Родом из шестидесятых

Противники же предостерегали от возможной победы "безумных радикалов". Эти гробокопатели пытаются представить красногвардейцев, рабфаковцев, целинников потерянным поколением. Далекая стахановская молодость была чистой, не винтики были. Великие воздушные перелеты, челюскинцы, Любовь Орлова, Тимур и его команда…

Новая пресса возмущалась: "Но зачем так долго врали? Зачем вытоптали целое поколение, ставшее лагерной пылью? И разве нужно тосковать по тому старому "общему", которого уже нет?"

Те возражали: "А разве сейчас в новые герои не выходят те, кто умеет жить, воротилы теневого бизнеса?"

Были и особые мнения, исходящие от диссидентов, закоренелых врагов тоталитаризма: если бы фашисты захватили Россию, это было бы не хуже, чем ярмо большевиков, вылитых из одного куска стали, ненавидевших народ, от них он неимоверно пострадал и был выбит наполовину. И даже перекраивали историю: левые эсеры не убивали Мирбаха, это Дзержинский подстроил. Корень – в Брестском мире, Ленин заключил позорный мир, с риском, что уберут (не Каплан, а Свердлов тут замешан). Хотел передышки с Германией, боясь, чтобы новая революция не подняла голову, ибо Ленин был бы тогда ноль в отсталой стране. Да и не своей смертью умер… Ходили слухи: это евреи сделали революцию.

____

Сталинизм нельзя преодолеть отрицанием, – писал в своей статье Гена. – Нужно противопоставить подлинные ценности.

Я сомневался, есть ли возможность создать государство, не ломающее подданных через колено? Некоторые философы утверждали, цитатой из Герцена: взять неразвитое силой невозможно, нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены изнутри. Я отношусь к тем, кто не верит в "перековку" человека.

Не верил открывшейся абсолютной свободе, потому что считал: переживания радостей и горестей человеческих не меняются. Они не зависят от переворотов и смены власти, ослабления социальных вожжей.

Разные слои общества – простые люди в провинции, гламурные жители Рублевки живут, не обращая внимания на политику. "Мы – вне политики". Впрочем, как и в тех, шестидесятых.

Это что-то большее – хищная природа жизни.

____

Депутаты Верховного совета все же осудили льготы для номенклатуры, и афганскую войну, хотя и были выкрики: внушили воинам-«афганцам» комплекс неполноценности!

Был поставлен вопрос о президентской власти, темный и неясный – ловко проведенный Горбачевым.

Общество в большинстве отнеслось настороженно к "перестройке", раскрывшей весь эгоизм элит. Понятно, люди ощутили, что их жизнь рушится, наступает безработица и голод. И приняли крушение открывшегося гнилого остова централизованной экономики за преступную политику организаторов "перестройки".

Да, Горбачев хотел сохранить страну единой, без чего все могло провалиться в междоусобную войну. Но следствием великого перелома стал голод и лишения. Империю разодрали отделившиеся республики, и президент СССР остался лишенным власти.

Мне до сих пор кажется странным, почему, видимо, большинство не восприняло "разрядку напряженности" в мире, впервые осуществленную благодаря Горбачеву. Его честности генерального секретаря компартии Советского Союза, страны непримиримой к Западу, поверили даже матерые противники коммунизма. Президент США Рейган, автор формулировки "Империя зла", ощутил некую свежесть: неужели это возможно? Ведь там застарелые демагоги Верховного совета смотрят на нас волком! Победит ли их бедный Горби? Железная леди Тэтчер ощутила честность и открытость Горби, а жена американского президента Буша даже подружилась с Раисой Горбачевой. Немецкий канцлер стал на сторону советского генсека.

Как это могло быть? Сдача Восточной Германии – ГДР? Измена родине? Или величайшая победа человечества, открывшая возможность не только разоружения, но и сосредоточения всех сил планеты на поиски новых мест жизни в космосе?

Это был единственный миг, когда великое противостояние могло исчезнуть, и открылись бы иные пути над слежавшимся вековечным и сумрачным недоверием. Когда в мире наступит тепло доверия, колесо сансары, все время возрождающее одно и то же, перестанет крутиться. Но, как раньше Джон Кеннеди, другие президенты США объясняли свою недоверчивость тем, что страна хочет выжить, и потому должна быть осторожной.

Всегда в мире находятся люди, которые подозрительно смотрят не только на бывшего врага, но и «чужого» человека. Они похожи на партизана, найденного в лесу, который удивился, что война окончилась много лет назад: «А я до сих пор поезда под откос пускаю!»

Целые касты не доверяющих человеческому разуму людей, как своих, так и чужих, повернули историю в прежнее русло, не дав совершить новый скачок человечества в будущее. Личности со всеми предрассудками старой системы, уютно жившие в ней и устрашенные нынешней нестабильностью, яростно обрушились на Горбачева, якобы, продавшего страну, пытаясь дружить с врагами социализма.

И великий план провалился. Возобновилось мировое противостояние, определяющее ход событий.

Шанс был упущен.

Но, может быть, это логика объективной закономерности развития общества? Условия, при которых люди бегают в поисках пищи и работы, лишают разума. Наверно, это так. Но жаль великой идеи. Нет, я верю, что «разрядка напряженности», которую не сумел достичь Горбачев в свирепой своре дерущегося мира, снова встанет во весь рост, возможно, от толчка извне, когда какая-нибудь моровая язва, опустошая улицы, стряхнет в слежавшихся мозгах наваждение, обнажит дорогу к спасению.

***

Президент новой России Ельцин, создатель Российской Федерации, колеблясь, под давлением "младореформаторов" решительно стукнул кулаком по трибуне:

– Кардинальный поворот к рынку, к общечеловеческому!

Противник, "певец страны Советов" с потным лицом и спутанными волосами, выкрикивал:

– Диссиденты стали сейчас хозяевами, главный из них был Горбачев. Рынок превратили в развал! Все развалили, экономику, страны народной демократии – результат «Пражской весны». А ведь раньше мы гармонировали всю мировую систему!

Его сторонники вторили:

– Сотни мелких парламентов разодрали в груду камней великую империю.

– Парад суверенитетов – нет ничего более отвратительного и страшного! Целостное тысячелетнее государство, созданное могучими потоками истории, геополитическими силами, вымученное, – рассыпает и разрушает какая-то кучка ненавистников. Страшная трата, беда! Выламывать Россию из СССР – ужасно! Менять границы, нарезать, – это как ядерное ядро расщепить, откуда вырвется страшная сила.

– Был монолит, связывающая корка, а сейчас все вырвалось, полифония без капельмейстера. Корку надо было снимать постепенно, а кое какую, дисциплинирующую – оставить.

Они призывали либералов вернуться к «константам» – к русской идее, родине, патриотизму.

Мой бывший приятель толстый Матюнин, ставший политологом, жаловался:

– Демократы не понимают, что рынок по-западному не получится. Игнорируют своеобразие нашей истории, молодой, не наследовавшей Древней Греции, Риму, с особым путем. Никто не начинал с внедрения духа торгашества.

Ему отвечали просто:

– Дух торгашества – это и дух свободы, раскрытия личности.

Гена Чемоданов давал отповедь: "Мы не изменились, лишь перемешиваемся в старых догмах. Отсутствие исторического сознания. Масса навязывает свой уровень и стиль. Необольшевики, примитивная ждановщина, неуважение к другим. Злобу сублимируем в лицах, сбрасывая Ивашку с наката".

____

Написано бесчисленное количество слов, как вырывались на свободу одна за другой союзные республики, делили границы, вводили свои деньги, отказывались от имперского языка.

По телевидению показали кадры: группа депутатов пыталась пройти через военный пост на ту сторону объявившей независимость республики, и не пустили. Увидели идущего оттуда к ним: "Идите сюда!" "Мы не можем". И… раздался выстрел. Что-то во мне, привыкшем и равнодушном, дрогнуло. Я вдруг ощутил то грозное, о чем говорят и пишут – кровь и страдание межнациональной резни.

Погруженный в хаос кризиса, круглолицый и. о. председателя правительства с ужасающим спокойствием объявил приговор: от банкротства страна отделена неделями! Надо увести людей от обрыва, куда рушится экономика. И для этого немедленно открыть дорогу свободному рынку, чтобы он наполнился самым необходимым.

Его соратники вторили: Россия должна построить ковчег и спасти себя в грядущем потопе.

Сторонники единого Союза ужасались:

– А как же союзные республики?

– Центральной власти, которая содержала республики, нет. А у России нет средств их финансировать. Должно быть новое Содружество, вышедшее из тиранического Союза.

Встревоженный Шеварднадзе ожидал непоправимого

– Да, есть правые силы, готовые установить диктатуру. Это мы чувствуем ежедневно.

И зубы скрытого зла прежней системы обнажились. Встал из ее недр ГКЧП, ввел войска в Москву, в панике готовый вернуть диктатуру и расстрелять защитников демократии, заполнивших всю площадь перед парламентом. Зло обрело зримые формы, выплыв из извечного ритуала, – в дрожании рук испуганных членов ГКЧП, собиравших все нестерпимо демагогичное, которое оказалось совсем не многочисленным. Но армия отказалась стрелять в народ. Казавшаяся вечной скрепа ослабла, потеряла силу.

____

Часть тех людей, которых я знал как отъявленных атеистов, потеряли ориентиры и кинулись в мистику. Наступило время колдунов, целителей, экстрасенсов и предсказателей.

Моя жена Катя зашла на радение "белой ведьмы" Серафимы, заплатив 8 рублей. И с удивлением наблюдала, как в зале корчились в безумии.

Были и изотерические пророчества о будущем. Меня пригласили в Сочи на международный форум по Блаватской, на съезд экстрасенсов, где красавица Тамара Глоба возглашала неслыханные пророчества о конце эпохи Земли, и новой юности Земли, и солнечный ветер снимет информацию каждого, и этот мир пройдет очищение огнем, сожжет Аримана. В ее номере на бывшей даче Сталина, она иронически говорила своим адептам: "Время включило программу свертки, геометрическую регрессию, все пошло в обратном порядке, и нужно отрыть понимание, для чего существует этот мир", и в ее прекрасных глазах была насмешка и неверие ни во что.

***

Открылись все мировые кладовые культуры, запрятанной или запертой и уничтоженной уже непонятной ненавистью или аскетизмом агрессивного тоталитаризма, обострившего ненависть до противостояния: кто – кого?

В литературе и искусстве стало терять прежнее значение безмятежное направление – романтической веры в светлое будущее, куда ведет наша власть, благоговения перед жизнью, наслаждения любовью и природой, отчего исцеляется простая душа. Безопасно и доходно для авторов. Однако оно открыло эпоху гламура, такую же оптимистичную и беззубую. Популярная эстрада пела только о любви и наслаждениях, старые песни о главном….

Советские фильмы оказались киносказками, скрыто противостоящими реальности, или уменьшившими до неразличимости дистанцию между сказкой и жизнью. Это фильмы голливудского типа, в них была атмосфера социальной удачи, энергия социального оптимизма, утверждающего стабильность и ценность мира, и должное поведение в должных обстоятельствах, идентификация с героями и в конце – с обязательной наградой. Примитивность – закон жанра.

В новых исторических романах и фильмах чудилось что-то до оскомины привычное. В очередной раз смотреть, как патриотичные солидные дядьки с длинными бородами в сарафанах, смиренно крестятся, тыкая пальцем в пузо, рассуждают о граде Китеже, отдает банальным русофильством.

Еще одно направление пошло на поводу у представлений обывателей о справедливости, убежденных, что надо отнять богатства у бандитов, чиновников-взяточников и богачей и отдать в некую честную мошну, принадлежащую народу (вопрос: где потом отыскать эту мошну, и как поделить между 150 миллионами?)

Костя Графов, после умерщвления его журнала Интернетом, стал заметным в литературном мире автором «народных сериалов», в которых честные менты, следаки с юношескими или грубыми мрачными лицами ставали стеной вместе с дружками, бывшими "афганцами", против "бандитского Петербурга", вороватого высшего начальства, убежденные, что жизнь состоит только в искоренении коррупции. И то – коррупции бывшей изгнанной власти, не затрагивающей нынешние устои, ни-ни! Ремесленники поняли, что грубое воздействие – электрошокером по мозгам читателя и зрителя в борьбе с прошлыми негодяями за справедливость и есть то, что любит народ. И для усиления интереса обрывали каждую серию на самом волнующем месте.

Иные видели затухание жизненных сил, не вырывание их вверх, а опускание вниз, в лаз, подкоп. Там, на дне выживания, будут найдены высокие слова. Там может быть осмыслен хаос.

Были и радикальные убеждения, например: ввиду того, что вторая сигнальная система, в которой существует культура, не может выразить весь ужас существования, то надо замолчать. Истина скрывается в молчании.

Среди этих крикливых направлений «авторское искусство», артхаусное – ушло в маргинальность, ибо мало кому нужен писк чистой исцеляющей мелодии среди глыб отчуждения, и одиночество в этих глыбах. Читатель забыл то чудесное и непонятное, что трепетало в его юности. Эти авторы живут, как правило, в своем камерном мирке. Здесь много нищебродов, неудачников, уехавших на Запад, и самоубийц.

Диссидент Буковский издалека вещал, что человек – это не звучит гордо, и всем надо покаяться.

Ставшие ненужными маститые писатели «с крепкими седалищами» брюзжали, глядя из-под обесцененных томов своих собраний сочинений: новая культура превратилась в отстойник! Происходящее в литературе – взметнувшийся рой листвы, уляжется, и все станет на места. Андеграунд же объявил это новым периодом искусства. Они, старые романтики, ворчали: культура расколота! Есть в народе сатанинство, тьма, и есть божественное! Политикой и культурой занимаются коммерсанты. Развратили народ, чтобы извлекать деньги.

– Казалось бы, сейчас и вздохнуть культуре, но нет, – заявляли они. – На месте старых идолов встает новый уродливый, коммерциализированный идол, шоу попкультуры. Видите ли, должно выживать конкурентоспособное. Соцреализм заменен анатомическим реализмом. Нельзя Дарвина втаскивать в культуру. Закон джунглей!

Однако литературная классика была тем стабильным плато, от которого уходили в сторону дорожки различных течений. Да, читать ее стали меньше, но она крепко осела внутри нас. «Народные сериалы», популярная эстрада, то, что пишут и говорят, даже в них все же сохраняется главное – боль за человека, что будет всегда, как сама классика. Хотя все ссылки на классиков, старых философов устаревают – их мысли в новых условиях рассеиваются, делаются далекими схемами перед новой глубиной грядущей эпохи.

Мои давние приятели Гена Чемоданов и Толя Квитко требовали перетряхнуть всю культуру, с переоценкой художников, мне казалось, вместе с водой выплескивая ребенка. Гоголь погиб, так как пафос добра превзошел его стиль, которым он выражал победу над глупостью. Достоевский понял, стоя у края, что все революции не стоят эшафота. Ленин боролся против трех китов мирового духа: религии, культуры и морали, то есть против разума человечества. Революции требуют неукоренившихся людей. Маяковский, покушавшийся на самоубийство, примирился с царями, создал миф о революционном государстве, – курс лечения от его трагического сознания. Безумие Мандельштама, окаменелость Ахматовой… А у народа своя генетическая задача – улучшить условия своего самосохранения.

28

Я давно освободился от пут министерства, где работал в молодости, от того времени, что, как считал, тяготило меня узостью и удушьем, и откуда выгнали в бездну свободы.

Легче ли мне стало?

Свобода оказалась вязкой, как если двигаться в космосе, ей по-прежнему не давало ходу новое безвременье. В душе желал не этого, не такой свободы. Чего же? Покоя, как у Мастера по воле Воланда? Душевного исцеления в совсем другой стране?

Есть ли смысл жизни в наше пост-идеологическое время? И нужна ли нам русская национальная идея, объединяющая всех, которую искали еще в XIX веке («Православие. Самодержавие. Народность)? Или надо отпустить людей, чтобы они пожили на свободе.

Увы, я так и не нашел смысла. Не верю ни в развитой социализм, ни в обновленный коммунизм, ни в добротный новый капитализм, ни в нашу суверенную демократию, ни в надежду на светлое будущее. Верю в достижение такой безграничной широты взгляда, когда открываются иные измерения, синяя-синяя новизна, в которой не замечаешь свои боли и душевные страдания, и где легко исчезнуть.

Мои друзья, Гена Чемоданов и Толя Квитко звали меня «на баррикады» своей журнальной борьбы. Но я до конца не был увлечен полной свободой, наверно, потому, что гены неверия моих предков мешали верить. Да и мои мысли не будут приняты и при этой свободе. Традиция непобедима, как говорил Сальвадор Дали. Все революции, это как всполохи безумия на вечном небе Веры.

И я сказал им:

– Нет, мы пойдем другим путем!

Решил собирать "здоровые силы", кому не давали ходу чиновники, занятые устройством себя в новой иерархии власти. Отчаявшихся людей, с кем чувствовал родственность.

Это не из-за желания отдаться деятельности или спасти страну. Но с той же целью, что жгла в молодости, – понять изнутри, что движет людьми, историей. До сих пор я так и не осмеливался раскрыть себя полностью, опасаясь, что не поймут, как "Поминки по Финнегану" Джойса.

Мы зарегистрировали общественное объединение "Экология духа". Учредителями стали созданные на развалинах старых и новые независимые организации: «Экологическая экспертиза» (отколовшаяся часть бывшего Управления экспертиз), Экологическое движение, общества: «Духовное единение», «Свет вселенского духа» и «Защиты животных», Российские общество психиатров и теософское общество, а также Антиникотиновый фонд, Духовное управление буддистов (Дид Хамбо-лама), Академия информационной энергетики (экстрасенсов), отмеченная скрытыми светящимися столбами космоса. Я даже стал ее академиком, получил голубые "корочки" с красной печатью, но почему-то стыдливо держу это втайне от всех.

Некоторые из этих организаций уже умерли вместе с постаревшими создателями, как и мое объединение умрет вместе со мной.

К нам пришла общественность из самых интеллигентских низов, ставших безработными из-за развала НИИ и вузов: философы и социологи, научные сотрудники, журналисты, не способные на черную работу создания и деятельности организации, это ниже их достоинства мыслителей; хитрые свободные предприниматели, представители кооперативов и вольные личности – фрилансеры.

Мы стали составлять грандиозные программы. Предлагались проекты международного парламента, экологического образования, поддержки новых альтернативных технологий…

Но во множестве проектов установилась главная цель объединения – помогать нравственному возрождению общества, учить мышлению, достойному грандиозного пути человечества в космос. Это отвечало призывам лучших мыслителей, "совести эпохи", считавших, что без нравственности и широты взгляда не будет подлинных преобразований.

Это оказалась заведомо проигрышная идея, на обочине серьезной политической рубки на планете.

У нас с новой властью установились чистые отношения – ни она нам ничего не должна, ни мы ей.

____

Когда появилась цель, сравнимая с оставшимся временем жизни, я перестал чувствовать свое тело. Во мне выработался аскетизм, неумение жить простыми человеческими удовольствиями (кроме чтения книг, возни с "жигуленком", дачи и природы).

Что-то страшное есть в этом настрое духа. Упертость, обида на бездельников, увиливающих от дел, которые ты взваливаешь на себя. Отмирание обычного человеческого удовольствия жить. Чехов говорил: "Люди, думающие об одном и том же, устремленные к цели – не могут любить, холодны к окружающим". Со мной повторилась ситуация моего шефа, начальника управления в министерстве.

К тому же начался раскол, как в Коммунистической партии, Союзе писателей, который захватили коммунисты, и в других общественных объединениях. Я испытал жуткие моменты в суде, где группа отвлекшихся от нашей великой цели ленивых профессоров, замысливших переворот, пыталась обвинить меня в том же, в чем сами повинны, – узурпации власти, коррупции и прочем. Полетели их письма и наши опровержения в газеты, которые опубликовал всеядный "Московский комсомолец". Не желавший брать на себя ответственность суд принял двойственное решение, что усугубило спор.

Я все равно считал, что эта освобожденная озлобленность – лучше, чем забитость и осторожность держащегося на безопасном расстоянии "совка".

____

Во всяком случае, борьбе за экологию духа, вернее за свое существование под вечным топором нехваток я посвятил полжизни. Терпеть не могу свою работу, и не могу бросить. Эта постоянная борьба за выживание вместо рыцарской борьбы за экологию духа планеты вошло в мое нутро, и жалко отстоявшейся в душе горечи.

Моя свободная работа в независимой общественной организации оказалась не нужной ни новой власти, ни народу, кроме узкой группы поддерживающих нас бизнесменов и политиков, убежденных в нашей перспективности.

Не человек года – шведская школьница Грета Тумберг, узнавшая об ухудшении климата из мультиков, а мы, независимые экологи-общественники были идеалистами или недалекими людьми, избравшими заведомо провальный путь своей карьеры. Мы обычно накладываем цивилизованные экологические нормативы на нашу сырую реальность, и продолжаем бессмысленную борьбу за их внедрение. Срабатывают экологические программы лишь там, где озабоченные экологией головы соединяются с большими денежными ресурсами или всеобщими протестами населения. Например, всеобщая озабоченность климатом Земли, или сопротивление населения тем, кто неутомимо наваливает кучи вонючих отходов под носом. Обретают уверенную хватку те, у кого государственный ресурс соединяется с силовыми структурами. Там могут сосредоточиться огромные ресурсы для создания космических мостов через море, гипер-реактивных ракет. Что тут значат робкие попытки создать другую страну? Против лома нет приема.

Неужели при неминуемых угрозах жизни полноценная деятельность обретается только в соединении с такими ресурсами?

Я не добился успеха в жизни, мой опыт перешел в маргинальные потуги повернуть течение в нужное русло. И в моей независимости ощущал ее нищенскую бесплодность.

____

Изредка езжу в командировки, на торжественные международные форумы, официальные региональные конференции в столицах провинций, с их докладами о достижениях и нередко вспыхивающими спорами с нами, нахохлившимися оппонентами из маргинальных партий и движений. Те доклады и сборники, посвященные форумам, с уверенными докладами и резолюциями, с чудесными фотографиями строек и природы в подведомственных губернаторам краях и областях, до сих пор пылятся в шкафах моего офиса, никому не нужные, как вспышки пустых программ. И почему-то еще держу на видном месте дипломы и награды, полученные от международных организаций, министерств и ведомств, ныне исчезнувших.

Сидя на одинокой даче (жена не могла приехать сюда, снова вспоминать), я сочинял стихи.

То ли мир разрывается болью, Охладев к своему существу, То ль судьба моя съедена солью Отношений, поняв их тщету?А закат над полем как небыль,Нашей тупости нет и следа!Полосами ужасное небоУстремляется в лоно куда?Старый вкус молочный и мягкийУ зерна в молодом колоске,В позабытом душа моя мякнет,Что уже не ценимо никем.

И уход в пенсионеры представляется мне бездной, куда сорвусь безвозвратно. Представляю, как юный голос будет звонить из социального центра долголетия:

– Приходите к нам. У нас пенсионеры поют в хоре, танцуют. Подберем вам пару.

Типун тебе на язык. Это, может быть, самые бескорыстные люди в отчужденном в самом себе мире.

Но во мне есть некие устойчивые опоры – незыблемые устои опыта, которые поддержат при любом обрушении моей личной жизни, или даже социальной системы.

29

Эхо развала СССР отзывается десятилетиями – все никак не поделят империю, продолжаются обиды на Россию, захватившую лишнюю территорию, ту, что ранее волюнтаристски нарезали престарелые вожди Советского Союза. Мир разрывают желания элит отстаивать свои свободы, самостоятельно обладать подданными и добром своих уделов.

Сейчас время ответственности лидера за страну, озабоченного защитой наивного и добродушного населения от наклоненных в нашу сторону заборов ракет по границам, мобилизующего массы на борьбу с врагами, чтобы мы не оказались в раю, а они – в аду. Россия, огромная и хаотичная, плохо слушается. Поэтому ей нужна президентская республика, а отнюдь не парламентская, к чему призывают люди, никогда не правившие народом. А лучше монархия, к чему призывает самый известный "бесогон". Колоссальный прорыв, вернее, падение из сложности в банальную простоту.