Интрига хранителя времени

– Боюсь, вы приняли меня за кого-то другого, – сказал молодой человек. – Меня зовут не Лохинвар.

Финн хихикнул.

– Это просто была фигура речи, парень. Лохинваром звали героя сказки, которую я когда-то слышал.

Молодой человек нахмурился.

– Вы хотите надо мной посмеяться, сир?

– Не ерошь перья, сынок, – сказал Финн. – Я всего лишь предлагаю тебе выпить. Похоже, тебе не помешает немного освежиться.

– И что, позвольте спросить, в моем облике такого, что заставило вас поверить, что я нуждаюсь в подачке? – сказал молодой человек.

– Слушай, давай попробуем еще раз, – сказал Финн. – Мы с моим товарищем сами проделали долгий путь. И тут появился ты, весь в грязи и пыли, и я подумал…

Молодой человек напрягся.

– Быть может, моя одежда не столь изысканна, как ваша, месье, но, тем не менее, господину с хорошими манерами не стоило бы отпускать замечания по этому поводу.

– Оставь его в покое, Финн, – сказал Лукас.

– Забудь об этом, парень, – сказал Финн. – Купи себе чертово вино сам.

Он вернулся к поеданию своего цыпленка, покачав головой в знак смирения.

– Пытаюсь вести себя хорошо, – сказал он Лукасу.

– Месье, – произнес молодой человек.

– Да, что на этот раз?

– Я не привык к тому, чтобы меня отшивали настолько бесцеремонно.

Финн сдвинул брови.

– Прошу прощения, – сказал он. – Не знал, что отшиваю знатока церемоний.

Финн… – сказал Лукас.

Хозяин трактира отошел от стола.

– Тогда мне придется разъяснить, с кем вы имеете дело, месье. Д’Артаньян ни от кого не потерпит неуважения. Он выхватил рапиру. – ‘Guarde, месье!

– О, боже, – сказал Финн.

Хозяин трактира нырнул под стол.

– Месье Д’Артаньян, – начал Лукас, – позвольте мне все…

– Я сейчас с вами разберусь, сир, – сказал Д’Артаньян, – после того, как закончу с вашим несдержанным другом. Если вы только не пожелаете увеличить его шансы против меня. Меня не пугает вариант скрестить меч с вами обоими сразу. Он пару раз махнул рапирой.

– Убери эту штуку, – сказал Финн. – Она почти такая же большая, как ты сам.

– Тем не менее, ее размер не помешает мне ею воспользоваться, – сказал Д’Артаньян. – А теперь, ‘guarde!

– Ох, присядь, – сказал Финн.

– Вы встанете, месье, и достанете свой меч.

– Я останусь сидеть, мой друг, и доем свой обед. Советую тебе сделать то же самое.

Меч Д’Артаньяна вонзился в курицу Финна и поднял ее из тарелки. Взмах запястья, и курица улетела в угол комнаты.

– Похоже, вы завершили ваш обед, месье.

– Это уже слишком, – сказал Финн. – Пора отобрать у тебя этот свинорез и хорошенько тебя им отшлепать.

Он начал вставать.

Лукас взял его за руку.

– Финн, сядь. Не будь идиотом.

Дилейни встал.

– Послушай, – сказал он Д’Артаньяну, – давай все забудем. Я готов закрыть глаза на цыпленка, но…

– Но я не намерен оставить без внимания ваши оскорбления, сир, – сказал Д’Артаньян.

– Какие оскорбления?

– Ваш меч, месье!

– Нет.

– Вы отказываетесь достать ваш меч?

– Все верно, я отказываюсь.

– Тогда вы – презренный трус и не джентльмен!

– Послушай сюда, ты…

– Финн… – сказал Лукас.

Дилейни сделал глубокий вдох.

– Хо… хорошо. Я презренный трус и не джентльмен. Ты удовлетворен?

Д’Артаньян выглядел разочарованным.

– Что ж, в таком случае я требую извинения.

– За что?

– Финн, ради всего святого, извинись и покончим с этим, – сказал Лукас.

– Может ты мне еще скажешь, за что именно я должен извиниться?

– Это не важно, просто извинись, если это его осчастливит.

– Сир, я не унижусь до подобного, – сказал Д’Артаньян.

– Просто не вмешивайтесь, – сказал Лукас. – Финн, скажи, что ты сожалеешь, ладно?

– Хорошо, я сожалею. Я приношу свои извинения.

– Мне кажется, что вы неискренни в своем извинении, – сказал Д’Артаньян.

– Пожалуйста, примите его извинения, месье, – сказал Лукас. – Это не только покончит со всем этим делом, но и чудесным образом поможет моему пищеварению.

– Я ничего не понимаю, – сказал Д’Артаньян. – Ваш друг явно не хочет извиняться, но извиняется. И хотя он не искренен в своих извинениях, он поступает так, как вы хотите, чтобы избавить себя от дуэли со мною. Похоже, я так и не смогу получить удовлетворение. Вы ставите меня в самое невыгодное положение, месье.

– Я только хочу избежать ненужного кровопролития, – сказал Лукас. – Все это было чистым недоразумением. Никто никого не хотел оскорбить.

– И все же оскорбление было нанесено. И я не могу напасть на человека, который не собирается доставать свою рапиру. Это было бы недостойно и бесчестно. И все же честь должна быть удовлетворена.

Хозяин трактира выглянул из-под стола.

– Будет ли честь удовлетворена, если мы подеремся на кулаках? – спросил Финн.

– Это будет очень необычно, – сказал Д’Артаньян, – но я не представляю иного выхода из этого затруднительного положения.

– Тогда договорились, – сказал Финн. – Устроим дуэль на кулаках.

– По рукам, – сказал Д’Артаньян.

Он начал снимать свою перевязь, когда Финн вломил ему прямо между глаз.

Удар отбросил его на несколько футов, и он основательно шмякнулся на пол. Хозяин трактира нырнул обратно под стол. Д’Артаньян покачал головой, оглушенный.

– Для такого маленького наглеца он очень неплохо держит удар, – сказал Финн. – Я так укладывал парней раза в два больше него.

– Это было совсем неспортивно с вашей стороны, сир, – сказал Д’Артаньян, поднимаясь на ноги.

– Драка – не спорт, сынок, – сказал Финн. – По крайней мере, там, откуда я родом. Ты либо побеждаешь, либо сливаешь, и я предпочитаю первое.

– Да, очевидно, что вы не джентльмен, – сказал Д’Артаньян. – В Гаскони мы не бьем человека, который смотрит в другую сторону.

– Что ж, я смотрю на тебя, – сказал Финн. – Можешь бить меня со всей дури.

– Приготовься, мой друг. Хоть ты и в два раза больше меня, я собираюсь научить тебя манерам.

– Так и будешь болтать или начнешь драться? – сказал Финн.

Лукас закатил глаза.

– Знаешь, а ведь Форрестер был прав, – сказал он. – Ты не вышел из десятилетнего возраста.

Д’Артаньян сделал мощный замах. Финн легко поднырнул под его руку и выдал ему солидный апперкот в челюсть. Д’Артаньян снова упал.

– Ну, вот и все закончилось, – сказал Финн.

Д’Артаньян начал вставать. Его рот был в крови.

– Я думал, ты сказал, что все закончилось, – сказал Лукас.

– Вот упрямый ублюдок, да? – сказал Финн.

Д’Артаньян опять на него набросился. Финн блокировал его панч и угостил кроссом справа. Д’Артаньян опять отправился на пол.

– Это должно удовлетворить его честь, – сказал Финн.

Д’Артаньян медленно встал на ноги.

– Похоже, ты теряешь хватку, – сказал Лукас. – Он продолжает подниматься.

– Мы это исправим, – сказал Финн.

Д’Артаньян снова замахнулся, только на этот раз удар был ложным, и он застал Финна врасплох. В результате Финн поймал хук левой и свалился на стол.

– Ты отлично все исправил, – сказал Лукас.

– Ладно, побаловались, и хватит, – сказал Финн.

Когда Д’Артаньян пошел на него в очередной раз, Финн применил карате. Он встретил его прямым ударом ногой в грудь, а затем уложил его молниеносным боковым и ударом с разворота в висок, выполненным той же ногой.

– Это было не вполне честно, – заметил Лукас.

– К чертям честность. У этого парня конституция быка. Он сел и налил себе бокал вина. – И бьет хорошо.

Он потер челюсть.

Лукас похлопал его по плечу и показал пальцем. Д’Артаньян снова вставал.

– Вроде мы договаривались драться на кулаках, а не ногами, – сказал он. Его слова были неразборчивы, и он нетвердо стоял на ногах.

– И он прав, – сказал Лукас.

Хозяин трактира отважился вылезти из-под стола и теперь с интересом наблюдал за происходящим.

Финн встал.

– Не стесняйся использовать все, что пригодится, – сказал он и поднял кулаки.

Д’Артаньян, двигаясь быстрее, чем можно было от него ожидать, ударил Финна стулом. Стул разлетелся, а Финн упал на пол без сознания.

– Отлично пригодилось, – сказал Д’Артаньян. Он повернулся к Лукасу. – Теперь, месье, ваша очередь.

Лукас поднял руки.

– Только не я. Мы с вами не ссорились, месье. Если честь была удовлетворена, позволите ли вы мне разделить с вами наше вино, пока мой друг получил столь заслуженный отдых?

Д’Артаньян быстро обдумал приглашение.

– Честь удовлетворена, – сказал он, – хотя я не думаю, что это было тем, что имел в виду мой отец, когда советовал мне драться на дуэлях. К тому же, мне и самому не помешает отдохнуть. Ваш друг обладает силой десятерых.

Он сел за стол Лукаса.

Лукас налил ему бокал вина, который тот быстро выпил.

– Может, Финн и обладает силой десятерых, – сказал он, – но, как я вижу, на полу лежит он, а не вы. Позвольте мне вас поздравить. Я впервые в жизни увидел, как он проиграл бой.

– Финн? Что это за имя?

– Ирландское, – сказал Лукас.

– Ага. И вы тоже ирландец?

– Нет, я гасконец.

– Надо же! Мы земляки! Я тоже гасконец! Возможно, вы слышали о моем отце? Он был известным солдатом.

– Я действительно о нем наслышан, – сказал Лукас. – Именно поэтому я отговаривал моего друга скрестить с вами шпаги. Мы через многое прошли, и я не хотел бы, чтобы мой друг пал от руки сына знаменитого Д’Артаньяна. Если вы хотя бы вполовину столь же хороши, как ваш отец, то у моего друга не было бы шансов. И, в конце концов, это ведь было всего лишь недоразумение.

– Ну, по правде говоря, я пытался спровоцировать дуэль, – сказал Д’Артаньян, несколько смутившись.

– Потому что следовали совету отца.

– Точно. Он сказал, что необходимо драться на дуэлях, чтобы завоевать уважение и репутацию. Приношу вам свои извинения, месье. Мне бы не хотелось лишить соотечественника-гасконца его друга.

– Понимаю, – сказал Лукас. – В конце концов, к наставлениям отца должно прислушиваться.

– Как ваше имя, месье, могу я узнать, с кем имею честь общаться?

Лукас быстро пораскинул мозгами. Прист было английским именем, а Англия была врагом Франции.

– Дюма, – сказал он. – Александр Дюма.

– Рад с вами познакомиться, месье Дюма. Надеюсь, ваш друг не затаит на меня обиды, когда придет в сознание.

Финн застонал. И попытался медленно сесть. Трактирщик принес ему миску с водой и кусок влажной ткани. Д’Артаньян подошел и помог ему встать на ноги.

– Надеюсь, вы не ранены, сир, и что между нами не осталось неприязни. Месье Дюма все мне объяснил, и я вижу, что это все-таки было недоразумение.

– Кто? – спросил Финн.

– Он все еще не отошел, – сказал Лукас. – Наверняка ты помнишь меня, мой друг… Александра Дюма? Надеюсь, этот удар не отшиб тебе память. Оказалось, что мы с месье Д’Артаньяном земляки. Оба из Гаскони.

– Ты… Как, ты сказал, твое имя?

– Дюма.

– Я так и думал, что ты это сказал. Я просто не был уверен, что расслышал.

– Боюсь, я причинил вред его здоровью, – сказал Д’Артаньян с искренней обеспокоенностью.

– О, нет, с ним все будет в порядке, – заверил Лукас. – У ирландцев крепкие головы.

Пока Д’Артаньян помогал Дилейни встать на ноги, дверь в гостиницу отворилась, и в нее вошла толпа заливающихся громким смехом людей.

– Ты когда-нибудь видел такое животное в своей жизни? – спросил один из них, высокий, темноволосый кавалер со шрамом на щеке. – Оранжевая лошадь! Подходящий скакун для тыквы!

Д’Артаньян внезапно выпрямился, и лишенный поддержки Финн снова соскользнул на пол.

– Простите меня, – сказал Д’Артаньян, помогая Дилейни снова подняться. – Думаю, этот человек смеется над моей лошадью.

– Кто смеется над лошадью, тот смеется над ее хозяином, – сказал Лукас, вспомнив, что именно в этой таверне Д’Артаньян впервые повстречал графа де Рошфора, и что человеком, только что вошедшим с группой охранников, не мог быть никто другой.

– Вы так считаете? – сказал Д’Артаньян.

– Разве вы со мной не согласны?

– Возможно, – сказал Д’Артаньян. – Но мне бы не хотелось получить еще одно недоразумение. Без сомнения, человек сказал это просто так.

– Как это «просто так»? – спросил Лукас. – Ясно же, что он посмеялся над вами.

– Действительно? Что ж, возможно, вы правы. И все же не стоит торопиться. Посмотрите, мы сидим здесь как друзья, а еще минуту назад я был готов скрестить с вами шпаги.

– Это было совсем другое дело, – сказал Лукас. – Этот человек проявил наглость и должен быть наказан.

– Возможно, вы правы, – сказал Д’Артаньян. – И все же, мне бы не хотелось сделать поспешный вывод. Да и моя лошадь, боюсь, выглядит немного забавно.

– Что ж, я не собираюсь сидеть здесь и видеть, как моего соотечественника оскорбляют, – сказал Лукас. – Вы, сир! Вы, со шрамом.

Де Рошфор посмотрел на него.

– Да, именно вы! Над чем вы смеетесь?

– Не понимаю, почему это должно вас волновать, месье, – сказал де Рошфор.

– Тем не менее, меня это волнует, – сказал Лукас, поднимаясь. – Я слышал, что вы сказали!

– Я разговаривал не с вами, месье.

– Зато я разговариваю с вами! И мне не нравится ваш смех.

– Я редко смеюсь, сир, – сказал де Рошфор, – и сохраняю за собой привилегию смеяться, когда мне заблагорассудится.

– Ну а я, месье, не позволю ни одному человеку смеяться, когда мне это не нравится, – сказал Лукас. – Я также не потерплю, когда моих друзей делают объектами для насмешек!

– Пожалуйста, Дюма, – сказал Д’Артаньян, – нет нужды заступаться за меня, это мое дело.

– Что ж, когда вы, господа, уладите это между собой, возможно, вы просветите меня, в чем именно заключается это дело, – сказал де Рошфор.

– Привязанная снаружи лошадь, над которой вы посмеялись, принадлежит мне, – сказал Д’Артаньян. – И мне не нравится, когда меня называют тыквой!

– Меня не волнует, что вам не нравится, месье, – сказал де Рошфор. – Моя голова занята более важными вопросами, и вы уже достаточно меня отвлекли.

– Боюсь, что я окажусь не просто отвлекающим элементом, месье, – сказал Д’Артаньян. Он достал рапиру.

– Ты, должно быть, сумасшедший, – сказал де Рошфор, отворачиваясь.

– Повернитесь, сир! Повернитесь или я вас убью!

– Он достал, – сказал де Рошфор своим людям. – Сделайте уже что-нибудь с этим наглым мальчишкой.

– Наглый мальчишка, да? – сказал Д’Артаньян, продвигаясь вперед. Он протолкнулся мимо одного из охранников и потянулся к плечу де Рошфора. – Я не закончил с вами, месье! Я…

Охранник, которого он оттолкнул, поднял стул и с размаху приложил его о затылок Д’Артаньяна. Гасконец рухнул на пол. Хозяин трактира застонал при виде потери второго стула за один вечер.

Охранник повернулся лицом к Лукасу и Дилейни. Положив руку на эфес своего меча, он подошел к ним с воинственным видом.

– Надеюсь, вам, джентльмены, нечего добавить, не так ли? – сказал он и сразу же, не переводя дыхания, прошептал: «Мангуст».

Брови Финна поднялись.

– Нет, нам нечего добавить, – сказал он. – На самом деле, мы едва ли знаем этого парня.

– Мне кажется, ваш товарищ слишком много выпил, – сказал охранник, указывая на Лукаса. – Я настоятельно рекомендую вам отправиться восвояси, пока его пьянство не доставило вам еще больше неприятностей.

– Конечно, месье, – сказал Финн. – Меньше всего нам нужны неприятности.

– Тогда двигайте, – сказал агент и быстро добавил шепотом, – таверна Моро на улице Феру. Скажете, что вы от Лего. Он возвысил голос. – А теперь выматывайтесь. Сейчас же! И побыстрее!

4

Что-то пошло не так.

Никто не видел Жака Бенуа уже несколько дней. Будь это кто-либо другой, это не было бы столь заметно, но доктор Жак был хорошо известен как человек с устоявшимися привычками. Хантер пытался его вычислить целую неделю, но бывшего армейского хирурга Джека Беннета, известного своим парижским друзьям под именем Жака Бенуа, нигде не было.

Не было его и дома на Rue Saint-Honoré. Его слугам, Мари и Старому Пьеру, пришлось объясняться с его пациентами, так как они не знали, куда ушел доктор Жак и когда он вернется. Это дало им повод для серьезного беспокойства, ведь хозяин никогда не уходил из дому, не поставив их в известность о своих планах.

В таверне Моро на Rue Férou, где доктор Жак имел обыкновение пропустить по вечерам бутылку вина и сыграть партию-другую в шахматы, его не видели больше недели. Это расстраивало Моро, ведь Бенуа стал для таверны чем-то вроде местной достопримечательности. Это было связано с тем, как он играл в шахматы. Он садился спиной к доске за соседний столик и вел непринужденную беседу с зеваками. Соперник объявлял свой ход, а затем Бенуа, не глядя на доску, говорил «Конь берет королевского слона» или что-то в этом роде. Он все еще не проиграл ни одной партии. Эти непринужденные, товарищеские матчи привлекали клиентов, и эти клиенты часто делали ставку на исход – по крайней мере, делали ставки те, кто раньше не видел, как играл Бенуа.

Моро знал Хантера как месье Лапорта из Реймса, старинного друга Жака Бенуа. Насколько Моро знал, месье Лапорт был джентльменом, человеком, который любил тихую жизнь и который не часто приезжал в Париж, но когда он это делал, то обязательно навещал своего старого друга и заходил повидаться с Моро.

– Это совсем не похоже на доктора Жака, – говорил Моро, наливая себе и Хантеру красного вина. – Он никогда никуда не уходит, не сказав об этом Мари и Старому Пьеру. Он всегда был внимателен к своим друзьям и особенно к своим пациентам.

– Он ничего не сказал, когда вы видели его в последний раз? – спросил Хантер. – Он не говорил, что собирается в деревню отдохнуть?

Всякий раз, когда Джек Беннет совершал поездку в плюсовое время, он всегда говорил, что «едет в деревню». Члены подполья, которые поддерживали связь друг с другом, использовали различные кодовые фразы для передачи сообщений.

– Он вообще ничего не сказал?

– Нет, месье, – сказал Моро. – Если бы он что-нибудь сказал, я бы точно запомнил.

– Надеюсь, с ним все в порядке, – сказал Хантер. – В Париже иногда может быть опасно, особенно в эти дни.

– Кому пришло бы в голову обидеть доктора Жака? – сказал Моро. Он покачал головой. – У него нет врагов в Париже. Конечно, у него есть свои странности, но кто может оспорить его результаты? Лично я никогда не понимал, почему он, например, не одобряет кровопускания. Настаивает, что оно приносит больше вреда, чем пользы. Зато он помог многим местным, даже тем, у кого не было денег, чтобы ему заплатить. Он может попросить о небольшой услуге или, как в случае с больным отцом Марселя, взять в оплату курицу-другую, но… нет, я не могу представить никого, кто желал бы ему зла. Он сама душа сострадания. Его все любят и уважают.

– Тогда что с ним могло случиться? – сказал Хантер.

Моро пожал плечами.

– Возможно, у него были какие-то дела с его друзьями из Фландрии.

Хантер нахмурился.

– Друзьями из Фландрии?

– Да, их было пятеро, – сказал Моро. – Они были с ним, когда он в последний раз к нам заглядывал. Да и в предыдущий раз тоже.

– Можешь что-нибудь о них рассказать? – сказал Хантер. – Это может быть важно.

– На меня они произвели нехорошее впечатление, – сказал Моро. Он опять пожал плечами. – Хотя, у доктора Жака есть друзья из всех слоев общества, так ведь? Но эти мне не понравились. Совершенно не понравились. Они все замолкали, когда я подходил к их столу, словно боялись, что я подслушаю их разговор.

– Как они выглядели? Может, я их знаю.

– Все они были крупными мужчинами, – сказал Моро. – Все, за исключением одного, который был очень худым и стройным. Примерно вот такого роста, – сказал Моро, приставив ладонь к своей груди. – Трое были темными, грубого вида. Один был лысым. Его я запомнил очень хорошо. Этот был быком, настоящим гигантом. Они особо не разговаривали, по крайней мере, не со мною, но они не были французами, в этом я уверен.

– Они не знали языка, – сказал Хантер.

– Напротив, они отлично знали язык, – сказал Моро, – но научились ему где-то в других краях. Они говорили с акцентом, но я так и не понял, с каким.

– А что пятый? – сказал Хантер. – Который худой.

– А, этот. Поначалу я принял его за девушку. Моро хмыкнул. – Было немного неловко. Я назвал его «мадемуазель», что привело остальных в изумление, и только потом я увидел, что это мужчина. Очень молодой мужчина, почти еще мальчик. Некоторые юноши в этом возрасте, ну…

– Да, я понимаю, – сказал Хантер. – И некоторые молодые девушки иногда выглядят как мальчики, особенно если не носят платье.

– Совершенно верно, – сказал Моро с видимым облегчением. – И все же, этот… у него были достаточно длинные волосы, значительно длиннее, чем сейчас модно. И они были словно из золотых нитей, месье. Очень необычные. Его французский, кстати, был безупречен. Этот был настоящим джентльменом. Я слышал, как доктор Жак называл его Эдрианом, – Моро понизил голос. – Английское имя, да?

– Возможно, – сказал Хантер. – Не знаю никого с таким именем. Все это звучит очень загадочно, Моро.

Моро оглянулся по сторонам, затем наклонился ближе к Хантеру.

– Скажите мне, месье, – сказал он, – Доктор Жак… Я никогда не замечал, чтобы… то есть, не было ли у него… политических симпатий?

– Не знаю, – сказал Хантер. – А почему вы так думаете?

Моро опять пожал плечами.

– Занимаясь нашим бизнесом, поневоле кое-что узнаешь, месье. В конце концов, согласитесь, все это выглядит странно. Пятеро незнакомцев, четверо из которых явно не французы, а у пятого – английское имя, все перешептываются низкими голосами в углу…

– Я вас понимаю, – сказал Хантер. – Но политическая интрига? Это не похоже на Жака Бенуа, которого я знаю.

– Никогда нельзя быть уверенным наверняка, месье, – сказал Моро. – Похоже, интриги стали очень модными в наши дни. Мне бы не хотелось узнать, что доктор Жак попал в какие-то неприятности.

– Как и мне, Моро. Как и мне. Слушай, если увидишь его раньше меня, передай, что я остановился в «Люксембурге». Попроси его навестить меня по достаточно важному делу.

– Обязательно, месье Лапорт. И если вы увидите его первым, скажите ему, что у него есть друзья, которые его поддержат, хорошо? Если будут неприятности, скажите ему зайти к старому Моро.

Хантер взглянул на Моро и улыбнулся. Лицо этого дородного француза было словно обтянуто пергаментом, а его широкие плечи намекали на то, что его прежний род деятельности требовал изрядных физический усилий. В случае возникновения неприятностей Джеку будет нелишним иметь рядом кого-то вроде Моро.

– Я передам, – сказал Хантер.

Он вышел из таверны глубоко обеспокоенным. Что-то определенно пошло не так. Джек Беннет исчез, не оставив никакого сообщения. С Джеком подобное просто не могло произойти, если только те люди не имели к этому отношения, и у него не было времени оставить послание. По словам Моро эти люди были с Джеком, по крайней мере, неделю, и они не знали о сигналах, которые Хантер и Джек использовали для передачи сообщений. Джек должен был сообщить, если произошло что-то необычное. Но не сообщил.

Эти «друзья из Фландрии» насторожили Хантера. У Джека не было друзей во Фландрии, о которых он знал. Благодаря Моро, у него было их описание. Крупные. Прекрасно говорят по-французски, но с таким акцентом, который Моро, бывший моряк, не смог распознать. Возможно, потому что акцент был неизвестен в этом времени.

– Где же ты, док? – пробормотал Хантер. – Во что ты вляпался?

Он был так погружен в свои мысли, что не заметил слежку.

Андре понимала, что очень многим обязана Хантеру, но ведь есть предел любым обязательствам. Она обещала Хантеру, что научится вести себя как дама, но никогда не обещала ему играть эту роль постоянно. Она также не обещала ему, как он сказал, «не высовываться» из их апартаментов.

Он привел ее в другое время, в другой мир, и ожидал, что она будет торчать в гостинице, если не будет сказано иначе. Да, она была ему очень обязана, но она не обязана слепо и беспрекословно ему повиноваться. У него появилась тенденция ей приказывать, а ей это не нравилось. Она понимала, что он это делал для ее же защиты, потому что он знал много об этом времени, тогда как она почти ничего не знала, потому что он был в родной стихии, а она была в чуждой среде. Тем не менее, это не облегчало ее заключения. Она чувствовала себя зависимой от Хантера, а ей не нравилось ни от кого зависеть. Она никогда ни от кого не зависела. Еще меньше ей нравилось ощущение пребывания в клетке.

В XII веке она хотя бы понимала правила. В Англии она смогла пробиться в одиночку. Хантер провел с ней много часов, обучая французскому языку XVII века. Задача облегчалась тем, что она знала нормандский язык, но ей быстро надоедало, когда Хантер начинал общаться с нею исключительно на французском. Он объяснил, что им придется остаться в Париже XVII века на неопределенное время, и что для нее крайне важно знать язык. К своему удивлению, несмотря на постоянные повторения и скучные упражнения, она обнаружила, что освоение нового языка дается ей легко, гораздо легче, нежели «изысканное искусство дамского поведения», и лишь чуть менее легко, чем использование рапиры. Она уже превзошла Хантера. Рост ее мастерства удивил даже его. Но что было толку от знания всех этих вещей, если она была лишена возможности ими пользоваться? Какой был смысл в изучении манер парижанки XVII века, если она оставалась взаперти в четырех стенах гостиницы «Люксембург», ни с кем не встречаясь и никуда не выходя?