпающихся с деревьев капель.

От возмущения профессора едва не хватил удар.

– Молодой человек, – едва смог выговорить он, переведя дух, – Золотая империя чжурчжэней – это вам не какое-то государство, а ИМПЕРИЯ! В своё время сам Чингисхан платил ей дань и только в 1210 году, окрепнув, отказался быть её данником. Чжурчжэни завоевали весь север Китая, а Пекин был одной из столиц их империи.

– Как это одной из столиц? – не понял я.

– Потому что империя была могучей и у неё было несколько столиц. Ну, и в те времена в Азии так было принято.

– Как мало мы знаем, – обескураженно произнёс я.

– Не переживайте, Андрюшенька. Этот пласт истории в России начали разрабатывать не так давно, и широкой публике он неизвестен.

– А почему, разве это не интересно?

– Всё дело в том, что конкретные геополитические интересы России на Дальнем Востоке проявились с 1850 года.

– Это когда капитан Невельской открыл проход в устье Амура, – не удержался я, перебив профессора.

– Совершенно верно. А после подписания Айгун- ского договора история Дальнего Востока стала и нашей историей, а поэтому интерес к этому региону и его прошлому резко возрос.

Я подумал о том, что и мои современники мало что знают о Золотой империи, хотя к тому времени пройдёт уже больше века, с тех пор как Россия надёжно укрепилась на берегах Амура и Тихого океана. В школе нам этого не преподавали, а художественная и научно-популярная литература на эту тему мне не попадалась. Я знал, что в первую очередь Чингисхан завоевал Китай, а затем его потомки продолжили победоносный поход на покорение мира. Но что в это время в Китае правили чжурчжэни, слышал впервые.

–

Однако, молодой человек, вы меня совершенно заболтали, – встрепенулся Павел Николаевич. – Наш сатрап начальник даст нам хорошую взбучку.

Взбучку мы действительно получили, но с этих самых пор я стал добросовестной аудиторией опального профессора. Не знаю почему, но меня очень интересовало всё, что касалось этого загадочного народа. И поверьте, дело было не в пресловутых сокровищах, а просто когда из уст профессора звучало слово «чжурчжэнь», у меня внутри всё как-то переворачивалось и захватывало дух.

Я, конечно же, солгу, если скажу, что не знал о чжурч- жэнах совсем ничего. Я знал, что они жили на Дальнем Востоке, что у них было своё государство и что это государство пало под ударами полчищ сына Чингисхана Угэ- дэя. Об этом я узнал во время моего первого путешествия в прошлое. Но знания, которые я получал от Павла Николаевича, были иного рода. Он сыпал историческими фактами, датами, именами правителей и названиями племён. Наша экспедиция получалась для меня не только опасной, но и познавательной. У нас с профессором появилась своя тайна, и имя этой тайне было «чжурчжэни».

Меж тем, не доходя до стойбища Джуен, поисковый караван инженера Коларова отделился и пошёл в сторону русла Харпи, а мы остановились у стойбища. Я обратил внимание на то, что название «Джуен» в чём-то созвучно со словом «чжурчжэнь». Может быть, это случайность, а может быть не всё так просто.

Когда мы проходили мимо Ядасена, то я заметил, как профессор Боженко, жестикулируя и постоянно поправляя отсутствующий галстук, что-то вполголоса пытался объяснить старлею.

Тот несогласно мотал головой и косился в сторону потухшего вулкана. Я хотел знать, о чём они говорят.

–

Это же очевидно, – донёсся до меня голос профессора, – место слишком приметное.

–

Но вы ведь сами говорили, что на этом острове была чжурчжэнская крепость, – не сдавался Щусь.

–

Говорил. Но это лишний раз доказывает то, что это место не может находиться в крепости. Уже тогда люди знали, что неприступных крепостей не бывает.

Я понял, что речь идёт о предполагаемом месте захоронения сокровищ. По всей вероятности, профессор говорил о том, что в таком приметном месте прятать клад никто не станет, даже варвары со средневековым мышлением. В то же время в моей памяти смутно мелькали какие- то образы, и мне казалось, что я здесь уже бывал. Но не в далёком детстве, а гораздо раньше, давно, ещё в прошлой жизни. Знаете, так иногда бывает, когда мы, что-то сделав, в недоумении ловим себя на мысли, что всё это уже было, а мы просто повторяем всё это в очередной раз.

Я прислушался к себе, но ничего нового не услышал, хотя следовало бы. А насчёт места захоронения сокровищ я почему-то был с профессором согласен, не станут умные люди прятать сокровища империи в таком приметном месте, это ведь не остров Монте-Кристо. Мало того я был уверен, что клада здесь нет.

Джуен встретил нас визгом голопузых нанайчат и непонятной суетой местных аборигенов. При виде нашего баркаса на берег высыпало всё население стойбища.

–

Скажи нам, товарищ, где у вас сельсовет? – обратился Щусь к более-менее опрятно одетому гражданину. Наверное, подумал, что чистота – это признак интеллигентности и угодил в самую точку.

–

Я сельсовет, – ткнул себя указательным пальцем в грудь гражданин, и, протягивая руку для приветствия, добавил: – Юкуйла.

–

Старший лейтенант Щусь, – небрежно козырнул старлей и вкрадчиво серьёзным тоном продолжил: – Нам необходимо с вами поговорить по важному государственному делу.

–

Важные вести в Красный чум ходи надо, – ответил тот солидно. – Здесь шумно, говорить нельзя. Красный чум печать есть.

–

Если это воможно, мы бы хотели, чтобы вы пригласили для разговора старых охотников, – вмешался в разговор Боженко, а я подумал: «Причём тут печать?».

Щусь в разговор не вмешивался, и я понял, что встречу со стариками и вообще остановка в Джуене – это инициатива профессора.

В Джуене мы простояли трое суток. Профессор постоянно куда-то пропадал, о чём-то разговаривал со стариками и делал мимолётные пометки в своём блокноте. По вечерам он рассказывал мне о Золотой империи, но, надо отдать ему должное, о сокровищах чжурчжэней он не обмолвился ни разу.

Так я узнал, что в конце VII века на территории современного Российского Дальнего Востока возникло и двести лет просуществовало государство Бохай, но в начале X века на его земли вторглись полчища киданей под предводительством императора Амбагяня, и мощное государство перестало существовать. Эпоха «Великого переселения народов» коснулась не только Европы со Средней Азией, но и Дальнего Востока. Завоевав Бохай, кидани не смогли покорить племенные союзы чжурчжэней и образовали на границах с ними буферное государство Дунь- данго. И всё бы ничего, но не может большое государство спокойно существовать, когда у его границ проживают неотёсанные варвары. Их хочется приручить и сделать своими младшими братьями, а проще говоря, верными вассалами и добропорядочными налогоплательщиками.

Без малого двести лет длилась непонятная ситуация в отношениях между киданями и чжурчжэнями. Дикие чжурчжэни, которые проживали на территории нынешнего Приморья, вообще не признавали власти киданей и не платили им никакой дани, а «ручные» чжурчжэни, проживавшие на территории киданей, не платили ее, потому что император киданей Тянь Цзо боялся, что они обидятся и уйдут к диким, тем самым усилив их ряды. А диких чжурчжэней и без того было более двух миллионов человек. В общем, куда ни кинь везде клин.

Такие противоречия, как говаривал товарищ Ленин, не могли оставаться неразрешёнными, и они разрешились. Так уж заведено, что в критические моменты истории на политическую арену выходит решительный вождь и ставит все точки над «и». Таким вождём стал Агуда. Он сплотил разобщенные племена чжурчжэней и в 1115 году провозгласил себя императором независимого чжурчжэн- ского государства, которое назвал «Золотая империя».

Через десять лет государство киданей Ляо прекратило своё существование, а его император попадает в плен к чжурчжэням. В том же году младший брат умершего Агуды Уцимай начинает войны с Китаем, которые заканчиваются поражением и захватом Китая. Пекин становится одной из столиц Золотой империи.

Вчерашнее первобытно-общинное общество стало обладателем и повелителем обширных территорий. Его просторы охватывали Китай, Приморье, Верхний и Нижний Амур, примерно до современного города Комсомольска- на-Амуре и села Нижнетамбовское, и ещё много и много земель. Им платили дань Монголия и Корея.

Расцвет империи омрачался тем, что, как обычно в таких случаях, начались внутриполитические козни и интриги, которые раскачивают государственные устои и подрывают могущество империи. Этим не замедлил воспользоваться новый великий вождь, вышедший на мировую арену. В 1210 году великий хан всех монголов Чингисхан отказался платить дань Золотой империи. Двадцать три года шла ожесточенная война на уничтожение, и под ударами монгольских армий империя пала. Последний император Ниньясу повесился. Его преемник не правил и нескольких дней, его убили солдаты. Так в 1234 году Золотая империя пала.

–

Знаете, Андрюша, я сам ломаю голову над тем, почему Чингисхан отдал приказ и посмертное завещание своим преемникам: чжурчжэней в плен не брать ни при каких обстоятельствах, а вырезать всех до седьмого колена, – закончил свой рассказ Павел Николаевич.