Кошки-мышки

От этого «шмяка» принцесса пришла в себя и открыла свои бездонные очи. Само собой, она удивилась. И было чему: все вокруг неё улыбались. Царь-батюшка обнимался с зодчим, Мудрейший довольно похлопывал писаря по плечу, другой рукой привычно вставляя в «патронташ» походного архива новый свиток. Принцесса не могла понять: то ли она раньше спала, то ли она теперь спит? Поддавшись общему настроению, она озарилась улыбкой.

Тут появилась царица-матушка, женщина исключительно практичного склада ума и большой осведомленности в делах своей семьи. Как мы успели убедиться ранее, она обладала способностью к телепатии, правда в отношении только одного человека. Заметим, что это встречается довольно часто. Стоит супругам прожить в тесном общении не один десяток лет, как они начинают понимать друг друга без лишних слов и даже на расстоянии.

Царица-матушка принесла икону, и строго глянув на мужа, который в ответ пожал плечами: мол, какие могут быть к нему претензии! благословила молодых.

И приехал принц за невестой на белом коне! Холеный иноходец гордо нес красовавшегося на нем седока в великокняжеском наряде. Народ ликовал и смотрел во все глаза.

Все были довольны. Царь-батюшка гордился тем, что нашел настоящего принца. Ещё бы – в подлинности подписи и печати он был уверен на все сто процентов. Не подкопаешься! Царица-матушка свысока поглядывала на свою свиту: самым взыскательным сплетницам не к чему было придраться – и конь-то белоснежный и принц самый что ни на есть настоящий, в великокняжеском наряде. Новоиспеченный принц тоже был счастлив: и голову сохранил и мечту свою горячую волшебную воплотил. И принцесса была довольна. А чем ей быть недовольной?

Принц спешился перед невестой, и они вошли в церковь под венчальный перезвон. Древняя жемчужина веры приветствовала своего молодого зодчего и нежную спутницу его жизни. Может быть это она, церковь, намолила у Всевышнего счастливый исход своей судьбы? Может это она протянула (по Его воле) ниточку судьбы к N-скому монастырю, где на крыше строящейся часовни сидел начинающий мастер? Может это ее мольба о возрождении послала юную принцессу в паломническое путешествие в эти северные края? Кто же знает? Ведь говорят же люди, что браки заключаются на небесах. Может, стоит и нам прислушаться?

А перстень, тот самый, с которого все началось, что с ним сталось? После того, как царь помирился с будущим зятем, тот возвратил перстень в казначейство. После свадьбы перстень передали в восстановленную церковь, которую в народе прозвали венчальной. Здесь он сделался святыней. К нему стал приходить за покровительством разношерстый люд многочисленного ремесленного сословия. Просили: кто совета, кто защиты, кто вдохновения, кто здоровья, чтобы закончить дело. И всем он помогал, как помог нашему настоящему принцу проложить путь к своему счастью.

Благословен народ, у которого есть такие святыни, – много будет от чистого сердца создано и сохранено красоты на его земле.

Ах, я – сморчок трухлявый! (фантастическая сказка-бродилка)

Стояла сентябрьская ранняя осень. Время активного сбора последних дачных урожаев и подготовки земли к посевам следующего года. Наташа с утра набегалась по даче, приводя в порядок грядки. Во второй половине дня будет полив, нужно было закончить срочные работы. Она выкроила время для обеда. Отдохнув за столом, вспомнила, что надо бы пересадить куст сирени поближе к калитке, там было пустовато. Заварила чай с мятой и чабрецом и пошла копать ямку под куст. Дадут воду, можно будет его хорошо пролить на новом месте.

Ямка была готова, на дне ее Наташа наткнулась на металлический диск. По размеру он был, как крышка люка городских коммуникаций. По виду диск был жестяной. Она спрыгнула в ямку, чтобы рассмотреть свою находку. Ступив на диск, Ната почувствовала, что он тронулся с места и начал вращаться. Чтобы не упасть, она выпрямилась и развела руки в стороны, удерживая равновесие. Закрыла глаза, чтобы изображение не плыло. Пока она недоумевала, что же это может быть такое, вращение прекратилось, и Натка увидела вокруг себя сады.

Домики здесь тоже были, и местный народец проглядывался за деревьями, занятый своими делами. Никто не обращал на нее внимания.

Вокруг было поразительно светло и свежо. Ната огляделась. По левую руку еще лежал снег, сквозь который пробивались первоцветы. С крыш домишек свисали мокрые блестящие сосульки. Пахло влажной землей.

А по правую руку почва, умытая весенними водами, уже освободилась от снежного панциря. Из-под земли щетиной топорщились острые иголки молодой травы, которая стелилась под ноги ярко-зеленым покровом. Ната пошла направо – по этому весеннему ковру. Солнце слепило, свет шел не только сверху. Он шел и от цветущих растений. Всё вокруг было покрыто цветами. Каждый куст хвастался кружевом из лепестков и бутонов. Ароматными гроздьями кудрявилась сирень. Желтыми звездочками светились фиолетовые кусты барбариса. А как соперничали между собой цветы! Казалось, каждый из них звал: «Посмотри сюда!». И Натка смотрела. Она крутила головой во все стороны, дружески кивая нарциссам, гладиолусам, лилиям, ирисам, тюльпанам, пионам, розам, ромашкам. Она засмеялась: «Ребята, вы торопитесь – у каждого свой черед!».

Это было какое-то буйство весны. От деревьев и трав поднимался медовый дух. Ошалевшие пчелы покачивались, неся на лапках тяжелые, как гири, комки пыльцы. Деловито басили шмели. У Наты закружилась голова. Это от всего того, что она видела, слышала, обоняла, чувствовала под ногами, проваливаясь в по-весеннему мягкую землю, и совершенно не могла понять.

Она заметила, что и абрикосы, и яблони, и вишни цветут одновременно. «Ребята, куда вы торопитесь? – улыбалась она, – вы, что и плодоносить собираетесь одновременно?». Спросить было не у кого. Местные жители, сворачивали с ее пути, входили в домишки или брались за работу.

Натка шла и удивлялась. Постепенно зеленый цвет на деревьях и кустах стал преобладать, лепестки устлали почву и только кое-где еще мелькали в воздухе, осыпаясь. Она стала замечать, что плоды уже завязались и урожай не заставит себя долго ждать.

И действительно, пройдя еще немного, она увидела, что всё вокруг покрыто плодами. Теперь плодовые деревья и кустарники хвастались своими урожаями. «Прямо выставка достижений сельского хозяйства», – пошутила она. Вишни и черешни мерялись силами – у кого ягоды крупней и ярче. Айва и слива спорили, кто красивее и сочнее. Груши яркими боками старались затмить наливные яблочки. Айва, персик и абрикос соперничали, чей плод покрыт самым нежным пушком.

Ната устала от этого изобилия. Подобрав красное яблочко, она присела на бугорок под тенью дерева и вытянула перед собой гудевшие ноги. Было жарко. Она вонзила зубы в душистый плод и, причмокивая, вырвала из яблока большой кусок, смачно захрустела кисло-сладкой мякотью. От гастрономического удовольствия она даже закрыла глаза. «Прямо праздник какой-то», – вырвалось у нее, когда она съела яблоко.

«Очень хочется пить», – услышала Ната тоненький голосок. Рядом с ней сидела небольшая серая ящерка. Наша путешественница огляделась, воды не было заметно.

– У нас довольно жарко, а дожди выпадают изредка. Эти земли так и называются – Жарколетье, – сказала ящерка.

– Это точно, согласилась Натка, – я бы тоже не отказалась от воды.

– Колодец у нас есть, только хозяева здешнего сада, два брата-лесовичка из зимних земель, поссорились между собой и ушли в разные стороны. Некому нас напоить, – печально поведала малышка.

Ната поднялась и подошла к небольшому колодцу под двухскатной крышей-навесом. Сработанный умелой рукой, он был в рабочем состоянии. Она опустила ведро вниз, зачерпнула воды и, медленно поворачивая ворот, подняла его обратно. По такой жаре вообще ничего не хотелось делать быстро. Вытаскивая ведро из сруба, она залюбовалась бликами света, пронизывающими толщу прозрачной потревоженной движением вверх жидкости. Ната поставила ведро на землю, запустила обе руки в ледяную воду и брызнула на разгоряченное лицо. «Ох!» – мурашки обожгли кожу. Она враз проснулась. Плеснула воды в поилку. Со всех сторон уже бежали к своему ожившему озерцу серые ящерки.

Натка напилась и, соорудив из ведра и снятого с гвоздика полотенца еще одну поилку, пошла дальше. Она оглянулась и помахала рукой своей подружке:

– Не печалься, малышка, глядишь, еще и вернутся твои хозяева!

– Может и вернутся, – согласилась ящерка, – материнская изба у них здесь осталась.

Бодро шагая, Натка заметила, что стало не так жарко, и что она попала на бахчу. Огромный арбуз, килограммов на сорок, подставил солнышку полосатый бок. Натка щелкнула по нему, арбуз так звонко отозвался, что казалось, – надави острым ноготком, и он треснет по всему периметру, обнажив красную мякоть, как цветок раскрывшейся розы. Душистые дыньки желтыми мячиками были разбросаны по земле. Ната раскланялась с крупной рыжей тыквой, вальяжно расположившейся на ее пути, и дружески пошлепала ладошкой по крутому теплому боку. Подсолнух конкурировал статью и яркостью окраски с высоким кукурузным побегом.

– А помидоры-то?– подумала путешественница. И увидела шеренги синьоров помидоров самой разной формы, всех цветов и размеров.

– Это, несомненно, земли Щедрой осени, – догадалась она, хотя и не знала, что лесовички называют эти края Золотой Щедровицей.

– А виноград? – вспомнила Ната, любительница этого лакомства.

Да вот же и он! Отягченные спелыми гроздьями виноградные кусты рядами тянулись по обе стороны тропинки. Она не удержалась и протянула руку к большой черной кисти. Вдруг одна из нижних ягод повернулась к ней, блеснув глазками, улыбнулась белозубой пастью:

– Любишь виноград? – пропищала обладательница улыбки.

Натка одернула руку и от неожиданности не сразу ответила темной летучей мыши. вцепившейся в кисточку. Потом кивнула:

– Люблю.

– Вон, смотри – сахарная висит, – показала глазами мышь на большую гроздь.

Ната сняла тяжелую гроздь и попробовала ягодку.

– Правда, – мед, – улыбнулась она своей неожиданной собеседнице и пристроилась рядом, пощипывая ягоды и отправляя их в рот.

– А ты куда идешь? – пропищала мышь.

– А куда глаза глядят, – улыбнулась Натка и махнула рукой вперед.

– Ага, значит, в Предзимье: грибочки, орешки. А вот мне возвращаться пора. Дома уже заждались, небось.

Ната встала:

– Мне тоже пора. Бывай здорова, быстрокрылая.

– Счастливого пути, человек!

Предзимье оказалось землями Поздней осени. Лужайки и лесочки с опавшими листьями и потемневшей травой служили прибежищем самым разным грибам. Они внезапно попадались под ноги и слегка наклоняли набок свои шляпки, приветствуя человека. Почва была мягкой, и ее шаги стали бы неслышными, если бы не бурые листья, шуршавшие под ногами.

– Привет-привет, братцы, – кивала Натка груздям, шампиньонам, лисичкам, белым и прочим грибам, которые по здешней привычке выросли все разом.

Постепенно земля стала твердой, заметно похолодало, и ледок затрещал под ногами. Натка заметила, что она опять одета по погоде.

Снег, сначала рассыпанный тонким слоем, всё прибывал, и вот уже сугробы заскрипели под подошвой теплых сапожек. Да и мороз начал пощипывать щеки.

«Ух, морозит. Хорошо бы погреться в доме», – забеспокоилась Ната и поспешила к небольшой бревенчатой избушке. Около крыльца что-то краснело на снегу. Яблоко? Она нагнулась и подняла снегиря. Птичка поджала лапки и медленно закрыла глаз. Ната поторопилась спрятать холодный комочек за пазухой.

– Ах я, – сморчок трухлявый! – раздалось рядом с ней. – Заморозил щебетунью!

У крыльца затормозил лыжник, обремененный торчащим горой рюкзаком. Занятая снегирем, она не заметила, как он подъехал. Лесовичок был небольшого роста, крепко скроен, немолод. Он одобрительно глянул на нее из-под густых бровей. Вид у него был обеспокоенный.

Быстро сбросив лыжи, он отпер замок большим ключом и скрылся за распахнутой дверью. Отряхнув снег, Натка прошла за ним, захватив лыжи. Она очутилась в небольшой прихожей, прислонила лыжи к стене и прошла в комнату. Все здесь было похоже на хозяина: добротное, удобное и служившее не один десяток лет. Заметно было, что всё сделано от души с вдохновением и чувством красоты.

В комнате было два окна, одно выходило на восток, другое – на юг, также, как и входная дверь. Северная и западная стены были глухими. По левую руку от входа, у западной стены, возвышался большой платяной шкаф, видимо, используемый как кладовка. Напротив входа, у северной стены, располагалась широкая кровать, рядом с ней – печь. По правую руку от входа, вдоль южной стены, у окна стоял круглый дубовый стол и несколько табуреток с витыми ножками. Простенок между южным и восточным окнами занимал угловой комод. Выпятив вперед полукруглый фасад, он красовался множеством ящичков и полочек. Нижние полки, самые широкие, были снабжены украшенными резьбой дверцами, выше шли ящички в несколько рядов, а верхние полки были открытыми, на них пестрела красками столовая посуда.

Сам хозяин, сбросивший у входа рюкзак, поднялся от печки, где до того стоял на коленях перед распахнутой топкой.

– Вот валежник дремучий, куст колючий! – возмущался он, – Заморозил избу! Хорошо хоть мышь улетела, а то тоже бы закоченела тут!

– Смотри, печь прогорела совсем, ни одного уголёчка не осталось, – он лопаткой протянул к ней широкую и короткую ладонь, перепачканную пеплом.

Его морщинки, больше привычные к улыбке, собрались в гримаску обиженного ребенка. Ведь он так старался, притащил огромный рюкзак, а здесь всё рассыпалось без него. Широкие брови нахохлились над печальными глазами. Лесовичок звонко хлопнул в ладоши, отряхивая золу, и решительно произнес:

– Помогать будешь, голубушка.

Он проворно повернулся к комоду и достал кремень для высекания огня.

– Вот, держи, будешь искру высекать. Умеешь огнивом пользоваться?

Видя Наткино замешательство, показал, как нужно стучать камнем о камень. Две красные звездочки весело выпорхнули из-под его руки. Вручив ей кремень, он принялся сооружать соломенную горку на подтопочном листе. В топке он уже успел сложить костровище из тонких веточек и сухого лыка виноградной лозы.

Она пристроилась рядом с ним у стального листа, попыталась повторить его движения.

– Резче бей! Не шибко. Так. Видишь? Получается!

Натка раскраснелась. Звездочки вылетали, но достигнув соломенной горки, гасли. Лесовичок стал «ловить» искорки, осторожно прислоняя к ним соломинку. Соломинка, покраснев, сворачивалась в белый шарик пепла.

– Язычка, язычка нет!

Он поднялся и прошелся по комнате. Натка тоже встала. Снегирь давно шевелился под одеждой. Она выложила его на стол, завернув в шарф. Лесовичок уже сидел около топки. Они возобновили работу. Вскоре соломинка загорелась маленьким язычком. Лесовичок, не дыша, чтобы не сбить пламя, тут же прислонил к нему небольшой соломенный пучок, который держал в другой руке. Пучок вспыхнул. Старик подложил его под соломенную горку, возвышавшуюся на лопатке, и ловко засунул огонь в топку. Костерок затрещал весело заигравшим огнем. Оба радостно посмотрели друг на друга.

Снегирь на столе выбивал чечетку острым клювом.

– Я им зернышек принес, сейчас накормлю щебетуний, – ласково проговорил старичок.

Он открыл форточку и вытряхнул снегиря из шарфа наружу. Затем вынул из рюкзака сверток и вышел во двор. Натка из окна наблюдала, как он постукивал по кормушке, привлекая птиц к пиршеству.

– Что же это я? Сейчас тебя, голубушка, буду чаем потчевать. С диким медом, – широко улыбнулся он, блестя глазами, и выкладывая из рюкзака свертки со всякими дарами из соседних земель.

Водрузил на плиту тяжелый чугунный чайник.

– Вот раньше была большая семья, кто-то да присматривал за печкой, поэтому и спички никак не заведу. Далеко-то редко ухожу. А тут праздник на носу, вот и отправился на заготовки. Толстую колоду подложил в печь, да не рассчитал – до тла прогорела. А спички-то опять забыл взять, пень трухлявый.

– Скоро третьи сосульки, как один живу. Да вот еще щебетуньи под крышей пригрелись, да и те вот-вот улетят, как мышь, что квартировала в углу за кроватью. У печки теплей, но она огня боится, мохнатая бестия, – улыбнулся Лесовичок, – С ней веселей, поговорить шибко любит, варежка мохнатая. Зубки поскалить.

– А ты что так удивилась, бровки подняла? Про сосульки не поняла?

Натка утвердительно кивнула.

– Ты думаешь, у нас всё время так студёно? Э! вот и нет. И у нас в Белозимье оттепель происходит. Недолго совсем, но дружно. Снег притает, уплотнится, на саночках с ветерком можно кататься. А на крыше сосульки повиснут, как кинжалы острые и блестящие. Мальчонки мои ими драться любили, как на шпагах. Позволял эти вольности, но строго требовал опалить остриё, чтобы не поранились. Всё равно поцарапаются и бегут к мамке, к Сударушке моей, лечиться. Уже третьи сосульки как проводили её в вечность. – он опустил глаза и морщинки на лице сложились в горестный барельеф тоски и печали.

Помолчали, только чайник вдруг засопел-запел на печке.

– О чем это я говорил-то? А, – сосульки. Это означает, что новый год наступил. Так и живем – от сосулек до сосулек. Всем землям даем команду новый год начинать. Тут и в Первоцветье, это земли Ранней Весны, половодье да ключи с новой силой разливаются, бьют-веселятся. Да цветочки новые выглядывают на проталинках. А в Полноцветье, это земли Весны Бушующей, что творится! Мне не описать. Ага, киваешь, видела, – засмеялся он. – Так и дальше идет новый год по всем землям.

– Вот и праздник новогодний скоро. Ты думаешь: зачем к нам лесовички приезжают? За снегом? Бывает и так, за льдом приходят. А самое главное – за новогодним праздником. У нас сияние одно чего стоит! Во всё небо сполохи, да разноцветные картинки так и побегут. Только диву даёшься. Моя Сударушка любила смотреть. Может только это ее и примиряло с Белозимьем. Она ведь из самого Жарколетья родом. Здесь на празднике и познакомились. И осталась тут жить. А праздник у нас – и песни, и пляски, и музыка. Молодежь так и хороводится. На саночках любила прокатиться. Прижмется ко мне и смеется и боится одновременно, видно, дух захватывало.

Он приосанился, плечи развернулись, и глаза зажглись озорным блеском. Сейчас в пляс пойдет. Натка вдруг догадалась, почему Сударушка не смогла уехать в свое Жарколетье. Куда ей бежать от такого огня.

– Да видно не климат ей тут. Праздники-то быстро закончатся. Это общее для всех земель время стремительных перемен. А за ним долго у каждого свое время плетётся. Каждый своим временем наслаждается, свои плоды собирает. У нас вьюга клубится, клубится да ярится мороз. Она всё приделает и сядет вышивать или рисовать, или вязать что-то теплое из одежды. В окно смотрит и вздыхает. По своей жаркой земле скучает. Мальчишкам все уши прожужжала: Жарколетье да Жарколетье. Возила сыновей в эти края побывать. У нас двое их. Я редко ездил с ними, не по мне эта погода. А они пристрастились, да и живут теперь там. Сюда и носа не кажут.

– А может на праздники приедут? – подала голос Натка.

– Да вот, беспокоюсь о них. Не приедут – сам схожу. Как мальчишки-то наши подросли, Сударушка совсем заскучала. Я даже ходил в Первоцветье, цветочков живых ей приносил. Да, редко это бывало. Пень – он и есть пень. – печально проговорил Лесовичок.

– Она как радовалась, – его морщинки расплылись в улыбке, – возьмет и не знает, куда поставить цветы, и нюхает и рисует. Потом вышивать начнет. Вышивала душевно, очень красиво. Мою рубаху праздничную петухами разукрасила. Вот на праздник надевать буду.

Чайник прервал его воспоминания, он свистел и парил, как огнедышащий дракон.

– Сейчас напою тебя, голубушка, чаем с мятой и чабрецом.

Он повернулся к пузатому красавцу столовому комоду и снял с открытой полки два бокала, расписанных нежными подснежниками на голубом фоне. По тому, как бережно он поставил бокалы на стол, Ната поняла, что это – работа его Сударушки. Заварник оказался расписан маками и тоже был торжественно выставлен на стол. Он приподнял крышку и влил кипяток. Так знакомо запахло любимыми травами Наты. Она полной грудью вдохнула этот аромат и оказалась… дома.

Она сидела на краю ямки для куста сирени, свесив ноги, и чувствовала, как кто-то тычет ее прутиком в плечо. Ната обернулась. Сосед стоял около калитки:

– Ты что, мать? Всё у тебя в порядке? Иду в магазин, она сидит и на приветствие не отвечает. Обратно иду – все так и сидит. И калитку заперла, не достать.

– Ой, да задремала я малость. Сон такой странный привиделся, – Натка несколько раз провела рукой по глазам, массируя лоб.

–Про сон – это к моей жене, а мне еще червей копать. Дети на рыбалку собрались, – ответил он, удаляясь к своей калитке.

– Ой, полив пошел, – встрепенулась она.

Натка пересадила куст и начала полив. Вечером, захватив заварник, она отправилась к подруге-соседке попить чайку с печеньем и поговорить о том о сём.

А я не могу не вернуться в известную нам избушку. Лесовичок накрыл чайник крышкой и раскрыл было рот, чтобы поведать гостье еще что-то важное о своем крае, но поднял глаза: за столом никого не было. Только орешек лежал на том месте, где она сидела.

– Видимо, подобрала в Предзимье, – печально подумал он, – Да только людям ничего взять отсюда нельзя, мы для них – МИР ВПЕЧАТЛЕНИЙ.

Он медленно опустился на табуретку, сложил на коленях вдруг отяжелевшие кисти рук.

– Никогда не знаешь, когда человек к тебе пожалует и когда уйдет. Да и не знаешь, что еще за человек попался. А эта – своя, совсем своя, – слабая улыбка, прощальная, мягко засветилась на его лице. Брови вздрогнули и насупились, курносый нос картошкой, казалось, потянул голову вниз, он пробурчал что-то в седые короткие усики и задремал.

Попискивание и звук от посрёбывания когтистой лапкой по стеклу вывели его из дрёмы.

– Ах, гулёна! Добралась-таки домой! Небось, потеплело уже, – вскрикнул он и открыл форточку, впустив летучую мышь, которая стала к нему ластиться.

– Вот и хорошо, вот и ладненько, – проговорил он, прижимая к себе холодное тельце зверёныша.

– Что молчишь-то? А! Охрипла с морозца. Сейчас лечиться будем, – подытожил он, доставая из комода графинчик с лечебной настойкой, – сейчас всё пройдет. Ещё попоем.

Волк и пастух (искусство компромисса, притча)

Бежал Волк по степи и поймал пастушью собаку. Собака испугалась очень. «Не дрожи, – прорычал Волк, – не съем. Надоело мне питаться от случая к случаю. Тебя хозяин за что кормит?». Собака отвечает: «Я стадо в кучку собираю и стерегу от врагов». «Передай хозяину, что теперь стадо сторожить буду я», – сказал Волк и щелкнул зубами.

Собака моментально убежала и передала Пастуху все, как есть. Пастух ответил: «Пусть сначала Волк докажет, что, когда он придет стадо сторожить, то не перережет весь мой скот». Вернулась собака к Волку с ответом от Пастуха. Обозлился Волк – не привык он выть по нотам и жить по чужим правилам. Очень захотелось ему съесть Собаку, но сдержался, вспомнив вовремя про голод.

Побежал Волк к Лисе: «Кумушка Лисонька, пораскинь своими быстрыми мозгами, что мне Пастуху ответить?». Говорит Лиса: «Передай так – пусть сначала Пастух докажет, что, когда ты придешь к нему с благими намерениями, он не убьёт тебя из чувства страха или ради твоей теплой шкуры».

Побежала Собака и передала Пастуху ответ Волка. Оценил Пастух равнозначность отповеди и говорит: «Сделаем так: Волк год не подходит к моему стаду, а в конце года я ему за воздержание отпущу одну-двух овец из моего стада».

Передала Собака Волку слова Пастуха. Ушел Волк из тех мест, стал охотиться в других краях.

Подходит год с того момента. Стал Пастух всё чаще ругать своих собак. Да и понять его можно: разленились пастушьи псы, спят целыми днями, лень им не то, что подняться и пробежаться за отбившимся животным, но и пасть открыть, чтобы гавкнуть. Только, когда пастух замахнется плетью, поднимаются и стадо собирают. Еще стал пастух замечать, что болеют овцы. Сначала одна ослабела, потом другие стали от нее заражаться. Урон стаду болезнь нанесла. Пастух подумал: «Мудра Природа – нет худа без добра».

Пришел Волк и стал выть. Да так сильно и страшно – кровь в жилах стынет. Псы по конурам забились и носа не кажут. Коровы доиться перестали. Пастух достал охотничье ружье. А Волк взял двух овец из ослабевших, утащил в логово. Не взял лишнего. Отложил Пастух ружьишко.

Мудра Природа – так и живут они невдалеке друг от друга. И вместе страшно и порознь нехорошо. Пока Волк лишнего не берет, Пастух ружье не заряжает. Только пока. Если овладеет Волком жестокая хищность, – достанет его пастушья пуля. Так они понимают и уважают мудрость Природы.

Моё! или Хата с краю (притча)

В небольшом поселке на центральной улице жили два брата. Их дома стояли напротив, через дорогу. Дети выросли и уехали устраивать судьбу в большие города. Со временем и дома стали понемногу приходить в негодность, и их хозяева – стареть.