Хроники Нордланда: Тень дракона

На ступенях собора их встретила настоящая метель из цветочных лепестков, и дождь из хмеля. Толпа бурлила, шумела, поздравляла, кругом были счастливые, улыбающиеся лица. Город едва ли не впервые видел графа Валенского так широко, беспечно и радостно улыбающимся, мигом помолодевшим до своего истинного, совсем еще юного, возраста. Обычая бросать букет невесты подружкам еще не было, невеста бросала свой букет к ногам коня Генриха Великого. Было множество всяческих мелких примет на этот случай: упадет ли букет к ногам коня, и к какой, или в воду, а если в воду, то куда именно? Алиса ухитрилась бросить букет так удачно, что все знатоки примет были единодушны: главой этой семьи будет именно она! Гэбриэл подхватил Алису на руки, то и дело легко касаясь губ губами, глаза обоих, не отрываясь, сияя, смотрели только друг на друга. Каким было блаженством: не скрывать больше своих чувств и своих поцелуев! Алиса мечтала давным-давно, что будет целовать Гэбриэла при всех! У нее был самый красивый, самый лучший, самый-самый муж, и пусть все вокруг смотрят, завидуют, пусть умирают от зависти – она будет целовать его, и плевать на условности!

– Ты только мой теперь, Гэбриэл Персиваль! – Твердила она между поцелуями. – Теперь никто не посмеет даже подумать, чтобы отнять тебя у меня! Теперь и ты не посмеешь думать о других, ты слышал?! Не посмеешь!

– Да я и так не смею, Солнышко! – Смеялся Гэбриэл, усаживая ее на Имбер. – Ты разве не знаешь? – Он замер, глядя на нее снизу вверх. – Я твой с того самого дня, как мыл тебе ножки в ручье. – Поцеловал туфельку, скрывающую эту самую ножку. – Навсегда твой, мой ангел.

– Ты знал про Ивеллон? – Спросил Анвалонец у своего друга, когда они подошли к своим лошадям. Тот пожал плечами:

– Что сын давно нацелился на эти земли, я знал. Но королева удивила и меня. Даже не представляю, когда они успели сговориться об этом! Он часто расспрашивал об юридических аспектах, о том, правда ли, что любой, кто отобьет часть тамошних земель у нечисти и закрепится там, получит титул… особенно интересовался тем, распространяется ли это на полукровок.

– Вон что у него на уме… – Протянул герцог Анвалонский. – Ну, будем надеяться, что он только полукровок туда отправлять будет, сам не сунется. Закрепиться в Ивеллоне невозможно, ты же знаешь. Кто только не пробовал! Тамошняя прорва все перемолола и даже жмых не выплюнула.

– Да. – Принц Элодисский с тревогой глянул на своего счастливого сына. – Я очень надеюсь, что он сам туда не отправится… Очень надеюсь.

Анастасия, едва спешившись во дворе клойстергемского королевского замка, услышала от слуги о болезни дяди, и, не сняв перчаток для верховой езды, как была, бросилась бегом в его покои, только полы ее черных одежд развевались за нею.

– Дядя! – Выдохнула, склоняясь к нему. Герцогу было лучше, он теперь полулежал в постели, обложенный подушками, даже читал, хотя слабость его еще была так велика, что, прочитав одну-две страницы, он откладывал книгу и, прикрыв глаза, отдыхал и набирался сил для нового подвига. Анастасия появилась как раз во время такой передышки. Схватила его руку, прижала к губам, потом к щеке:

– дядя, родной, как вы меня напугали! Как вы? Вам лучше?!

– Лучше, ребенок, лучше. – Ответил герцог Далвеганский, искренне радуясь возвращению племянницы. Как он был глуп, что позволил брату держать девушку Бог весть, где столько времени, когда они могли бы быть всем друг для друга уже давно!

– Теперь, когда ты вернулась, и вовсе хорошо. Садись, ребенок, рассказывай.

– Погодите! – Анастасия встала, прошлась по покоям герцога. – Что вы едите? Что пьете? – Понюхала кувшин с козьим молоком. – Свежее? Где этот… – она брезгливо скривилась, – медикус?

– Это обождет, ребенок. Я давно тебя жду, жду с нетерпением. Есть очень важное дело, которое я не могу доверить никому, даже брату. Сам я, увы, сейчас не в силах, а время не терпит. Садись.

Результаты тинга, хоть и ожидаемые, герцога не порадовали. Но мир между Анвалонцами и Элодисцами его не обескуражил.

– То, что молодые сдружились, не так и страшно, Анастейша. – Пренебрежительно заметил он. – Поссорить таких горячих парней – пара пустяков. Есть у меня одна идейка… Все завязано на этой их девчонке, Габриэлле. Она глупа, и, как мне успел написать Орри, распутна. Спуталась с каким-то сквайром. Уверен, Анвалонцам не понравится, что Хлоринги пытаются им подсунуть червивое яблочко. Пусть и королевских кровей. Это нужно как следует обдумать, и найти исполнителя понадежнее. Как жаль Орри, как жаль!.. Ты не знала его, а это был удивительный парень, таких на свет единицы рождаются. Так что ты думаешь о братьях? Рассказывай.

– Они… – Анастасия задумалась, подбирая слова. – Нравятся. Оба. Каждый по-своему. И я не только как женщина сейчас говорю, дядя. Они нравятся всем.

– Как бы ты в общем их охарактеризовала? Главное в них?

– Им нельзя не верить. – Подумав еще, осторожно произнесла Анастасия. – Когда князь Валенский грозит: «Убью», ему верят все и сразу. Он такой… чувствуется, что он не колеблется, если ему что-то нужно, не боится ничего. И никого. Я говорила, что он убил маршала?

– Я об этом уже несколько дней, как знаю. – Герцог вновь прикрыл глаза. – Отчаянный, подлец. Обвинил в содомии и убил… Весь Остров до сих пор в шоке, а особенно папаша твой.

Анастасия только глазами сверкнула, но сдержалась. Ей так хотелось, чтобы Хлоринг убил и ее отца!

– Ну-ну. – Укоризненно покачал головой герцог Далвеганский. – Он какой бы ни был, но мой брат, а тебе отец. Родню не выбирают, ребенок, а живут с такой, какая есть. Родной человек, родная кровь, он все равно – родной. Другого не будет. Не станет этого – не будет никого. Поэтому помни, ребенок, запомни на всю жизнь: дома можешь хоть кол ему на голове тесать, ругайся, как хочешь, хоть дерись. Но перед всем остальным миром ты должна стоять за свою кровь горой. Только так. Пока он есть у тебя, есть и семья, и дом. Есть ниточка, которая связывает тебя с твоей семьей, со всеми, кто был и будет. Ты – как зеленый лист на дереве, а не станет семьи – будешь лист опавший, игрушка ветров и случая. Поняла?

– да, дядя. – Кротко, не поднимая глаз, ответила Анастасия, и герцог усмехнулся:

– Упрямая. Люблю это в тебе. Но ты поймешь, что я прав, и лучше бы ты это сразу поняла, а не тогда, когда уже ничего исправить нельзя будет. Жаль, что я не забрал тебя к себе уже давно! Прости меня за это, ребенок.

У Анастасии сердце сжалось. Она услышала в этой просьбе первый звоночек: дядя сам уже думает о своей смерти. И это было страшно. Она только-только привязалась к нему, научилась его любить. Он был ей так нужен! За такое короткое время он сделал ее новым человеком, дал ей столько, что все, что было в прошлой жизни, казалось мелочным мороком. Кроме любви к Вэлу.

– А мне – нет. – Ответила она. – Да, я лишена была общения с тобой, и это ужасно. Но у меня был Вэл, дядя, и это было… прекрасно. Не смотря ни на что.

– Да… – Вздохнул герцог. А может, она и права. Не будь этой любви и смерти этого несчастного Эльдебринка, и девчонка так и прожила бы тенью на периферии его жизни, забитая, тихая. Выдали бы ее замуж лет в четырнадцать и забыли бы. А этот шок девчонку изменил, пробудил мужество и незаурядный ум. Мальчишка-то, – подумалось ему еще, – был, похоже, не самый умный и не самый выдающийся сам по себе, а каких делов понаделал!

При этом ему даже и невдомек было пока, каких именно.

Герцог Анвалонский долго колебался, рассказать ли Гарольду о том, что произошло с его младшим сыном, и о том, какую он задумал месть, или нет. И в конце концов решил, что не расскажет. Гарольд был ему другом, в этом Анвалонец не сомневался. Лучшим другом, какой может быть у мужчины. Он не предаст, не оставит в беде, не осудит и не станет злословить за его спиной, всегда придет на помощь. Но Гарольд – неисправимый пацифист, он против любой войны, твердит о своем «худом мире», о том, что нужно искать любые пути для мирного решения, идти на любые переговоры, на любые компромиссы, искать мирное решение. Так же, как и старина Лайнел, царствие ему небесное. Слов нет, именно благодаря этим двум миротворцам, остров не знал обычных для Европы кровопролитных стычек между дворянами почти полвека. Но разве ж это пошло на пользу?.. Рыцарь – он же, как добрый конь, от долгого стояния в конюшне дуреет, ему необходимо выпустить пар. И похоже, этого пара скопилось столько, что того и гляди, рванет. Нет, – пришел к выводу герцог, – лучше мы начнем, а там поставим Элодисцев перед фактом. Похоже, что мальчишки-то как раз будут не против. Боевые парни, хоть и полукровки. Ну, не любил герцог эльфов! Когда Гарольд на своей эльфийке женился, он сразу сказал: ничего хорошего из этого не выйдет, ты, друг мой, не в Аркадии, ты в Нордланде. Любовь – это прекрасно, но народ твой эльфов не любит, и твой брак сочтет предательством. Пока ты в небесах паришь и любовью упиваешься, тебе твои же подданные подложат такую здоровенную, такую вонючую свинью, что ахнешь. И что?.. А так и вышло. Жаль герцогиню. Да, эльфа, и, как говорили, ведьма. Но красивая была – глаз не оторвать. Вся такая светлая, сияющая, звонкая, словно песня. И девочка, – думалось ему, когда он смотрел на маленькую внучку Гарольда, – вся в нее. Только волосы черные, как у деда и отца, да глаза серые, а Лара вся была ореховая, золотистая. Пока молодожены целовались и наслаждались своей эйфорией на площади, Анвалонец присел, подозвал ее:

– А иди-ка к деду, маленькая эльфочка.

Девочка подошла, заложила ручки за спину, рассматривая его.

– А у меня есть деда. – Сообщила. – И кстати: как ваши дела?

– Хорошие у меня дела. – Засмеялся герцог Анвалонский. – Я друг твоего деда, красавица.

– Я знаю, Бешеный Зубр. А что такое «Бешеный Зубр»?

Анвалонец крякнул, принц Элодисский слегка покраснел, смущенно улыбаясь.

– Это такое прозвище, маленькая принцесса. Его светлость порой бывает несдержанным, потому его так и прозвали.

– А что такое «несдержанным»?

– Ну, Аскольд, держись. – Похлопал по плечу друга принц Элодисский. – После «что такое» будут «а почему», а следом – «зачем», и последние – самые ужасные.

– Разрешите? – Бледная, погасшая герцогиня Анвалонская вдруг обнаружила какие-то искры интереса, подойдя к Вэнни. – Кто эта прелестная девочка?

Вэнни, услышав, что она прелестная, напыжилась и принялась водить носком туфли перед всеми, чтобы показать, что у нее не только платье красивое, но и туфли новые.

– Это моя внучка. – Ответил принц Гарольд. – Наша маленькая эльфийская принцесса, дочка Гэбриэла. Внебрачная. Она Ол Таэр, и потому эльфы признали ее своей принцессой. Для них наши понятия о внебрачных или законных детях ничего не значат.

– И как зовут вашу принцессу? – Подобрев лицом, спросила герцогиня.

– Меня зовут Айвэн Ол Таэр. – Сообщила Вэнни. – Моя бабушка – Лесная Королева, а еще одна моя бабушка умерла. Ее звали Лара. Я на нее похожа. А вы кто? А мне вот столько лет. – Она показала герцогине четыре пальчика. – Я несла кольца папочки и Алисы в церкви, и все-все сделала правильно! А Алиса теперь мне мамочка, хотя моя мамочка тоже умерла. Но я должна называть мамочкой Алису. Алиса хорошая, я не против. А у вас есть дети? Ну-у, к примеру, маленькая девочка, я бы с нею играла… Или мальчик?

– Мои дети уже большие. – Сказала герцогиня, куда спокойнее, чем ожидал испугавшийся за нее муж. – У них у самих скоро будут маленькие дети. И тогда тебе будет, с кем поиграть.

– Так вы бабушка! – Поняла Вэнни. – У меня еще не было бабушки! Кроме Лесной Королевы, но она не настоящая бабушка, она молодая слишком! И одевается красиво.

Герцогиня покраснела. Обижаться на детскую непосредственность было нелепо, но и игнорировать ее – невозможно. Эффемия вдруг осознала, что не нарядилась на свадьбу, поехала в церковь в старом траурном платье. И выглядит ужасно – а ведь из-за этого могут переживать ее сыновья и муж, стесняясь ее. Она уже ощутила на себе влияние лавви, пронизавшее всю округу, но особенно сильное – в Хефлинуэлле. Горе не ушло, но как-то поблекло, женщина смогла уже видеть окружающих сквозь его пелену. Вспомнила, что у нее есть дочь, сыновья, муж. Которые тоже скорбят о Вэле. Каждый по-своему. Даже погодки, не смотря на их жизнерадостность, тоже скорбят. Уж она-то, их мать, это хорошо понимала!

Взрыв жизнерадостного смеха показал, что молодежь закончила ритуал бросания букета. Генрих Великий украсился свадебными венками и цветочными гирляндами, в бассейн у его подножия щедрым дождем просыпалась мелочь, которую гранствиллской ребятне предстояло собирать не один день. Пора было трогаться обратно, в Хефлинуэлл. Эффемия, ласково коснувшись руки мужа, который несказанно обрадовался ее новому состоянию и принялся горячо молиться про себя, чтобы оно не исчезло, приостановила коня, дождавшись брата, и поехала с ним рядом.

– Я хотела посоветоваться с тобой, – призналась ему, – прежде, чем рассказать все Аскольду. Мой сынок… – Губы ее задрожали, она несколько секунд боролась с собой и победила, – прислал мне письмо перед тем… перед тем, что случилось. Он писал о своей девушке. Он влюбился в Анастасию Кенка. И… и у них должен родиться ребенок.

– Уверена?! – нахмурился кардинал.

– Вэл был уверен. Он писал, что вина целиком на нем, что Анастасия – честная и чистая девушка, просто безумно любит его и не может ему ни в чем отказать. Он был благородным мальчиком, ты знаешь…

– Знаю, Эффи, родная. – Мягко сказал кардинал, касаясь ее руки.

– Но дело не в этом. Если все правда, она носит ребенка нашего Вэла, нашего… нашего внука. Или внучку. Я в эти дни… просто ничего не чувствовала, не помнила ни о чем, была, как в бреду. Как в кошмарном сне. Но эта малышка, внучка Гарольда, напомнила мне, что скоро на свет появится частичка моего мальчика, моего дорого, родного моего мальчика… Что мне делать, брат? Как сказать это Аскольду? Как быть?! Это дитя должно быть с нами! Оно должно быть со мной!!!

– Что ж. – Кардинал сразу понял, какая проблема встанет скоро перед ними. – Я подумаю, как лучше подать это Аскольду. Далвеганцы и сами могут в самом ближайшем времени обратиться к нам. Как только узнают о беременности их дочери и племянницы… если еще не знают.

– Что бы ты посоветовал?

– Ну, выход, который устроил бы всех, очевиден: Анастасия станет супругой одного из твоих сыновей, и дитя не родится бастардом. Но примет ли такой вариант Аскольд, – вопрос. Он не любит Сулстадов. И это еще мягко сказано.

– Все гораздо хуже. – Эффемия поймала и сжала руку брата на какое-то время, потом отпустила. – Я не знаю, почему, но он задумал что-то против Далвеганцев. Он не говорил мне, но я поняла. Я не обратила на это внимания, я была в таком состоянии… но я поняла. И запомнила. Он винит Кенку в… – У нее не повернулся язык произнести вслух слова «смерть» или «гибель», она, запнувшись, продолжила:

– …в случившемся.

– Я поговорю с ним. – Серьезно сказал кардинал. – Не переживай, дорогая Эффи. Я позабочусь обо всем. Ты еще обнимешь своего внука. Или внучку. Обещаю. Если что, возьмем в посредники Гарольда, он умеет ладить с нашим Бешеным Зубром!

Молодым, как и во время помолвки, накрыли на возвышении отдельный стол, украшенный лентами, бантами, цветами и кружевными салфетками. А вот еды поставили – чуть-чуть, это была еще одна традиция. Чтобы молодые, отправляясь в постель в первый раз, не икали, не рыгали, не пускали ветры и не маялись от переедания, не портили бы себе и друг другу важный момент. С той же целью им не наливали спиртное – они пили специальный свадебный пунш, очень вкусный, но безалкогольный. Зато остальным не пришлось отказывать себе ни в чем. Столы ломились. Это было счастливое время года в Нордланде, когда созрело практически все, и на столе были все местные фрукты, от яблок до абрикосов, все привозные, от винограда до инжира, все овощи, все ягоды. Полно было грибов, дичи, орехов, приготовленных всяческими способами и во всяческих вариациях, а какие доставили к пиру сладости Твидлы! Было пятьдесят перемен блюд. Даже королева была под впечатлением. Алисе и Гэбриэлу достались прозрачные солнечные абрикосовые дольки в меду, и они кормили ими друг друга, ничуть не смущаясь скудостью своего стола – им было не до еды. Это был их день, только их. Их то и дело поздравляли, а руссы научили всех присутствующих своему обычаю: кричать молодым «Горько!». Разумеется, больше всего полюбился этот обычай погодкам. Но новобрачным тоже понравилось. Они целовались, смеялись, пили пунш. Счастье пахло медом и имело вкус абрикоса. Потом были танцы, снова поздравления, снова «Горько!». И, наконец, новобрачные, стоя на возвышении, поклонились трижды всем собравшимся, не разнимая рук, и под общий приветственный гул и пожелания на грани приличного отправились в специально убранные и приготовленные для этого покои в Золотой Башне, в которых проводили свою первую брачную ночь все новобрачные Хлоринги вот уже около пятисот лет. Гарет, обнимая брата на выходе, сунул ему в руку какой-то пузырек, шепнул:

– Куриная кровь.

– Противно. – Шепнул в ответ Гэбриэл.

– Надо. – Возразил брат, похлопал его по плечу.

Высоченные двойные двери закрылись за ними, и стало тихо. Алиса огляделась. На возвышении стояла огромная кровать, в которой могли бы поместиться все ее подруги, служанки и дамы ее двора, и не чувствовали бы при этом себя стесненными. Всюду были цветы, крахмальное белье, кружево, ковры, серебро и золото.

– Красиво, да. – Заметил Гэбриэл, они с Алисой глянули друг на друга и прыснули.

– Мне так странно. – Призналась Алиса. – Все знают, что мы здесь будем делать. Мне не по себе.

– Так давай, обманем всех, и ничего делать не будем. – Фыркнул Гэбриэл, и они рассмеялись.

– У тебя такое платье красивое. – Сказал Гэбриэл немного погодя.

– Тебе нравится? – Обрадовалась Алиса.

– Очень. У тебя всегда платья красивые, но это вообще шикарное, да. А нижнее, оно все кружевное?

– Все. – Кокетливо сжала губки Алиса, поиграв ямочками. Гэбриэл собирался предложить снять верхнее и посмотреть, но тут внизу, в саду, кто-то запел.

Голос был женский, и такой красивый, чистый, хрустальный, что даже Алиса затаила дыхание. Она пела прекрасно, но эта девушка, кто бы она ни была, пела не хуже.

– Ночь нежна! Не плачь, невеста,

Не дрожи, глаза не прячь!

Ты прекрасней всех сегодня… – Девушка пела без музыки, но так получалось даже красивее. Новобрачные затаили дыхание.

– Кто это поет? – Прошептала Алиса.

– Не знаю. – Ответил так же шепотом Гэбриэл. – Я боялся, что Хил с Седом будут орать дурниной, хотел тебя подготовить…

– Как красиво! Нужно узнать, обязательно узнать, кто так красиво поет! – Алиса прижалась к Гэбриэлу, устроила голову у него на груди. Ей сделали очень красивую и при том очень простую прическу, чтобы не требовалась помощь служанки, чтобы освободить волосы. Гэбриэл поцеловал ее в макушку. Так они стояли, слушая песню, пока все не стихло.

– Знаешь, – сказал тихо Гэбриэл, – я все это время думал о том, как было бы здорово, если бы все было правдой. Если бы я не был в Садах мечты, и ты тоже. Если бы мы встретились здесь, я влюбился бы в тебя, ты была бы дамой кузины. Я сделал бы тебе предложение. Может, представим, только на эту ночь, что так и было?

– Гэбриэл… Это было бы здорово. Наверное. Мой первый раз был ужасным. Я хотела бы его забыть, навсегда забыть. Мне все время говорили те женщины, что воспитывали и учили меня, что никто меня не любит и не полюбит никогда. Что я подкидыш, никому не нужное ничтожество. Но я верила… что мальчик Гэбриэл, который сказал, что любит меня, меня найдет и заберет в горы. Потом… эта вера стала просто мечтой. Я стала думать о реальных – как мне казалось, – вещах. О том, что господин, к которому меня везут, увидит, какая я хорошая. Как я прилежно освоила все, чему меня учили, как я умею вести себя, как я пою. И он полюбит меня. Мне так хотелось, чтобы меня любили! Так хотелось! Я чувствовала, что без любви я умираю, словно деревце без воды и света. Я хотела и сама любить, но мне нельзя было даже этого. Меня привезли, и… и ты знаешь, что стало с этой моей мечтой. Я была такая… такая потерянная. Я чувствовала себя жалкой, брошенной, не нужной. Я хотела умереть. И я бы умерла, я знаю. Но пришел ты… – Она подняла на него полные слез и света глаза. – Ты совсем не интересовался тем, что я умею, что знаю, как учила свои уроки… Тебе было все равно, что на мне этот ужасный шенс. Но когда ты прикоснулся ко мне, я впервые за всю свою жизнь ощутила себя желанной, почувствовала, что нужна – тебе. И наш с тобой первый раз там был прекрасен, Гэбриэл. Я не хочу забывать его ни за что на свете. Это было так чудесно: ощутить себя желанной и нужной! Это было ужасное место, и все, что происходило там, было кошмарно… Только не наша любовь с тобой, Гэбриэл. Это я не забуду никогда-никогда. И не хочу… не хочу притворяться, будто этого не было. Даже на одну ночь.

– Умеешь ты, Солнышко мое, сказать так, что я взлетаю и курлычу от радости, как глупый баклан. – Засмеялся Гэбриэл, целуя ее, чтобы скрыть, до чего растроган. – Я вот как-то не умею, да. Я все больше надеюсь, что ты мои дела видишь и понимаешь, почему я все это делаю. Понимаешь, как сильно я тебя люблю.

– Ты так редко это говоришь!

– Эльфы вообще говорят о любви только один раз.

– Эльфы…

– А я-то кто, рыженькое мое?! Я эльфинит – больше эльф, чем эльдары.

– Но ради меня ты мог бы говорить это почаще?

– Мне кажется, что то, что часто говорится, как-то не очень ценится. Дорого только то, что редко – так брат говорит. Если бы алмазы по земле валялись, они не стоили бы ни фига. Если я каждый день буду говорить: люблю, люблю, тебе первой это надоест, хоть на что поспорю. – Он подхватил ее, посадил на подоконник высокого окна. Их глаза теперь были на одном уровне, и Гэбриэл, не скрываясь, любовался ее лицом, губами, касался ее, целовал. Прошептал:

– давай, снимем эти платья, а? Хочу на тебя посмотреть. Давным-давно тебя не видел всю, все прячемся, все украдкой…

– Ты только мне помоги… – Полузакрыв глаза и тая от его ласки, согласилась Алиса, – там столько крючков и шнурков… и пояс сначала… только осторожно, ему пятьсот лет!

– Ох, ты ж мать его! – Испугался Гэбриэл, дурашливо принялся сдувать с только что снятого пояса невидимые пылинки, торжественно уложил его на кресло, разгладил. Алиса смеялась. Протянула ему руки, когда он закончил эту церемонию.

– Можешь для начала поцеловать мне ноги. – Разрешила важно. – Вот тут, – указала пальчиком, – и тут.

– Не знал, что ты так красиво поешь. – Сказал Гарет, оставшись в саду наедине с Софией. Он догадывался, что погодки устроили им этот тет-а-тет нарочно, но был не в претензии за это.

– Ты о многих моих достоинствах не догадываешься. – Кокетливо сказала София. – Я, например, умею вязать крючком. Ты знал?

– Господи! – Приложил руку к сердцу Гарет. – Неужели?! Какая честь! Я знаю девушку, которая вяжет крючком! И она говорит со мной! Я лопну от гордости!

– да, я такая. – Рассмеялась София, тряхнула головой. – Я снисходительная особа, подумаешь.

– Это нужно увековечить. Изготовим табличку: здесь, на этом месте, двадцатого августа анно домини тысяча триста восемьдесят седьмого, Гарет Хлоринг, старший сын его высочества принца Гарольда Элодисского, имел честь беседовать с особой, вязавшей крючком.

София фыркнула, они рассмеялись.

– Мне нравится твой юмор. – Откровенно призналась она.

– Мне тоже. – Без ложной скромности согласился Гарет. – Не ступай в траву, – он поймал ее за талию, – ноги… намочишь.

Они были близко-близко друг от друга. София затаила дыхание. Гарет знал, что должен ее поцеловать. Даже не смотря на то, что в сердце, в голове, в теле даже – другая, и на губах еще чувствуется вкус и тепло ее поцелуя. «Ну почему так?! – Крикнул он в душе. – София – чудо. Мне повезло несказанно, я любил бы ее на самом деле, если бы…» – Не закончив свою мысль, он поцеловал девушку, и та обвила его шею руками, сомлев от первого в жизни поцелуя. Она была свежей, как полураспустившийся цветок с тугими лепестками – роза или пион. От нее даже пахло свежестью. Чистая, милая девушка. Как он любил бы ее! Но Гарету и в голову не приходило пожалеть о том, что на его пути возникла Мария. Жаль было Софию, даже себя – жаль, но от Марии он не отказался бы ни за какие блага мира.

– Я не ошибаюсь, – прерывисто от волнения и сладкой истомы поинтересовалась София, – за этим последует предложение?

– Не ошибаешься. – Ответил Гарет. – Прекрасная и домовитая девушка, которая даже крючком вязать умеет, окажешь ли ты мне честь, примешь ли мои руку, сердце и герцогскую корону в придачу?