Слишком живые звёзды

Она смотрела на пустынную улицу из открытого окна своей комнаты, и тёплый ветер играл с её яркими рыжими волосами. Весь мир внезапно потух и окунулся в мёртвую тишину. Только хладнокровные гудки эхом разносились по её мечущемуся сознанию. Только боль от прижатого к уху телефона пыталась пробиться сквозь потухшие органы чувств, и казалось, даже сердце остановилось, ожидая услышать такой родной, до мурашек приятный голос её мужчины.

Но мозг пронзил холодный голос робота-телефонистки, извещавший о том, что абонент занят. ЗАНЯТ! ЗАНЯТ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! ОН, МОЖЕТ БЫТЬ, УМЕР, А НИ ХРЕНА НЕ ЗАНЯТ!

Телефон с грохотом влетел в шкаф, и Вика тихо сползла по стене. Она спрятала голову в коленях и, обхватив их руками, зарыдала. Сдерживаемые до этого эмоции хлынули потоком жгучих слёз и громких стонов, пробивающихся сквозь набирающие силу всхлипы. И пока весь мир – всё, что окружало её вокруг – не издавал ни звука, Вика без остановки шептала:

– Где все? Где все? Где все? Где…

***

В субботнее утро 23 мая Петербург проснулся совершенно иным, и впервые за всю историю города его улицы были столь пусты. Палящее жаром солнце нависло в ясном небе над крышами уже не жилых домов. Ветер подхватывал разбросанные человеком фантики и играл с ними на безлюдных дорогах и переходах, иногда хулигански подкидывая мусор в открытые настежь окна. Над Финским заливом в дружном потоке кружили чайки, и, кажется, дела у них шли просто отлично, потому что они ещё не встретили ни одного рыбака, что всегда отбирали у них вкусную рыбу. На некоторых трассах ещё продолжали дымиться столкнувшиеся машины, ведь хозяева их покинули мир ровно в тот момент, когда сами они были за рулём своих любимых автомобилей. Все они навечно застыли либо на дорогах, либо во дворах или вообще слетели в кювет. Теперь ни в одной из них никогда не провернётся ключ зажигания, после чего раздастся ласкающий уши рёв двигателя. Они стали бесполезной грудой металлолома, смотревшей на уходящий мир с того места, где в последний раз их оставили хозяева.

Роман Невляев, подающий надежды молодой журналист, возвращался прошедшей ночью домой на своём «шевроле-камаро». Улыбка сияла на его лице искренней радостью юного мальчишки, и ведь был повод! Его статью одобрил сам глава журнала «Success», и теперь его хотят взять в штат! В штат и платить по полной ставке! И хоть Рома ехал один, он искренне рассмеялся белой полосе, что вдруг наступила в его жизни. Родители не верили в удачную журналистскую карьеру сына, а сам он верил всей душой и доказал! Да! Доказал и оправдал свою веру! Его жизнь явно стала налаживаться, и Рома мысленно поблагодарил Бога за то, что тот осветил его тёмный коридор ясным лучом и помог найти направление в жизни.

И улыбка его не спала даже тогда, когда армия светлячков разбила лобовое стекло и впилась в счастливые глаза юноши. Он умер быстро, не заметив, что произошло. Пока сотни жучков прогрызали ещё тёплую плоть, «камаро» продолжал ехать, увеличивая скорость. Он врезался в одну из бензоколонок заправки, и весь ближайший квартал окрасился багровым светом, затмившим собою ночное небо. И жарким субботним утром пожар этот продолжал бушевать, будто понимал, что никто его теперь не потушит.

Ночь эта стала роковой для многих туристов, приехавших полюбоваться красотами культурной столицы России. Когда их маленький корабль проплывал по Неве, а экскурсовод во всех красках описывал историю города (и, конечно же, приманку для вновь прибывших иностранцев – «питерских светлячков»), один маленький китайский мальчик заметил вдали мерцающий огонёк и тут же рассказал об этом маме. Вскоре над рекой поднялись сотни и сотни сияющих жёлтым фонариков, и все, кто были на теплоходе, заулыбались. Они зааплодировали, и аплодировал громче всех именно экскурсовод, явно довольный тем, что именно в его смену на тёмном ночном небе перед ними предстала такая красота. Мягкое мерцание отдавалось слабым отражением в десятках широко раскрытых глаз, и сияние это всё приближалось и приближалось, пока не затмило собой весь мир.

И уже через минуту по молчаливой Неве плыл заполненный до отказа кораблик, пассажиры которого взирали на город пустыми глазницами, из глубин которых просачивался мягкий жёлтый свет.

Петербург умер. Смерть его настала именно той ночью, впитавшей в свою тишину море пролитой крови, через которую пробивались истошные крики умирающих людей. И лишь немногие, совершенно разные люди смогли открыть глаза следующим утром. Но большинство из них вскоре пожалеют, что выжили, как только увидят, во что превратился мир.

В огромный скелет сгинувшей жизни.

Глава 16

Грация хищника

– Я люблю тебя.

Он прошептал ей это на ухо так нежно и ласково, что по её спине волной пробежали мурашки. Его рука – сильная и крепкая – легла на её талию, и сердце от этого забилось ещё чаще, ещё сильнее и мощнее, отдаваясь гулкими ударами страсти в пылающей груди. Она обвила его шею руками и, прильнув к влажным губам, тихо проговорила:

– И я тебя. Больше всего на свете, Ром. – И прижалась к его разгорячённому телу, чувствуя обжигающий кожу пыл, что исходил от прерывистого, частого дыхания.

Они ехали в такси, удобно расположившись на заднем сиденье, и водитель, ощутив повисший в салоне автомобиля прилив бурной, еле сдерживаемой страсти, увеличил громкость радио, чтобы заглушить вздохи юных влюблённых. Небольшая бюджетная машина прорезала яркими лучами тихую ночь, и льющаяся из колонок музыка заглушала лёгкое покашливание двигателя под капотом. Ночь с 22 на 23 мая выдалась невероятно ясной. Звёзды сейчас казались не просто сияющими фонариками, которыми был усыпан тёмный-тёмный потолок, а живыми огнями – полыхающими и подмигивающими. Их белый свет рассеивался в свежем ночном воздухе, и даже в едущей сквозь полупустую дорогу машине воздух этот был настолько чистым, что при первом глубоком вдохе был способен вскружить голову.

Ночь… Как прекрасно это время суток! Именно тогда, когда светящее солнце сменяет покрывало глубокой темноты и сияние множества звёзд, мы становимся самими собой. Именно ночью каждый из нас готов снять маску лжи и показать миру и самому себе своё истинное, пусть и уставшее лицо. Сумерки покрывают багрянцем горизонты планеты, и вслед за ними наступают вечера, что приводят с собой волшебство. Когда луна вырисовывается на фоне молчаливого неба, даже самое окаменевшее, самое хладнокровное и покрытое льдом сердце хоть на секунду, да поверит в чудо. Глубокой ночью мы готовы поверить во всё, и крепкие врата нашей души начинают открываться пред тем, кто смог стать для нас достаточно близким. Искренность. Она переливается через края наполненной чаши трепыхающегося сердца, когда мы, вместо того чтобы спать, проводим время с важным, любимым человеком. Внезапно в обыденных вещах проглядывает скрытая при свете дня красота, и как же вскипает в наших венах энергия! Какой сильный порыв действовать просыпается в нашем сознании, и как полыхают огни решимости в наших глазах! Ночь! Как же хочется творить и создавать нечто новое! И как хочется любить! Любить всем сердцем и обнимать того самого человека, чувствуя биение его сердца своим!

И Она любила. Она рисовала картины бессонными ночами, и произведения её смело могли претендовать на звание шедевров современного, настоящего искусства, но они всё так же оставались безымянными холстами, аккуратно сложенными в углу комнаты. Но этой ночью Она поехала с ним, со своим мужчиной, в парк развлечений. И теперь, после того как Он мужественно провёл её через лабиринт страха, они ехали домой, еле сдерживая дикое желание наброситься друг на друга и начать срывать одежду прямо здесь, на покрытых дешёвой обшивкой сиденьях. Они ехали к нему домой. Лишь одна мысль о женском общежитии вызывала подступающую тошноту, но вот ночь… ночь, проведённая в его крепких и нежных объятиях, грела её душу.

Они слегка отпрянули друг от друга, и пока водитель бросал на них мимолётные взгляды, их глаза не отрывались друг от друга ни на секунду.

Влада была студенткой третьего курса медицинского колледжа, и хоть родители были против её поступления в вуз (бесчисленные долги отца наконец дали о себе знать, и теперь их и без того жалкая квартирка превратилась в оголённый призрак ушедших времён), но всё же она твёрдо намеревалась получить высшее образование и – да, папочка – стать полноценным хирургом. Она всегда шла всем наперекор, и именно эта её целеустремлённость так зацепила Рому, который познакомился с ней в автобусе одним ранним утром.

Он сидел на первом сиденье и ехал на лекцию по авиастроению – страсти, что была у него с детства. И когда уже его глаза начали закрываться, а лёгкая дремота стала поглощать сознание, передние двери открылись, и вошла она – девушка, влюбившая в себя Рому с первого взгляда. Влада была воплощением юности и красоты, грация которой не покидала её ни на секунду. Она была высокой красавицей, и длинные её ноги, что магнитом притягивали жадные взгляды мужчин, скрывало ярко-оранжевое платье, лишь подчёркивающее стройность её фигуры. Небольшие груди проступали сквозь светлую ткань, и как же мягко ложился проникающий свет на её пепельно-русые волосы, что доходили ей до лопаток! Как заблестели её глаза, когда их взгляды встретились! Как трепыхнулось его сердце, как только он взглянул в эту тёмную зелень её радужек! Эти глаза ничем не отличались от миллионов им подобных, но в них таилась парализующая красота, и всё прекрасное, что скрывалось в глубинах зрачков, мог разглядеть лишь влюблённый в них или уже любящий человек. Тот, кто почувствовал встречный шёпот своей и чужой, такой прелестной души.

Влада вошла в салон автобуса, и её яркое платье тут же пробудило сознание Ромы, подогрев его интерес чётко выраженными, по-настоящему женскими ключицами, что виднелись в проделанном модельером вырезе. Она села рядом с Ромой, и тот почувствовал, как её бедро прислонилось к его потёртым джинсам. Влада уместила небольшую сумку на хрупких коленях и, достав плеер, стала слушать музыку, и лишь один раз она взглянула на сидящего справа от неё парня – симпатичного брюнета, который сегодня утром, судя по всему, забыл побриться.

И только когда к ней подошёл кондуктор и попросил заплатить за проезд, с убивающим спокойствием она проговорила:

– Простите, но я забыла деньги дома. Если ещё когда-нибудь встречу вас в жизни, обещаю, отдам вдвое больше.

Подобное предложение кондуктору не понравилось, и после небольшой перепалки между молодой девушкой и грузным старичком Рома достал смятые купюры из кармана и предложил заплатить своими деньгами. Седовласый мужчина, чуть не доведённый до инфаркта наглым поведением девчонки, тут же выхватил купюры и, гневно посмотрев в уверенные тёмно-зелёные глаза, двинулся дальше. Рома рассчитывал на хоть и небольшую, но благодарность, но как только взглянул на обрамленное пепельными волосами лицо, увидел жёсткий упрёк, осуждающий его и пожирающий взглядом.

И тем не менее они познакомились. Их отношения чуть укрепились в зале кинотеатра, когда, случайно уснув, Влада положила свою голову Роме на плечо. Романтические прогулки по ночному городу и запоминающийся вкус её помады на губах… Ласкающие лунные лучи, что проводили бледными пальцами по её стройной фигуре, стали спутником их бурной страсти и нежной сладости, просыпавшейся под тёмным покровом ночи. Знакомство с родителями друг друга и адская пытка в бане с отцом Влады, ибо только достойный мог стать женихом его дорогой дочери. Весь прошедший год стал для Ромы белой полосой, ведущей вверх по лестнице саморазвития, и рука, тянущая его за собой, была рукой молодой девчонки, темнота чьих глаз освещала ему путь. Она стала для него источником вдохновения, он для неё – тем местом, где она могла показать свою слабость и побыть женщиной.

Они находили счастье друг в друге и приумножали его своей любовью. А началось это с простого упрёка и смятых купюр.

Сейчас они ехали к Роме домой, опьянённые присутствием друг друга и дребезжащей в воздухе страстью. Их влажные губы не желали разъединяться ни на секунду, и пока таксист молча вёз их по шоссе, тени играли в салоне автомобиля, танцуя на сиденьях с проникающим оранжевым светом фонарей. Небольшая машина разгонялась по пустой дороге, и теперь водитель ясно слышал кашляющий двигатель даже сквозь громкую музыку. Кашель всё учащался, но звук расстёгивающейся молнии имел большую убедительность, тем более что женский голос навигатора сообщил о скором приближении к пункту назначения.

К пункту назначения.

Водитель надавил на педаль газа, и стрелка спидометра начала ползти к отметке 90

Влада нехотя отодвигала крадущиеся к её бёдрам руки Ромы. Она пылала. Горела неистовым пламенем похоти, и сила этих чувств одновременно и пугала её, и приводила в экстаз. Никогда прежде она так не жаждала мужского тела! Ни разу в жизни она не чувствовала запах подступающего безумного секса, и тут в её лёгкие ворвался аромат его дезодоранта – безвкусного, дешёвого, но такого прекрасного! Её ноги сами по себе подогнулись, и она не заметила, как из её хрупкой груди вырвался протяжный стон. Влада позволила крепкой руке пройтись по её плоскому животу и накрыть ладонью чашечку бюстгальтера. Его горячее дыхание не могло сравниться с жаром её кожи, а сердце, казалось, вот-вот пробьёт собой рёбра и вырвется наружу – навстречу другому палящему сердцу. Лишь сидящий спереди водитель заставил её чуть остудить (или попытаться остудить) свой пыл и на время спрятать в тени дикое желание отдаться своему мужчине и почувствовать мощный прилив любви, пока он будет входить в неё, а её ногти – оставлять на его спине тонкие кровавые линии.

Но она не могла так долго ждать. Не могла так долго тушить этот огонь, чтобы потом разжечь его вновь.

Влада чуть отпрянула и тихо прошептала:

– Рома, подожди. Осталось совсем чуть-чуть.

Но громкая музыка заглушила её слова. Рома не слышал, что она говорила. Не слышал льющегося из радио мужского голоса и не замечал кряхтения кашляющего двигателя. Его разум был полностью поглощён бурей искренних, невероятно сильных чувств, и весь мир сейчас переместился в эти тёмные зелёные глаза.

Такие манящие и вечно прекрасные…

– Рома, перестань, я прошу. – Она ухватила его за запястья и чуть сжала их. Его взгляд слегка прояснился, но лишь на мгновение. Он прильнул к её горячим губам, и тут она сдалась. Разжала пальцы и запустила руки в его чёрные волосы.

Стрелка спидометра пересекла отметку 110, а терпение водителя грозилось в скором времени перелиться через край, если эти стоны на задних сиденьях не прекратятся. После следующего поворота справа от дороги показалась небольшая заправка. Да, она отлично сойдёт для того, чтобы высадить там этих бушующих гормонами подростков. Пусть возмущаются, пусть ноют и жалуются – он возьмёт с них плату и уедет уже в полной тишине, без всяких намёков в салоне его – его, мать вашу! – автомобиля. Ему будет наплевать на их просьбы и обещания прекратить ублажать друг друга. Умеете трахаться – умейте домой пешком добираться. Заодно и перепихнётесь.

Заправка всё приближалась, и в самом скором времени водитель собирался включить поворотник.

Влада локтем задела кнопку на двери машины, и тут же её обдул прохладный ветер, ворвавшийся внутрь их открывающегося окна. Она повернула голову и тут же замерла, уставившись на расстилающуюся впереди дорогу.

На них летела машина.

Лишь на мгновение – но мгновение это навечно застрянет жёстким клином в памяти Влады – она увидела яркое жёлтое сияние, что заполнило собой салон мчащегося автомобиля. Лобовое стекло было полностью выбито, и только благодаря лунному свету она смогла разглядеть слабый силуэт человека, неподвижно лежащего на руле. Он глядел на встречный автомобиль пустыми глазницами, из глубин которых мерцали крохотные огоньки. И никто, абсолютно никто не успел даже вскрикнуть или что-то предпринять. Два железных гроба столкнулись друг с другом, стараясь протаранить чужой салон и пройти сквозь упругие человеческие тела.

Последним, что услышала Влада, был хруст ломающихся костей и треснувшего черепа.

***

Её руки были в крови.

Она шла из носа, головы и стекала мерными ручейками с правого виска. Тупая боль пронзала всё тело, и хоть солнце ласкало её кожу тёплыми лучами, казалось, что она горела. Нет, пылала! Да так, что вот-вот сгорит, только если мама не подует на ранки и не поцелует все её ссадины. Тогда да – она будет спать спокойно и не волноваться насчёт синяков и всяких болючек. Мамины поцелуи – лучшее лекарство от всех неприятностей.

Влада выпрямилась во весь рост. Несмотря на свой восьмилетний возраст, она была довольно высокой девочкой и самой высокой в своём классе. Качели всё так же продолжали качаться, и она посмотрела на них с такой обидой, с такой суровостью, что испепелила бы их взглядом, если бы обладала силой супергёрл. Почему она упала с них именно тогда, когда у неё почти получилось сделать полный оборот? Ну почему именно сейчас, когда она поняла, как правильно держать ножки, а? Почему сейчас-то?!

Владу захлестнула горькая обида, и обида эта принесла с собой жгучие слёзы, что стали собираться у краешков глаз. Но нет, она не должна плакать, потому что она сильная. Так ей говорит мама, даже когда сама находится на грани срыва. Пусть течёт кровь, пусть качели роняют её сколько хотят, но она никогда не заплачет и не будет жаловаться. Никогда.

Потому что она сильная.

Но всё же как обидно, что она не смогла выполнить этот трюк! Как она хвасталась мальчишкам своим умением делать «колесо» на качелях, хотя сама понимала, что нагло врёт и пока ничего не умеет. Но она хотела научиться! И училась! Её улыбка сияла на счастливом лице, когда дуга полёта всё увеличивалась и увеличивалась, но так же быстро погасала, когда попа срывалась со скользящего сиденья и уже через секунду бурила собой твёрдую землю. Но Влада продолжала вставать, и хоть папа запретил ей вообще подходить к качелям, она всё равно тайком прокрадывалась на маленькую площадку в их дворе и возвращалась домой со сбитыми коленками и поцарапанной кожей. И возвращалась лишь для того, чтобы получить новую порцию упрёков и лекций, которые постоянно читают ей родители. Ну и пусть читают! Она всё равно будет делать так, как сама того хочет и считает нужным! И пусть она будет этой… эгоисткой! Она-то знает, что поступает правильно.

«Мне кажется, что я родила не девочку, а мальчика». Да, так иногда говорила её мать. Влада не понимала, почему мама так говорит. Она смотрела в свои трусики и видела, что там ничего нет, и всё равно не понимала. Ей было уже целых восемь лет, и она знала, что у мальчиков между ног есть «Мистер Сосиска», а у девочек его нет, но всё равно не могла понять, почему мама так говорила. Лишь потом, просматривая свои детские фотографии и с улыбкой замечая множество синяков на своих коленках и руках, она поймёт почему.

Сейчас Влада стояла абсолютно одна на небольшой детской площадке, обдуваемая тёплым летним ветерком. Она смотрела на свои маленькие ладошки, что были испачканы ярко-красной кровью, которая всё так же продолжала течь из носа. Мама с папой находились дома и считали, что она спит в своей комнате, ведь ей весь день было так плохо! И как она их классно обманула! Теперь они не будут заглядывать в её маленькое королевство, а если вдруг и захотят, то увидят силуэт девочки под прикрывающим одеялом. Что она придумала! Сложила сумочки, некоторую одежду и попавшиеся под руку вещи так, что создавалось впечатление, будто на кровати и вправду лежит она – уже взрослая девушка, которую родители до сих пор считают маленькой девочкой. И это несправедливо! Она уже большая, и даже их учительница говорит, что она самая умная в классе и даже умнее этой вредины Маши. Тупой задиристой Маши.

Влада не хотела возвращаться домой в таком виде. Она огляделась, но ничего лучше листьев декоративных кустов не нашла. Что ж, придётся вытереть кровь ими, или же ей будет уготована учесть выслушивать бесконечные порицания мамы и время от времени кивать, подавая вид, будто она что-то понимает. Поэтому Влада сорвала листья и принялась тереть ими лицо и шею, больше размазывая кровь, нежели вытирая её. В одну ладонь она складывала уже испачканные листочки, а другой протирала грязную кожу. Потом скомкала в один большой кулёк использованные листья и, донесся их до ближайшей урны, выкинула всё содержимое. Театрально отряхнув руки, она сказала:

– Дело сделано, теперь летим домой.

Влада крепко взялась за невидимый руль и, покрутив туда-сюда несуществующий рычаг (для чего-то же он нужен), завела двигатель своими губами. Увидь бы сейчас её мама, то непременно сказала бы ту самую фразу. Да и пусть говорит! Сейчас весь окружающий мир внезапно исчез, и лишь тарахтение губного двигателя пробивалось в реальность, что смешалась в симбиозе с бурным воображением детского сознания. И пока Влада «подъезжала» к своему дому, на испачканном кровью лице играла счастливая озорная улыбка.

***

Боль…

Её удары пробивали кромешную тьму и пускали бледные вспышки света, что направляли на выход из этого нескончаемого коридора пустоты.

Стоны…

Они отдавались эхом от стенок пульсирующей головы и мощной волной врезались в мозг, заставляя его проснуться и заработать во всю силу.

И лёгкий шёпот…

Он ласкал уши своей тихой мелодичностью, заставлял остановиться и просто прислушаться к нему, к его ласкам и манящим ублажениям.

И когда мысли Влады прояснились, она поняла, что это шёпот огня.

Она открыла глаза и тут же шумно вдохнула горячий воздух. Её горло обдало жаром и воспламенилось обжигающим пламенем. Казалось, она чувствовала, как стенки лёгких обугливаются и импульсивно сжимаются под гнётом удушающего огня. Кашель вырвался из хрупкой груди, и Владе пришлось приложить все усилия, чтобы не потерять сознание.

Огонь…

Он продолжал нашёптывать колыбельную смерти где-то слева от Влады, одновременно и далеко, и невероятно близко. Она чувствовала тяжёлое давление на своё тело и только когда полностью огляделась вокруг, поняла, что огонь является лишь самой слабой для неё опасностью.

В паре сантиметров от её глаз продолжало вращаться колесо влетевшего автомобиля. Другое же придавливало правую ногу к сиденью, и с каждой секундой давление это всё усиливалось и усиливалось. Влада чувствовала, как по бедру стекает тёплая кровь. Ощущала режущий горло дым и слышала…

…слышала, как падают на асфальт крупные капли стекающего масла.

Адреналин ворвался в её кровь мощным потоком и захлестнул собой проснувшееся сознание. Острая боль в окровавленной руке разом поблекла, а застилающая глаза красная пелена перестала иметь значение. Влада вытерла кровь со своего лица и, приподняв голову, взглянула на придавленную ногу.

Смятый бампер навис над ней подобно ожидающему стервятнику, что давит сильной лапой на ногу своей жертвы. Её кость еле сдерживала натиск колеса, и Влада невольно представила, как та ломается, и мелкие её осколки впиваются в кожу. Огонь всё приближался и нагревал вокруг себя воздух; сжимал его и посыпал удушающим перцем, что был смертельно опасен для лёгких. Его шёпот набирал силу, и лишь пробивающийся через разбитые окна ночной ветер осмеливался перебивать говор огня. Глядящее на Владу колесо продолжало вращаться, и бесчисленные ручейки углублений в тёмной резине казались ей мчащимися змеями, каждая из которых стремилась обогнать другую. И скорость их попутно замедлялась, пока весь окружающий мир начинал меркнуть, утопать во тьме и медленно-медленно терять свои краски, всё больше бледнея в…

БОЖЕ! КАК ВЗВЫЛА НОГА! КАК ИСТОШНО ЗАКРИЧАЛА ЕЁ ХРУПКАЯ КОСТЬ! Влада откинула голову назад и, вжавшись затылком в твёрдые сиденья, выпустила жалобный стон сквозь стискиваемые зубы. Если она сейчас же не выберется отсюда, то либо навечно останется инвалидом, либо изжаренным куском мяса.

Ей нужно выбираться из этой чёртовой печки и не терять ни секунды, ни одной грёбаной секунды!

Она вновь подняла голову и мгновенно оценила обстановку вокруг себя. Горящие обшивки сидений, отравляющий сознание дым, нависший бампер и давящее колесо – всё это пыталось слиться в один сплошной вихрь в её голове, и лишь бьющий в мозг адреналин не позволял мыслям спутаться, поддерживал связь с реальностью и заставлял все органы работать на полную мощь, во всю свою силу. Теперь Влада поняла, что по бедру её стекала вовсе не кровь, хоть ручейки эти и отдавали теплом.

Это было масло. Машинное масло. Слабым потоком оно вытекало из-под низа машины и растекалось по ноге, в конце собираясь у чёрной резины, что пыталась поглотить собой грязную, блестящую кожу.

Масло… Оно может выступить в роли хорошей смазки, если дать ему проникнуть меж ногой и шиной. Влада зажмурила глаза и полностью сконцентрировалась на том, что чувствует.