Япония по контракту

– Как Вы думаете, почему происходит это явление? – она задала вопрос только потому, что захотела поддержать прилежного Куботу, похвалить.

Аудитория оцепенела. Кубота замер. Шимада, мирно дремавший на соседнем стуле, проснулся. Хидэо склонился к её правому уху, зашептал сердито:

– Вы забываете, это же студент! Ему же не положено! – по скулам сэнсэя разливались неровные красные пятна.

Она не поняла, что не положено студенту: знать – почему? или думать? А, может, и то, и другое? Кубота растерянно смотрел – не на неё, а на сэнсэя Кобаяси. Должно быть, он впервые в жизни услыхал вопрос "как Вы думаете?" И не знал, что отвечать.

Резкий голос Хидэо прервал нехорошее молчание. Он говорил по-японски, нацелившись пистолетом лазерной указки на экран. Красный луч плясал по строчкам.

– Сэнсэй считает, что для перевода одного из терминов Кубота использовал неправильный иероглиф, он предлагает заменить его другим, более точным, – перевёл Шимада, склонясь к её уху.

Студенты озабоченно зашуршали страницами доклада, внося исправления, сделанные шефом. Кубота, успокаиваясь, послушно закивал. Значит, задачей Куботы было просто перевести английский текст, отпечатать его, размножить и пересказать, не вникая в суть, своими словами? Или заученными наизусть? Кубота говорил гладко, не глядя в текст.

– Я каждый раз удивляюсь, как бодро наши студенты щебечут о том, чего не понимают! – зашептал Шимада. – А анализировать они не умеют. Они только сравнивают – то как это, а это, как то…

– Но они должны учиться думать…

Начала она и осеклась – глаза Шимады закрылись. Он уснул. И студенты спали. Едва Кубота нажал кнопку возле проектора, притушив свет в аудитории, ребята падали головами на сложенные руки. Председательствующий Танабу спал, сидя прямо, прикрыв глаза. Только бедный доктор Чен, которому выпало несчастье сидеть рядом с боссом, покорно слушал то, что шептал ему на ухо сэнсэй Кобаяси.

Кубота закончил, зажёг свет. Студенческие головы как по команде поднялись.

– Поблагодарим Куботу за отличный доклад! – провозгласил Хидэо.

Студенты зааплодировали, привыкая вести себя, как положено на международном конгрессе. Докладчик поклонился, улыбаясь удовлетворённо. Он добросовестно справился с работой.

– Можно задавать вопросы!

Председательствующий аспирант Танабу обвёл взглядом аудиторию. Желающих не нашлось.

– Спросите Вы! – обратился Хидэо к Митико.

Девушка не удивилась, не обиделась, что её принуждают, не растерялась. Она перелистала текст и начала свой вопрос словами:

– Страница такая-то, строка такая-то…

И все присутствующие принялись переворачивать листы, отыскивая указанное место – обсуждались детали перевода.

– А теперь давайте послушаем комментарий нашей русской гостьи по этому вопросу!

Хидэо вызывал её к доске. Как школьницу. Он имел право руководить любым сотрудником своей лаборатории. Чувствуя себя двоечницей, не выучившей урока, она вышла, произнесла нечто, едва относящееся к делу. Но сэнсэю её спич понравился.

– Мы счастливы услышать столь квалифицированный комментарий!

Семинар катился как по маслу. Сымитировав с помощью приказов положенную по сценарию дискуссию в виде вопросов и выступлений, Хидэо велел перейти ко второму докладу. Тема его резко отличалась от темы первого – говорить о какой-то общей физической проблеме семинара не приходилось. Да никакой физики и не обсуждалось, только перевод. Докладчик, самый молодой студент Ода, наизусть свой доклад не выучил, а стал читать его по бумажке, сбиваясь и путаясь.

– Ода-сан – неважный студент, – шепнул ей на ухо Хидэо. – А Кубота-сан – студент хороший!

Он защищал Куботу, незаслуженно обиженного странным призывом думать. А для Оды сэнсэй Кобаяси определил наказание – перевести ещё одну статью на тему, совсем отличную от его сегодняшней работы. Понять, по какому принципу Хидэо подбирал статьи, было невозможно. Он словно выдёргивал их наугад. Впрочем, некая система всё-таки была. Две работы принадлежали американским авторам, третья – самому сэнсэю Кобаяси.

– Наверное, им совсем неинтересно то, о чём они говорят? – сказала она Хидэо, указывая на дремлющих студентов.

– Ничего, – улыбнулся он. – Такие семинары – отличная тренировка!

Тренировка чего? Хидэо учил студентов, как стоять, как говорить, как показывать картинки… Учил переводить и заучивать наизусть чужие тексты. Учил прилежно заниматься работой неинтересной, непонятной – учил тому, что пригодится в японской жизни. Учил долгим сидениям на собраниях… Благодаря обильным комментариям сэнсэя, семинар, начавшись в три, закончился в девятом часу.

– Вы хотите посетить мой семинар? Я приглашал? – сэнсэй Сато не скрыл изумления. Она приняла его ритуальные слова, сказанные во время процедуры представления, за чистую монету. – Вы интересуетесь микромашинами? Это же не Ваша область!

Но присутствовать иностранке на своём семинаре Сато всё-таки разрешил, хотя и посматривал на неё подозрительно, как на вражеского лазутчика. Семинар сэнсэя Сато походил на семинар сэнсэя Кобаяси, как две капли воды. Те же переводы американских статей, те же спящие студенты и говорящий профессор. Наверное, здесь так было положено. И она постаралась вести себя, как подобает, не задавала докладчику неуместный вопрос:

– Как Вы думаете?

Абсолютно точные указания

Все волнения, всю печаль

Твоего смятенного сердца

Гибкой иве отдай.

Басё

Профессору, хоть в русском университете, хоть в японском, положено руководить студентами.

– Попробуйте поработать с аспирантом Танабу!

Хидэо смотрел на неё так, словно сомневался, справится ли она со столь сложной задачей?

Она обиделась – в России через её руки прошли десятки аспирантов. Хидэо об этом знал. Но всё-таки решил упростить её задачу:

– Помогите ему решить уравнение.

Тихий маленький Танабу пришёл, обхватив короткими руками огромную кипу бумаг. На вопрос о смысле его работы он сообщил:

– Я развиваю идею сэнсэя Кобаяси.

Она села разбираться в работе – не могла же она, как школьница, просто начать решать какое-то уравнение! Тем более что оно было жуткое, трёхэтажное. Уже через полчаса выяснилось, что уравнение, которое обещало поглотить уйму времени несчастного Танабу, даст в результате лишь маленькое уточнение, ни на что не влияющее. Она решила честно предостеречь Танабу.

– Почему Вы решили использовать именно эту формулу?

Очки Танабу запотели.

– Так велел сэнсэй…

– Конечно, сэнсэй прав, – как можно мягче сказала она. – Но можно поискать более простой путь!

Она объясняла, Танабу слушал странно, неподвижно, словно спал с открытыми глазами. Она закончила, он молча встал, сложил бумаги и ушёл. Минут через десять в её кабинет, не стучась, вбежал Хидэо. Не здороваясь, начал нервно:

– Почему Вы сказали аспиранту, что он не должен делать то, что я велел?

Губы Хидэо трепетали. Он едва сдерживался.

– Я не говорила ничего подобного, – не поняла она сэнсэева гнева. – Я просто предложила более простой путь.

– Я дал Танабу указания, – прервал её сэнсэй. – Он должен исполнять их! А не искать какие-то другие пути! Я попросил бы Вас не разговаривать со студентами таким образом!

Хидэо удалился, не объяснив, как следует правильно со студентами разговаривать. Может быть, вот так:

– Какую замечательную работу поручил Вам сэнсэй! О, он безусловно прав и указания его мудры! А я готова проверить вычисления. И, возможно, правописание. Если разрешит сэнсэй.

И ещё одно ей было непонятно – откуда узнал Хидэо содержание её беседы с Танабу? Правда, выйдя вслед за Танабу в коридор, она увидела его спину, заранее согнувшуюся в вежливом поклоне возле двери кабинета Хидэо. Но она не предполагала, что аспирант отправляется доложить боссу всё. До мельчайших деталей.

В конце концов, она всё-таки решила помочь Танабу с вычислениями – должна же она была хоть как-то оправдывать большую японскую зарплату! Хидэо, застав её за этим занятием, улыбнулся благосклонно. Он даже захотел поучаствовать в работе, ставшей на правильные рельсы.

– Чему равна вот эта постоянная? Напомните аспиранту!

– Надо посмотреть в справочнике, – бросила она рассеянно.

Танабу изумлённо поднял брови. Хидэо уронил очки.

– Вы… Вы не помните? А я считал Вас специалистом!

Она знала, конечно, что учиться в Японии значит заучивать наизусть. Знала, что здешние школьники зазубривают даже железнодорожные справочники. Иначе тут никаких экзаменов не сдашь. Она всё это знала. Но одно дело – знать из книг, другое – встретить в жизни.

– Работой Танабу буду руководить я, – бросил Хидэо, направляясь к двери.

Через неделю он сказал:

– Попробуйте заняться студентом Мацутани. Он не аспирант, дипломник.

Сэнсэй давал ей задание попроще. Предельно сократив научную часть беседы, она отдала первые инструкции:

– Поднимите температуру градусов до двухсот – трёхсот…

Мацутани поклонился и ушёл. А она решила, что вопрос исчерпан – проблема не стоила выеденного яйца. Легкомысленно решила. Через несколько минут её настиг в студенческом зале возбуждённый Хидэо. Следом за ним брёл Мацутани.

– Что Вы сказали студенту? – Хидэо почти задыхался от негодования. – Двести или триста градусов – это по-Вашему одно и то же?

Она уже не удивилась, что содержание её разговора с Мацутани дословно стало известно Хидэо. Она приняла этот местный обычай доносить всё боссу. И попыталась объяснить: по всем законам физики для свойства, которое студент изучает, что двести градусов, что триста – всё равно. Как и четыреста. Вот после пятисот что-то может и случится. Студент, тем более дипломник, должен это понимать.

– Давайте спросим, что думает по этому поводу Мацутани-сан, – предложила она. – Какое у него мнение?

Сэнсэй, опустивший её рассуждения о законах физики мимо ушей, посмотрел на неё с весёлым изумлением.

– Спросить студента? Какое у студента может быть мнение?

Сэнсэй разговаривал с ней тоном учителя школы для неполноценных. Он и студентов своих, кажется, считал неполноценными. Или роботами для исполнения указаний. Настолько точных указаний, что размышлять над ними не имеет смысла.

– Студенту следует отдавать точные указания! Абсолютно точные! – отчитывал её Хидэо.

Мацутани стоял рядом, согласно кивая каждому слову сэнсэя. И ребята у компьютеров подняли головы, прислушиваясь. Сэнсэй отчитывал её при студентах! Почувствовав себя оскорблённой, она решила отомстить.

– Хорошо! Поднимите температуру до двухсот тридцати двух с половиной градусов.

Она думала, они засмеются. Или обидятся. Потому что эти полградуса – такой же абсурд, как измерение расстояния от Москвы до Токио с точностью до миллиметра. Но Хидэо закивал серьёзно. А студент, выхватив из кармана блокнот, стал записывать. Она смотрела на озабоченно чиркающего карандашом Мацутани и вспоминала японскую сказку про деревенского парня Сабуро. Он делал всё в точности так, как ему велели: надёргал в огороде редьку и принёс её домой, перепачканную в земле.

– Всё, что на огороде выдернешь, разложи сначала посушиться на грядке! – приказал отец.

И парень разложил на поле золотые монеты вырытого клада. Их украли.

– Всё, что найдёшь, принеси домой! – рассердился отец и Сабуро принёс дохлую кошку.

Сказка смеялась над глупым Сабуро, японская сказка.

Через неделю в её кабинет постучал китайский доктор Чен.

– Сэнсэй назначил меня руководить работой Мацутани.

Она не обиделась, что её опять отлучили от работы с ребятами. Она всё равно не понимала, в чём состоит её руководство, если студент передаёт все её распоряжения шефу и ждёт приказов от него? Чен не уходил, чего-то ждал.

– Я не знаю эту работу, – сознался он.

– Как же Вы собираетесь руководить студентом? – не поняла она.

– Работу знаете Вы…

Чен поклонился и объяснил, что указаний ждёт от неё. Он же, Чен, станет доводить эти указания до сведения шефа, а шеф, проверив сказанное ею и поправив, отдаст распоряжения студенту Мацутани. Потому что студент станет исполнять только приказания сэнсэя Кобаяси – таков порядок. В японских порядках Чен разбирался лучше, чем она. И его собственная роль, состоявшая в транспортировке указаний от неё до кабинета шефа, его ничуть не смущала.

Чен стоял, вытянув руки по швам, ждал первых указаний. Она пошла к Хидэо и очень вежливо объяснила, что на столь сложной траектории передачи указаний легко что-то перепутать. Сэнсэй согласился – потери точности допустить нельзя! И разрешил ей попытаться ещё раз поработать со студентом напрямую, без посредника. Только не с дипломником Мацутани, а с третьекурсником Таманагой – Хидэо подбирал ей работу по силам. Она постаралась дать Таманаге совсем простое задание и абсолютно точное:

– Сделайте снимок образца!

Студент проследовал в кабинет шефа, но Хидэо к ней не прибежал. Значит, на сей раз она всё сделала правильно. Прошёл день, но Таманага не появился в её кабинете. И это было странно, потому что японские студенты работали в режиме "сказано – сделано". Они поражали своим трудолюбием, эти студенты! Едва получив задание, бросались его исполнять, впивались в работу так, словно ждали её всю жизнь. Не отлынивая, не волыня, они трудились безостановочно и неустанно, словно где-то внутри у них запускался маленький моторчик. Недаром символом университета была трудолюбивая пчела, которая целыми днями летает, собирая мёд. Студенты работали тщательно, прилежно. Но как-то странно. Их руки делали, а чёрные глаза оставались пустыми. В них не было никакого интереса. Они просто делали, не думая, не вникая, не задавая вопросов. Им было всё равно, что делать. Но скорость исполнения была спринтерской.

Однако Таманага почему-то не приходил, хотя порученное ему дело было плёвое. К вечеру она поинтересовалась:

– Есть проблемы, Таманага-сан?

– Нет, нет! – парень замотал головой, улыбнулся виновато. – Я не успеваю выполнить Ваши указания сегодня! Я принесу вам работу завтра. Если Вы позволите…

Она позволила. На следующее утро, не успев снять пальто, она услыхала стук в дверь. Таманага поклонился, извинился за задержку работы и протянул ей сложенный вдвое огромный лист. Лист не умещался на столе, его пришлось разложить на полу. На полотнище аккуратными рядами, кромка к кромке были наклеены в четыре ряда восемьдесят четыре фотографии – панорама всего образца. Кусочек металла площадью в два квадратных сантиметра был огромным для маленького глаза микроскопа!

– Что это? – ужаснулась она.

И догадалась. Она велела сделать снимок образца. Как понял бы её любой русский студент? Что надо снять один типичный участок. А студент японский исполнил указание буквально – сфотографировал весь образец, полностью, кадр за кадром. Снимки были прекрасные – яркие, чёткие, тщательно подобранные по свету и контрасту – Таманаге пришлось немало потрудиться. Она посмотрела на припухшие от бессонной ночи, покрасневшие глаза Таманаги и почувствовала себя виноватой. Она так и не научилась отдавать указания японским студентам!

– Вы сделали прекрасную работу, Таманага-сан! – сказала она, стараясь скрыть замешательство. – Но как Вы собирались использовать такое большое число снимков? У Вас была какая-то идея?

Таманага часто заморгал и оглянулся, словно ища защиты.

– Вы сказали…

Не надо о науке!

Роса на цветах шафрана.

Прольётся на землю она

И станет простой водою…

Тиё

– На сегодня я назначил обсуждение Вашей работы… – Значит, в прошлый раз Хидэо не оговорился, назвав так их совместную деятельность – "Ваша работа". Значит, своей он эту работу не считал. – Но Вам придётся подождать. Я должен подготовить протоколы к завтрашнему собранию.

Дома, в России, протоколы вызывали у её коллег только одно чувство – отвращение. Хидэо смотрел на дело иначе:

– Протоколы – очень важная работа! И она поручена мне! Поскольку я, как руководитель кафедры, председатель собрания, – Хидэо выговаривал слова "руководитель" и "председатель" с особым удовольствием. – Это большая ответственность! Я должен обдумать каждую фразу. – Через запертую дверь кабинета Хидэо долетел стук пишущей машинки и клацание дырокола. B восемь вечера Хидэо прошёл к лабораторному ксероксу. – Я уже закончил. Осталось сделать двадцать копий протокола для каждого участника собрания. – С кипой бумаг в руках Хидэо прошёл в свой кабинет, чтобы разложить страницы стопочками, сшить скрепочками… – Сегодня поговорить не успеем, видите, я занят! – бросил ей Хидэо через раскрытую дверь, – отложим беседу на завтра!

– Да, мы сейчас поговорим, – встретил её утром Хидэо и быстро побежал по пустой ещё лаборатории, проверяя что-то, наводя порядок…

Он заглянул в холодильник, проверил содержимое, на минуту задержался у столика с приборами, поправил шнур так, чтобы он лёг параллельно краю стола. Мелочей в его хозяйстве не существовало! Осмотрев студенческий зал, он остался недоволен и устремился к компьютеру, чтобы напечатать объявления: "Окончив работу, задвигайте стулья под столы, чтобы в зале было просторнее". Собственноручно развесив объявления, Хидэо наконец угомонился, сел за стол. Но слушал он рассеянно, ёрзал, косясь на телефон.

– Я жду звонка декана! По поводу факультетского собрания! Это очень важно! – Телефон зазвонил, и сэнсэй с готовностью сорвал трубку. – Я должен идти! Срочно! – выдохнул он с облегчением. – Как хорошо мы с Вами поговорили! – Беседа длилась меньше десяти минут, они ничего толком обсудить не успели. – Закончим вечером, – утешил её Хидэо. И принялся загружать протоколы в большую хозяйственную сумку. В портфель они ни за что бы не влезли. – Я готовил эти протоколы ночью, чтобы освободить время для нашей сегодняшней беседы… – Хидэо сообщил это он на прощание и убежал, кренясь под тяжестью бумаг. А она осталась мучиться угрызениями совести.

В пустом коридоре гулко фыркал умывальник – в туалете пожилой мужчина мыл руки. Вообще-то японцы рук не мыли, считая, что мытьё убивает их естественную способность отторгать грязь, – так говорил Шимада. Да и зачем мыть руки в стерильно чистой стране? Но этот мужчина мыл руки подолгу. Странный был человек. И работа у него была странная: в маленькой комнатке в конце коридора он перекладывал старые журналы, определяя их в стопки, расставляя по полкам, переставляя опять. Он занимался этим всё время, оставшееся от мытья рук. Кем он был? Судя по одежде – серой полотняной курточке, белой рубашке с тёмным галстуком, белым хлопчатобумажным перчаткам – университетским техником. Судя по возрасту и по робкому, заискивающему взгляду, он дорабатывал до пенсии. Коротал время за бессмысленной работой, от которой старался уйти к делу реальному – мытью рук.

Вечером после собрания Хидэо постучал в её кабинет – она подхватила бумаги, готовясь к беседе. Но сэнсэй оглядел комнату – всё ли в порядке? Воскликнул в панике:

– О, я забыл! – И убежал куда-то. Вскоре он вернулся, неся электрический чайник-термос, чашку с блюдцем и маленькую ложечку. Устроив всё это на книжной полке, удовлетворённо улыбнулся. – Теперь всё в порядке!

Персональный чайник – большая честь, оказанная гостье. Прочие сотрудники лаборатории, включая самого Хидэо, пользовались общим чайником в студенческой комнате. Иностранку Хидэо баловал. В её кабинете был даже диван. Не было только компьютера, чтобы работать.

– Вам нужен компьютер? – Хидэо отмахнулся с досадой. – Это потом! А пока Вы можете использовать те, что стоят в студенческом зале. Там есть свободные. Те, что постарее. Студенты работают на новых.

Она посмотрела на Хидэо с удивлением.

– Без компьютера зачем мне кабинет?

– Чтобы отдыхать! – быстро нашёлся Хидэо. И убежал в студенческий зал,

Он сменил пиджак на короткую желтовато-серую курточку – такие выдавали в университете вместо халатов. Курточка была несвежая, местами заштопанная. Но Хидэо это не смущало, а, кажется, даже радовало – вид у курточки был трудовой. Хидэо принялся переставлять книги на полке, сортируя их по темам, годам, по размеру… В их ровном строе что-то не сходилось.

– Не хватает одной книги! Она здесь стояла. Кто её взял? – Услыхав её признание, Хидэо приказал: – Немедленно верните! Кто-то из студентов может захотеть почитать. Впрочем, они лентяи и ничего не читают. Но я верю, что однажды в моей лаборатории появится блестящий студент. Он будет хорошо работать и получит новые подтверждения моей идеи. Я – оптимист!

Она обвела взглядом студенческий зал, заполненный в столь поздний час теми, кого сэнсэй назвал лентяями, возразила:

– У Вас и теперь хорошие студенты.

Хидэо несогласно покачал головой и продолжал возиться с книгами.

Она потеряла терпение. Когда же профессор займётся своими прямыми обязанностями – наукой? Зачем он тратит время на пустую работу, которую может сделать кто угодно, например, техник? Обязанностей у Ямазаки было немного: ремонтировать микроскоп, который ломался редко, исполнять мелкие поручения… Ямазаки проводил дни, играя на своём маленьком компьютере в пиратов. А парень он был славный – стоило попросить его о чём-то, тут же бросался исполнять. Даже если просила она. Почему бы сэнсэю не попросить его сортировать книги?

– Я не имею права заставлять техника, – туманно обронил Хидэо. – И потом, я должен делать это сам. Это очень важно!

Важно было всё: собрания, протоколы, сортировка бумаг – всё, кроме научной работы! Той самой, которой когда-то занимался Хидэо. Пока не стал профессором. В девять вечера Хидэо покончил с книгами в студенческом зале и переместился в свой кабинет. Её предложение приступить к обсуждению работы он отверг.

– Я должен привести в порядок свои архивы. Сейчас я как раз занимаюсь нашей перепиской! – Явно гордясь собой, он показал ей пухлую папку.

Он хранил всё, поздравительные открытки, конверты… За чистейшими стёклами многочисленных шкафов, занявших почти всё пространство большой комнаты, стоял длинный строй папок с аккуратно надписанными ярлычками. Содержать такое хозяйство в порядке стоило немалых трудов, но Хидэо сил и времени не жалел.

– Я боюсь, Хидэо, что моё пребывание у Вас не принесёт пользы нашей работе! – она упрямо выделила она слово "нашей".

– Что Вы так волнуетесь по поводу работы? – отечески улыбнулся Хидэо. – Зачем так торопитесь? Знакомьтесь с Японией! Запишитесь на курсы японского языка, съездите в Киото!

От изумления она лишилась дара речи. Ей предлагали отдыхать?! Быть туристом! А она думала – трудолюбивая Япония потребует от неё жёсткой работы.

– Важно, что в моей лаборатории появилось европейское лицо, создалась международная атмосфера. Этого достаточно для начала. Студенты учатся общаться с Вами, привыкают говорить по-английски. Это очень полезно! Даже мой техник Ямазаки начал вспоминать английские слова! – Хидэо засмеялся удовлетворённо.

Ей готовы были платить хорошие деньги за английский язык?! За цвет лица?! Япония – загадочная страна!

Хидэо поставил папку с их перепиской на полку, снял очки, потёр глаза. А может, он просто устал от многочасового сидения на собраниях? От писания протоколов? И к вечеру ни на что другое, кроме приборки, уже не годился? Может, он вообще устал он, отстал. Потому что писал протоколы, а не научные статьи. А наука, как спорт, как балет, требует ежедневных упражнений для поддержания формы: работы в лаборатории, в библиотеке… А сэнсэй форму потерял и бесед с нею о науке просто побаивался?

– Хидэо, – начала она.

И поймала его взгляд, умолявший:

– Не надо о науке!

Она посмотрела на измученное, серое лицо сэнсэя.

– Хидэо, Вам скоро ехать в Париж на конгресс. Давайте я отредактирую Ваш доклад!

Это сказалось у неё нечаянно, само собой. От жалости. Хидэо благодарно улыбнулся, быстро согласился, сказал ласково:

– А Вы работаете упорно, до девяти часов!

Хотя считать работой то, что делала она нынешним вечером, вряд ли стоило.

В десять часов Хидэо всё ещё что-то подправлял в идеальной расстановке своих архивов. Она вышла на улицу, надеясь поймать такси. У входа в корпус заводил свой мотоцикл немецкий аспирант из лаборатории Сато. Парень поздоровался и уважительно показал рукой на свет в окне кабинета Кобаяси.

– Знаменитое японское трудолюбие!

А она не стала раскрывать ему тайну ночных сэнсэевых занятий.

Возле магазинчика Сэвэн-илэвэн ей встретилась Наташа. Выслушала жалобы, пожала плечами.

– Ваш сэнсэй никак не найдёт времени для разговора о работе? Здесь это дело обычное. Мой муж своего сэнсэя не видел уже год.

Как положить сливы в бутылку?

Хлюпают носами…

Милый сердцу деревенский звук!

Зацветают сливы.

Басё

При умелом обращении сгодится и дурак, и тупые ножницы.

Японская пословица

В отделении суперкомпьютеров обслуживали технику японские инженеры. Но использовали её только иностранные учёные. Сейчас там работали поляк, американец и француз. На мощных машинах фирмы Хитачи они решали свои длинные уравнения, строили замысловатые модели. Фирма Хитачи платила им хорошую зарплату, а сэнсэй Такасими устраивал райскую жизнь с просторными, роскошно обставленными кабинетами, красивыми секретаршами, которые заботливо ухаживали за своими подопечными. Начальник отделения Такасими очень гордился, что иностранцам нравится работать у него, что они охотно приезжают, не давая суперкомпьютерам простаивать. Найти японских учёных, желающих решать достойные суперкомпьютеров задачи, Такасими не мог.