Эрагон. Возвращение

Теперь ему страшно не хватало брата, его верной дружбы, и он постоянно чувствовал в душе гнетущую пустоту.

Балдор, впрочем, не стал ни о чем его спрашивать и, сделав вид, что очень хочет пить, достал флягу с водой. Роран прошел немного вперед и вдруг остановился как вкопанный, почуяв запах, разом прервавший все его мысли.

Пахло подгоревшим мясом и дымом от сосновых шишек. Кто же может тут быть еще? Затаив дыхание, Роран осторожно поворачивался в разные стороны, пытаясь определить источник запаха. Вскоре легкий ветерок принес новую волну запахов, и аромат готовящейся пищи был на этот раз столь силен, что рот у Рорана моментально наполнился слюной.

Он жестом подозвал к себе Балдора:

– Чуешь?

Балдор кивнул. Вместе они вернулись на дорогу и двинулись дальше на юг. Примерно через сотню шагов дорога делала поворот, огибая тополиную рощу, и стоило им приблизиться к повороту, как они услыхали голоса большого количества людей, чуть приглушенные висевшим над долиной туманом.

Осторожно подойдя к роще, Роран остановился. Может, это просто охотники? Тогда не стоит им мешать. Но отчего-то ему казалось, что «охотников» там слишком много – ни в одной деревне столько не найдется. Не особенно раздумывая, Роран сошел с дороги и нырнул в густой подлесок.

– Ты куда? – шепотом спросил Балдор.

Роран прижал палец к губам и стал осторожно пробираться вдоль дороги, прячась за кустами и стараясь ступать как можно тише. Но, выйдя за поворот дороги, вдруг прямо-таки замер на месте.

На опушке рощи был разбит настоящий военный лагерь! Десятка три шлемов поблескивали в лучах едва проглядывавшего сквозь туман утреннего солнца, а их владельцы, собравшись у костров, поглощали жареную дичь. На их латах, запыленных и перепачканных дорожной грязью, и красных рубахах Роран отчетливо разглядел символ Гальбаторикса – извивающиеся языки пламени, вышитые золотой нитью. Под рубахами у воинов виднелись легкие кожаные доспехи с железными заклепками, а поверх рубах были надеты металлические кольчуги. У большей части воинов имелись широкие мечи, у некоторых – тяжелые луки, а еще с полдюжины опирались об алебарды весьма угрожающего вида.

А среди прочих воинов устроились на земле те, кого так хорошо описали Рорану односельчане, когда он вернулся из Теринсфорда, – те двое чужаков в черном, которые сожгли ферму и убили Гэрроу. Роран похолодел от ужаса и ненависти: «Так они – слуги Империи!» Он уже шагнул вперед, машинально нащупывая стрелу, когда Балдор схватил его и потянул на землю.

– Ты что? Не надо! Они же убьют нас обоих!

Роран вырвался и, гневно сверкнул глазами, прорычал:

– Но это же… те самые ублюдки!.. – И умолк, видя, как сильно дрожат у него руки. – Значит, они вернулись!

– Роран, – настойчиво зашептал Балдор, – сейчас ты ничего сделать не сможешь. Видишь: они служат Гальбаториксу. Даже если убьешь кого-то из них, а потом тебе удастся удрать, то на тебя наверняка объявят охоту, а на Карвахолл обрушатся страшные беды.

– Что им тут надо? – лихорадочно шептал Роран, словно не слыша Балдора. – Что они тут могут найти? И почему Гальбаторикс приказал пытать моего отца?

– Подумай, – взывал к его рассудку Балдор. – Если они ничего не смогли узнать от Гэрроу, а Эрагон сбежал вместе с Бромом, то теперь они почти наверняка ищут тебя. – Балдор помолчал, ожидая, пока до Рорана дойдет смысл его слов. – Нам надо поскорее вернуться и предупредить всех. А потом тебе лучше где-нибудь скрыться на время. Лошади, похоже, есть только у этих, в черном, остальные все пешие. И мы, если поспешим, вполне сумеем добраться домой раньше них.

Но Роран все смотрел сквозь ветви на ничего не подозревавших солдат, и сердце тяжело билось у него в груди – жаждало мести, звало на бой. Он уже видел в мечтах, как оба убийцы падут, пронзенные его стрелами, и предстанут перед Высшим Судом. И пусть сам он погибнет, но за мгновение до этого успеет все же смыть со своей души невыносимую боль и печаль – нужно всего лишь выскочить из укрытия, вложить стрелу, выстрелить, и остальное решится само собой…

Всего лишь несколько шагов…

Глухое рыдание вырвалось у Рорана из груди, когда он, сжав кулаки, заставил себя отвести взгляд от воинов в черном. «Я не могу оставить Катрину!» Некоторое время он еще постоял там, крепко зажмурившись, потом, мучительно переставляя ноги, отошел к дороге.

– Хорошо, идем домой, – буркнул он, не глядя на Балдора. И, не ожидая его ответа, снова нырнул в кусты.

Как только лагерь скрылся из виду, он выскочил на дорогу и бросился бежать, изливая отчаяние, гнев и страх в бешеном беге.

Балдор с трудом поспевал за ним. Наконец Роран несколько замедлил бег и, дождавшись, когда Балдор поравняется с ним, сказал:

– Ты сообщи всем. А я поговорю с Хорстом.

Балдор кивнул, и они снова бросились бежать.

Мили через две они остановились, чтобы напиться и чуточку перевести дух, а потом опять побежали, преодолевая бесконечные подъемы и спуски в невысоких холмах, окружавших Карвахолл. Наконец показалась деревня.

Роран тут же бросился к кузне, а Балдор свернул в сторону центральной площади. Задыхаясь, Роран пробирался среди домов и лихорадочно пытался решить, что лучше: скрыться или все же убить этих чужаков, постаравшись при этом не навлечь на деревню гнев Гальбаторикса.

Он ворвался в кузницу и налетел прямо на Хорста; тот вбивал очередной металлический колышек в повозку Квимби, напевая вполголоса:

Эге-гей! Бей не жалей по железке старой!

Ох, она и хитра, только я хитрее!

Хоть крепка, я ее победить сумею!

Пусть мой стук достанет всех!

Расколю я, как орех…

Увидев Рорана, Хорст замер, замахнувшись молотом, да так и не опустив его на наковальню.

– Что случилось? Балдор ранен?

Роран молча помотал головой и согнулся пополам, пытаясь отдышаться. А потом, все еще задыхаясь, выложил Хорсту все: кого они видели, к чему это может привести и, самое главное, что те чужаки, убийцы его отца, – слуги Империи.

Хорст запустил пальцы в бороду.

– Надо тебе поскорее скрыться отсюда, парень. Возьми в доме еды, сколько найдешь, да сходи за моей кобылой – на ней Айвор пни корчует. А потом скачи в предгорья. Как только станет ясно, чего этим солдатам надо, я пришлю к тебе Олбриха или Балдора.

– А если станут спрашивать, где я?

– Скажу, что ты ушел на охоту, а когда вернешься – неизвестно. Это ведь почти правда, и вряд ли они станут по лесу рыскать – побоятся тебя пропустить. Если, конечно, это за тобой они охотятся.

Роран кивнул и бросился к дому Хорста. Там он снял со стены конскую упряжь и седельные сумки, в которые принялся совать все подряд: турнепс, свеклу, вяленое мясо, каравай хлеба в тряпице, одеяла, оловянный котелок… Он лишь на минуту задержался в дверях, чтобы объяснить Илейн, что случилось, и поспешил к ферме Айвора, находившейся в стороне от Карвахолла.

Битком набитые сумки сильно мешали бежать, и Роран порядком запыхался, когда наконец показалась ферма. Айвор расчищал участок земли за домом. Стегая кобылу ивовым прутом, он пытался заставить ее вытащить из земли здоровенный бородатый корень вяза. Кобыла старалась вовсю.

– Ну же, давай! – кричал фермер. – Уж постарайся! – Лошадь дрожала от напряжения, кусала удила и, наконец, в последнем усилии вытащила-таки проклятый пень из земли; его длиннющие корни торчали, словно растопыренные узловатые пальцы. Айвор остановил ее, чуть дернув за повод, и ласково потрепал по шее. – Молодец… Хорошо…

Роран издали помахал ему рукой и, подойдя ближе, указал на лошадь.

– Придется мне ее у тебя на время забрать. – Он объяснил причину такой поспешности.

Айвор выругался и принялся распрягать кобылу, ворча:

– Вот всегда так: только начнешь – сразу на тебе! Если б знал, так и не начинал бы! – Скрестив руки на груди, он хмуро смотрел, как Роран прилаживает сумки к седлу.

Вскочив на кобылу и на всякий случай держа лук наготове, Роран извинился:

– Ты уж прости, что помешал, так уж получилось.

– Да ладно, насчет этого не тревожься. Лучше постарайся, чтоб тебя не поймали.

– Постараюсь.

Уже ударив пятками в бока кобылы, Роран услышал, как Айвор крикнул:

– Только в верховьях моего ручья прятаться не вздумай!

Роран усмехнулся, покачал головой и, низко пригнувшись к шее лошади, погнал ее в предгорья, в те холмы, что высились на северном краю долины Паланкар, а оттуда поднялся еще выше, выбрав место, где весь Карвахолл был как на ладони. Самого же его совершенно скрывали темные сосны. Привязав лошадь, Роран стал ждать, с неприязнью поглядывая на поросшие лесом склоны гор. Он не любил подолгу находиться в такой близости от Спайна, да и почти никто в Карвахолле не осмеливался подниматься туда – слишком часто забравшиеся в горы смельчаки не возвращались обратно.

Вскоре Роран увидел солдат. Строем по двое они шли по дороге, а впереди маячили черные фигуры раззаков, внушавшие ужас даже на расстоянии. Но в сам Карвахолл отряд войти не смог: у околицы их остановила большая группа вооруженных крестьян; у некоторых в руках были даже пики. Противники о чем-то быстро переговорили и разошлись, заняв позиции друг напротив друга с видом рычащих, готовых подраться псов, каждый из которых лишь выжидает, кто нападет первым. Так они стояли довольно долго, потом жители Карвахолла все же посторонились и позволили воинам войти в селение.

Что же теперь будет? Роран от волнения просто места себе не находил.

К вечеру солдаты разбили лагерь на прилегающем к селению поле. Их палатки расположились низким серым прямоугольником, по периметру которого мелькали неясные тени – часовые. В центре прямоугольника горел большой костер, и над ним поднимались в воздух клубы дыма.

Устроив себе убежище, Роран теперь просто наблюдал за происходящим внизу и размышлял. Он всегда считал, что, разрушив его дом и отыскав тот камень, который Эрагон принес из Спайна, чужаки получили то, что хотели. Но теперь он был почти уверен: камня они не нашли. Видимо, Эрагон унес его с собой. Возможно, он чувствовал, что должен спасти этот камень, потому и бежал… Роран нахмурился. Подобные рассуждения могут далеко его завести. К тому же почти любое из объяснений тех причин, которые побудили Эрагона покинуть Карвахолл, все равно казалось ему притянутым за уши. Было ясно лишь одно: этот проклятый камень наверняка представляет для Гальбаторикса огромную ценность, раз он послал за ним целый вооруженный отряд. Впрочем, Роран никак не мог понять, чем же синий камень так уж особенно ценен. Если, конечно, он не волшебный!

Он вдохнул холодный горный воздух, прислушиваясь к уханью совы. Вдруг какое-то мимолетное движение привлекло его внимание: на опушку леса чуть ниже того места, где он сидел, вышел человек, осторожно озираясь по сторонам. Присев за валун, Роран вложил в лук стрелу и стал ждать. Вскоре ему стало ясно, что это Олбрих. Роран тихонько свистнул, и Олбрих в два счета поднялся к нему и тоже присел за валуном. Сбросив на землю тяжелый заплечный мешок, он проворчал:

– Я уж думал, что никогда тебя не найду! Между прочим, невелика радость – таскаться тут после захода солнца! Того гляди, медведь навстречу попадется или еще кто похуже. Нет, Спайн для людей – все-таки не место!

Роран не ответил, глядя в сторону Карвахолла.

– Ну, и зачем они сюда явились? – спросил он.

– Чтоб тебя арестовать! И готовы ждать сколько угодно, пока ты «с охоты» не вернешься.

Роран от злости даже кулаком по земле пристукнул; внутри у него все похолодело от отвращения.

– А почему они меня арестовать хотят, они не сказали? А про тот камень они упоминали?

Олбрих покачал головой:

– Нет, сказали только, что это приказ короля. И весь день по деревне шныряли и всех опрашивали насчет вас с Эрагоном. – Олбрих подумал и прибавил: – Знаешь, я бы остался с тобой, да только они сразу заметят, если меня завтра в деревне не будет. Я тут тебе целую кучу еды притащил и одеял, а Гертруда кое-какие снадобья тебе прислала – на тот случай, если ты случайно поранишься. Но я думаю, с тобой тут ничего не случится.

Собрав все свое мужество, Роран улыбнулся:

– Спасибо.

– Не за что. Любой бы на моем месте то же самое сделал. – Олбрих уже собрался уходить, но вдруг остановился. – Между прочим, этим отрядом командуют те же двое чужаков-раззаков.

Обещание Сапфиры

После посещения Совета Старейшин Эрагон несколько часов неторопливо возился с Сапфириным седлом – чистил его и смазывал. За этим занятием его и застал Орик. Гном подождал, когда Эрагон закончит смазывать крепежные ремни, а потом спросил:

– Ну, как ты сегодня себя чувствуешь? Получше тебе?

– Да, немного получше.

– Это хорошо. Силы нам всем нужны. Знаешь, а я ведь к тебе не просто так зашел, не только о твоем здоровье узнать. Наш король Хротгар просил передать, что он хотел бы поговорить с тобой, если ты свободен, конечно.

Эрагон сухо улыбнулся:

– Для него я всегда свободен. И он наверняка это понимает.

Орик рассмеялся:

– Ну и что? А все ж таки лучше соблюсти приличия, верно?

Эрагон отложил седло, а Сапфира, до того дремавшая в углу, свернувшись клубком, выползла на середину комнаты и приветствовала Орика дружелюбным ворчанием.

– И тебе тоже доброго утречка, – поклонился ей гном.

Они пошли по одному из четырех главных тоннелей Тронжхайма к центральному залу и двум зеркально расположенным лестницам, которые вели в тронный зал короля гномов. Но в центральный зал они так и не вошли; Орик свернул на небольшую лесенку, и Эрагон, хоть и не сразу, догадался: гном выбрал боковой вход, чтобы избежать страшного зрелища – вдребезги разбитого Исидар Митрима.

Наконец они остановились перед гранитными дверями тронного зала; на них была высечена корона с семью зубцами. Семеро вооруженных гномов в доспехах, стоявшие по обе стороны двери, одновременно стукнули об пол древками своих секир. И не успело смолкнуть гулкое эхо, как двери распахнулись.

Эрагон кивнул Орику и вместе с Сапфирой вошел в мрачноватый зал, направляясь прямо к стоявшему в отдалении трону мимо многочисленных статуй давно почивших правителей. У подножия тяжелого черного трона Эрагон остановился и почтительно склонил голову. Король гномов тоже поклонился в ответ; блеснуло серебро его густых волос, сумрачно сверкнули вделанные в золотой шлем рубины, похожие на брызги раскаленного металла. Волунд, боевой топор Хротгара, лежал у него на коленях, укрытых металлической кольчугой.

– Приветствую тебя, Губитель Шейдов, – сказал король. – Ты успел немало совершить с тех пор, как мы виделись в последний раз. И я, похоже, получил доказательства того, что ошибался относительно Заррока. Ну что ж, мы в Тронжхайме рады, что клинок Морзана до поры до времени в твоих руках.

Эрагон поблагодарил его и поднялся с колен, а Хротгар продолжал:

– Мы бы также хотели, чтобы ты оставил себе те латы, что носил во время сражения при Фартхен Дуре. Сейчас самые искусные наши мастера заняты их починкой. То же самое касается и лат твоего дракона; их тоже вскоре полностью приведут в порядок, Сапфира может пользоваться ими так долго, как только пожелает, или до тех пор, пока они не станут ей малы. Лишь этим мы можем сейчас выразить вам свою благодарность. Если бы не война с Гальбаториксом, мы, конечно, устроили бы пир в вашу честь… и не один… Но пока с пирами придется подождать.

– Ты щедр сверх всяких ожиданий, – снова поклонился ему Эрагон. – Нам с Сапфирой очень дороги эти благородные латы.

Явно довольный, Хротгар тем не менее нахмурился, отчего его кустистые брови совсем сдвинулись на переносице, и сказал:

– Ну, довольно любезностей. Мои подданные замучили меня требованиями назвать того, кто станет наследником Аджихада, ибо когда Совет Старейшин объявил, что выдвигает на этот пост Насуаду, это вызвало бурное возмущение среди гномов. И все-таки главы наших кланов должны решить, принять ли им кандидатуру Насуады или же поискать другую. Большинство, правда, склоняется в ее пользу. Но мне очень хотелось бы знать, какова твоя позиция по этому вопросу, Эрагон, прежде чем я поддержу тех или других. Мне, королю, хуже всего было бы попасть впросак.

«Много ли можно сказать ему?» – быстро спросил Эрагон у Сапфиры.

«С нами он всегда был честен и справедлив, но откуда нам знать, что он мог пообещать своим подданным? Лучше проявить осторожность. Пусть Насуада сперва действительно возьмет власть в свои руки».

И Эрагон, внутренне согласившись с нею, сказал Хротгару:

– Мы с Сапфирой согласились помогать Насуаде и не станем противодействовать ее избранию. («Интересно, – подумал Эрагон, – не слишком ли много я уже сказал?») И я очень прошу тебя, господин мой, тоже поддержать ее; нельзя допустить, чтобы среди варденов возникли распри; сейчас единство необходимо им, как никогда.

– Да, ты прав, – промолвил Хротгар, откидываясь на спинку трона. – И в твоих словах мне слышатся новая мудрость и новое достоинство. Я согласен с тобой, однако твоя просьба вызывает у меня один вопрос: как ты думаешь, достаточно ли Насуада мудра для того, чтобы стать предводительницей варденов, или же для подобного выбора существуют иные мотивы?

«Это проверка, – предупредила Сапфира. – Он хочет знать, почему мы поддержали ее».

Эрагон невольно улыбнулся:

– Да, по-моему, она мудра не по годам и весьма отважна. Она станет хорошей предводительницей.

– Так вы по этой причине ее поддерживаете?

– Да, именно по этой.

Хротгар, с облегчением вздохнув, тряхнул своей длинной белоснежной бородой и сказал:

– Меня радуют твои слова. В последнее время слишком мало ценится то, что хорошо и правильно, и слишком высоко то, что дает власть над другими. Трудно видеть, как это глупо порой, и не прийти от этого в ярость.

Некоторое время в тронном зале царила полная тишина; все вокруг точно застыло, и, чтобы нарушить столь неприятную паузу, Эрагон спросил:

– А что будет с «убежищем драконов»? Его восстановят?

Глаза Хротгара стали столь печальными, что Эрагон испугался: он еще никогда не видел ни одного гнома на грани слез. Морщины разом проступили на лице короля.

– Нам придется многое обсудить, прежде чем решиться что-либо предпринимать там. Сапфира и Арья совершили страшное деяние. Возможно, необходимое, но поистине ужасное! Ах, порой мне кажется, что лучше бы нас захватили ургалы, только бы уцелел Исидар Митрим! Ведь разбито самое сердце Тронжхайма, да и наши сердца тоже разбиты. – Хротгар прижал стиснутый кулак к груди, потом медленно опустил руку и стиснул обтянутую кожей рукоять Волунда.

Сапфира осторожно коснулась мыслей Эрагона, и он почувствовал, что ею владеют одновременно весьма различные чувства, но более всего его удивило то, что ее терзают угрызения совести и мучительное чувство вины. Она искренне сожалела об уничтожении прекрасной Звездной Розы, понимая всю необходимость своего поступка.

«Маленький брат, – сказала она, – помоги мне; я должна поговорить с Хротгаром. Спроси его: способны ли гномы восстановить Исидар Митрим из осколков?»

Когда Эрагон повторил ее вопрос вслух, Хротгар пробормотал что-то непонятное на языке гномов, помолчал и посмотрел на них.

– Мастерства у нас, конечно, хватит, но что с того? Чтобы восстановить Исидар Митрим потребуется много месяцев или даже лет, и все равно конечный результат будет лишь жалким подобием той красоты, что некогда сияла над Тронжхаймом! Нет, это стало бы поистине оскорблением нашей святыни! И я никогда не дам на это согласия.

Сапфира, не сводя глаз с короля, сказала:

«А теперь передай ему вот что: если Исидар Митрим действительно можно вновь собрать – да так, чтобы ни один осколок не пропал, – то я, скорее всего, смогла бы сделать его целым, как прежде».

Эрагона ее заявление настолько потрясло, что он совсем позабыл о своей роли переводчика:

«Сапфира! Сколько же на это потребуется сил! И ты сама мне говорила, что не можешь пользоваться магией по собственному желанию, отчего же ты так уверена, что сможешь восстановить Звездную Розу?»

«Да, смогу – но только если необходимость в этом будет достаточно велика. Вспомни могилу Брома и забудь все свои сомнения. И закрой рот – это неприлично, да и король на тебя смотрит».

Когда Эрагон передал Хротгару слова Сапфиры, король выпрямился и воскликнул:

– Неужели это возможно? Вряд ли даже эльфы решились бы восстановить целостность Исидар Митрима с помощью магии!

– Сапфира говорит, что она уверена в своих силах.

– Хорошо. Мы восстановим Исидар Митрим, даже если на это уйдет сто лет! Гномы по чертежам создадут для него рамку, и каждый кусочек будет вставлен на прежнее место. Каждый! Даже самый крошечный! Наши мастера умеют работать с камнем, так что не пропадет ни пылинки, ни крупинки. А когда мы закончим свою работу, ты, Сапфира, придешь и исцелишь нашу Звездную Розу!

– Да, мы придем, – подтвердил Эрагон и поклонился.

Хротгар улыбнулся; улыбка эта больше всего напоминала трещину в гранитной скале.

– Ты доставила мне великую радость, Сапфира! – воскликнул он. – Я снова чувствую, что стоит жить и править моим народом. Знай: если Исидар Митрим обретет новую жизнь, все гномы повсюду и на протяжении бесчисленных поколений будут славить твое имя! А теперь я благословляю вас обоих. Ступайте. А я поспешу дать поручения главам наших Домов. Но я отнюдь не требую, чтобы вы сохранили это обещание в тайне. Напротив, сообщайте об этом каждому, кого встретите. Я и сам незамедлительно объявлю своему народу, что мы начинаем великое дело. И пусть наши подземные залы звенят от гулкого эха, сопровождающего ликующие крики гномов!

Эрагон в последний раз поклонился Хротгару – тот все еще счастливо улыбался, – и они с Сапфирой удалились. За дверями Эрагон сообщил Орику о решении восстанавливать Исидар Митрим, и гном тут же поклонился Сапфире, поцеловал пол перед нею и с улыбкой схватил Эрагона за руку, говоря:

– Вот уж действительно чудо! Вы дали нам именно ту надежду, что была так необходима! Эх, и выпьют же сегодня гномы на радостях!

– Но ведь завтра похороны! – напомнил ему Эрагон.

Орик на мгновение стал серьезен:

– Завтра – да. Но до завтра мы не позволим горьким мыслям тревожить наши души! Идемте!

И, схватив Эрагона за руку, гном потащил его за собой – в один из залов, где за каменными столами собралось множество гномов. Орик шлепнулся за один из столов, смел с него все блюда прямо на пол и громогласно объявил новость о восстановлении Звездной Розы. Эрагон чуть не оглох от восторженных криков, которые за этим последовали. Каждый из гномов непременно хотел подойти к Сапфире и поцеловать перед нею пол, как это сделал Орик. Наконец с чествованиями было покончено, и гномы, забыв обо всем на свете, наполнили каменные кружки крепким пивом и медовым напитком.

Эрагон присоединился к этой пирушке с таким удовольствием, что даже сам удивился. Радость гномов передалась и ему, разогнав давившую на сердце тоску. Но полностью предаваться разгулу он считал недопустимым: ведь завтра ему предстояло исполнить определенные и весьма печальные обязанности, а для этого нужна будет ясная голова.

Даже Сапфира отведала медового напитка, и он пришелся ей весьма по вкусу. Обнаружив это, гномы выкатили для нее целый бочонок. Аккуратно опустив свою огромную морду в бочонок, она в три глотка осушила его до дна, потом задрала голову и выпустила в потолок здоровенный язык пламени. Эрагону понадобилось несколько минут, чтобы успокоить гномов и убедить их, что это совершенно не опасно и к драконихе можно подходить как угодно близко. Но как только гномы пришли в себя, они тут же выкатили Сапфире новый бочонок и с восторгом и изумлением стали смотреть, как она осушила и его.

Сапфира все больше пьянела; ее мысли и ощущения стали бесконтрольно проникать в душу Эрагона, так что он уже и сам точно не знал, что именно чувствует в тот или иной момент. Ее восприятие окружающего начинало подавлять его собственное; даже цвета и запахи он теперь воспринимал иначе – они стали ярче и острее.

Гномы принялись петь хором. Сапфира встала и, покачиваясь, принялась тоже мурлыкать незнакомую мелодию, каждую спетую строфу отмечая рычанием. Эрагон, желая тоже присоединиться к общему хору, даже вздрогнул, когда у него изо рта вместо нормальных слов вырвался хриплый драконий рык. Да, решил он, качая головой, пожалуй, это зашло слишком далеко… Может, мне это кажется? Или я просто пьян? Но вскоре ему это стало совершенно безразлично, и он с воодушевлением запел вместе с гномами, не обращая внимания на то, драконий у него голос или свой.

В зал продолжали стекаться гномы, обрадованные вестью о восстановлении великой святыни. Вскоре вокруг Эрагона и Сапфиры собралось кольцо из сотен гномов, а Орик призвал музыкантов, и те устроились в уголке, снимая зеленые покрывала со своих инструментов. Вскоре в зале зазвучали лютни, арфы и серебряные флейты, полились дивные мелодии, и пир продолжался еще много часов, прежде чем песни и громкие речи стали понемногу стихать. Наконец Орик взобрался на стол и, широко расставив ноги и держа в руках кружку, снял свой шлем, отшвырнул его в сторону и воскликнул: