Невиновный

– Должен же растаять хоть кто-то.

Почему ты? Кто-то, кто угодно, но не ты. Мы улетим на чертов остров, где ты будешь двигаться в ритме регги, и только изредка, как фото из альбома, извлекать такой надрывный голос из груди.

– Скоро рассвет, выхода нет, ключ поверни, и полетели… Нужно писать в чью-то тетрадь кровью, как в метрополитене. Выхода нет!

Захотелось обнять Женьку прямо сейчас, чтобы она тоже увидела выход. Но прервать песню было кощунством, равно как перебить пошлой шуткой церковный хор.

Может, случайно, а может, волею свыше, в которую я не верил уже давно, взгляд мой упал на экран большого телевизора, висевшего возле барной стойки, и я почувствовал холодный пот между лопаток. В выпуске новостей, озаглавленном «убийство в клубе», дикторша долго беззвучно открывала рот, вероятно, описывая события, а потом… Черт возьми, кто знал, что в этой музыкальной наливайке могут быть такие хорошие камеры. На экране красовался черно-белый стоп-кадр записи – Женька (там она выглядела совсем ребенком, если бы не пистолет), и я, держащий ее за руку в попытках увести из клуба, с подписью «подозреваемые». Вот официантка встревожено переглянулась с барменом, бросила ему пару слов, таких, что он тут же покинул свой пост за барной стойкой. Я все же дождался окончания мучительных нескольких секунд, пока отзвучит последнее «выхода нет», и дернул Женьку за рукав.

– Уходим. Быстро.

Она послушалась, даже не успев раскланяться с восторженной аудиторией. Почти у выхода спросила: «что случилось?». Не было времени объяснять.

Я успел возрадоваться отсутствию у нас вещей и документов, за которыми пришлось бы возвращаться в номер. Все наше имущество – деньги, два пистолета и гитара – были при нас. Нет никакого якоря, готового утащить наш корабль на дно. Выход есть, как бы там ни пелось. Вот только охранник – здоровенный детина в белой рубашке – так не считал.

– Пройдемте со мной. – Он перегородил дверь так, что и мышь бы не проскочила.

– В другой раз. – Я говорил на автопилоте, даже не осознавая своих слов. Рука уже наполовину вытащила пистолет из кармана. Что дальше? Охранник дернулся к своей кобуре. Угрожать нет смысла – пока я буду размахивать пушкой, тренированный амбал сделает из нас решето, потому я выстрелил. Почему не по ногам? Я боялся не попасть, даже с расстояния вытянутой дрожащей руки, а вот по массивному корпусу не промажешь. Выстрел, крики позади, и живая (или больше нет) преграда безвольно оседает на сверкающий пол отеля. Выход снова есть, и не спорь, Женя Калифорния.

Адреналиновая пелена еще не спала с глаз, и мир пульсировал в ней, будто попавшийся в паутину. Наша машина стояла на заднем дворе. Бежать к ней глупо – оставшаяся охрана успеет выстроить блок-пост с крепостными башенками у ворот. Здесь и сейчас. Здесь и сейчас.

– Выходи! Быстро! – Я уже выдернул из крузера перепуганную девицу так, что она проехалась по земле наштукатуренным лицом. Хлопнула дверца пассажирского сидения – Женька рядом. А теперь время играет против нас.

Взревел мощный двигатель нового транспорта. Полетели секунды. Лязгнули по заднему крылу ворота, но мы вырвались и успели. Коридоры бетонного муравейника сливались в единую серость. Я что есть силы вцепился в руль, чтобы руки не дрожали.

– В чем дело? Какого хрена произошло?

– Нас на больших экранах показывают. «Убийцы из клуба». Надо валить.

Речь моя была отрывистой, сквозь сомкнутые зубы. Надо валить, но куда? Мы уже засветились дальше некуда – хоть расстилай к автозаку красную дорожку. Интересно, как далеко нам удастся уехать, пока машину не объявили в розыск? При всей заторможенности ментов, не верилось, что далеко. Наша поимка – это чьи-то звезды, либо в плюс, либо в минус, а значит, игра идет на серьезные ставки. Я гнал машину к выезду из города, инстинктивно надеясь на лучшее там, где нас нет. Женька вертела головой по сторонам в поиске погони.

– Мы влипли, да?..

– Немножко. – Ответил я, хотя, надо было ответить «по самые уши». – Ты божественно поешь, суперзвезда.

Побледневшая от тревоги, моя спутница на секунду просияла улыбкой.

– Где оставить автограф?

Меня все еще трясло, но уже не такой противной мелкой дрожью. Небо то хмурилось, то прояснялось, люди вышагивали по пешеходному переходу, даже не имея представления, кто сидит в пропускающей их машине. А кто мы? Герои не снятого боевика? Убийцы и воры? Отчаявшиеся или свободные? Не было времени думать об этом.

– Я всегда любила ездить в такси.

– Почему? – Женька в который раз оторвала меня от неуместного самокопания.

– Хотела свою машину. Мы не могли себе такого позволить. Но иногда вызывали такси, по праздникам, в основном. И я представляла, что еду не в прокуренной «десятке», а в личном автомобиле типа этого, – она ткнула пальцем в логотип на руле, – с личным водителем.

– Теперь ведь все так. Мечты сбываются, Женя.

– Эта моя иллюзия с такси быстро заканчивалась.

А когда закончится наша? Ее слова полоснули по горлу, и я ощутил, как кровь хлынула к шее и лицу, прямо в голову, пульсирующей массой.

– Водитель «Тойота ленд крузер», примите вправо! Примите вправо и остановитесь!

Взвыла сирена, и в зеркале заднего вида появился невесть откуда взявшийся патруль ДПС.

– Черт! Черт! Вот дерьмо! – Я бил ладонями по рулевому колесу не столько со страхом, сколько с досадой. Нас арестуют? Отправят в тюрьму? Но мы ведь только освободились из нее, из затхлых камер общественного мнения, чувства долга… Только попробовали на вкус свободу, даже близко не успев наесться. Потому, когда Женька спросила: «Оторвемся?», я вдавил в пол педаль газа. Попробовать стоит.

Вопли сирены, гудки машин, возмущенных моей ездой по встречной полосе, стук сердца в ушах сливались в пугающую какофонию. Казалось, адреналина во мне уже столько, что он комом подошел к горлу, и меня вот-вот вырвет прямо на приборную панель. Выезд из города все ближе, но ментов никак не получается сбросить с хвоста.

– Не высовывайся! – Я с ужасом увидел, что Женька достала пистолет и собирается стрелять из открытого окна. Ну да, в фильмах всегда поступают именно так. Вот только можно получить пулю вовсе не бутафорскую, и не искусственная кровь растечется по ковбойской рубашке. И белесые черви… – Хватит! – Во весь голос закричал я, уже не скрывая отчаяния, крепко зажмурившись, наплевав, как я выгляжу со стороны, наплевав на дорогу с погоней. Такого не должно быть, попросту не должно! Женька не умрет из-за меня! Мы будем жить на чертовом острове, окруженном океаном, нужно только…

Тонированный черный микроавтобус вылетел откуда-то слева, перекрыв дорогу к спасению. Что-то звонко лязгнуло сзади по металлу крузера. Пуля? Я должен был ударить по тормозам, и все мое естество, общечеловеческий инстинкт самосохранения, вопили: «Остановись». Но нет – я, новый я вывернул руль вправо, надеясь объехать по обочине машину группы захвата. Земля затряслась, пошла под уклон. Дерево, десятки лет назад выбравшееся из-под земли, тоже было против нас. Удар, и боль в грудной клетке, встретившейся с рулевым колесом, боль, от которой в глазах вспыхнула красноватая темнота. Нельзя отключаться! Впереди мелькают черные фигуры, вот одна – массивная, но в синей форме ДПС, появилась справа, со стороны пассажирской двери. Выстрел – кажется, Женька попала гаишнику прямо в лицо – тот исчез, не проронив ни звука.

– Бежим! – Дернула она меня за рукав. Хотелось вжаться в сидение, обняв себя руками, и не двигаться с места, но я не имел права.

А бежать-то некуда. Впереди – та самая недостроенная высотка, но до нее еще нужно добраться. Перед глазами плывет серый мир, готовый сбить меня с ног волной. И я падаю. Боль обжигает ладони, содранные об асфальт. Ощущение словно прямиком из детства. Позади раздается еще пара хлопков, и в бетонную плиту перед моим носом вгрызается пуля.

– Давай руку! – Женька, вырвавшаяся было вперед, остановилась и обернулась, протягивая мне ладонь. «Ты меня не бросишь?». Никто никого не бросит, мы выберемся, черт возьми, ведь по-другому не бывает!

Я уже чувствовал тепло ее руки в своей, уже поднимался, готовый снова бежать, но Женьку будто что-то отбросило назад. Она схватилась за живот с удивлением, приоткрыв рот и широко распахнув глаза, и только потом начала оседать на землю.

– Нет, Женя, нет! Бежим! – Отрицать – единственное, что я мог. Перебросить руку моей сообщницы, суперзвезды, самого сильного и смелого ребенка через плечо, и продолжить движение.

Вонь первого этажа, прохлада второго, граффити на третьем, пустые бутылки на четвертом… Ступеней было не счесть, но я зачем-то рвался выше. Женя была практически невесомой, но с каждым шагом слабела. Вот и крыша, та самая, с которой все начиналось. Может, я так стремился сюда, чтобы закрыть глаза, а когда открою, все вернулось в день нашего с Женькой знакомства, где она цела и невредима, доверчиво рассказывает о жизни вступившемуся за нее незнакомцу.

– В меня попали, да? – Только сейчас спросила она, когда я осторожно положил ее на бетон, поддерживая голову руками.

– Немного задело. Но ты держись, Женя, ты же солдат! Все заживет и без всякой свадьбы.

Крови становилось все больше, и тонкие пальцы уже сделались красными. Я не знал, как помочь. Всю жизнь думал, что школьные уроки по накладыванию повязок и жгутов никогда мне не пригодятся. Но вот пригодились, и я беспомощен и бессилен, каким и был всегда. Оставалось только опуститься рядом на колени, и говорить, говорить:

– Все хорошо. Я с тобой, Женя, слышишь? Все будет в порядке. – Я дрожал, как и мой голос – какой-то глубинной, внутренней дрожью, от которой не спасло бы ни одно одеяло.

– Лучше не бывает.

Она улыбалась. Она улыбалась, улыбкой Будды, или Мадонны в тишине собора, – черт его знает, кого, но так, чтобы на небесах видели и рыдали от боли. Они – наши кукловоды, которые меняют в аквариуме свет, но забывают про затхлую воду, – они, не она.

– Мы выберемся, не дрейфь. Точно тебе говорю.

– Сам-то веришь? Прекращай. Расскажи лучше про остров. – Она сжала мою руку чуть сильнее – наверное, настолько сильно, насколько могла, и закрыла глаза, как ребенок, готовый слушать сказку.

– Хорошо, Женя. Совсем скоро мы улетим отсюда, далеко-далеко, туда, где вечное лето, и теплый ветер, и пальмовые листья…

– Сколько у тебя патронов? – Вдруг перебила меня она. Я машинально потянулся к пистолету, но нащупал в кармане лишь пустоту. Наверное, выронил, когда падал.

– У меня два. – Женьке не пришлось говорить, что я потерял пистолет – она все поняла по моему лицу. – Давай уйдем вместе?

– Что?.. Что ты такое говоришь? Мы…

Она улыбалась. Спокойно и отрешенно, будто часть ее уже пела соло перед утихшим от зависти хором ангелов. Со стоном протянула мне оружие, липкое от крови.

– Ты очень крутой. Спасибо тебе… За то, что я жила. Ты плачешь?

Только сейчас я ощутил на своих щеках горячие потоки. Что тебя так удивляет, Мотылек, стремившийся к свету и сгоревший счастливым? Это я должен был принять твою пулю, и принял бы, если бы не упал. Это я решил взять тебя с собой в никуда. Это я сейчас ничего не могу исправить, только рассказываю про остров, потому что все еще верю. Может, действительно лучше уйти?

– О нас напишут все газеты. Как про Бонни и Клайда. Представляешь? Только… Сделаешь это сам? Мне не будет страшно.

Мне будет! Ты жить должна и петь! Я бы взвыл от жуткой, доселе не знакомой душевной боли, да только нас бы услышали раньше времени. Что-то рвало меня внутри когтями, на мелкие клочки, подбираясь к сердцу.

– …Бросьте оружие вниз и выходите с поднятыми руками! Сопротивление бесполезно! – Надрывался внизу переговорщик. Откуда-то донесся лай овчарки. А ведь мы так и не завели собаку.

– У нас мало времени. – Напомнила Женька, даже сейчас нетерпеливая. Я коснулся сухими губами ее лба, бледного, какого не должно быть у живых. А она улыбнулась шире. – Пора. Я, наверное, люблю тебя. – Тихо вырвалось у нее, когда ствол пистолета прижался к ее виску. – Не бойся.

Моя милая Женька закрыла глаза, а следом за ней и я, все еще держа ее за руку, все еще чувствуя, как крепко держат меня ее пальцы.

– И я тебя тоже.

Звон в ушах. Где-то поблизости слышится топот казенных ботинок. Не смотри на нее, не смотри, не смотри! Это больше не она, это тело, оболочка! Нужно встать. Посмотреть на город, безразличный в своем неведении, и поднести пистолет к своей голове. Это не будет сложно. И боли я не успею почувствовать. И жизни больше не осталось – все, что осталось – решетка, побои, подъем по расписанию, почти как в офисе. Какой же прекрасный этот город… И воздух, и колючий ветер. Ничего сложного… Раз, два… нет, еще раз. Ты трус, Сережа, но у тебя должно получиться. Раз…

***

– А где второй?

– Черт его знает, курит, наверное. Сбежал еще после рассказа про полумертвую племянницу. Профнепригоден, короче. – Мужчина в форме лениво повернулся в сторону вошедшего, не отрывая глаз от стекла комнаты для допросов.

– Специально, Васильич, курсантам самого отбитого психа подсунул, а? – Тяжелая ладонь человека в костюме опустилась на камуфлированное плечо.

– Сами захотели быть психологами, никто не заставлял. Пусть привыкают. Да и Сережа-гангстер у нас товарищ мирный.

– Который авторитета и охранника завалил, а потом подельницу свою? – Хмыкнул человек в штатском, располагаясь на соседнем стуле, будто явился в зрительный зал.

– Он самый. Ты к девчонке присмотрись, толковая. Наш Сережа ни с кем еще так не откровенничал. Как на исповеди, ей-богу.

***

– …Потом я уже узнал, что Верочка очнулась в больнице – сестра приходила ко мне в СИЗО. Я только через минут десять обрадовался – вначале пытался осмыслить. Разное думал – что все сделал зря, но в итоге понял – нет. Ничего не зря, как бы ни было больно сейчас. У меня была Женька и ее голос, и жизнь была…

– И есть. Вы живы, Сергей Витальевич. Вот, выпейте. – Девушка, совсем юная, наверное, стажер-психолог, протягивала мне стакан воды. Мне стало жаль, что я вывалил на нее все это, быстро, насколько мог, почти скороговоркой, ведь боялся – щелкнет замок металлической двери, и голос, такой же металлический, скажет: время вышло. Сначала было до ужаса стыдно, и когда ее напарник не выдержал моего рассказа, я спросил – может, хватит? Она ответила: говорите, вам это нужно. И слушала, не перебивая, глядя мне в глаза без той смеси отвращения с презрением, какая сквозила во взгляде покинувшего нас парня. А теперь вдруг сказала, что я жив.

Но ведь для всех давно мертв, хоть мое сердце еще бьется. Остановись оно – никто не станет жалеть. Сестра не приходила после суда – в ее глазах я стал чудовищем. Верочка, наверное, меня забыла, и напрасно надеяться когда-нибудь увидеться с ней. Женьки больше нет. Почему для нее все иначе? Я смотрел в глаза девушки напротив, которые Верочка назвала бы цвета земли, на которой растут каштаны, и не понимал. Не понимал.

– Должен был умереть. Там, на крыше, с которой все началось. «Навсегда вместе» – я помню эти кольца. Тогда в меня попали, вот, видишь? – Я поднял правую руку насколько мог, но она послушалась лишь наполовину, отозвавшись тупой, полузабытой болью в районе плеча. – А знаешь, что самое страшное? Я жив не из-за пули группы захвата. Не из-за того, что выронил пистолет. Я так и не смог бы выстрелить в себя.

Больше мне было нечего сказать. Щеки снова стали мокрыми – когда? Даже не заметил. Но после самого важного признания ждал я не лязга замка, а слов девушки напротив.

– Это вовсе не страшно – быть может, так для чего-то нужно. Сами решите, для чего. Может, вы напишете книгу, может, выйдете по амнистии и сделаете еще многих людей счастливыми. Вариантов много. Но запомните – это не конец. Вы не виновны в том, что живы. Прощайте, Сергей Витальевич.

У меня перехватило дыхание, и волны серого мира захлестнули рассудок. Потом только, когда шел под конвоем по знакомому коридору, выполняя такие же знакомые команды встать лицом к стене, осознал, что мне сказала эта удивительная девушка. Вспомнил кожей, как перед самым уходом она легонько коснулась моей руки. И впервые за восемь лет улыбнулся.