Шок-школа

Если так сравнивать, Натка была звездой дворового футбола, а Яга – профессиональным игроком в элитный гольф.

Если бы не Шоко-школа, они бы вряд ли пересеклись и уж точно не стали бы продолжительно контактировать.

И кого как, а Натку это точно не расстроило бы: контактировать с Ягой ей хотелось еще меньше, чем сказочной Аленушке.

Хотя Аленушкой, если вдуматься, сейчас была я. Аленушка Владимировна Кузнецова, тетя своего любимого племянника, что-то там в очередной раз натворившего.

Иначе с чего бы Яга вызвала в школу его родительницу?

– А с учебой у Сеньки точно все в порядке? – уже не в первый раз уточнила я.

Натка пожала плечами, встряхнув подвески изящного ожерелья, и я на секунду зажмурилась. Горный хрусталь – это не бриллианты, конечно, но искры от него будь здоров, как от бенгальской свечки!

По-моему, сестра специально нацепила это броское украшение, чтобы в процессе предстоящей беседы отвлекать коварную Ягу и мешать ей сосредоточиться. Говорю же – примитивные у нее хитрости, просчитываются на раз.

– Ты понимаешь, оценки им в первом классе не ставят, вместо этого пишут «очень старался, молодец» или там «приятно посмотреть». А как это соотнести с пятибалльной шкалой? – сказала Натка и остановилась, потому что мы уже подошли к пограничному рубежу – калитке, ведущей в школьный двор. – Так, как я выгляжу?

– Приятно посмотреть, – ответила я и снова прижмурилась – лучше бы не смотрела, чуть не ослепла! – Сразу видно – ты очень старалась, молодец.

– Язвишь, – констатировала сестрица. – Не надо, побереги полезный ресурс.

– Какой?

– Сарказм, иронию… Без них тут туго. Ладно, двинули!

И мы вошли в калитку, причем лупоглазая камера на столбике ворот дернулась и поехала, бдительно отслеживая наше перемещение. Ну, видимо, безопасность тут на уровне, одобряю.

Мы пересекли пустой в этот субботний день школьный двор и поднялись на белокаменное крыльцо, которому по стилю отчетливо недоставало пары мраморных львов по обе стороны ступеней.

Почему-то у меня было чувство, будто мы с сестрой заявились просить политического убежища в дипломатическую миссию чужого государства. Не враждебного, но и не дружественного, принимающего нас, чужаков, с прохладной вежливостью и старательно замаскированным недоверием.

А впрочем, наверняка у меня просто фантазия разыгралась. Уж больно школьные владения походили на родовое гнездо какого-нибудь чопорного английского аристократа, особенно эти краснокирпичные стены в разводах лаково-зеленого плюща… И строгие елки, как будто выстроенные по ранжиру, и резная деревянная дверь, блестящая от мастики… Я бы нисколько не удивилась, увидев за ней классического дворецкого.

Но – нет, за дверью в пустом светлом холле нас встретил охранник.

Нормальный такой охранник, солидный, какой и президенту бы подошел – высокий, плечистый, в темно-синем костюме и с витым шнурком от уха под воротничок.

На униформу британского дворецкого его экипировка не походила, но длинная физиономия была исполнена такой торжественной важности, что я понятливо хихикнула, услышав шепот сестры:

– У парня прозвище Бэрримор.

Охранник-дворецкий поинтересовался целью нашего визита, спросил наши документы, записал нас в специальный журнал и, позвонив по телефону, сказал кому-то:

– К вам посетители.

А потом уже нам с Наткой:

– Присядьте, подождите.

Мы опустились на красивую, но ужасно неудобную деревянную скамью, которой недоставало только вырезанной на спинке надписи «Почувствуй себя подсудимым».

– Что за дегенеративная мебель, – недовольно пробурчала я.

– Ага, не стулья от мастера Гамбса, – ерзая, поддакнула Натка.

Происходящее нравилось мне все меньше и меньше. Ох, зря я согласилась составить сестрице компанию в этом ее бесславном (чует моя душа) походе…

Но как было не согласиться?

Натка позвонила мне и решительно заявила:

– Лена, мне совершенно необходима поддержка. Я к стоматологу с большей охотой сходила бы, чем в школу к этой училке! Ты не представляешь, что такое эта наша Шоко-школа – гестапо отдыхает, святая инквизиция нервно курит в сторонке! Я чувствую себя там тварью дрожащей, никаких прав не имеющей, и терплю это, терплю, но, наверное, скоро возьмусь за топор!

– А! И я нужна, чтобы не дать тебе вырыть топор войны?

– В том числе. У меня есть ощущение, что нас с Сенькой там как-то не любят, и я хочу, чтобы кто-то посмотрел на это все со стороны…

Миссия была сформулирована слишком расплывчато, и поначалу я малодушно попыталась от нее уклониться, перебросив груз ответственности на широкие плечи старшего лейтенанта Таганцева.

По-моему, Костя идеально подходил на роль Наткиного напарника в такого рода боевой операции. Наш Таганцев – надежный мужчина из тех, с кем лучше не связываться, способный защитить свою женщину и ребенка, а Натку и Сеньку он давно уже считает своими, я же вижу.

И Костя легко согласился сходить с Наткой в школу, но, к сожалению, не смог: помешала работа.

У опера она такая – ненормируемая и неотложная…

– Здравствуйте, Наталья Владимировна, – прозвучало над нашими головами.

– Добрый день, Яна Арнольдовна, – Натка поднялась, я тоже.

Перед нами стояла полная дама средних лет – крупные черты лица, внимательные холодные глаза, брови дугами, густые волнистые волосы уложены в тяжелый узел, в ушах бриллиантовые сережки – и больше никаких украшений, даже руки без колец. Плечи ровные, спина прямая, белая блузка явно из натурального шелка, а вот темно-синий костюм – из материала такого же цвета и фактуры, что и одежда охранника.

Господи, тут что, и учителя носят форму?!

– И вы тоже ко мне? – Яна Арнольдовна посмотрела на меня.

– Да, мы вместе, – торопливо сказала Натка.

Яга посмотрела на нее с легким укором:

– Предполагалось, что у нас с вами будет приватный разговор.

– Это моя сестра, у нас с ней нет секретов друг от друга.

– Старшая сестра Елена Владимировна, судья Таганского районного суда, – задумчиво молвила прекрасно информированная Яга, и я вновь почувствовала себя неуютно.

Как будто сейчас решалось, будут ли меня кормить-поить и спать укладывать – или сразу сунут на лопате в печь и зажарят.

Повезло: представителей Таганского суда сегодня в меню Яги не было.

– Ну что ж, приятно познакомиться, – Яна Арнольдовна слегка кивнула. – Прошу за мной.

Она повернулась и, демонстрируя величавую несуетность движений, свойственную пышнотелым оперным певицам, крупногабаритным дамам августейших фамилий и эскадренным броненосцам, поплыла по коридору, а мы с Наткой за ней корабликами.

– Видала? – на ходу шепнула мне сестрица. – Куда там Борману с Мюллером! Фрау Герц, характер нордический, выдержанный. Беспощадна к врагам рейха!

– Не нагнетай, – досадливо попросила я тоже шепотом, чтобы не услышала нордическая фрау.

У нее, кстати, забавно поскрипывала одна из туфель. В самом деле, Баба-яга Костяная Нога!

Но на поступательном движении дамы легкий дефект новой кожаной обуви никак не сказывался, плыла она ровно и быстро.

Следуя в кильватере броненосца «Яна Арнольдовна Герц», мы с Наткой прибыли в тихую гавань – просторную светлую комнату, аскетичной меблировкой и глубокой тишиной напоминающую протестантскую церковь, а обилием декоративной зелени – зимний сад. Я узнала фикус, пересчитала лимонные деревья (точно, четыре штуки) и поняла, что это учебный класс первого «А».

– Располагайтесь, – пригласила нас Яна Арнольдовна и заняла свое место за учительским столом.

Мы с Наткой сели за парты в первом ряду.

Поместиться бок о бок не вышло – ученики тут сидели порознь, и эта неожиданная разобщенность как-то сразу ослабила нашу с Наткой боевую двойку.

Вдобавок парты и стулья были низкими – для малышей, так что учительница, и без того более крупная, чем я или сестра, как бы заняла стратегическую высоту.

Ох, да что ж я мыслю в терминах военного дела, как будто уже записала уважаемого педагога во враги… Где моя профессиональная непредвзятость?

Мысленно облачившись в судейскую мантию, я приготовилась спокойно и внимательно слушать обвините… Тьфу! Учителя!

А Яна Арнольдовна, против ожидания, никаких особых претензий к нашему Сеньке не предъявляла. Ну разве что к его несколько избыточно вольному поведению и хаотичному воспитанию – это она так сказала.

Избыточно вольное поведение – у Арсения предприимчивость на грани авантюризма, неприятие авторитетов и смутное понимание дисциплины.

Хаотичное воспитание – у мальчика свои представления об этике, странные примеры для подражания и плохие манеры.

– И кому же это такому странному мой сын подражает? – не выдержала Натка.

– Ну, например, пиратам. А? Каково? – Яна Арнольдовна надела очки и посмотрела на мать младого пирата сквозь них.

Натка засопела и завозилась, как выпускаемый кракен.

Назревающую бурю остановил телефонный звонок.

– Да, Настя? – учительница приложила к уху смартфон – новый, модный.

Отличный аппарат, только уровень громкости звука в нем стоило бы убавить – даже мы с Наткой расслышали сказанное учительнице:

– Яна Арнольдовна, зайдите к Эмме Францевне, пожалуйста.

– Через пару минут, мне тут нужно кое-что закончить.

Яга положила смартфон, сняла очки, потерла переносицу:

– В общем, Наталья Владимировна, я настоятельно рекомендую вам пообщаться с нашим школьным психологом. Для начала.

– Всенепременно, – чопорно ответствовала на это красная от злости Натка и выкарабкалась из детской мебели. – Полагаю, на этом разговор закончен, мы можем идти?

– Спасибо, что нашли время для встречи. – Яна Арнольдовна встала, давая понять, что аудиенция закончена.

Я молча выбралась из-за парты, прощально кивнула и пошла к двери. Натка, вызывающе цокая каблуками, двинулась за мной.

– Хотя, прошу прощения, еще на пару слов… – Яга вроде как извинялась, но тон у нее был жесткий – мне сразу вспомнилось знаменитое: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». – Елена Владимировна, вы нас оставите на минуточку?

– Конечно. – А что еще я могла ответить?

К тому же, честно говоря, мне хотелось в уборную, и я собиралась без промедления проложить к ней кратчайший путь.

С кратчайшим, правда, не сложилось. По опыту своей школьной жизни я помнила, что туалеты для учеников можно найти на каждом этаже, они находятся в противоположных концах здания… обычно.

Тут у нас был явно нетиповой проект, так что в поисках заветной двери с буквой «Ж» или ее символическими аналогами я прошла половину первого этажа и большую часть второго.

Ближе к его концу имелась одна распахнутая настежь дверь с красивой бронзовой табличкой, но буковок на ней было много и складывались они в важное слово ДИРЕКТОР, а ниже еще в ФИО – Эмма Францевна Якобсон.

ЭФЯ, стало быть.

ЯЭФ. ФЭЯ…

Фея! Будет забавно, если окажется, что у директрисы такое прозвище…

Пока я разглядывала табличку – мне никто не мешал, мое праздное любопытство никого не потревожило, в предбаннике директорского кабинета было пусто – на лестнице послышались шаги. По характерному поскрипыванию я узнала фрау Ягу и, не желая с ней снова встречаться, малодушно укрылась между дверью и стеной.

Дама меня не заметила, вошла в предбанник, и тут же там мягко стукнула внутренняя дверь, забренчали ключи и прозвучало недовольное:

– Ну наконец-то, я уже ухожу!

Я испугалась, что сейчас будет закрыта и дверь в предбанник, в результате чего меня обнаружат, и тогда я буду выглядеть очень странно, но этого не случилось.

Недовольный голос повысился и озвучил требование, обращенное к кому-то, находящемуся в отдалении:

– Настя, закроешь тут все!

Потом в коридор одна за другой вышли две дамы: крупная Яна Арнольдовна и совсем мелкая, похожая на воробушка на тонких ножках, особа с коротким ежиком черно-седых волос.

Видимо, директриса.

Невысокая, сухонькая, если бы не оставленная напоказ седина (я знаю, это сейчас модно) и высоченные каблуки – со спины совсем как школьница. И в самом деле – фея! Только злая.

Подпрыгивая на своих каблучищах, маленькая злая фея на ходу накручивала на шею дорогущий шарф от Эрме и выговаривала отстающей от нее на полшага Яне Арнольдовне:

– Что вы тянете, я же предупреждала про перегруз в параллели. Уже плюс три!

– И снова мне?!

– Вам два, один Нахимовой.

– Почему мне снова два, я уже двух взяла, я сейчас и одного-то без гарантии…

– Яна Арнольдовна! – Фея остановилась и даже ножкой притопнула – грозно звякнул подбитый железом каблучок. – Вы премии получать хотите? Хотите. А продолжать работать у нас хотите? Тоже хотите. Тогда какие разговоры? Сливайте тех, сажайте этих. Не справляетесь сами – подключайте Уфимцеву, Ларину, пусть действуют своими методами, они тоже любят премии получать.

За разговором, смысл которого был мне совершенно непонятен, дамы удалились на лестницу и зацокали-заскрипели вниз по ступенькам.

Я дождалась, пока станет тихо, и тоже пошла на первый этаж. Спрошу у Бэрримора, где тут туалет. Не укусит же он меня. Чай, не пес цепной. Не собака Баскервилей…

Но туалет чудесным образом нашелся сам. Воспользовавшись удобствами, я пошла на выход, и там охранник сказал, что моя спутница меня искала, не нашла и уже ушла.

– Ничего, я сама ее найду, – ответила я.

И зачем-то добавила зловещим шепотом:

– В ночи на торфяных болотах…

Выражение лица Бэрримора надо было видеть. Всю английскую чопорность как собака, то есть корова, языком слизнула!

Похихикивая, – помогает, знаете ли, снять напряжение, – я вышла из здания, потом со двора на улицу – в пасмурный осенний день с огорчительным минимумом ярких красок.

И тут же уперлась взглядом в приметное цветное пятно, каковым являлась моя дорогая сестра.

Плащик цвета бордо и лицо ему в тон не позволяли Натке замаскироваться на местности, да она и не пыталась. Увидев меня, сестра всплеснула руками и бросилась навстречу:

– Куда ты пропала?!

– Ходила в туалет, а что? Ты меня потеряла?

– Я потеряла последние остатки душевного спокойствия, – пожаловалась Натка и трубно высморкалась в носовой платок.

Глаза у нее тоже покраснели. Плакала она, что ли?

– Присядем, – оглядевшись, я указала на ближайшую лавочку.

Ненавижу что-то выяснять на ходу! Слишком привыкла к судейской кафедре.

– В чем дело, что случилось?

– Ты не представляешь, что мне сказала эта ведьма!

– Яга?

– А кто же…

Натка упала на лавочку, я села рядом, выдрала у нее из кулака сырой платок и дала сухую бумажную салфетку из пачки.

– Она сказала, что Сенька – типичный гидроцефал!

– Кто?!

– Гидроцефал! Голова, мол, у него ненормально большая.

– Нормальная у него голова, у деда такая же точно была, ты же видела фото. Дед у нас тоже лобастый был, медведь сибирский…

– А она сказала – вам надо мальчика проверить! – Натка захрюкала в салфетку. – Компьютерную томографию ему сделать, а то мало ли что… Как бы не было поздно…

– Да что за бред! – я разозлилась.

Вот же ведьма эта Яга, наговорила матери пугающих гадостей про ребенка!

И, главное, без свидетелей это сделала, попробуй ей теперь что-то предъяви…

А я бы предъявила! Мы, Кузнецовы, за своих горой. Нас мало, но мы такие – твердолобые. Медведицы сибирские.

– Она сказала: «Поберегли бы вы ребенка, не нагружали, какая ему усложненная программа, ему бы что попроще, в вашем случае голову надо беречь», – продолжала жаловаться Натка. – А я ей: «Да вы просто завидуете моему мальчику! У него голова – рабочий орган! Во всех смыслах! И мозги прекрасные, и лоб твердый, он им любые преграды прошибет, можете даже не стараться проблемы создавать!» Ведь правильно сказала, да?

– Конечно правильно, – я машинально выдала сестре свежую салфетку и нахмурилась.

Преграды и проблемы…

Что-то мне это напомнило.

Надо подумать…

– Нат, а ты не знаешь, кто такие Уфимцева и Ларина? И еще Нахимова.

– Я только одну Ларину помню – пушкинскую, Татьяну. Что за фамилии, в нашем классе вроде нет таких?

– Пушкинская тут точно ни при чем. – Я встала и потянула сестру за рукав. – Идем, скамья сырая, не будем рассиживаться. Здоровье надо беречь, тут с Ягой не поспоришь.

Компьютерную томографию мы Сеньке все-таки сделали, причем в хорошей платной клинике, и голова у нашего парня оказалась в полном порядке.

Натка отнесла результаты исследования в Шоко-школу и, как она выразилась, «тыкала ими в ейную харю». В чью – было понятно из контекста: Яну Арнольдовну сестра после приснопамятной беседы иначе как Ягой не называла. Учительница, по словам сестры, «поджала губешки», но сомнений в заключении компетентных специалистов не выразила и про гидроцефалию больше не заикалась.

Проблемы на этом, однако, не закончились.

На очередном родительском собрании был представлен «креативный рейтинг» первоклассников, и Сенька занял в нем самую последнюю строчку.

– Что за фигня этот корпоративный рейтинг? – ярился Таганцев, активно сочувствуя Натке и одновременно кромсая большим ножом капусту для засолки.

Коварная сестрица все глубже затягивала старшего лейтенанта в трясину быта.

– Креативный. Это такой список, в котором сверху самые творческие дети, а снизу Сенька. – Натка смела гору капустного крошева в таз и с кровожадной миной водрузила перед Таганцевым новый кочан – как чью-то отрубленную голову.

Я даже догадывалась, чью…

– Ты шутишь? – Костя искренне удивился. – Если Сенька не творческий, то я не знаю, кто вообще такой. Вспомни, как он из чувяков твоих деревянных шикарные парусники сделал, и они, прикинь, даже поплыли!

– Это были настоящие голландские сабо, – не удержалась от вздоха сестра. – И поплыть-то они кое-как поплыли, но вот от гвоздиков дырки остались…

– А какую он смесь для мыльных пузырей сам сочинил из гуаши и какой-то там мази! – продолжал восторгаться Таганцев.

Тут уже я не удержалась от вздоха.

«Какой-то там мазью» был подаренный мне Сашкой разрекламированный крем для лица – органическая косметика, натуральные масла, что-то пчелиное и еще что-то змеиное, дорогущая штука, короче. Я его экономила, намазывала изредка и тонким слоем, возможно поэтому особого эффекта не заметила. Но пузыри из него получились просто шикарные, с этим не поспоришь.

– А еще, помните, Сенька на боку соседского металлического гаража чеканку придумал делать с помощью гвоздезабивного пистолета, и у него, я считаю, очень даже хорошо получилось бы, если бы злой сосед свой инструмент не отобрал и по шее нашему парню не надавал, – не унимался старший лейтенант.

– Это все не годится, Костя! Дети должны участвовать в разных школьных творческих процессах – смотрах самодеятельности, пьесах там, кавээнах, конкурсах разных. Вот это засчитывается, за такое баллы начисляются.

– А карасей мы ловили и фоткали, это разве не в счет? – припомнила я.

– В счет, но это будет итоговый проект, как бы научная работа, мы ее в мае сдадим, а креативный рейтинг составляется дважды в год. Сейчас предварительный результат за первое полугодие был, в декабре основной подсчитают, – Натка пригорюнилась.

– То есть время еще есть, – не сдался упрямый опер. – Тогда берем список конкурсов и этих, как их? Активностей! Есть же в школе такой список?

– А как же. Называется – план внеклассных мероприятий.

– Вот, супер. Берем этот внеклассный план и тщательно отрабатываем его с прицелом на то, в чем Сенька может блеснуть! – Таганцев взмахнул ножом, как полководец саблей.

Нож послушно блеснул, подавая Сеньке прекрасный пример для подражания.

Костя улыбнулся, очень довольный примером, ножом и собой.

Мы с Наткой переглянулись и примолкли, вспоминая творческие выходки нашего мальчика. Сестра нахмурилась, а у меня по спине колонной по три промаршировали мурашки.

Не уцелеет Шоко-школа, ох не уцелеет…

– А можно я стихи буду читать? – подал голос ребенок, о котором в запале дискуссии все позабыли. – У нас скоро конкурс будет, сначала в школе, потом городской, я бы про Додырчика прочитал.

Натка восторженно ахнула:

– Сенечка… Как здорово придумал!

– А вы говорите – он не творческая личность! – обрадовался старший лейтенант Таганцев и одним ударом разрубил на идеальные половинки капустный кочан.

К ответственному делу подготовки к конкурсу чтецов мы подошли основательно.

Натка наняла для Сеньки преподавателя по сценической речи, а Сашка нашла в своей тусовке молодого режиссера, который доучивался в ГИТИСе и параллельно занимался постановкой модных показов.

Я договорилась со знакомой театральной костюмершей, и она организовала для Сеньки сценический костюм.

А Таганцев устроил юному артисту боевое крещение – генеральный прогон, забросив его в условный обеденный перерыв в отделение полиции, его сотрудники, Костины коллеги, оказались благодарной публикой. Сеньке аплодировали и даже обещали позвать его выступить на новогоднем корпоративе.

За пару недель номер был отшлифован до блеска.

Никто и не сомневался, что призовое место у нашего Сеньки в кармане.

Да уж, самоуверенность – не лучшее качество…

Красно-желтый человечек из набора Лего лежал на бежевом паласе, как на песчаном пляже, раскинув руки-крюки крестиком и улыбаясь тонко нарисованным ртом как Джоконда.

– Все, перекур закончен! – строго сказала Оля и наклонилась, чтобы поднять фигурку.

Пуговка на поясе ее домашних брюк прощально крякнула, отскочила и, обогнув пляжного человечка Лего по красивой дуге, закатилась под книжный стеллаж.

– Твою ж дивизию, – тихо выругалась Оля словами своего тамбовского деда, покраснела и оглянулась – не видел ли кто, не слышал?

В квартире никого, кроме нее, не было. А если бы и был кто – сынок или муж, разве стали бы они над ней смеяться? Конечно нет, Оля это точно знала. Но давний, еще со школы, рефлекс был совершенно неистребим: выставила себя комичной неуклюжей клушей – жди града насмешек.

Как ее только не обзывали «добрые» одноклассники! «Толстуха», «корова», «каланча», «дылда» – все это было про нее. Особенно «дылда», конечно, хотя это прозвище наверняка приклеили бы к ней в любом случае, даже если бы она была маленькой, нежной и хрупкой, как Дюймовочка. С фамилией Дылдина Оля, дело ясное, была обречена…

А ведь тогда, в школьные годы, она вовсе не была коровой и толстухой, в выпускном классе носила одежду сорок шестого размера. Это сейчас у нее пятьдесят второй, которого в ее тридцать действительно можно стесняться…

Она и стесняется. Даже Сережке, мужу, не признается, какой коровищей стала. Специально маникюрные ножнички носит в сумке и, покупая себе новую одежду, прямо в примерочной отрезает все предательские ярлычки.

Глупо, конечно: Сережка-то все ее объемы прекрасно знает на ощупь и только радуется, что у Оли есть за что подержаться.

Сережка – он смешной. Сам ростом «метр с кепкой», худощавый, легкий, как воробушек, а жену ему подавай гренадерской стати и в теле!

Ну, тело оказалось делом наживным, а рост у Оли всегда был ого-го: в школе она неизменно стояла первой в шеренге девочек на физре.

А чего удивляться? Дылдина же!

– Ты, Олька, не горюй, – утешала ее бабка Нина – сама та еще каланча, в родном Архангельске спокойно маяком могла бы работать. – Ты, дурочка, счастья своего еще не понимаешь. Баба видная да гладкая, сильная да здоровая – это ж мечта нормального мужика! А ненормальные тебе на что? Плюнуть на них да растереть.

Плевать ей, если честно, было особо не на кого. Хоть нормальные, хоть не очень – кавалеры вокруг видной Ольки не вились, если и нравилась она кому, то даже не знала об этом: с выражением симпатии к Дылде-Каланче никто не приближался.

Может, и правильно. Оля себе так не нравилась, что самое искреннее признание расценила бы как издевательство, а рука у нее была тяжелая – фамильная гордость…

– Прадед твой, Кузьма Анисимович Дылдин, знатным молотобойцем был, – мечтательно вспоминал тамбовский дед Петр. – Одним ударом кувалды забивал железнодорожный костыль!

– Олька наша тоже кому хошь накостыляет, если что, – задорно смеялась архангельская бабка. – Повезло папке с мамкой – могут за девку-то не бояться, кто ее обидит – долго не проживет.

Это был комплимент, бабка внучку так одобряла, хвалила, но бедной Оле шуточки любящей родни на тему ее богатырского роста и соответствующей силушки были вовсе не в радость. Ах, чего бы она только не отдала, чтобы быть изящной, тоненькой и легкой, как балерина на обертке шоколадки «Вдохновение»!

Очень Оле нравился этот вкусный шоколад, хотя она его почти не ела – калорийный же, самое то, что нужно для набора веса.

Лет с пятнадцати и почти до двадцати Оля отчаянно пыталась худеть, чтобы уменьшиться если не в длину, то хотя бы в ширину, но не получалось. Грудь и попа неумолимо росли, хоть шоколадками питайся, хоть прошлогодним сеном.