
Полная версия
Неприкаянный. Красный мессия
– Ещё бы. Я же программист. И да, ты права. Годовщина. Мы познакомились, когда мне было шестнадцать, тебе – пятнадцать. Тогда всё только начиналось. И вот – стих, в честь этой даты.
Он прочёл его вслух – не громко, но с чувством:
Дату помню не зря —
День восьмой января.
Средь дождливых равнин
Повстречал я тебя.
Средь могучих ветров,
Средь зелёных лугов,
Повстречал я тебя,
Страсть моя, жизнь моя.
Дату помню не зря —
День восьмой января.
Покорятся же нам
Небеса и моря!
– Это… прекрасно, – прошептала она.
Она поцеловала его. А он – достал коробочку с кольцом. Золотым, с инициалом.
– Это кольцо моей мамы, носила его в юности. Но ей больше оно не понадобится. А зовут вас с моей мамой одинаково, вот и инициал совпал. Дорогая, выходи за меня замуж!
От испытанных сильных эмоций Эл проснулся. Он обращался к девушке только «дорогая» и «милая», но ни разу по имени. Как же её зовут? И тут ударил себя ладонью по лбу: как и его мать! Её зовут Дара. Что-то в глубине души подсказывало, что имя Дара этой девушке не подходит, но Эл помнил собственное свидетельство о рождении и указанное там имя матери. Дара так Дара.
Он сел на край кровати. Смотрел в пол. И думал.
«Покорятся же нам небеса и моря…»
Каким наивным он был тогда. Каким живым.
Что же за считанные годы сделало из меня циника, который лучше ладит с машинами, чем с людьми?..
Он не знал. Но знал одно: тот парень ещё где-то жив. И пока он жив – не всё потеряно.
Был ещё один вопрос, который не давал покоя. Согласилась ли Дара?
Судя по нахлынувшим эмоциям – да. То чувство полноты и света, то, как сжималось сердце, когда он надел кольцо на её палец… Это не могло быть фантазией. Но если согласилась – почему в паспорте нет штампа?
Эл попытался вытянуть из памяти хоть что-то, что было дальше.
Пустота. Только эмоции. Тёплые – и потом какие-то сожжённые.
Через пару лет после того счастливого момента произошло нечто страшное. Если бы Эл пил – ушёл бы в запой. Но он ушёл в работу. В схемы, в строчки кода, в бинарную логику, где не было боли. Полгода психотерапии. И снова – тишина. Как будто кто-то стёр целый пласт жизни ластиком. Развод? Смерть? Потеря? Всё это объяснило бы отсутствие штампа.
Он помнил, что в двадцать три мир провалился под ногами.
А в двадцать пять – он поменял паспорт.
Без нового штампа.
Именно тогда, погрузившись с головой в систему, в железо и протоколы, Эл стал тем, кем является сейчас. Человеком, у которого нет прошлого – только задачи. Только логика. Только цель.
А что случилось с Дарой?
Может, это уже и не важно? Меньше знаешь – крепче спишь.
Сейчас у него Зура. И жизнь снова приобрела смысл.
Но дата…
Эл встал, подошёл к двери второй комнаты и почти машинально произнёс:
– Дату помню не зря… день восьмой января.
И ввёл код: 0108.
«Обработка запроса. Код неверен».
– Да чтоб ты… – прошептал он, и гнев мгновенно всколыхнул всё внутри.
– Харра̀да! – выругался он и с размаху ударил кулаком по металлу. Послышался хруст. Пальцы в кровь.
– Дважды харрада! Почему?! Я чувствую, чёрт возьми! Это была важная дата!
Он сел на пол, тяжело дыша, прижимая руку к груди. Боль быстро утихала. Регенерация. Палец заживёт. Как и всё остальное. Или почти всё.
И тут его осенило: формат даты.
Эл был в общем, свободомыслящим, и, хотя обладал умеренным патриотизмом, также интересовался и историей и культурой Империи. Если в Новом Свете дату писали в формате «месяц-число», то в Старом Свете – «число-месяц». Оставалось ещё две попытки на сегодня.
Он ввёл кода: 0801.
«Обработка запроса. Код верен. Добро пожаловать».
И дверь открылась. Бесшумно. Почти как извинение.
Внутри стояла тишина. Полки вдоль стены. выполненные из серебристого металла. Они выглядели ультрасовременными, даже футуристичными. Обтекаемые, небрежно утилитарные, почти живые. На другой – дюжина небольших устройств, похожих на бомбочки. Каждая – с номером.
Под ними – пульт. Он лёг в руку, как будто знал её заранее.
Эл вышел обратно в комнату, осторожно, как будто ступал по минному полю, и закрыл за собой дверь. Если это и взорвётся – титан выдержит. Наверное.
Он нажал кнопку включения. Экран ожил:
«Введите пароль».
Попробуем тот же код. 0801.
«Доступ получен. Выберите бомбу для активации».
Появились иконки двенадцати зарядов. Он ткнул пальцем в первую.
«Мощь: 300 грамм в тротиловом эквиваленте. Подтвердите запуск. Введите время до детонации».
Он ввёл 5:00.
Таймер начал отсчёт.
20 секунд спустя – отмена. Подтверждение. Обнуление.
Система снова вернулась к стартовому экрану.
Эл выдохнул.
Он знал, как это работает. Не думал – просто знал. Это не было знанием – это была реакция. Как будто пальцы помнили, кем он был, даже если сам – забыл.
Он снова вошёл внутрь. Открыл вторую полку. Над ней – табличка:
«Лекарства и стимуляторы. Только для немодифицированных. ГМО по умолчанию наделены этими свойствами.»
Эл прочёл с усмешкой. Значит, он – уже имеет всё это. Или имел. Или… был сделан таким.
Пробежался по флаконам:
Стимулятор «муравей». Читаем инструкцию. «Повышает физические силы принявшего, в течение восьми часов он получает способность поднимать вес в несколько раз больше собственного тела. По окончании действия рекомендуется сон минимум 10 часов и обильное питание.»
Стимулятор «сова». «Позволяет целую ночь не спать, быть бодрым и видеть в ночной тьме, воспринимая её как лёгкие сумерки. По окончании действия рекомендуется сон минимум 12 часов».
Стимулятор «ястреб». «Временно исправляет близорукость и дальнозоркость. Обостряет зрение до 400 процентов. Срок действия 8 часов. По окончании в течение 12 часов необходим отдых глазам. Строго запрещены просмотр телевизора и работа за компьютером, чтение настоятельно не рекомендуется, в противном случае возможны периодические приступы глаукомы на следующие сутки».
Стимулятор «инкуб/суккуб». «Ваш организм, в зависимости от пола, выделяет феромоны, делающие вас невероятно привлекательным для генетически немодифицированных людей противоположного пола. Рекомендуется для соблазнение агента противника».
Стимулятор «аспид». «Для применения в бою. При выделении адреналина повышает скорость работы нервной системы в несколько раз, что во время боевых действий создаёт для потребившего ощущение замедления времени и увеличивает скорость реакции. Через шесть часов после употребления необходим отдых».
Стимулятор «абстинент». «Сводит на нет действие алкоголя и возможное похмелье на следующий день. Необходим, чтобы разговорить субъекта в пьяной беседе. Побочных действий нет».
Стимулятор «титан». Многократно усиливает иммунную систему, позволяя уничтожить все вредные бактерии и вирусы. Ослабляет иммунную систему на следующий день, желателен домашний режим и отсутствие контактов с другими людьми в течение 12 часов с целью не допустить заражения инфекционными болезнями.
Эл задумчиво почесал висок. Если вдуматься – он ведь действительно обладает всеми способностями, которые дают те препараты с полки. Видит в темноте? Видит. Алкоголь на него не действует? Тоже верно. Вспомнить бы, когда он в последний раз пил по-настоящему – да, кажется, никогда. Просто не тянуло.
«Значит, я – генномодифицированный… Или что-то даже большее?» – мелькнула мысль. «Эти стимуляторы, бомбы, пульт… Всё это, очевидно, не для меня. Но кто же тогда я? Связной? А может, координатор? Или… агент, вербующий других? Получается, среди людей были и те, кто служил рептилоидам добровольно, не имея никаких модификаций. Люди, которым не дали силы – но дали цель. Где они сейчас? Все эти агенты, моя сеть? Были ли они вообще?»
Ответа не было. Комната отвечала тишиной – и новыми загадками.
В углу, будто случайно, громоздились мешки с опилками. Над ними возвышался странный агрегат – нечто среднее между кухонным комбайном и фабрикой чудес. Корпус с матовой отделкой, электронный цилиндр наверху, в боку – кнопка запуска. Эл нажал.
– Приветствую. Вы включили синтезатор пищи «Рог изобилия компании Нанотех». Пожалуйста, наполните входной бак опилками или травой и сообщите, какую пищу желаете синтезировать, – прозвучал металлический, но доброжелательный баритон.
Эл не без удивления заглянул в мешок, черпанул горсть сухих древесных стружек, засыпал их в приёмный отсек и подумал вслух:
– Жареная картошка с луком и грибами.
Гул. Скрежет. Тонкая вибрация корпуса. Через минуту дверца открылась – и на внутреннем лотке стояла полная миска – золотистая, ароматная, с дымком. Настоящая жареная картошка.
– Приятного аппетита, – добавил голос, не без достоинства.
Эл попробовал. На вкус – то самое, что он ел с детства. Масло, соль, хрустящий лук. Он даже почувствовал, как желудок потянулся к знакомому вкусу – будто подтверждая: это не иллюзия.
Вдохновлённый, он решил пойти дальше:
– Бифштекс, – сказал он.
– Внимание! – отозвался голос. – Вы намерены синтезировать аналог продукта животного происхождения. Соотношение Б/Ж/У в норме. Холестерин – ноль. Предупреждение: не потребляйте настоящие продукты животного происхождения. Это преступление против живых существ. Продолжить синтез?
– Да.
Скрежет повторился. Через минуту в отсеке лежал горячий бифштекс с аппетитной корочкой и капельками жира.
– При производстве данного продукта ни одно животное не пострадало. Приятного аппетита, – торжественно произнёс баритон.
Эл попробовал – и понял. Именно это он ел в госпитале. Именно это – в забегаловке у дороги. Тело знало вкус, но душа – отказывалась принимать мясо. Не потому, что он был веганом по причине диеты, а потому, что всё внутри бунтовало против насилия. Он ел только то, что создано – а не забрано.
Синтезатор не был технологией этого мира. Он был слишком совершенен. Даже не машина – а акт заботы, пусть и холодной, чужой. Его снабдили не просто как бойца. Его берегли.
На соседнем столе – ещё один аппарат. Внешне – банальная машинка для счёта денег. Эл насторожился, но включил.
– Вложите чистую бумагу, – сказал на сей раз женский голос. В голосе – терпение библиотекаря.
Он вложил пачку A4. Машина промурлыкала:
– Назовите сумму.
– Сто тысяч реалов, – неуверенно произнёс он.
– Имперских или федеральных?
– Федеральных.
– Установление связи с Центробанком Конфедерации… Подключение… Получен ответ. Присвоение уникальных номеров. Печать.
Раздался ритмичный треск. Через минуту лоток выдал пачку пятисотенных купюр. Настоящих. Законных. Подтверждённых.
– Распечатано сто тысяч федеральных реалов. Тратьте по усмотрению, – резюмировала машина.
Эл не удержался от ироничной улыбки. Где-то в мозгу ожил старый анекдот:» – Товарищ Каар, а деньги у вас откуда? – Из тумбочки. – А в тумбочке откуда? – Жена кладёт. – А жена где берёт? – Я дал. – А вы? – Таки из тумбочки!»
Вот только его «тумбочка» работала на протоколе TCP/IP – протоколе, который он сам и изобрёл. Значит, связь с Центробанком не фальшивка. Значит, кто-то из банкиров в курсе. Или тоже агент?
Всё это было не просто хранилищем. Это было напоминание. О его прошлом. О том, кто он. Или кем должен был стать.
И только амнезия, как незапланированная перезагрузка системы, подарила ему свободу. Свободу быть не функцией, не инструментом, а собой.
Зачем он мог использовать все эти деньги? Вспомнил! Он запатентовал множество изобретений в сфере информационных технологий – и столкнулся с неповоротливой бюрократической машиной, которая ко всему придиралась и, по сути, тормозила прогресс. Во все времена была одна универсальная смазка для этой машины. Деньги.
Эл положил несколько пятисотенных купюр в кошелёк – вдруг пригодятся, а оставшиеся перенёс в сейф – и закрыл дверь во вторую комнату.
Глава 8
Утро следующего дня началось с поцелуя.
В коридоре Физтеха Эл столкнулся с Зурой. Они сблизились взглядом, а затем губами – не страстно, но так, как целуются те, кто не боится показаться близкими. Неподалёку стояли Йар и Том. Друзья переглянулись, выждали момент и подошли.
– Привет, Эл.
– Привет, парни, – пожал им руки.
– Вы уже вместе, наверное, недели две? – спросил Йар, с прищуром, как бухгалтер, сверяющий даты.
– Ну да. – Эл пожал плечами. – Извините, мне пора – у меня лекция. У Зуры тоже.
Они разошлись. Когда за спинами друзей захлопнулась дверь аудитории, Йар ехидно заметил:
– Я же говорил – на этот раз дольше недели продлится.
И не дожидаясь возражений, протянул ладонь вверх, с движением, напоминающим жест кормления попугая.
Том поморщился, но молча достал из нагрудного кармана мятую сотку и вложил её в протянутую руку. Йар довольно хмыкнул, как кассирша в полупустом банке.
После занятий Эл поехал в райком Краснознамённого района на очередное партсобрание. Повестка была, как всегда, мутной, но основной пункт оказался стар как мир: аморалка. Кто-то из бдительных соседей вновь доложил, что товарищ Гоар водит к себе домой девушку.
Собрание его пропесочило – лениво, будто по привычке. Но в финале отправили «на ковёр» – к первому секретарю райкома, товарищу Маану.
Кабинет на двенадцатом этаже был выдержан в стиле «декаданса поздней Конфедерации»: массивный стол из лакированного ДСП, обитое дерматином кресло на колёсиках и лёгкий запах перегара, смешанный с табаком и мускусом старой власти. Маан сидел за столом, словно царь-грузчик: лысый, обрюзгший, с лицом цвета подкопчённой воблы и глазами алкоголика, знающего больше, чем хочет помнить.
– Здравствуйте, товарищ Маан, – кивнул Эл.
– Здравствуйте, товарищ Гоар. Прошу садиться.
Эл опустился в кресло.
Маан сложил руки на животе и, насупившись, начал говорить, словно рассасывал слова, как дешёвый леденец:
– И вновь всё возвращается на круги своя, товарищ Гоар. Едва прошли месяцы с предыдущего выговора – и вы опять водите к себе девушек. Нехорошо… Позор. Для члена… партии.
– Мой член пока не опозорился, товарищ Маан, – отозвался Эл сухо.
Маан скривился, будто укусил лимон с гвоздикой.
– Будьте серьёзнее, товарищ Гоар. Это не шутки. Это позор для Системы. Согласно характеристике, вы – образцовый коммунист. Даже по телевизору вас показывали как героя, не продавшегося буржуазии. А теперь вот – две недели подряд. Девушки. У вас. Дома. Ночуют.
– Не «девушки», а одна. И у нас серьёзные отношения, не просто встречи на одну ночь.
– А мне плевать, – развёл руками Маан. – Серьёзные, несерьёзные… Система не интересуется оттенками вашего чувства. Система интересуется фактами. А факт таков: нет штампа в паспорте – значит, аморалка.
Он откинулся в кресле, глянул в окно, потом – на Эла, и медленно протянул руку вперёд, ладонью вверх.
Никаких слов. Никаких намёков. Только жест.
Эл посмотрел на эту руку, как на воспоминание, всплывшее из мутной воды. Он понял: он уже платил раньше. Не помнил суммы – чёртова амнезия. Надо выяснить её окольными путями.
– Нет, товарищ Маан, – сказал Эл тихо, почти с сожалением, как будто отвергал чью-то неуклюжую попытку угодить. – Я не согласен «как обычно». Повторю: это серьёзные отношения. Очень даже. Возможно – настоящие. Такие, что могут перерасти в брак. Поэтому… я бы хотел скидку. Сотенку-другую.
Маан уставился на него, как будто тот предложил делить государственные дотации на всех поровну. Лицо обвисло, лысина вспотела, подбородок дрогнул от обиды.
– Не издевайтесь, товарищ Гоар! – рявкнул он, стукнув кулаком по столу, как клерк, внезапно вообразивший себя судьёй. – Как только, так сразу! Женитесь – и забудем! А пока – как всегда!
И уже полушёпотом, по-деловому:
– Тысяча реалов. Ни реала меньше.
Эл выдержал паузу, вздохнул. И подумал: «Старый паразит помнит меня лучше, чем я сам».
Он не мог спорить. Не потому что боялся – а потому что понимал правила этой игры. Пока система не сломалась – в ней нужно либо подчиняться, либо имитировать лояльность.
– Хорошо, – сказал он, доставая из кармана кошелёк. Две пятисотки легли в ладонь партийца беззвучно, как тени.
Маан удовлетворённо кивнул – движение подбородка вниз, как у карпа, глотающего хлеб.
– Так-то лучше, товарищ Гоар. Свободны.
Эл не ответил. Встал, молча повернулся и вышел, аккуратно притворив за собой дверь, как будто за ней не человек, а механизм, требующий осторожного обращения. Оказавшись за дверью, он тихо произнёс:
– Мой член, говорите? Что ж, может, именно он в этой стране и остался последним свободным органом.
***
Кафе было скромным, но уютным. Столик у окна, прозрачный свет, салат в фарфоровой чашке и тень улыбки на губах Зуры. Эл заказал им грейпфрутовый сок и два салата: чечевичный с зеленью, огурцами, перцем, морковью и фруктовый – банан, клубника, абрикосы, яблоки, виноград. Всё в одной палитре – как пара, начавшая смешиваться.
– Ты правда можешь питаться одними салатами? – удивилась она, накалывая на вилку кусочек перца.
– Если правильно комбинировать продукты, особенно бобовые, – можно. Чечевица, к примеру, вполне заменяет мясо по белку. Аминокислоты можно собрать, как мозаику, – просто не из одного элемента, а из многих. Это даже интереснее. И полезнее.
Он говорил просто, без нажима, не стараясь переубедить, а как человек, который знает, что говорит.
– Но разве все аминокислоты есть в растительной пище? – спросила она, по-прежнему с сомнением.
– Все есть, только в разных растениях. Главное – разнообразие. В питании, как в жизни.
Про синтезированное мясо Эл пока решил не упоминать. Зура не готова. Но кое-что сказать всё же стоило.
– Зура… Я вспомнил кое-что. Из прошлого. Я был женат.
Она поставила вилку и посмотрела на него. Без испуга, без ревности – только с интересом и лёгкой тревогой.
– Мне было двадцать один, ей – двадцать. Познакомились мы ещё в подростковом возрасте. Были вместе пять лет до брака и два – в браке. Она была… первой. В самом широком смысле. Не только физически – эмоционально, душевно. Потом… что-то произошло. Что – не помню. Помню только, что шесть месяцев посещал психотерапевта. И с головой ушёл в работу. В двадцать три защитил диссертацию и запатентовал десяток устройств.
– Но… твой паспорт? – спросила она мягко.
– Менял в двадцать пять. На тот момент был не в браке. Штампов нет. Памяти – тоже.
Она кивнула. Её глаза чуть затуманились – не от ревности, а от сочувствия.
– Похоже, ты не разводился, – сказала Зура. – Развод не оставляет таких шрамов. Я… думаю, она умерла. Так же, как год назад умерла моя мама. Тихо, без предупреждения, как выключение света. Боль остаётся – даже если не помнишь, что именно потерял.
Эл молчал. Впервые за долгое время ему нечего было возразить. Он смотрел на неё – и ощущал лёгкую, почти детскую растерянность. Как будто возвращался не только к чувствам – но и к себе.
– С тех пор, – тихо сказал он, – я стал другим. Закрылся. Стал жёстче. Одиноким. Циничным. Но, как известно, циник – это разочаровавшийся романтик. Я читал, программировал, гулял по городу в одиночку. И не мог завести серьёзных отношений. До недавнего времени. До амнезии. Или… до тебя.
Она улыбнулась и, не говоря ни слова, наклонилась к нему. Поцеловала в губы – просто, нежно, как прощение.
– Иногда во снах возвращаются обрывки памяти, – сказал Эл, глядя в окно. – Но бывает и другое. Словно… кто-то шепчет идеи. Схемы. Архитектуры будущего. Я ведь был одним из тех, кто проектировал Мировую Сеть. Но вижу перед собой не только то, что есть, а то, что возможно. Вот представь себе: Большая Федеративная Энциклопедия, только не с миллионом статей, а с десятками миллионов. В электронном виде. Доступная в любой момент, не вставая из-за стола. Ты набираешь слово – и получаешь всё, что человечество знает об этом.
Зура слушала, не перебивая.
– И ещё: проиндексировать всё, что есть в этой Сети. Чтобы находить знания по короткому запросу. Вот ты, к примеру, публикуешь научные статьи. Кто-то набирает «Зура Ахад» – и получает всё, что ты писала. Не по архивам бегать, не библиотекам рыться, а одним касанием – вся картина.
– Звучит как научная фантастика, – тихо улыбнулась она. – Но ты не просто фантаст, Эл. Ты умеешь делать невозможное.
– Есть и третья идея, – продолжал он, подхватывая её улыбку. – Сервис по поиску людей. Старых друзей. Одноклассников. Родных. Ты не знаешь, куда они уехали, где сейчас. Вводишь имя, возраст – и находишь. А ещё – поиск по интересам. Любовь, дружба, научное сообщество. Люди смогут общаться, даже если один живёт в Конфедерации, другой в Империи. С другого острова. Из другой цивилизации. Без виз. Без партийных фильтров. Без барьеров.
– Ты всерьёз думаешь, что это возможно?
– А почему нет? Ведь, как сказал твой отец, разницы между нашими системами почти нет. Разные оболочки – но суть одна. Рабочий из Конфедерации может подружиться с рабочим из Империи. Учёный – с учёным. А если они подружатся, то уже не будут видеть врагов друг в друге. Тогда границы перестанут иметь значение. Тогда… человечество объединится не через классовую борьбу, не через мировую войну, и даже не через революцию. Его объединит… дружба.
Зура рассмеялась, но в этом смехе было тепло.
– Ты слышал себя, Эл? Слышал, как горят у тебя глаза? Ты говоришь, что ты – разочаровавшийся романтик. Но, по-моему, ты ещё не до конца разочаровался. А наука, если честно, – лучший способ сохранить юношеский восторг от мира.
Эл кивнул. Его голос стал тише, но тверже:
– Если мои технологии объединят людей… они смогут объединиться и против рептилоидов. Против тех, кто стравливает нас. Только вот где их искать?
– Похоже, я нашла зацепку, – сказала Зура и достала из сумочки газету. На заголовке: «НЛО: Невероятное. Легендарное. Очевидное».
Эл скептически усмехнулся:
– Жёлтая пресса.
– Да. Но у меня есть свидетель. Живой. И фотография. Прочти статью, потом поговорим.
Эл развернул газету и начал читать вслух:
«С юных лет нам внушают, что прививки – благо. Но так ли это? Рост аутизма, бесплодия, подавление воли. Инопланетяне используют вакцинацию для внедрения наночипов, контролирующих детей. Мы – колония. Наши дети – зомби нового поколения…»
Он поднял глаза.
– Мягко говоря, бездоказательно. А если прямо – бред. Я всё ещё за критическое мышление.
– А если скажу, что у меня есть подруга, интерн в детской поликлинике? Работает в прививочном кабинете. Недавно в одной из вакцин она нашла бактерии, которых нет в классификаторе Земли. А в другой – крошечные металлические структуры. Микромеханизмы. Нанороботы.
Эл не ответил сразу. Поставил газету на стол и только тогда заговорил:
– Это уже… интересно. Но знаешь меня – я должен это увидеть сам.
– Увидишь. У этой подруги есть фотография. Нового заведующего лабораторией. И он… он похож на того, кого ты описывал. Рептилоида в человеческой маске. Того, кто ставил на тебе эксперименты.
Эл впервые замолчал надолго. Мозг заработал на полную мощность, соединяя, разъединяя, калибруя вероятности.
Пауза затянулась. На грани света и тени, на грани рационального и параноидального – начинался новый виток их общего расследования.
– Покажи, – наконец нарушил молчание Эл.
Зура вновь щёлкнула замком сумочки и достала фотографию. Эл взглянул – и словно получил удар в солнечное сплетение.
– Твою же мать… – выдохнул он. – Харра́да!
С фотопортрета на него глядел высокий, широкоплечий мужчина средних лет. Бледное лицо, словно слепленное из воска, огромный лоб, чёрные кудри, мохнатые брови, длинный плоский нос, рот почти до ушей. И всё вместе – чужое. Ненастоящее.
– Что такое? – насторожилась Зура.
– Это ОН. Точно ОН! Рептилоид в маске. Я узнаю это лицо из тысячи. Эта искусственная кожа могла натянуться только на голову размером с жабью.
– Значит, он сделал из тебя… это? – прошептала она. – И теперь делает таких же из детей?
– Лаборатория должна быть уничтожена, – произнёс Эл. Говорил он спокойно, но в его голосе звучала сталь.
– А сам рептилоид? – голос Зуры задрожал от возбуждения. – Его надо стереть с лица земли. Расстрелять. Сжечь. Отравить. Взорвать!
– Взорвать, говоришь? – в глазах Эла блеснул огонёк энтузиазма.
– У тебя, я смотрю, уже есть идеи? – вскинула бровь Зура.
– У меня есть бомбы. Электронные. Каждая – триста граммов в тротиловом эквиваленте. Управляются дистанционно. Остались, похоже, с тех времён, когда я ещё служил рептилоидам. Мы можем пробраться ночью в поликлинику, заложить парочку в углах лаборатории и – бабах. Без свидетелей. Без следов.