Дашенька. Роман

Никакого труда не стоило Галине Георгиевне выяснить, что Кирилл и Даша оказались в числе приглашённых на свадьбу. Чуть позже точно такое же приглашение получила и Аллочка – ну и что, подумаешь – позже! Она гостья желанная, весёлая, на стуле, как приклеенная, сидеть не будет – танца единого не пропустит! Да чего там – Аллочка любому празднику главным украшением станет.

И всё бы хорошо, да во всевозможных приятных ожиданиях – и праздника, и свадьбы – не замедлила объявиться ложка дёгтя: школьную художественную самодеятельность пригласили в соседний район, выступить с концертом после торжественного собрания. Сам по себе факт не удивительный – самодеятельность в школе сильная, даже спектакли вон какие ставят! Им овации устраивают, как настоящим артистам. Коллектив не только в своём районе знают, их частенько зовут в гости, и с удовольствием. А как раз к этому празднику ребята программу приготовили новую, грех, если только для своего села, для одной сцены! Но плохо то, что выезжать артистам надо как раз в тот день, на который свадьба намечена. Нет, ну свадьба-то от этого не пострадает, конечно, всего несколько приглашённых не придёт, в изобильном количестве гостей ущерб как бы не так и велик. Да гость гостю рознь, так что не числом считать надо, а качеством.

К счастью, почти всё уладилось. Ребятам сообщили, что заведующий отделом культуры созвонился со своим коллегой из того района, приглашающего. Тот к возникшей проблеме отнёсся с пониманием и пообещал устроить так, что мероприятие перенесут на более раннее время: артисты своё дело сделают и пораньше домой вернутся, ещё успеют явиться на свадьбу друзей.

Таким образом, огорчение Кирилла несколько смягчилось. И хоть поначалу он категорически заявил, что без Даши никуда не пойдёт, потом всё же позволил ей уговорить себя:

– Кирюш, иди, а то совсем нехорошо получится. Обидится Тимка: сначала дружкой быть отказался, а потом и совсем не пришёл. Ты же ему друг, а не просто так, десятая вода на киселе. Я тебе обещаю, как только мы вернёмся, я тут же прибегу, честное слово!

Однако к началу торжества вернуться не получилось. Кирилл до самой последней минуты стоял на ступеньках у входа, хотя уже и жених с невестой приехали, и со всякими шутками-прибаутками шумно проводили их, усадили за стол, и родители поздравили, матери слёзы утёрли, а отцы, непривычно нарядные и торжественные, предложили гостям выпить за молодых. Дольше на дворе оставаться было неприлично, Кирилл прошёл к своему месту – стул рядом с ним остался пустым.

Поначалу, как это и бывает при любом застолье, гости были несколько скованны, хозяева потчевали, тамада призывал наполнять стопки, говорил длинные тосты, которые почти никто не слышал. Жених с невестой выглядели смущёнными, негромко переговаривались со свидетелем и свидетельницей. Когда закричали «Горько!», невеста покраснела, и посмотрела на гостей укоризненно. Но гостям нужны были не её укоризненные взгляды, и они не успокоились, пока не добились желаемого.

Кирилл тоже кричал «горько», и хлопал в ладоши, и смеялся… а на месте невесты видел не Светлану.

Прошло немного времени, смех зазвучал свободнее, шутки тамады стали куда веселее, а разговоры за столами приобрели столь оживлённый характер, что тамаде приходилось теперь долго простить тишины. Потом зазвучала музыка, стулья опустели: кто пошёл танцевать, курильщики потянулись в фойе. Кирилл опять вышел на улицу – проветриться и послушать, не донесётся ли шума мотора.

Вечерело. Рабочий день сегодня, перед праздником, был короткий, технику всю давно поставили на прикол, и потому никакие лишние звуки не омрачали сельской идиллии.

«Что могло случиться?» – думал Кирилл, поглядывая вдоль улицы, откуда должна была появиться Даша. Более всего хотелось сейчас Кириллу завести свой грузовик и поехать навстречу. Вот Даша удивилась бы и обрадовалась!

Кирилл вдавил в снег окурок, повернулся и пошёл назад, в веселье чужой свадьбы.

Он напрасно переживал, что автобус сломался и застрял где-нибудь в дороге, – артисты из бригады школьной самодеятельности пребывали в тепле и холе… вот покоя им, правда, не хватало. Выступление их даже ещё и не начиналось. Шло торжественное собрание с долгим и скучным чествованием лучших доярок, овощеводов, работников торговли и прочее и прочее.

Школьники к тому времени уже смирились с неизбежным, их растерянность, возмущение и попытки «добиться правды» были теперь в прошлом. А что оставалось делать, когда на все вопросы и претензии звучал столь же недоумённый ответ: «Ребята, вы что-то путаете! Никто от вас не звонил, ни о чём не просил! И никуда мы вас не отпустим сегодня, вы что? Уже и так стемнялось, а пока суть да дело, ночь на дворе будет. Какая дорога ночью? Мы уже и об гостинице позаботились, и об ужине. Спокойно переночуете, а утром домой – вот такой уговор и был. Вы уж там дома у себя разберитесь, а мы не при чём!»

Ну, что в такой ситуации можно сделать? Как не огорчены, не расстроены, а назад не поедешь. Коль с концертом приехали, значит, пойте да пляшите, веселите народ, а чего там на душе – это артистам наружу выпускать не положено.

Глава 12. Жестокие игры

В дверях Кирилл едва не столкнулся с Аллочкой. Она молча посторонилась, уступая ему дорогу. Кирилл прошёл мимо, а потом обернулся – уж очень не похожа она была на саму себя. Даже глазками своими его не расстреляла, как это обычно бывало. Будто вообще не заметила его.

Впрочем, Кирилл тут же забыл о ней. Тамада стал созывать гостей за столы – тётка невесты с большим передником-карманом готовилась обходить гостей, собирать подарки. За ней шла парочка бойких помощников с закусками на подносе и стопкой – одарил молодых, тебе уж полную стопочку подносят с шутками да прибаутками. Хошь не хошь, а за молодых пей до дна, чтоб сладка жизнь у них была, зла не оставляй.

Соседи у Кирилла попались шумные, весёлые – одна бутылка опустела, другая.

Кирилл тоже компанию не ломал: на свадьбу пришёл, не на похороны, так неча бирюком сидеть. Да и то сказать, ему несколько стопок, как слону дробина, чтоб такую силушку с ног свалить, это много выпить надо. К тому же он сиднем не сидел, то и дело выдёргивали его танцевать. Пользовалась прекрасная половина гостей, пока Дашуньки рядом нет. Он и так последнее время прям как схимник какой, будто кроме Дашуни и света нету вокруг. Ну, это их дело, отбивать его никто не собирается, но моментом не попользоваться – это тоже грех.

А Кирилл что? Отнекиваться да отказываться, на смех себя выставить – нету такого в заводе, чай, не хромой. А на свадьбе тем более, там и одноногий запляшет. Да только Кир нет-нет, да глянет на двери в беспокойном ожидании.

И вот, когда после очередного танца соседи позвали его к столу стопку с ними за компанию поднять, а потом пошли покурить, рядом с Кириллом откуда ни возьмись, появилась Алла.

– Кира, извини, можно я тут посижу, с тобой?

Он посмотрел на неё и удивлённо спросил:

– Ты чего такая?

– Да ну… Цепляются, сволочи.

– Кто?

– Тебе-то что за дело? Заступаться пойдёшь, что ли? – неожиданно зло бросила Алла. – Ой, извини, Кир. Не слушай. И не надо ничего… Разреши только посидеть с тобой. Они потом не будут больше цепляться, – Аллочка усмехнулась: – Этим щенкам и вида твоего хватит.

– На, вытри глаза, – протянул ей Кир салфетку. – Краску размазала.

– Ой, правда? – смущённо рассмеялась Алла и начала старательно тереть вокруг глаз. – Всё?

– Ещё немного.

– Где? – подставила Аллочка лицо.

Кир провёл пальцем по её щеке.

Правда, странная, на саму себя не похожа. Не манерничает, не ломается – ведь и посмотреть приятно, когда не кривляется.

– Знаешь, Кира, – медленно поведя глазами по танцующим, смеющимся людям, проговорила вдруг Аллочка, – мне сегодня тоже плохо, как и тебе.

– С чего ты взяла, что мне плохо?

– Ну, одиноко. Нет разве? Мне показалось. Да придёт Даша, не переживай. И всё у вас будет хорошо. А у меня… – она вдруг взяла бутылку и плеснула себе в стакан. Помедлила, отодвинула:

– Домой пойду. Тошно мне сегодня. Потанцуй со мной, Кира, а? Пожалуйста.

Она и в танце вела себя необычно: будто вовсе и не Аллочку Елецкую держал Кир в руках – она даже головы ни разу не подняла, не взглянула на него. И вдруг всхлипнула.

– Эй, ты что? Вправду обидел кто?

Она замотала головой, не поднимая глаз.

– Всё. Хватит. Проводи до гардероба, а? Не бойся, до дома провожать не попрошу, таких больших жертв мне не надо.

Пол в фойе был выложен плиткой, и Аллочка, поспешно цокая своими каблучками, поскользнулась и едва не упала.

– Да что за день такой?! Чёрт! – едва не плача, пролепетала она.

Алла стояла, опираясь на стенку и поджав ногу.

– Что? Та-а-ак, – протянул Кир, когда Алла ступила на ногу и сморщилась, ойкнула. – Чего с тобой делать?

Алла беспомощно осмотрелась:

– Я… это… Я не дойду. Надо позвонить домой. Отец приедет.

– А где тут телефон?

– Наверно, у директора, в кабинете. – кивнула Алла на дверь неподалёку.

– Закрыто, наверняка, – Кирилл подошёл, толкнул ладонью, подтвердил: – Закрыто.

– А, может, посильнее нажмёшь? – улыбнулась вдруг Аллочка.

– Да ну. Крику потом не оберёшься.

– Брось, Кира. Мама ему объяснит, что действия твои были точно в соответствии с необходимостью. Давай, Кира, я за всё отвечаю. Позвоним, и ты от меня избавишься. Можешь, конечно, сам меня домой доставить, мне это только в удовольствие. Да ведь завтра же наплетут Дашуне невесть что. Мне на такие разговоры плевать, а тебе? – насмешливо глянула Алла. – Давай лучше до телефона как-нибудь доберёмся, всем проще будет.

Всё ещё с сомнением Кирилл взглянул на замок, на дверь – в широкую щель был виден язычок замка. Кир взялся за ручку и слегка потянул её от косяка. Дверь легко подалась в сторону, язычок вышел из прорези металлической пластины и – всё. Кирилл не ожидал, что это будет так просто, он ведь ещё и не собирался ничего открывать, так только, руку положил, можно сказать.

– Ты молодчина! – широко улыбнулась Алла.

– Вот чёрт! Я и не хотел.

– Ой, да ладно тебе! – Аллочка оглянулась. – Давай быстренько, пока нас на взломе не застукали! Помоги мне. Вот так. Всё. – Аллочка помахала рукой: – Закрой дверь. А то придут, разборки начнутся: кто, зачем, да почему?

Она набрала номер телефона, послушала и раздражённо ткнула кнопку отмены вызова:

– Ну вот, всегда так: когда край надо, никогда не дозвонишься! Занято! – сообщила Аллочка и осмотрелась: – Ишь ты, уютно устроился, и телевизор тебе, и диванчик. Ой, Кир… не уходи, а? Побудь со мной минуточку, я сейчас перезвоню. Не оставляй меня одну… знаешь, меня и так сегодня бросили, – Алла хмыкнула.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Не знаешь, как девчонок бросают? Выкинули, как надоевшую собачонку.

– Ты же ни с кем не ходила, – удивился Кирилл.

– Есть у меня парень… был. Не здесь. Уже больше двух лет. А сегодня позвонил – у него свадьба скоро.

– Сочувствую. Ну, значит, не твоя половина.

– Ты, правда, сочувствуешь? Спасибо, Кир. А только… где же моя-то половина?

– Найдётся. Не торопись.

– Обидно. Особенно когда совсем рядом чужое счастье, перед глазами. Глядишь и, хочешь не хочешь, а думаешь: «Чем я-то плоха? Недостойная».

– Тебе ж не сорок лет, чего так горюешь?

Аллочка чуть улыбнулась:

– Я знаю, ты меня… не сильно хорошего мнения обо мне.

– Да нормального.

– Нет-нет, я без обиды, я и сама знаю, что дура я. Но знаешь… дурам тоже больно бывает. Ой, да ладно, Кир, разнюнилась я тут перед тобой, а оно тебе надо? – Она поморщилась и отвернулась. И тут же хмыкнула насмешливо: – Посмотри-ка!

Аллочка кивнула на столик в углу – на хрустальном плоском блюде стояла бутылка коньяка и чистые стаканы.

– Это наверняка ему от свадьбы подарок. Слушай, Кир! Давай, выпьем по чуть-чуть!

Она ловко допрыгала до столика, Кирилл и сказать ничего не успел – быстро скрутила колпачок.

– Алла, ну зачем ты? Это же не твоё!

– Да ладно! Семь бед – один ответ! Я хочу выпить! Мне надо! И ты выпей со мной, если по правде сочувствуешь!

Глаза у неё вдруг наполнились слезами, Алла зло смахнула их и виновато сказала:

– Не хочешь за моё пить, давай за вас с Дашуней выпьем. Бутылка-то всё равно уже открыта. Пусть у вас всё будет, как надо.

Аллочка, не слушая возражений, налила Кириллу коньяку на треть стакана и себе плеснула.

– Кира, ты вот со мной побыл несколько минут, поговорил, поглядел, как на человека, мне и легче стало. – Хороший ты парень, Кир. За вас. Только не говори больше ничего. Просто выпей со мной.

…Где-то рядом раздавались странные, неуместные звуки – Кирилл открыл глаза.

Лицо его почему-то утыкалось в бесформенные пёстрые пятна грязноватых цветов. Он неловко заворочался, и пятна трансформировались в рисунок ковра. Мысли путались в вязком сером тумане, и, как просветление явилась догадка, что, оказывается, он на полу лежит, прижимаясь щекой к ворсу ковра. Мутило, и Кирилл опять прикрыл глаза, в надежде, что сама собой выплывет ещё какая-нибудь мысль и всё станет ясно: почему он валяется на полу, почему ему так дерьмово, кто и по какой причине плачет где-то неподалёку.

«Плачет?..» – это переместило рассеянное внимание Кирилла чуточку дальше, за пределы собственного тела, валяющегося на ковре непонятно где и почему. Он через силу поднял тяжёлую, будто свинцом налитую голову.

В глаза ударила матовая белизна обнажённого тела, а потом уж он разглядел, что в дальнем углу дивана, скорчившись и уткнувшись в какое-то тряпьё, всхлипывает Аллочка. Всё ещё ничего не соображая, Кирилл сел и тупо уставился на девчонку. И тут Алла вскинула заплаканное лицо в разводах чёрной туши под глазами и проговорила:

– Гад! Скотина!

Сказано было с яростью, с ненавистью, но голос вздрагивал, и получилось жалко. И вот эта жалкость, беспомощность окатила Кирилла как ведром ледяной воды.

– Что случилось? – голос был чужим и хриплым, Кирилл сам его не узнал.

– Что случилось?! Ты спрашиваешь?! – от ярости Алла даже плакать перестала. – Сволочь ты, вот что случилось!

– Ерунда какая-то… – растерянно проговорил Кирилл и неловко поднялся на ноги. И тут обнаружил, что одежда его в большом беспорядке. – Да что тут за… творится?! – выругался он, внезапно охваченный бешенством от невероятности единственно подходящего объяснения, от того, что ничего не мог понять или хоть вспомнить: что же было-то?

– Оденься! – он болезненно поморщился, настолько нагота Аллочки была неуместной, ненужной.

– Во что?! – зло выкрикнула она и швырнула в Кирилла какую-то бесформенную, рваную тряпку. – Это кофта, между прочим! Была!

Какая-то манерность почудилась Кириллу то ли в голосе её, то ли в глазах, и он с холодным бешенством проговорил, глядя на неё:

– Оденься!

Глаза Аллочки медленно наполнились слезами, и слёзы перелились через край, потекли по щекам.

– Эх, ты… Я думала, кому-кому, но тебе-то… А ты… ты хуже всех…

Кирилл сжал голову ладонями, пытаясь собрать аморфные мысли, – он ничего абсолютно не помнил. Неужели… действительно?..

– Я ничего не помню, – глухо проговорил он. – Я ничего не помню! – повторил он уже со злостью.

– Не хочешь потому что. Зверем себя помнить не хочешь, – опять всхлипнула Алла. – Я думала, ты убьёшь! Кир… отпусти меня, – движения её вдруг сделались лихорадочно торопливыми, – я уйти хочу!.. Отпусти!

Она соскочила с дивана, начала торопливо одеваться – порванные колготки, разорванная юбка… Господи, неужели он это сделал?!

– Подожди… – он тяжело поднялся.

Аллочка отпрянула в угол, прижала к груди тряпьё:

– Да не подхожу я.

Он сел на диван, сжал голову руками: «А что – подожди? Что можно спросить такого, чтоб всё это исчезло: всхлипывающая Аллочка, её разодранная одежда?»

За дверью грохотала музыка – свадьба гуляла. Алла, прихрамывая, подошла к двери и остановилась, прислушалась. Потом оглянулась на Кирилла:

– Мне что, вот так и идти? У всех на виду?

Позже Кир не мог вспомнить, встретился ли ему кто, когда он шёл в гардероб, разговаривал ли кто-то с ним. Вязкая, тошнотворная муть обступала его, до предела сужая пространство, и чтобы прорвать её, нужно было напряжение мысли и воли, а Кир сейчас и в этом узеньком пространстве разобраться не мог, и даже в себе самом ничего не понимал. Он с трудом отыскал Аллочкино пальто.

В кабинете он открыл шпингалеты на окне и толкнул створки. Рама затрещала, посыпалась сухая замазка закупоренного на зиму окна, и оно распахнулось.

Кирилл стоял по колено в снегу и озирался, вяло удивляясь тому, что не может сообразить, с какой же стороны Дома Культуры он оказался. В голове вместо мыслей была та же тусклая муть, и мысли вязли в ней. Снег тут давно не чистили. Вон рядом дверь какая-то и дорожка к ней… А, запасной выход. Он бывает открыт даже чаще парадного, через него удобно ходить: магазины ближе, почта, ну и вообще, весь центр.

Кир снял с подоконника Аллу, вдруг полыхнуло воспоминание, что вот так же он держал уже эту девчонку, но тогда вокруг был не снег, а вода… Алла коротко взвизгнула, и Кирилл не сразу понял – почему. Её ноги в тонком капрончике утопали в снегу. Кир выдернул её из снега и опустил на утоптанную дорожку.

Обнесло дурнотой, но скоро прошло – на дворе крепчал ночной мартовский морозец, студил голову, и от холода стало полегче. И всё равно – то, что он должен был осознать, было настолько дико, нелепо, что он не мог даже думать об этом.

Мысль о Даше была сейчас невозможной, и Кирилл не подпускал её к себе близко, она чуть-чуть отступала, но оставалась неподалёку, рядом, и при малейшем прикосновении к ней дёргала обнажённым нервом.

Кир вышел на дорогу и побрёл домой. Прошло несколько минут, прежде чем он вспомнил: Алка-то куда делась? Оглянулся, но улица была пуста, поодаль ярко сияли окна клуба, из распахнутых форточек вырывались шумные голоса и слишком громкая музыка.

Глава 13. Утро

Утро облегчения не принесло. Болела голова – ну, это уж чисто небывальщина. Кирилл с трудом мог бы припомнить, когда у него вообще голова болела. Но в мыслях, тем не менее, прояснело. Вчерашнее казалось дурным сном, да только Кир давал себе отчёт – не сон это. И так же твёрдо он знал сегодня – не было у него вчера ничего с Елецкой. И не пьян он был, по крайней мере, не настолько, чтоб валяться на полу и потом не помнить, что творил. Что было в коньяке? Он стоял, приготовленный заранее, как часть разыгранного спектакля под названием «Ты меня изнасиловал». Но зачем понадобилось это Елецкой?

Кирилл уже быстро одевался.

Нет, стоп. Она ведь тоже этот коньяк пила. Хм-м-м… Да, а почему обязательно в коньяк что-то подмешивать? Можно в стакан заранее положить. Она ведь не попросила его налить, сама похромала. «Нога… – Кирилл помотал головой. – Ой, дура-а-ак!..»

В Доме Культуры суетилась родня молодожёнов, вот-вот начнут собираться гости продолжать гулять свадьбу.

Завклубом был у себя, пришёл поглядеть, всё ли благополучно в его ведомстве.

– Привет, Кира! Ты не рановато к продолжению банкета? Народ к десяти пойдёт.

– У тебя вчера тут коньяк стоял. Где он?

– Так это ты двери мне «починил»? Ты сдурел что ли?

– Как сломал, так и сделаю. Я тебя про бутылку спрашиваю!

– Ты чего орёшь-то? Дуролом! Про бутылку у тебя как раз надо спросить!

– Она тут оставалась.

– Ну, – завклубом развёл руками, – я тогда не знаю. Нету, сам видишь. Вместе со стаканами унесли

– Вот чёрт! – выругался Кирилл. – А откуда она взялась?

– Да от свадьбы в подарок принесли.

– Кто?

– Это, убей, не помню. Шум, суета, молодожёны как раз приехали. Не помню.

– Чего ж ты домой не забрал?

– Слушай, – рассердился завклубом. – Ты чего пристал, как банный лист к заднице? Прям допрос тут мне устроил! Я, может, обязан тебе отчёт давать, как и чего я делаю?! Высадил двери, устроил, понимаешь, проходной двор из моего кабинета и погляди на него – кум королю! Похмелиться пришёл! Вон, иди, похмеляйся, чо ко мне-то?

Кирилл вышел из клуба и остановился, его лихорадило. Это было странное ощущение нетерпения: вроде бы ему необходимо было что-то сделать, вот сейчас, немедленно. Как будто он забыл о страшно важном… Ах, если бы он мог прочесть свои смутные беспокойства! Может быть, шестое чувство подсказывало Кириллу, что как раз в эти минуты он более всего нужен Даше! Но Кир мучительное своё состояние объяснил ситуацией, в которую попал нелепейшим образом, осознанием, что спектакль свой Алка ещё не доиграла, а финал его Кирилл предугадать не мог. Он обрадовался, когда заметил девчонку, идущую мимо Дома Культуры, – она была в той же группе самодеятельных артистов, что и Даша, и Кир заторопился её окликнуть.

– Танюшка! – Девушка обернулась. – Вы когда приехали?

– Да вот, только что

– А вчера почему не вернулись

– Да там неразбериха какая-то получилась. Мы думали пораньше выступить – какое там! У них в девять только собрание началось. Вот и оставили нас ночевать

– А Дашуня…

– Она домой пошла.

Кирилл, стараясь ни о чём не думать, пошёл к дому Даши. Он не знал, что скажет ей, и скажет ли. Он не мог думать об этом разговоре, придумывать слова и фразы… он просто хотел увидеть сейчас Дашу, это было крайне нужно ему, и он шёл к ней. А что будет потом… Кир почему-то был уверен, что глядя в Дашины глаза, он поймёт, будет знать, как и что надо сказать ей.

Но дома Даши не оказалось.

– Нет, Кирюша, не приехала ещё. Я уж что-то тревожиться начала.

– Они приехали, я сейчас Танюшку Суркину видел. Она сказала, что Дашуня домой пошла.

– Приехали, ну, слава Богу! А то мне как-то не по себе стало, всё утро только в окошко и выглядываю. Ты куда, Кира? Да подожди, она вот-вот подойдёт. Наверно, остановил кто-нибудь по дороге.

– Я лучше встречу.

– Ну, как хочешь. Тогда вот что… Я обещала Любаше-фельдшерице платье сегодня доделать и сразу принести. Это её наряд на второй день свадьбы, на сегодня то есть. Раньше-то никак не получилось, столько заказов к этой свадьбе было! Так я к Любаше, а ты Дашуньке скажи, где я. Я мигом, туда и обратно.

Он так и не узнал, каким образом Елецкие перехватили Дашу по дороге, кто это был и что говорил ей, но Даша вместо дома оказалась у них. Ох, да наверняка не потребовалось каких-то невероятных ухищрений. Скажи ей, что Алка при смерти и хочет, чтоб её Даша причастила, Дарья и тогда пошла бы, хоть и в растерянности, но ни единый миг не помышляя, что её ведут в западню.

Она этого не поняла и тогда, когда увидела Аллу с красными глазами, в слезах, а мать её, улыбчивая миловидная женщина – это с ней Даша встретилась на улице – обернулась разъярённой бабой.

За всю свою жизнь, пусть и не такую уж долгую, Даше ни разу не пришлось выслушивать оскорбления. Самыми страшными были детские дразнилки. И вот сейчас на неё обрушилась чёрная чудовищная площадная брань, нелепые, ошеломляющие обвинения сыпались с двух сторон. «Гадина» и «дрянь» оказалось самым ласковым, что нашлось для неё в словарном арсенале Елецких. Суть же их криков сводилась к тому, что в результате неправильного Дашиного поведения с известным кобелём Кириллом пострадала Аллочка, подвернувшись ему в недобрую минуту. Паршивка трясётся за собственную невинность, а платить за это пришлось Аллочке!

Даша стояла посреди комнаты, белая, как лист бумаги, одеревеневшая, оцепеневшая, а её хлестали чёрной бранью, называя всё скабрезными именами, а она и слов-то таких прежде не знала, не слышала. И они звучали тем ужаснее, что выкрикивали их женщина и девчонка, с лютой злобой, брызжа слюной в лицо. Она уже была пришиблена, раздавлена, а они всё били и били, упиваясь властью над жертвой, её безропотностью и беззащитностью, сладостной и столь долгожданной местью. И слова их уже почти не доходили до её сознания, и сквозь звон в ушах она почти не слышала их… Эти короткие минуты, растянувшиеся для Даши в вечность, были самым жестоким уроком за всю её жизнь.

А потом резкий запах нашатыря вернул её к действительности, и Даша услышала брезгливый голос:

– Пошла вон, сучка!

…Кирилл дошёл до центра села, куда, он полагал, довезли школьников, и не встретил ни Дашу, ни вообще кого-либо из тех, кто приехал вместе с ней. Площадь опустела, даже автобус уже ушёл в гараж. «Опять разминулись? Куда же она могла свернуть и зачем?» – с недоумением подумал Кирилл и повернул назад – домой-то Даша в любом случае придёт.

Дверь была закрыта на щеколду так, как при нём закрыла её Дашина мать. Кир остановился у ворот, поглядывая вдоль улицы и ощущая всё большее беспокойство, хотя о чём было тревожиться? Даша приехала, куда она в селе денется. Зачем-нибудь к подружке зашла? А может, она решила к нему заглянуть, прежде чем домой идти? Вроде не должна бы… знает же, что мать ждёт и волнуется. А вдруг? Кир потоптался у ворот минут пять и направился домой.