bannerbanner
Неприкаянный. Красный мессия
Неприкаянный. Красный мессия

Полная версия

Неприкаянный. Красный мессия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
8 из 9

– Ещё бы. Я же программист. И да, ты права. Годовщина. Мы познакомились, когда мне было шестнадцать, тебе – пятнадцать. Тогда всё только начиналось. И вот – стих, в честь этой даты.

Он прочёл его вслух – не громко, но с чувством:


Дату помню не зря —

День восьмой января.

Средь дождливых равнин

Повстречал я тебя.


Средь могучих ветров,

Средь зелёных лугов,

Повстречал я тебя,

Страсть моя, жизнь моя.


Дату помню не зря —

День восьмой января.

Покорятся же нам

Небеса и моря!


– Это… прекрасно, – прошептала она.

Она поцеловала его. А он – достал коробочку с кольцом. Золотым, с инициалом.

– Это кольцо моей мамы, носила его в юности. Но ей больше оно не понадобится. А зовут вас с моей мамой одинаково, вот и инициал совпал. Дорогая, выходи за меня замуж!

От испытанных сильных эмоций Эл проснулся. Он обращался к девушке только «дорогая» и «милая», но ни разу по имени. Как же её зовут? И тут ударил себя ладонью по лбу: как и его мать! Её зовут Дара. Что-то в глубине души подсказывало, что имя Дара этой девушке не подходит, но Эл помнил собственное свидетельство о рождении и указанное там имя матери. Дара так Дара.

Он сел на край кровати. Смотрел в пол. И думал.

«Покорятся же нам небеса и моря…»

Каким наивным он был тогда. Каким живым.

Что же за считанные годы сделало из меня циника, который лучше ладит с машинами, чем с людьми?..

Он не знал. Но знал одно: тот парень ещё где-то жив. И пока он жив – не всё потеряно.

Был ещё один вопрос, который не давал покоя. Согласилась ли Дара?

Судя по нахлынувшим эмоциям – да. То чувство полноты и света, то, как сжималось сердце, когда он надел кольцо на её палец… Это не могло быть фантазией. Но если согласилась – почему в паспорте нет штампа?

Эл попытался вытянуть из памяти хоть что-то, что было дальше.

Пустота. Только эмоции. Тёплые – и потом какие-то сожжённые.

Через пару лет после того счастливого момента произошло нечто страшное. Если бы Эл пил – ушёл бы в запой. Но он ушёл в работу. В схемы, в строчки кода, в бинарную логику, где не было боли. Полгода психотерапии. И снова – тишина. Как будто кто-то стёр целый пласт жизни ластиком. Развод? Смерть? Потеря? Всё это объяснило бы отсутствие штампа.

Он помнил, что в двадцать три мир провалился под ногами.

А в двадцать пять – он поменял паспорт.

Без нового штампа.

Именно тогда, погрузившись с головой в систему, в железо и протоколы, Эл стал тем, кем является сейчас. Человеком, у которого нет прошлого – только задачи. Только логика. Только цель.

А что случилось с Дарой?

Может, это уже и не важно? Меньше знаешь – крепче спишь.

Сейчас у него Зура. И жизнь снова приобрела смысл.

Но дата…

Эл встал, подошёл к двери второй комнаты и почти машинально произнёс:

– Дату помню не зря… день восьмой января.

И ввёл код: 0108.

«Обработка запроса. Код неверен».

– Да чтоб ты… – прошептал он, и гнев мгновенно всколыхнул всё внутри.

– Харра̀да! – выругался он и с размаху ударил кулаком по металлу. Послышался хруст. Пальцы в кровь.

– Дважды харрада! Почему?! Я чувствую, чёрт возьми! Это была важная дата!

Он сел на пол, тяжело дыша, прижимая руку к груди. Боль быстро утихала. Регенерация. Палец заживёт. Как и всё остальное. Или почти всё.

И тут его осенило: формат даты.

Эл был в общем, свободомыслящим, и, хотя обладал умеренным патриотизмом, также интересовался и историей и культурой Империи. Если в Новом Свете дату писали в формате «месяц-число», то в Старом Свете – «число-месяц». Оставалось ещё две попытки на сегодня.

Он ввёл кода: 0801.

«Обработка запроса. Код верен. Добро пожаловать».

И дверь открылась. Бесшумно. Почти как извинение.

Внутри стояла тишина. Полки вдоль стены. выполненные из серебристого металла. Они выглядели ультрасовременными, даже футуристичными. Обтекаемые, небрежно утилитарные, почти живые. На другой – дюжина небольших устройств, похожих на бомбочки. Каждая – с номером.

Под ними – пульт. Он лёг в руку, как будто знал её заранее.

Эл вышел обратно в комнату, осторожно, как будто ступал по минному полю, и закрыл за собой дверь. Если это и взорвётся – титан выдержит. Наверное.

Он нажал кнопку включения. Экран ожил:

«Введите пароль».

Попробуем тот же код. 0801.

«Доступ получен. Выберите бомбу для активации».

Появились иконки двенадцати зарядов. Он ткнул пальцем в первую.

«Мощь: 300 грамм в тротиловом эквиваленте. Подтвердите запуск. Введите время до детонации».

Он ввёл 5:00.

Таймер начал отсчёт.

20 секунд спустя – отмена. Подтверждение. Обнуление.

Система снова вернулась к стартовому экрану.

Эл выдохнул.

Он знал, как это работает. Не думал – просто знал. Это не было знанием – это была реакция. Как будто пальцы помнили, кем он был, даже если сам – забыл.

Он снова вошёл внутрь. Открыл вторую полку. Над ней – табличка:

«Лекарства и стимуляторы. Только для немодифицированных. ГМО по умолчанию наделены этими свойствами.»

Эл прочёл с усмешкой. Значит, он – уже имеет всё это. Или имел. Или… был сделан таким.

Пробежался по флаконам:

Стимулятор «муравей». Читаем инструкцию. «Повышает физические силы принявшего, в течение восьми часов он получает способность поднимать вес в несколько раз больше собственного тела. По окончании действия рекомендуется сон минимум 10 часов и обильное питание.»

Стимулятор «сова». «Позволяет целую ночь не спать, быть бодрым и видеть в ночной тьме, воспринимая её как лёгкие сумерки. По окончании действия рекомендуется сон минимум 12 часов».

Стимулятор «ястреб». «Временно исправляет близорукость и дальнозоркость. Обостряет зрение до 400 процентов. Срок действия 8 часов. По окончании в течение 12 часов необходим отдых глазам. Строго запрещены просмотр телевизора и работа за компьютером, чтение настоятельно не рекомендуется, в противном случае возможны периодические приступы глаукомы на следующие сутки».

Стимулятор «инкуб/суккуб». «Ваш организм, в зависимости от пола, выделяет феромоны, делающие вас невероятно привлекательным для генетически немодифицированных людей противоположного пола. Рекомендуется для соблазнение агента противника».

Стимулятор «аспид». «Для применения в бою. При выделении адреналина повышает скорость работы нервной системы в несколько раз, что во время боевых действий создаёт для потребившего ощущение замедления времени и увеличивает скорость реакции. Через шесть часов после употребления необходим отдых».

Стимулятор «абстинент». «Сводит на нет действие алкоголя и возможное похмелье на следующий день. Необходим, чтобы разговорить субъекта в пьяной беседе. Побочных действий нет».

Стимулятор «титан». Многократно усиливает иммунную систему, позволяя уничтожить все вредные бактерии и вирусы. Ослабляет иммунную систему на следующий день, желателен домашний режим и отсутствие контактов с другими людьми в течение 12 часов с целью не допустить заражения инфекционными болезнями.

Эл задумчиво почесал висок. Если вдуматься – он ведь действительно обладает всеми способностями, которые дают те препараты с полки. Видит в темноте? Видит. Алкоголь на него не действует? Тоже верно. Вспомнить бы, когда он в последний раз пил по-настоящему – да, кажется, никогда. Просто не тянуло.

«Значит, я – генномодифицированный… Или что-то даже большее?» – мелькнула мысль. «Эти стимуляторы, бомбы, пульт… Всё это, очевидно, не для меня. Но кто же тогда я? Связной? А может, координатор? Или… агент, вербующий других? Получается, среди людей были и те, кто служил рептилоидам добровольно, не имея никаких модификаций. Люди, которым не дали силы – но дали цель. Где они сейчас? Все эти агенты, моя сеть? Были ли они вообще?»

Ответа не было. Комната отвечала тишиной – и новыми загадками.

В углу, будто случайно, громоздились мешки с опилками. Над ними возвышался странный агрегат – нечто среднее между кухонным комбайном и фабрикой чудес. Корпус с матовой отделкой, электронный цилиндр наверху, в боку – кнопка запуска. Эл нажал.

– Приветствую. Вы включили синтезатор пищи «Рог изобилия компании Нанотех». Пожалуйста, наполните входной бак опилками или травой и сообщите, какую пищу желаете синтезировать, – прозвучал металлический, но доброжелательный баритон.

Эл не без удивления заглянул в мешок, черпанул горсть сухих древесных стружек, засыпал их в приёмный отсек и подумал вслух:

– Жареная картошка с луком и грибами.

Гул. Скрежет. Тонкая вибрация корпуса. Через минуту дверца открылась – и на внутреннем лотке стояла полная миска – золотистая, ароматная, с дымком. Настоящая жареная картошка.

– Приятного аппетита, – добавил голос, не без достоинства.

Эл попробовал. На вкус – то самое, что он ел с детства. Масло, соль, хрустящий лук. Он даже почувствовал, как желудок потянулся к знакомому вкусу – будто подтверждая: это не иллюзия.

Вдохновлённый, он решил пойти дальше:

– Бифштекс, – сказал он.

– Внимание! – отозвался голос. – Вы намерены синтезировать аналог продукта животного происхождения. Соотношение Б/Ж/У в норме. Холестерин – ноль. Предупреждение: не потребляйте настоящие продукты животного происхождения. Это преступление против живых существ. Продолжить синтез?

– Да.

Скрежет повторился. Через минуту в отсеке лежал горячий бифштекс с аппетитной корочкой и капельками жира.

– При производстве данного продукта ни одно животное не пострадало. Приятного аппетита, – торжественно произнёс баритон.

Эл попробовал – и понял. Именно это он ел в госпитале. Именно это – в забегаловке у дороги. Тело знало вкус, но душа – отказывалась принимать мясо. Не потому, что он был веганом по причине диеты, а потому, что всё внутри бунтовало против насилия. Он ел только то, что создано – а не забрано.

Синтезатор не был технологией этого мира. Он был слишком совершенен. Даже не машина – а акт заботы, пусть и холодной, чужой. Его снабдили не просто как бойца. Его берегли.

На соседнем столе – ещё один аппарат. Внешне – банальная машинка для счёта денег. Эл насторожился, но включил.

– Вложите чистую бумагу, – сказал на сей раз женский голос. В голосе – терпение библиотекаря.

Он вложил пачку A4. Машина промурлыкала:

– Назовите сумму.

– Сто тысяч реалов, – неуверенно произнёс он.

– Имперских или федеральных?

– Федеральных.

– Установление связи с Центробанком Конфедерации… Подключение… Получен ответ. Присвоение уникальных номеров. Печать.

Раздался ритмичный треск. Через минуту лоток выдал пачку пятисотенных купюр. Настоящих. Законных. Подтверждённых.

– Распечатано сто тысяч федеральных реалов. Тратьте по усмотрению, – резюмировала машина.

Эл не удержался от ироничной улыбки. Где-то в мозгу ожил старый анекдот:» – Товарищ Каар, а деньги у вас откуда? – Из тумбочки. – А в тумбочке откуда? – Жена кладёт. – А жена где берёт? – Я дал. – А вы? – Таки из тумбочки!»

Вот только его «тумбочка» работала на протоколе TCP/IP – протоколе, который он сам и изобрёл. Значит, связь с Центробанком не фальшивка. Значит, кто-то из банкиров в курсе. Или тоже агент?

Всё это было не просто хранилищем. Это было напоминание. О его прошлом. О том, кто он. Или кем должен был стать.

И только амнезия, как незапланированная перезагрузка системы, подарила ему свободу. Свободу быть не функцией, не инструментом, а собой.

Зачем он мог использовать все эти деньги? Вспомнил! Он запатентовал множество изобретений в сфере информационных технологий – и столкнулся с неповоротливой бюрократической машиной, которая ко всему придиралась и, по сути, тормозила прогресс. Во все времена была одна универсальная смазка для этой машины. Деньги.

Эл положил несколько пятисотенных купюр в кошелёк – вдруг пригодятся, а оставшиеся перенёс в сейф – и закрыл дверь во вторую комнату.


Глава 8

Утро следующего дня началось с поцелуя.

В коридоре Физтеха Эл столкнулся с Зурой. Они сблизились взглядом, а затем губами – не страстно, но так, как целуются те, кто не боится показаться близкими. Неподалёку стояли Йар и Том. Друзья переглянулись, выждали момент и подошли.

– Привет, Эл.

– Привет, парни, – пожал им руки.

– Вы уже вместе, наверное, недели две? – спросил Йар, с прищуром, как бухгалтер, сверяющий даты.

– Ну да. – Эл пожал плечами. – Извините, мне пора – у меня лекция. У Зуры тоже.

Они разошлись. Когда за спинами друзей захлопнулась дверь аудитории, Йар ехидно заметил:

– Я же говорил – на этот раз дольше недели продлится.

И не дожидаясь возражений, протянул ладонь вверх, с движением, напоминающим жест кормления попугая.

Том поморщился, но молча достал из нагрудного кармана мятую сотку и вложил её в протянутую руку. Йар довольно хмыкнул, как кассирша в полупустом банке.

После занятий Эл поехал в райком Краснознамённого района на очередное партсобрание. Повестка была, как всегда, мутной, но основной пункт оказался стар как мир: аморалка. Кто-то из бдительных соседей вновь доложил, что товарищ Гоар водит к себе домой девушку.

Собрание его пропесочило – лениво, будто по привычке. Но в финале отправили «на ковёр» – к первому секретарю райкома, товарищу Маану.

Кабинет на двенадцатом этаже был выдержан в стиле «декаданса поздней Конфедерации»: массивный стол из лакированного ДСП, обитое дерматином кресло на колёсиках и лёгкий запах перегара, смешанный с табаком и мускусом старой власти. Маан сидел за столом, словно царь-грузчик: лысый, обрюзгший, с лицом цвета подкопчённой воблы и глазами алкоголика, знающего больше, чем хочет помнить.

– Здравствуйте, товарищ Маан, – кивнул Эл.

– Здравствуйте, товарищ Гоар. Прошу садиться.

Эл опустился в кресло.

Маан сложил руки на животе и, насупившись, начал говорить, словно рассасывал слова, как дешёвый леденец:

– И вновь всё возвращается на круги своя, товарищ Гоар. Едва прошли месяцы с предыдущего выговора – и вы опять водите к себе девушек. Нехорошо… Позор. Для члена… партии.

– Мой член пока не опозорился, товарищ Маан, – отозвался Эл сухо.

Маан скривился, будто укусил лимон с гвоздикой.

– Будьте серьёзнее, товарищ Гоар. Это не шутки. Это позор для Системы. Согласно характеристике, вы – образцовый коммунист. Даже по телевизору вас показывали как героя, не продавшегося буржуазии. А теперь вот – две недели подряд. Девушки. У вас. Дома. Ночуют.

– Не «девушки», а одна. И у нас серьёзные отношения, не просто встречи на одну ночь.

– А мне плевать, – развёл руками Маан. – Серьёзные, несерьёзные… Система не интересуется оттенками вашего чувства. Система интересуется фактами. А факт таков: нет штампа в паспорте – значит, аморалка.

Он откинулся в кресле, глянул в окно, потом – на Эла, и медленно протянул руку вперёд, ладонью вверх.

Никаких слов. Никаких намёков. Только жест.

Эл посмотрел на эту руку, как на воспоминание, всплывшее из мутной воды. Он понял: он уже платил раньше. Не помнил суммы – чёртова амнезия. Надо выяснить её окольными путями.

– Нет, товарищ Маан, – сказал Эл тихо, почти с сожалением, как будто отвергал чью-то неуклюжую попытку угодить. – Я не согласен «как обычно». Повторю: это серьёзные отношения. Очень даже. Возможно – настоящие. Такие, что могут перерасти в брак. Поэтому… я бы хотел скидку. Сотенку-другую.

Маан уставился на него, как будто тот предложил делить государственные дотации на всех поровну. Лицо обвисло, лысина вспотела, подбородок дрогнул от обиды.

– Не издевайтесь, товарищ Гоар! – рявкнул он, стукнув кулаком по столу, как клерк, внезапно вообразивший себя судьёй. – Как только, так сразу! Женитесь – и забудем! А пока – как всегда!

И уже полушёпотом, по-деловому:

– Тысяча реалов. Ни реала меньше.

Эл выдержал паузу, вздохнул. И подумал: «Старый паразит помнит меня лучше, чем я сам».

Он не мог спорить. Не потому что боялся – а потому что понимал правила этой игры. Пока система не сломалась – в ней нужно либо подчиняться, либо имитировать лояльность.

– Хорошо, – сказал он, доставая из кармана кошелёк. Две пятисотки легли в ладонь партийца беззвучно, как тени.

Маан удовлетворённо кивнул – движение подбородка вниз, как у карпа, глотающего хлеб.

– Так-то лучше, товарищ Гоар. Свободны.

Эл не ответил. Встал, молча повернулся и вышел, аккуратно притворив за собой дверь, как будто за ней не человек, а механизм, требующий осторожного обращения. Оказавшись за дверью, он тихо произнёс:

– Мой член, говорите? Что ж, может, именно он в этой стране и остался последним свободным органом.

***

Кафе было скромным, но уютным. Столик у окна, прозрачный свет, салат в фарфоровой чашке и тень улыбки на губах Зуры. Эл заказал им грейпфрутовый сок и два салата: чечевичный с зеленью, огурцами, перцем, морковью и фруктовый – банан, клубника, абрикосы, яблоки, виноград. Всё в одной палитре – как пара, начавшая смешиваться.

– Ты правда можешь питаться одними салатами? – удивилась она, накалывая на вилку кусочек перца.

– Если правильно комбинировать продукты, особенно бобовые, – можно. Чечевица, к примеру, вполне заменяет мясо по белку. Аминокислоты можно собрать, как мозаику, – просто не из одного элемента, а из многих. Это даже интереснее. И полезнее.

Он говорил просто, без нажима, не стараясь переубедить, а как человек, который знает, что говорит.

– Но разве все аминокислоты есть в растительной пище? – спросила она, по-прежнему с сомнением.

– Все есть, только в разных растениях. Главное – разнообразие. В питании, как в жизни.

Про синтезированное мясо Эл пока решил не упоминать. Зура не готова. Но кое-что сказать всё же стоило.

– Зура… Я вспомнил кое-что. Из прошлого. Я был женат.

Она поставила вилку и посмотрела на него. Без испуга, без ревности – только с интересом и лёгкой тревогой.

– Мне было двадцать один, ей – двадцать. Познакомились мы ещё в подростковом возрасте. Были вместе пять лет до брака и два – в браке. Она была… первой. В самом широком смысле. Не только физически – эмоционально, душевно. Потом… что-то произошло. Что – не помню. Помню только, что шесть месяцев посещал психотерапевта. И с головой ушёл в работу. В двадцать три защитил диссертацию и запатентовал десяток устройств.

– Но… твой паспорт? – спросила она мягко.

– Менял в двадцать пять. На тот момент был не в браке. Штампов нет. Памяти – тоже.

Она кивнула. Её глаза чуть затуманились – не от ревности, а от сочувствия.

– Похоже, ты не разводился, – сказала Зура. – Развод не оставляет таких шрамов. Я… думаю, она умерла. Так же, как год назад умерла моя мама. Тихо, без предупреждения, как выключение света. Боль остаётся – даже если не помнишь, что именно потерял.

Эл молчал. Впервые за долгое время ему нечего было возразить. Он смотрел на неё – и ощущал лёгкую, почти детскую растерянность. Как будто возвращался не только к чувствам – но и к себе.

– С тех пор, – тихо сказал он, – я стал другим. Закрылся. Стал жёстче. Одиноким. Циничным. Но, как известно, циник – это разочаровавшийся романтик. Я читал, программировал, гулял по городу в одиночку. И не мог завести серьёзных отношений. До недавнего времени. До амнезии. Или… до тебя.

Она улыбнулась и, не говоря ни слова, наклонилась к нему. Поцеловала в губы – просто, нежно, как прощение.

– Иногда во снах возвращаются обрывки памяти, – сказал Эл, глядя в окно. – Но бывает и другое. Словно… кто-то шепчет идеи. Схемы. Архитектуры будущего. Я ведь был одним из тех, кто проектировал Мировую Сеть. Но вижу перед собой не только то, что есть, а то, что возможно. Вот представь себе: Большая Федеративная Энциклопедия, только не с миллионом статей, а с десятками миллионов. В электронном виде. Доступная в любой момент, не вставая из-за стола. Ты набираешь слово – и получаешь всё, что человечество знает об этом.

Зура слушала, не перебивая.

– И ещё: проиндексировать всё, что есть в этой Сети. Чтобы находить знания по короткому запросу. Вот ты, к примеру, публикуешь научные статьи. Кто-то набирает «Зура Ахад» – и получает всё, что ты писала. Не по архивам бегать, не библиотекам рыться, а одним касанием – вся картина.

– Звучит как научная фантастика, – тихо улыбнулась она. – Но ты не просто фантаст, Эл. Ты умеешь делать невозможное.

– Есть и третья идея, – продолжал он, подхватывая её улыбку. – Сервис по поиску людей. Старых друзей. Одноклассников. Родных. Ты не знаешь, куда они уехали, где сейчас. Вводишь имя, возраст – и находишь. А ещё – поиск по интересам. Любовь, дружба, научное сообщество. Люди смогут общаться, даже если один живёт в Конфедерации, другой в Империи. С другого острова. Из другой цивилизации. Без виз. Без партийных фильтров. Без барьеров.

– Ты всерьёз думаешь, что это возможно?

– А почему нет? Ведь, как сказал твой отец, разницы между нашими системами почти нет. Разные оболочки – но суть одна. Рабочий из Конфедерации может подружиться с рабочим из Империи. Учёный – с учёным. А если они подружатся, то уже не будут видеть врагов друг в друге. Тогда границы перестанут иметь значение. Тогда… человечество объединится не через классовую борьбу, не через мировую войну, и даже не через революцию. Его объединит… дружба.

Зура рассмеялась, но в этом смехе было тепло.

– Ты слышал себя, Эл? Слышал, как горят у тебя глаза? Ты говоришь, что ты – разочаровавшийся романтик. Но, по-моему, ты ещё не до конца разочаровался. А наука, если честно, – лучший способ сохранить юношеский восторг от мира.

Эл кивнул. Его голос стал тише, но тверже:

– Если мои технологии объединят людей… они смогут объединиться и против рептилоидов. Против тех, кто стравливает нас. Только вот где их искать?

– Похоже, я нашла зацепку, – сказала Зура и достала из сумочки газету. На заголовке: «НЛО: Невероятное. Легендарное. Очевидное».

Эл скептически усмехнулся:

– Жёлтая пресса.

– Да. Но у меня есть свидетель. Живой. И фотография. Прочти статью, потом поговорим.

Эл развернул газету и начал читать вслух:

«С юных лет нам внушают, что прививки – благо. Но так ли это? Рост аутизма, бесплодия, подавление воли. Инопланетяне используют вакцинацию для внедрения наночипов, контролирующих детей. Мы – колония. Наши дети – зомби нового поколения…»

Он поднял глаза.

– Мягко говоря, бездоказательно. А если прямо – бред. Я всё ещё за критическое мышление.

– А если скажу, что у меня есть подруга, интерн в детской поликлинике? Работает в прививочном кабинете. Недавно в одной из вакцин она нашла бактерии, которых нет в классификаторе Земли. А в другой – крошечные металлические структуры. Микромеханизмы. Нанороботы.

Эл не ответил сразу. Поставил газету на стол и только тогда заговорил:

– Это уже… интересно. Но знаешь меня – я должен это увидеть сам.

– Увидишь. У этой подруги есть фотография. Нового заведующего лабораторией. И он… он похож на того, кого ты описывал. Рептилоида в человеческой маске. Того, кто ставил на тебе эксперименты.

Эл впервые замолчал надолго. Мозг заработал на полную мощность, соединяя, разъединяя, калибруя вероятности.

Пауза затянулась. На грани света и тени, на грани рационального и параноидального – начинался новый виток их общего расследования.

– Покажи, – наконец нарушил молчание Эл.

Зура вновь щёлкнула замком сумочки и достала фотографию. Эл взглянул – и словно получил удар в солнечное сплетение.

– Твою же мать… – выдохнул он. – Харра́да!

С фотопортрета на него глядел высокий, широкоплечий мужчина средних лет. Бледное лицо, словно слепленное из воска, огромный лоб, чёрные кудри, мохнатые брови, длинный плоский нос, рот почти до ушей. И всё вместе – чужое. Ненастоящее.

– Что такое? – насторожилась Зура.

– Это ОН. Точно ОН! Рептилоид в маске. Я узнаю это лицо из тысячи. Эта искусственная кожа могла натянуться только на голову размером с жабью.

– Значит, он сделал из тебя… это? – прошептала она. – И теперь делает таких же из детей?

– Лаборатория должна быть уничтожена, – произнёс Эл. Говорил он спокойно, но в его голосе звучала сталь.

– А сам рептилоид? – голос Зуры задрожал от возбуждения. – Его надо стереть с лица земли. Расстрелять. Сжечь. Отравить. Взорвать!

– Взорвать, говоришь? – в глазах Эла блеснул огонёк энтузиазма.

– У тебя, я смотрю, уже есть идеи? – вскинула бровь Зура.

– У меня есть бомбы. Электронные. Каждая – триста граммов в тротиловом эквиваленте. Управляются дистанционно. Остались, похоже, с тех времён, когда я ещё служил рептилоидам. Мы можем пробраться ночью в поликлинику, заложить парочку в углах лаборатории и – бабах. Без свидетелей. Без следов.

На страницу:
8 из 9