В тени охотника 1. Перекрестье дорог

– Вот оно что, – неожиданно серьезно произнес Раферти, глядя на меня сверху вниз, и на миг мне почудилось, будто бы надо мной нависла скала, огромная, невероятно тяжелая, холодная и безжалостная. – Ты, такая юная волшебница, совсем еще девчонка, которая, судя по всему, не умеет еще ни пить, ни целоваться с мужчиной – а уже хочешь себе раба из «молодого народа»?

– Почему раба? – совершенно искренне удивилась я, невольно отодвигаясь подальше от бродяги на самый краешек бревна, почти забыв о глиняном стакане, который будто бы потяжелел и теперь нещадно тянул мои руки к земле. – Мне нужен защитник на то время, пока солнце скрывается за горизонтом и волшебная сила по Условиям оставляет меня.

– А чем тебе не угодил человек? Не так уж их и мало, людей, у которых Условием колдовства является ночной мрак или свет луны, – колко, холодно усмехнулся Раферти, игнорируя мой вопрос, и от этого смешка мне стало неуютно, жутковато. Как будто на расстоянии вытянутой руки от меня сидел не хорошо знакомый бродяга, который в свое время привел меня к новой жизни, где почти позабылся душащий ночной кошмар, а нечто чуждое, суровое, древнее. То, что имеет право судить – и судит.

– Люди… я не думаю, что найдется такой, кто захочет оберегать меня от жителей изнанки тени, от «молодого народа», от тех, чье место во тьме, – я все же выронила стакан, расплескивая остатки наливки по босым ступням, но даже не наклонилась, чтобы подобрать его. Ночь неожиданно перестала быть теплой, приятной и безопасной, и это ощущение мне очень не понравилось. Будто бы сгустились непроглядные тени, сомкнулась мгла – и нечто принялось с интересом наблюдать за нами тысячами невидимых глаз. Жуткое ощущение, от которого перехватывает дыхание, а сердце от страха начинает колотиться где-то в горле. – А фэйри – он, я уверена, сможет. Ведь он знает повадки своих сородичей, его сила велика, он не связан Условиями колдовства, потому может чаровать так же легко, как дышит, и он…

– Предаст тебя при первом же удобном случае, так что ни о какой надежной защите и речи быть не может, – тяжело вздохнул Раферти, и неожиданно пододвинулся, обнял меня рукой за плечи и по-отечески прижал к крепкому боку. Сразу же пропало гнетущее, тяжелое чувство, сумерки более не дышали холодом и древностью – они стали обычной, теплой летней ночью, наполненной пением сверчков, шумом ветра в листве и далеким людским гомоном. – Хорошо, что ты мне сказала прежде, чем пойти на столь глупый и необдуманный шаг, это означает, что пришел я действительно вовремя.

– Не глупый! – торопливо возразила я, и хоть прозвучало это совсем по-детски, отступать не собиралась. – Один из наших старших наставников заключил подобный союз с фэйри, и союзу этому уже много лет! Наперстянка с ним дни и ночи проводит, и ни разу…

– Ей просто еще не представилась возможность. Пока – не представилась.

– Но…

– Арайя, – Раферти слегка отодвинулся, поднялся с бревна и протянул мне руку. – Пойдем, прогуляемся. Заодно расскажу тебе об одной легенде, которую мало кто слышал из ныне живущих – возможно, она кое чем окажется тебе полезной.

Я с готовностью ухватилась за протянутую ладонь и поднялась, ощущая легкое головокружение от выпитой наливки. И хоть голова почему-то оставалась совершенно ясной, шла я, покачиваясь, несмотря на то, что придерживалась за отставленный локоть старого бродяги.

– Скажи мне, – наконец начал он, когда мы спустились к дороге, ведущей вдоль берега реки к новому, пару лет как построенному мосту. – Как ты собиралась поймать и привязать к себе фэйри? Ведь избежать этого нельзя – вряд ли кто-нибудь из «молодого народа» придет к тебе служить просто так, по доброте душевной. Они, конечно, существа непредсказуемые, но на такую благотворительность ни у одного из них ума не хватит. Дури, впрочем, тоже.

– Уже скоро, – я запнулась, потому что умудрилась споткнуться о камешек и едва не рухнула на изъезженную сотнями телег дорогу лицом вперед – счастье, что Раферти успел ухватить меня за пояс платья, встряхнуть и поставить на ноги. К горлу подкатила тошнота, но шум в голове, как ни странно, слегка поутих. Я сглотнула ставшую противно-горькой слюну, шумно вздохнула и продолжила. – Скоро я смогу накопить достаточно сил в амулетах, много больше, чем имела бы про запас даже в самый благоприятный для солнечной колдуньи день, и тогда я пойду искать того, с кем смогу заключить союз. Фэйри сейчас отыскать не так трудно, их много чем можно приманить. Мне хватит сил, а если не хватит – воспользуюсь резервом, – я провела кончиками пальцев по теплым, приятно согревающим кожу бусам у себя на шее. – Мне надо торопиться, ведь лето уже на исходе, день идет на убыль. Еще месяц – и придет осень, а за ней и зима, время, когда я слабее всего, когда дни сумрачные и очень-очень короткие. Я хотела изловить фэйри до того, как закончится лето…

– И тогда ты совершишь самую большую глупость, на которую только окажешься способна, – с какой-то неожиданной веселостью произнес Раферти, крепко сжимая пальцы на моем плече. – Видишь ли, малая, таким способом, каким ты описала, привязать к себе можно только раба, слабого, плохо одаренного фэйри, который будет подчиняться каждому твоему слову, будет следовать за тобой по пятам – но ровно до того момента, пока ты не оступишься или не утратишь бдительность. Это все равно, что взять охранять дом ленивую, беспородную, полуголодную шавку, которая пропустит грабителя за кусок мяса. Нет, девочка моя, так ты себе защитника не получишь, только слугу, который будет тихо и незаметно копить в себе ненависть, которая рано или поздно выплеснется наружу и, скорее всего, уничтожит тебя.

– Разве слабый фэйри – обязательно подлый? – изумилась я, подходя к деревянному мосту и ступая на чуть скрипящие под ногами доски. От воды поднимался легкий туман, тянуло холодом, острым запахом осоки и кувшинок. Я остановилась на середине моста, опираясь о гладко оструганный, выглаженный непогодой и человеческими руками поручень, и посмотрела вдаль, туда, где над макушками деревьев, чернеющими на фоне темно-синего звездного неба, виднелась острая маковка Одинокой Башни.

– Не совсем, – Раферти тяжело оперся о поручень рядом со мной, и дерево протестующее скрипнуло. – Видишь ли, малая, у волшебных существ все устроено иначе. Не так, как у людей. Человек может быть мал ростом, слаб телом или немощен в старости, но душа его может быть огромна в своей величественности и милосердии, а воля крепче железа и тверже камня. В тщедушном тельце ребенка будет сокрыта столь яростная и несгибаемая тяга к жизни, что он выживет там, где погибнут десятки, а то и сотни его соплеменников. Речи немощного старца способны воспламенить дух целого народа и отправить его на войну или же на возрождение погибающей страны из руин и пепла. Мать вынесет свое дитя из горящего дома, не чувствуя боли, гонец со стрелой в боку доскачет до гарнизона, чтобы передать важную весть и умрет, лишь только когда долг его будет исполнен.

Старый бродяга неожиданно мечтательно улыбнулся, резкий порыв ветра взметнул буйные седеющие кудри, приподнял полы тяжелого потрепанного плаща. На мое плечо осторожно легла широкая теплая ладонь, и на меня будто бы снизошло спокойствие и чувство безопасности. Здесь, посреди летней ночи, на мосту через реку Ленивку, по берегам которой еще сияли редкие лепестки костров, я ощутила себя так беззаботно, как когда-то давно, в детстве.

Пока еще были со мной море, солнце, небольшая рыбацкая деревня. Матушка с ее сухими, мозолистыми руками, и сестра Ализа, яркая, ласковая – будто весеннее солнышко…

– А у волшебных созданий – что у ши-дани, что у фэйри, что у фаэриэ, все совсем наоборот, – продолжил Раферти, расправляя плечи. – Им мироздание колдовских сил дает по мере твердости и благородства их характера. Чем тверже воля волшебного существа, чем яснее его разум и благороднее сердце, тем больше силы ему дается в руки, тем большей властью он обладает. А тому, кто слаб духом, кто труслив, мелочен и жалок в глубине души, тому и сил дается так мало, будто бы взаймы. Потому сильный ши-дани или фэйри никогда не опустится до предательства, до подлого удара в спину. Он либо с гордостью назовет тебя своей госпожой и будет оберегать тебя до последнего вздоха, либо убьет в открытом бою, стоя перед тобой лицом к лицу. Так, чтобы ты совершенно точно знала, кто забирает твою жизнь, чтобы он был последним, кого ты увидишь перед тем, как уйти за грань в вечность. Но чтобы он признал тебя достойной своего служения, придется заплатить высокую цену. Ты уверена, что хочешь ее знать?

Я кивнула, зачарованная его голосом, его словами, и тогда старый бродяга поведал мне еще одну легенду. Он говорил долго – я успела замерзнуть, хоть ночь была теплой, и меня слегка колотило от того, что мне предстояло сделать. Не сейчас – поздней осенью, когда от летнего тепла не останется и следа, а зима будет дышать в лицо первыми порывами ледяного северного ветра.

В ту единственную ночь в году, когда не только простой люд, но и опытные волшебники покрепче запирают ставни, окованные холодным железом, и без острой необходимости даже не выглядывают за порог.

В канун Самайна, когда миром правит холодный седой король в острой железной короне…

Глава 3

За высоким, забранным кованой решеткой окном библиотеки медленно и неотвратимо умирал очередной день, приближая осень, а вместе с ней и Самайн. Остаток лета пролетел удивительно быстро – казалось, что только-только отгуляли на празднике Лугнасада, а уже ночи стали холодными, зябкими. Над рекой каждый вечер поднимался густой туман, заставляющий обитателей Одинокой Башни кутаться в шерстяные накидки и топить пожарче оба камина, что согревали нашу маленькую крепость. На днях, помогая Айви со сбором яблок в саду, я заметила первые желтые листья на макушках яблонь, а спустя всего неделю, разноцветные пятна появились и в кронах берез, растущих на берегах Ленивки.

В Дол Реарт во всем своем ослепительном блеске ярких красок стремительно ворвалась осень, и люди торопливо начали собирать урожай, то и дело поглядывая в высокое синее небо. Здесь, на севере, «бабье лето» совсем недолгое, а осень, хоть и богата плодами, ягодами и грибами, очень быстро уступает корону снежной, нередко затяжной зиме. Вот и стремился народ как можно скорее заполнить амбары зерном, подполы – домашними соленьями, заготовить корм для домашнего скота. Взрослые убирали поля и сады, дети, сбившись в стайки, бродили по близлежащим лесам с корзинами, а как похолодает, настанет черед охотников.

Суровы зимы в Дол Реарте, а эту гадание на Лугнасад предсказало еще и особенно холодной и снежной, вот и работают люди, прекрасно зная, что если запрет их лютая стужа и метель в домах, помощи ждать будет неоткуда, и рассчитывать можно будет лишь на себя.

Одинокая Башня тоже готовилась к зиме – младшие ученики в сопровождении одного из учителей вместо занятий каждое утро направлялись на «тихую охоту» за грибами и ягодами, и к ним нередко присоединялся мастер Даэр с Наперстянкой, возвращаясь ближе к вечеру с наполненным доверху плетеным коробом с травами и кореньями. Все полки и шкафы в аптеке были заставлены склянками, баночками и коробочками с настоями, мазями и лечебными порошками, а трое старших волшебников на время перебрались в город, и благодаря их усилиям продуктовый подвал пополнялся запасами вдвое быстрее, чем в прошлом году.

Я же сегодня почти весь день провела с шумной ребятней, каким-то чудом умудрившись никого из них не потерять в лесу. А когда мы вернулись с корзинами, доверху наполненными грибами и мелкой кислой ягодой, едва успела сбежать в единственное оставшееся тихим место во всей башне – в библиотеку.

В большом зале, заставленном лабиринтом из книжных стеллажей и полок для свитков, было тихо, пахло бумажной пылью, воском и чернилами. Под потолком, из углов которого дважды в год тщательно убирали всю паутину, были развешаны несколько десятков волшебных светильников, дающий резковатый, холодный, неестественно-белый свет, благодаря которому можно было читать даже глубокой ночью, разбирая старинный манускрипт без особого труда. Одна беда – глаза при таком непривычно резком освещении уставали гораздо быстрее, чем обычно, а пересушенный воздух и вечная пыль превращала любого ученика, засидевшегося в библиотеке допоздна, в жутковатое красноглазое умертвие. Но что поделать – обычные лампы и свечи в стенах библиотечного зала был строго запрещены, и, в общем-то, справедливо. Одной искры будет достаточно, чтобы все помещение, забитое старыми книгами, стремительно выгорело дотла, нанеся непоправимый урон волшебникам Одинокий Башни.

Я чихнула, уткнувшись лицом в сгиб локтя, и сморгнула выступившие слезы. От сухости уже давно першило в горле, но нельзя было даже приоткрыть окно – сегодня весь день дует сильный северный ветер, жутковато завывая в трубах, и если я не хочу, чтобы разложенные на широком столе листки и свитки разлетелись по всей библиотеке, придется потерпеть. Для того, чтобы отыскать легенду, начало которой рассказал мне дядька Раферти в праздник Лугнасада, пришлось перерыть четыре стеллажа со старыми, редко когда доставаемыми с полок книгами, часть из которых была привезена в Одинокую Башню еще из славного города Вортигерна, и, наконец, удача мне улыбнулась.

Передо мной лежала тонкая потрепанная книжица в потертой кожаной обложке с причудливым замочком-вензелем – не столько собрание сочинений, сколько походный дневник или, что более вероятно, записки какого-то менестреля, в которую тот заносил услышанные в странствиях байки. И в ней, крупным, размашистым и на диво разборчивым почерком со старомодными завитушками была изложена история одного человека, обремененного одним необычным Условием – он обретал колдовскую силу лишь в присутствии волшебного создания, и чем сильнее было это существо, тем легче давалась магия в руки этому человеку.

Имя ему было Маер Лин. В огромной, тяжелой книге, окованной железными уголками, где рассказывалось об истории волшебства в людских землях, Маер Лин почитался величайшим из обремененных Условиями людей. По легенде, он повелевал водой и огнем, мановением руки усмирял суровые зимние бури, а шаги его заставляли землю содрогаться. Именно Маер Лин основал Вортигерн, который в те давние времена носил совершенно другое название, отыскал и посадил на его трон родоначальника новой династии королей, что правили не одну сотню лет. Он обучал первых волшебников Вортигерна, учил их ходить тайными, заповедными дорогами, летать с птицами и дышать под водой. В той книге было сказано, что мир в те далекие времена был молод и настолько наполнен волшебными созданиями, что они жили буквально повсюду, не скрываясь, как сейчас, в Холмах. Потому и колдовать Маер Лину было так же легко и естественно, как дышать, это и позволило ему достичь тех высот, которых он в итоге достиг.

Но в ночь Лугнасада дядька Раферти рассказал мне совсем другую историю Маер Лина, и она заставила меня призадуматься – так ли уж хочу я привязать к себе фэйри в качестве защитника. Так ли хочу притянуть к своей душе искрящийся холодным пламенем неведомый огонек, который будет рваться на свободу столь яростно и неудержимо, что рано или поздно сожжет нас обоих? Так ли велик мой страх перед тем, что прячется на изнанке тени, чтобы искать колдовского слугу с железным сердцем и ледяной ненавистью к непрошеной хозяйке?

По словам старого бродяги выходило, что когда-то давно, когда мир был еще молод, и волшебные существа, такие как ши-дани и фаэриэ, духи деревьев и лесов, а так же все те, кто жил в сумраке ночи и густых полночных тенях, еще не прятались от людских глаз, а о фэйри никто никогда не слышал, в маленькой северной деревне родился необычный мальчик. Он мог слышать перешептывания ши-дани среди деревьев, понимал язык птиц и зверей и поэтому все дальше и дальше отдалялся от простых людей, которые считали его скорее сумасшедшим выдумщиком, нежели юным волшебником. Мальчик стал юношей и навсегда покинул родной дом, взяв себе имя Маер Лин, которое впоследствии запомнили на многие годы вперед. Но что-то случилось с миром – возможно, волшебные создания почуяли что-то и затаились, возможно, у них случилась война или же они просто устали от человеческого присутствия рядом. Так или иначе, ши-дани один за другим, целыми Дворами уходили в Холмы, куда людям не было ходу большую часть года, а фаэриэ разбрелись по свету, прижившись в далеких и труднодоступных местах.

Магия Маер Лина стала угасать и блекнуть, все чаще и чаще Условие его оставалось не выполненным, и колдовская сила, которой он столь гордился, слабела с каждым днем. Времена были суровые – тогдашний Вортигерн еще только-только был основан, его еще не защищали ни высокая, неприступная крепостная стена, ни множество заклятий, а враги молодого королевства были уже на подходе, стягивая силы с непокорного юга. Король Вортигерна собирал войска для защиты города, но именно тогда Маер Лин пропал.

Его не было десять дней. За это время город оказался в осаде и последние силы уже покидали защитников, когда небо расколола яркая вспышка молнии, и на поле битвы появился Маер Лин во всем своем блеске. Его магия была сильна, как никогда, суровый взгляд разил врагов десятками, земля стонала и раскалывалась глубокими трещинами прямо под ногами у дрогнувшей и начавшей отступление армии противника, а когда все было кончено и городу более ничего не угрожало, Маер Лин вошел в ворота, как герой.

Но вернулся он не один.

С того дня, куда бы он ни направился, за ним тенью следовала невысокая хрупкая девушка в простом сером платье и с пышной гривой пепельных волос, прижатых серебряным венчиком на лбу. Ее голос шелестел, подобно каплям дождя, глаза казались прозрачнее воды в ручье и синее осеннего неба, а губы тонкие, бескровные, всегда были высокомерно поджаты и крайне редко изгибались в улыбке. Сложно было сказать, прекрасна ли дева, которую привел с собой Маер Лин, или же некрасива – столь чужд был ее облик, так не похожа она была на городских женщин.

На этом моменте и начинались расхождения между книжной историей и тем, что мне рассказал Раферти. В книгах говорилась, что спутница и ученица Маер Лина, что отзывалась на имя Ниниан, пробыла в Вортигерне очень долго, пока наконец великий волшебник не почувствовал усталость от мирской жизни и удалился в некое место, зачарованное таким образом, что ни один человек не был в состоянии его отыскать. Ниниан ушла вместе с Маер Лином, и более их никто никогда не видел.

Но в ночь Лугнасада я услышала совсем иную легенду. О том, что Маер Лин, осознав, что сила его убывает, отправился в поисках волшебного создания, которое он сумеет привязать к себе на веки вечные, тем самым обеспечив себе выполнение единственного наложенного на него Условия колдовства. Он искал ши-дани, и нашел ее – сентябрьскую деву озерной воды и прохладного дождя, белых туманов и седых облаков. Он хитростью выманил фею из ее дома на дне небольшого лесного озера, с помощью колдовства связал ее волю и приковал ее дух к своей душе невидимой цепью, которую ши-дани оказалась не в силах разорвать. Нельзя сказать, что озерная фея не пыталась или же что смирилась с участью рабыни, нет. Ниниан пыталась освободиться, поначалу яростно и непримиримо, но вскоре поняла, что не способна сломать свои оковы. Пока – не способна. Человек по имени Маер Лин был силен и хитер, но время – о, время любого рано или поздно согнет к земле и ослабит, и все, что оставалось делать Ниниан – это изображать покорность и просто ждать подходящего момента. И он ей представился – спустя годы, когда Маер Лин постарел, а сознание его утратило остроту и бдительность.

Ниниан усыпила своего хозяина, так и не ставшего ей господином, с помощью особой смеси, подмешанной в горячее вино, а когда тот заснул – вырезала из его груди еще бьющееся сердце и сожгла его в камине. И в тот момент, когда пламя коснулось сердца Маер Лина, связывающие Ниниан чары разрушились, и она оказалась свободна. Озерная дева немедленно покинула Вортигерн и скрылась в одном из Холмов, а те, кто обнаружил великого волшебника поутру убитым в своей постели, предпочли молчать об этом до конца жизни. Тело Маер Лина сожгли тайно, глубокой ночью, пепел захоронили под одной из стен Вортигерна, а глашатаи короля объявили о том, что волшебник устал от людской суеты и удалился на заслуженный покой подальше от чужих глаз. Так он стал величайшей из легенд, а предательство Ниниан так и осталось тайной на долгие годы.

Когда же я спросила Раферти, откуда он знает, что все было именно так, а не иначе, бородач лишь усмехнулся и сказал, что ему удалось повидать ту самую озерную ши-дани, что когда-то предала и убила великого волшебника, и расспросить ее. Та, которую звали Ниниан, до сих пор живет в озере Керрех недалеко от Алгорских Холмов и, как прежде, весьма обижена на людской род. Добра от нее людям ждать не приходится, но и беспричинного зла – тоже. Впрочем, Раферти до сих пор удавалось кого угодно заболтать до полусмерти, поэтому он сумел не только уйти живым и невредимым с берега священного озера, но и пообщаться по душам с ши-дани начала осени. А заодно узнать еще кое-что – оказывается, одному смертному удалось все же растопить холодное сердце озерной девы, и она, сама того не желая, открыла ему тайну, как можно заключить союз с волшебным существом так, чтобы не оказаться впоследствии преданным самым подлым образом в наиболее неподходящий момент. Этот секрет, попавший в руки менестрелю, превратился вначале в балладу, потом в сказку, а вскоре о нем и вовсе могли рассказать едва ли не на любом постоялом дворе. И именно потому, что об этом способе в одно время знали все, кому не лень, и старательно приукрашивали в меру своих талантов, им никто и никогда так и не воспользовался. Самое ценное сокровище, как известно, лучше прятать на виду, чтобы никому и в голову не пришло его прикарманить.

А когда двадцать и один волшебник покидали Вортигерн в поисках нового места для жизни, они случайно прихватили с собой дневник того самого менестреля, где он переложил на строчки баллады секрет, узнанный у Ниниан, ничего не добавляя от себя, кроме, разве что, витиеватого благозвучия. Раферти, которому когда-то давно довелось держать этот дневник в руках, хорошо описал эту небольшую книжицу, а особенно вензель на замочке, и благодаря этому описанию я, как ни странно, нашла эти записки в почти развалившемся переплете, пусть ради этого мне пришлось порядком извозиться в библиотечной пыли.

Я вздохнула, осторожно разгладила кончиками пальцев истрепанные, ломкие страницы, и углубилась в чтение. Кое-где аккуратные строчки оказались размыты, местами заляпаны темными чернильными кляксами, бумага пожелтела от времени, и переворачивать тонкие, шелестящие от малейшего движения, листочки с загнутыми уголками приходилось очень и очень осторожно…

…Три круга позволят скрыть присутствие заклинателя от глаз волшебных созданий, три круга – из огня, соли и холодного железа. Они позволят выбрать время и место, незваные гости с сумеречной изнанки тени не осмелятся переступить ни через один из них, а у заклинателя будет шанс на честный поединок с тем, кто превосходит его по силам.

Но это только красиво звучит – «поединок». На самом деле это своего рода игра в догонялки и прятки одновременно – колдовская сила ши-дани против человеческой воли и гибкости разума. И начинается эта игра с момента, как заклинатель вложит всю свою мощь и силу в одно-единственное Заклятие Петли. Почти каждый обремененный Условиями человек знаком с этим простым и легко изучаемым заклинанием – оно позволяет изловить ветер, направить дождевые тучи в сторону полей, ухватить в ладони самую суть огненной стихии и метнуть ее во врага, приподнять кувшин над столом и наполнить чашу. Но почти никто не использует это заклятие для той единственной цели, для которой оно когда-то было создано.

Для проникновения в самую суть волшебного создания, внутрь той обжигающе-горячей искры, что заменяет ши-дани душу.

Заклятие Петли, если вложить в него достаточно сил, способно соединить алую острокрылую птицу человеческой души и мерцающий огонек ши-дани тонким, но прочным мостом, и пока этот мост держится, человек способен отыскать то истинное имя, что дает власть над волшебным созданием.

Но дана будет лишь одна попытка. И есть лишь один шанс на успех – вложить в колдовскую Петлю все доступные силы, снять все щиты и барьеры и надеяться лишь на удачу и собственную волю. Три круга дадут достаточно времени, чтобы заклинатель отыскал нужное имя и назвал его вслух. Если угадает, хрустально-зыбкая связь станет прочнее стального каната и перестанет причинять боль. Она станет тонкой, как шелковая нить, неразрывной, подобно связи души с телом, станет тем самым перекрестком, на котором сольются воедино две дороги жизни – ши-дани и человека. Смешаются и надвое разделятся и колдовская сила, и жизненный срок – но только если на то будет желание обоих.