Парадокс Тьюринга

От автора.

Повесть является посвящением светлой памяти талантливого украинского писателя – фантаста, Александра Тесленко, и его творчества. А так же, одному из любимейших его персонажей, биокиберу Дьондурангу.

– Безумие было бы спасением. Если бы он

хоть на минуту поверил, что сошёл с ума,

он не поступил бы так…

С.Лем. «Солярис».

Гул, рокот…

Однообразный, монотонный, словно идеально синхронизированный под точно размеренный ход метронома, шум набегающих на берег волн. Влажный и порывистый ветер, настойчиво треплющий ветровку, с непоколебимым желанием её сорвать. Он неистово прочёсывает мои волосы наполняя их солёной жёсткостью. Но всё это нисколько не беспокоит меня, а всего лишь предвосхищает. И беловатая дымка горизонта открывающаяся во всей своей обозримой необъятности, до сих пор продолжает вызывать во мне откровенное восхищение.

Не знаю, может быть, я в очередной раз ошибаюсь, предаваясь глупому чувству меланхолии. И, скорее всего, кто – то небрежно бросит сказав, что всё это не так, а совершенно иначе: проще, привычней и обыденней. А невероятный вид открывающегося бескрайнего водного пространства в нем станет откликаться совершенно по – иному, прозаичней. Вполне возможно, что и такое виденье имеет право быть, но только у других. Для меня же подобное впечатление уже весьма долго остаётся неизменным, основанным на простом ожидании. Ожидании того, чему должно произойти, но по разумности рассудительной логики, вряд ли может свершиться. Но именно наивная надежда, незримо перевоплотившаяся в непогрешимую веру, привела меня в конце концов, к этому заветному месту.

Самые яркие воспоминания уже лишь изредка посещают опустошённую временем память. Остались только несколько сцен наполненных совершенно глупыми мелочами и не столь значащими именами. То необъяснимое и мало определяемое, что последовало после нашего с Бертом прибытия на Гекату, воспринимается теперь как должное, особым, сознательным образом выстроенных заранее событий. И то, что многие, после отчётов и следствия, попытались назвать случайностью, или непреднамеренным чудом, я с упорством фанатичного приверженца попытался опровергать, ещё не ведая истинной подоплёки. Ведь став невольным свидетелем особых происшествий, я лишь спустя годы заметил, что разумные сомнения, заполнявшие моё сознание, разрушались под напором иррациональности произошедшего. А их место начала заполнять необъяснимая для самого себя убеждённость.

Вынужденное одиночество в течении весьма долгого времени стало явным свидетелем и истинным помощником мне в том. Оно не опустошало, а только лишь дисциплинировало всю внутреннюю суть. Потому, наверное, я всё ещё остаюсь здесь. И всего только несколько часов в стандартный месяц, мне выпадает возможность провести на поверхности планеты, наслаждаясь видом океана, и с наивным чаянием поиска заветного берега. Ожидание же долгожданной встречи становится мне подмогой и стимулом в том.

Когда – то, по собственной прихоти, поступив смотрителем орбитального маяка «Стеллар», я вот уже на протяжении около сорока стандартных лет с честью и профессиональной выучкой неукоснительно и чётко соблюдаю свои обязанности. Работа, отнюдь, не тяготит меня, заставляя проделывать каждые местные сутки одни и те же проверки и плановые включения оборудования. Ведь это даёт мне возможность оставаться там, где я могу себя чувствовать более необходимым, а это значит, на сколько можно максимально, счастливым. И, наверное, именно от этого понимания, часто предаваясь размышлениям о истинном своём предназначении, я всё ещё не теряю надежды.

Как по мне, Тиамат, оказалась умеренной, но не совсем спокойной и благоприятной планетой. В её годовом цикле выпадает всего несколько, относительно, погожих дней. Однако же, весьма мрачных и неприветливых, словно затянутое в утренней мгле солнце в бархатный сезон. Но от этого красота планеты лишь преображается, открывая взгляду прекрасный и совершенно нетронутый простор. Укрытая густотой постоянных туманов из – за своих множественных вод, покрывающих практически всю поверхность, Тиамат тревожно дремлет под продолжительными ливнями и плотным облачным покрывалом. И всего только несколько раз в году, на каких – то тридцать шесть стандартных часов, отстраняется от дождевого безумия. Её лик немного проясняется, являя на свет действительность здешнего мира, живописного и прекрасного в своей простоте. Видимо это стало одной из тех причин, которые затащили меня сюда. Какой резон видела в этой странной и малоприятной планете администрация ВС, мне не совсем ясно. Отдалённая от многих централей и обладая мало сырьевой базой, Тиамат буквально отталкивала от себя атмосферной капризностью. Разве что затерянная планетка могла с гордостью кичиться своей кислородной основой. Стараться же вникать в глобальные чаянья членов Высшего Совета по поводу а – ля Венеры Сверхдальнего Экстерра, я не особо хотел, довольствуясь той ясной мыслью, что мой поиск, наконец, завершён.

Когда впервые, после ситуации на Гекате, мне попались голографические зарисовки, доставленные экспертами экспедиционной комиссии с «Золотой осени», то я не сразу смог углядеть некий нюанс. А то единственное портретное фото, с незатейливой и многозначительной фразой: «Ждём!», которое непонятно каким образом оказалось среди дополнительных документов, и не имевшее никакого отношения к прибывшим, уже навсегда озадачило и зачаровало меня.

Насыщенно бирюзовая синь уводящая взгляд к бесконечно далёкому и расплывчатому горизонту. И сотни поблёскивающих спин морского народа, мерно направляющегося огромным стадом к ведомой только им цели. А на переднем плане двое хорошо знакомых лица с открытыми и скромными улыбками. Меня ещё долго преследовала этот завораживающий пейзаж. И уже находясь здесь, я всё пытался угадать ракурс сделанного снимка, прекрасно зная, почему и зачем мне это столь необходимо. Ведь то, что запечатлели в своей памяти разведывательные сателлойды было однообразной мишурой. Все фото – кроме одного, с совершенно банальной картиной высокого берега и блестящей глади океана. Но именно в нём я увидел то, что стало для меня знаком, посланием из прошлого, превращаясь из блёклой надежды в принципиальную уверенность.

Данные Архивных документаций Космофлота на «Стелларе» попросту недоступны, и я стал ракурсно подбирать пейзажность запечатлившуюся в памяти, по возможности, делая визиты – высадки на поверхность, прекрасно помня, что видел на том самом снимке. И нестерпимо стремился именно сюда, в поиске заветного берега. Я настойчиво и безнадежно искал, ожидая долгожданной встречи и пытаясь разгадать послание.

Настал ли уже этот час?

Надеюсь на это…

1

То, что мне пришлось буквально выволакивать его из Института Экспериментальной Бионики (ИЭБ), чтобы добиться необходимого результата, а именно, вовремя собраться и успеть на транзитный транспорт, совершенно не было виной Берта. Он же, как водится, занимался совершенно привычными делами нашего сектора, по проверке мнемонической памяти. Времени оставалось совсем в обрез, впрочем, как и всегда во внештатных ситуациях. Причина подобного просчёта была до наивности незатейлива и лишена какой – либо сложности. В ней явственно не проглядывалась обычная небрежность начальственных мужей нашего отдела Ксеноэкологиии при УКП, по отношению к актуальной значимости, внезапно возникшего дела. И даже, не явный недосмотр рядовых диспетчеров, ускоренно составлявших разводку маршрутов космотранспорта в ближнем Феротерре Земли. Став результатом скопления малотоннажных «линеек» и непредвиденного выхода из Дальнего Экстерра модульного гиперсветовика, это нисколько не помешало экстренному подъёму кабины орбитального лифта к кольцу «Ленты». И только лишь простая и строгая необходимость в исполнении предписаний и правил в неотложных случаях заставляла нас самих торопиться с максимальной поспешностью.

Так вышло, что нашим перевозчиком оказался транспорт с громким названием «Степной волк» уже висевший на орбитальном радианте, готов был в ближайший час выходить напрямую стартового коридора к гиперпозитационному трассеру. Капитан данной посудины, лишь единожды связавшись со мной, совершенно флегматично заметил, о дефиците времени и отсутствии заинтересованности в преднамеренном ожидании «двух довесков». Вот именно так!

Я старался не обижаться на Берта, и только нещадно подгонял его, прекрасно понимая его нерасторопную поспешность. Ведь это была одна из главной составной его натуры. Стоило признать, что ребята на лабораторных стендах постарались весьма не плохо. Однако же, они совершенно упустили из вида физические качества, уж как – то позабыв вписать их в алгоритмику генной структуры. На выходе, Комбинат Биомоделирования, выдал достойный результат, но только оказавшийся полезным для интеллектуальных изысканий. Берт был настоящим биохомом, а не машиной, как многие андройды, имея совершенно особую специфику, совсем не свойственную иным биокиберам подобной серии с новой программной спецификой. Но относиться к нему, как к полноценному человеку мне мешала естественная снисходительность. Истинная суть дела здесь не в архаичном ханжестве, где превосходство человека возносится в главенствующий приоритет и ранг Создателя над собственным творением. Всё обстояло куда как более рационально, объясняясь уже давно укоренившемся техническим допущением наших предков. Ведь отвергать необходимость космических перелётов или жизненную важность Интеллектуальных систем, не так уж логично. С биокиберами такая же история: они стали частью жизни людей и уже вполне вольготно там себя чувствовали. И именно тут стоило особо выделить БР – 3, коротко Берт, как его прозвали ребята, из множества себе подобных произведений как Комбината, так и творческого гения нашей лаборатории.

Огромнейший полукилометровый транспорт, максимально загруженный всем, что так жизненно необходимо дальним поселениям, уже проводил прогрев двигателей и выводил мощности своего реактора на первичный уровень. Это хорошо было заметно по багровеющим от температуры заслонкам, прикрывающим громадные дюзы китообразного балкер – спитса. Несколько разгонных туеров состыкованных с корпусом «Степного волка» сверкали короткими вспышками топливных выхлопов, словно перемигиванием сигнальных огней. Пилоту нашего челнока стоило особых трудов и мастерства, чтоб не только договориться со злосчастным капитаном о свободном причаливании, но и догнав убегающее судно пристыковаться к аварийному шлюзу.

Тёплого приёма я уже и не ожидал. Более того, весь путь к нашей временной дислокации по узким и бесконечным переходным коридорам балкера сопровождался лишь световыми указателями, гаснущими сразу же за нашими спинами. По окончательному прибытию на забронированное для переброски место открывалась поразительная и удручающая картина. Оказывалось, что практически весь экипаж, всего шесть человек, теснился в нескольких десятков квадратных метров жилищно – бытового яруса. Остальное отводилось под груз, да ещё при том и сверхнормативно. Благо, медотсек в котором, по странности и планировке находилось несколько гибернационных капсул, – а если быть более точным, то всего три – не был ни кем занят. Штатный фельдшер отсутствовал, зато его должность совмещал с особой неохотой суперкарго, специализировавшийся на распределении негабаритных масс. Впрочем, само наше прибытие не должно было причинить особого стеснения экипажу. Всего на пятидесяти стандартных дней нас помещали в анабиоз для особой необходимости и внутрикорабельной регламентированности. И протащив через несколько портов трассеров гиперпозитации, меня и Берта, с лёгкостью и одухотворённостью выполненного долга, необходимо было сбросить посадочным модулем у самой орбиты Гекаты.

Так всё и вышло, не давая никому из нас двоих времени для осмысления и лукавости сомнений в истинности и необходимости вояжа к далёкой планете. Материалов задания, которое нам было вручено, оказалось совсем немного, умещаясь в коротком тексте предписания всего на одном листе. Его, по прибытию, я должен был передать начальнику исследовательской станции, как свидетельство наших особых полномочий. Так же прилагалась пояснительная записка, относящаяся лично ко мне, но имевшая непосредственное отношение к Берту. И это я воспринимал совершенно нормально и без особых эксцессов. Ведь мне хорошо была известна его целевая установка экспериментально забазированная в геном биохома ещё в Институте. А предполагаемые практическая специфика применения биокибера оставалась открытой и весьма относительной.

Вся та информация, которая взращивалась в физиопластической структуре Берта пока только лишь апробировалась и подлежала сомнениям и строгим проверкам. То, что ребята мудрили на испытательном стенде с введением нестандартных справочных массивов, по началу лишь вызывало между нами, то смех иронии, то злобные шуточки. Но мы продолжали действовать, подчиняясь простой обыденности и рутине работы, а все бесшабашные идеи и полная свобода в возможности их воплощать, становились плановой необходимостью.

Принимая всё это во внимание, я прекрасно понимал не столь уж и скрываемую, суть своей внезапной командировки с Бертом, на Гекату. Случай произошедший там не вызывал особых подозрений, да и был не из разряда криминальных. Мои опасения относились только к ярой и скоротечной настойчивости самого начальства ИЭБ и прикрепившемуся каким – то непонятным боком к этому делу ОИР Космофлота. Чем могла заинтересовать, и уж тем более обеспокоить, отдел Исследования и разведки, внезапная смерть штатного афалин – работника по кличке Монах на мало значимой лабораторной Станции, я понять не мог. Далёкая планета, с широкими, можно сказать бескрайними водными просторами. Вода на Гекате занимала более 90% всей поверхности, и потому именно эта планета стала так привлекать наших функционеров. Перспективы разработок подводных поселений подогревали чьи – то интересы в Высшем Совете, так что в глубины океана Гекаты опустили, пока только изначально, одну научно – исследовательскую добывающую станцию, снарядив её первоначально около десятка учёными и ихтиологами. При этом отдав им в подчинение несколько малочисленных отрядов батинавтов. Подобные исследования вполне возможно было благополучно проводить и на Земле. Зачем же стоило загонять несчастных трудяг научного фронта в такие дали на просторы чужих вод?

Из материалов, которые я перечитывал несколько раз ещё в посадочном челноке на подлёте к видавшему виды «Волку», становилось всё предельно ясно и выразительно очевидно. Внезапная трагедия свершилась в весьма узком и замкнутого мирке глубоководной станции, находящейся в океане и обозначенной на водной поверхности малым понтонным бакеном с кабинкой суточного дежурного. Весь экипаж состоял из коллектива количеством в пять человек солярно – земного типажа и группы дельфинов – афалин из трёх особей. Вся произошедшая драма закончилась и не начавшись, ограничившись суицидальным выбросом на песчаный берег одного из дельфинов. Монаха нашли только на вторые местные сутки, в двенадцати метрах от полосы прибоя, уже мёртвого и совершенно иссохшего. Мне же необходимо было выяснить некую эмоциональную составляющую психологической атмосферы Станции и её обитателей. Такая причина отправки ксеноэколога на затерянную в пространстве Сверхдальнего Экстерра планетку ещё можно посчитать оправданной. Но вот относительно Берта в приписном листе Дела стояла совершенно расплывчатая резолюция: «Статус эксклюзивного наблюдателя с разрешением допускать аналитические выводы на основе интегрированных экспереминтальных знаний. Предоставить действовать самостоятельно.».

Привлекать к сложным коммуникативным ситуациям представителей искусственного мышления уже было довольно распространённой привычкой среди многих служб человеческого общества. Биохомы очень быстро становились прекрасными помощниками практически во всех сферах нашей жизни, и космос небыл тому исключением. Справиться с подобным заданием легко мог бы и иной биокибер, прошедший в нашем Институте информационную инициацию. Для чего понадобилось прерывать наши с ребятами эксперименты, стоило только строить совершенно пустые и лишние предположения.

Конечно же, становилось ясным, что служба Безопасности посчитала своим долгом полностью откреститься от предложения посетить Гекату. Даже от совершенно прозрачного совета ознакомиться с фактами происшествия официалы Службы с улыбкой уклонились. Им ли разгребать чувственные и эмоциональные перипетии, которые скорее всего бытуют на Станции, и приводят псевдоразумные существа к «спонтанным несчастным последствиям». И возражать подобной формулировке не имело никакого смысла, лишь смиренно подчиняясь администрации Всемирного Совета, требовавшего ясности, точности, исполнительности, а главное – последовательности в исследовательских изысканиях чужих миров. Вот тут и годились мы, ксеноэкологи с уклоном в психокореллящию.

Вообще – то, вся наша служба построена на не весьма простой задаче составления алгоритмов для двух и более самостоятельных величин, проходящих взаимодействие в различных условиях иных планет. Но востребованность в профессии, которой принадлежу и я, остаётся не столь уж высокой. Многие из нас пополняют своим присутствием провинциальные терминалы и порты планет Солнечной системы. Изредка, кого можно встретить в небольших вахтовых коллективах форпостных баз, где – то на задворках обитаемого Пространства, или в секторе Крайних звёзд. И, конечно же, мало кому выпадает счастье работать в Даль – разведке, украшая своим присутствием коридоры и бытовые ярусы флагман – рейдеров Космофлота, где – то в безумных далях нашей Галактике, на подступах к неведомым планетам. Мне же повезло чуть меньше, чему стоило откровенно порадоваться. Удостоившись попасть прямиком в ИЭБ, к ребятам, занимающимся нейронно – синапсным программированием, я смиренно предпочёл неторопливую и изначально казавшуюся, совершенно скучной, работу. Затянувшаяся по времени рутина поглотила меня настолько, что теперь я с каким – то неясным для самого себя содроганием воспринимал резкие изменения своего порядка жизни, вроде вылета в Дальний Экстерр, к поясу Койпера. Все эти надоедливые передряги с подробными инструктажами от спецов, налагаемые на тебя излишние обязанности в технике безопасного поведения в открытом пространстве очередного планетарного экзообъекта, просто утомляли. А утомляющие изучения пособия пользования скафандром, вообще выбивало меня из стабильной колеи бодрого настроения, вгоняя в трепет и панику. Нет, уж лучше быть там, где ты себя особо комфортно и приятно ощущаешь, оставаясь, пускай и незначительно, необходимым, чем ради интереса, пытаться разглядывать через прозрачное забрало сдавливающего гермошлема солнца и звёзды далёких миров.

Берт был совершенно другим, радикально отличаясь от меня. Он скорее всего напоминал ребёнка, открытого и задумчивого, постоянно флегматично настроенный ко всему вокруг. Но при этом восприятие его оставалось на удивление непосредственным. Скажем, весь смысл и процесс пребывания в гибернационном сне, по моим объяснениям, он переложил для себя в миф о обретении Небесного Иерусалима. Пускай так, но только бы не иметь лишних проблем с подключением анабиозной камеры и уговариванием любопытствующего биокибера по поводу долгого искусственного сна. Стоило, конечно, взять на заметку подобную недоработку с конкретизацией простой человеческой функции. А глупейший теологический финт наших умников припомнить после возвращения. Но на тот момент я желал поскорей опуститься в благодатные объятья Морфея, стараясь не мелькать перед угрюмоватым фельдшером – карго, чтоб оставить о себе хоть немного приятного впечатления.

2

На Гекату мы прибыли, как раз вовремя, соблюдя все положенные сроки переброски. И на нашу удачу, в районе высадки уже наступил местный полдень. Во мне начинал разгораться слабый огонёк надежды, что вполне возможно, мы сможем узнать на вкус изобилие настоящего гекатского гостеприимства.

Посадочный модуль, который любезно выделил нам для отправки восвояси капитан «Степного волка», нырнул сквозь прозрачную завесу атмосферы и завис над крохотной платформой причала бакена. По габаритным и тоннажным особенностям он никак не смог бы опуститься на совсем незначительную поверхность плавучей конструкции, способной удержать на себе разве что небольшой флаинг. А потому, нам с Бертом пришлось выпрыгивать из шлюзовой двери, постоянно меняющей высоту относительно понтонов. Когда модуль наконец – то приобрёл долгожданную стабильность, мы скинули вещи и прыгнули с метров, эдак, шести, на безумно качающуюся поверхность хлипкого морского сооружения. Моросящая взвесь, поднятая вертикальными потоками вспомогательных двигателей, обильно покрывала нас влажной пеленой, не давая спокойно осмотреться вокруг. И всему этому безумию вторил оглушающий бас, который выкрикивал пошлые ругательства на несчасные головы всех прибывших.

Модуль немного накренило на правый борт, снося в сторону. Затем затянулись в корпус зазря выпущенные посадочные ступоходы и уже включив подъёмную тягу, чуть на отдалении от платформы, модуль ушёл к балкеру.

– Чего вы там расселись?! Бегом наверх!.. – прохрипел уже знакомый голос.

Но поднятая действиями двигателей волна вновь закачала под нами понтоны платформы. Нам с Бертом опять пришлось распластаться на мокрой и холодной поверхности.

– Почему этот человек такой возбуждённый?

Вот именно сейчас настало тот самый момент, чтоб задавать идиотские вопросы и забивать ими мне голову! Спасибо, Берт, ты великолепный напарник.

– Скорее всего потому, что его не весьма вовремя разбудили, – с сарказмом пробурчал я, поднявшись и стараясь удерживать равновесие.

Оглядывая платформу необходимо было найти наши вещевые кейсы: не вышвырнуло ли их в воду? Но всё было нормально – биокибер уже держал два металлизированных прямоугольника в руках надёжно стоя на ногах. Прямо над полупрозрачной кабинкой – кокпитом сторожевой башни нагло висела вывеска с весьма крикливым лозунгом на солинге: «Земля». Надпись, сделанная ярко малиновым цветом, скорее означала не саму планету, а несла определённую смысловую нагрузку в номинальном обозначении плавучего бакена, как суши. Местное солнце припекало и по насыщенности беловато – жёлтого света чувства шептали о том, что скорее всего мы прибыли обратно на родную планету, где – то в тропики.

– Ну что, пошли. Видишь, куда нас занесло… – я кивнул на вывеску.

Берт с улыбкой прищурив один глаз смотрел по указанному направлению.

– Это больше соответствует повсеместному обычаю людей давать привычные и противоречащие здравому смыслу названия всему, что они считают для себя утилитарным, – вынес он свой вердикт.

– Берт, прекращай умничать. И не позволяй себе подобного при хозяевах здешнего обиталища.

– Постараюсь, раз ты так просишь.

Мы зашагали по направлению к рабочему помещению бакена. Обряженный в майку истлевающего оранжевого цвета, рассерженный бородатый человек угрюмо сверлило нас настороженным взглядом через смотровое стекло башенки. Кротко приподняв свои глаза вверх, я приветственно и коротко кивнул ему. Странно, но ответной реакции не последовало.

– Твоя покладистость, конечно же, радует. Но только не стоит делать мне одолжения. Запомни главное: мы здесь для того, чтоб получить чёткие результаты, а не одобрение, – мы уже стояли около вертикального трапа. – С ситуацией ознакомишься по ходу дела. Прости, – я забрал у него свой кейс упорно не отрывая взгляда от глаз биохома, – но таково было распоряжение вышестоящего начальства.

Неприятный холодок заструился у меня внутри после этого. Поднимаясь по неудобным ступеням и стуча коробом о метал поручней, я всё ещё видел перед собой лицо Берта, такое открытое своей наивностью и прямодушной наивностью. Хотелось бы, чтобы всё прошло спокойно и как можно лучше, без всяких проявлений непосредственности ещё «незрелого» биокибера. А наш отлёт стал бы прекрасным событием для аборигенов здешней «Земли», в положительном понимании этого. Ведь возиться мне с Бертом на Гекате предстояло целых полторы недели. Если же быть более точным, то десять стандартных дней.

– Не беспокойся, Макс, я всё прекрасно понимаю. Только есть один незначительный нюанс, или особая просьба. У меня там, – он указал на кейс в моей руке, – находятся некоторые материалы для загрузки. Ребята очень старались, но не успевали к окончанию по срокам. Предупредили, что это необходимо для полного завершения по программе «Мнемозина».

– И это как –то влияет на наш визит сюда?.. – вырвался вопрос у меня. Не доставало ещё того, чтоб просить помощи у обитателей подводного островка в налаживании информационно – загрузочного оборудования для биохома. А ведь он был не простым кордом, и на «раз – два» его просто не подключишь.

Прочитав бирку на крышке, я сразу же обменялся с Бертом перепутанными кейсами.