Чёрный Лес

– О, смотрю, у вас тут еще полно кофе! Не возражаете, если мы присоединимся? – добродушно поинтересовался он, легонько подталкивая застывшую Элену к стулу и отходя к полке за чашками.

Женщина послушно села, не отводя напряженного взгляда от спокойно-счастливых глаз дочери. Элена вдруг поняла, что вот он тот самый момент, к которому она уже какое-то время пыталась себя подготовить, но о котором ей не хотелось даже и думать: пора было отпускать дочь – самого близкого и любимого человека, во взрослую жизнь, и это было неожиданно тяжело. Но она понимала, что так и должно быть, и была по-настоящему благодарна Май за то, что та не очень-то торопилась взрослеть и не пыталась как можно быстрее избавиться от ее опеки.

Элена вздохнула и грустно сказала:

– Майтанэ… Ты же только вчера говорила мне о своей излишней рассудительности, – она говорила по-русски, и сейчас ее совершенно не заботило, что это было не слишком-то вежливо по отношению к остальным.

– Она никуда не делась, – серьезно ответила Май.

– Рада это слышать.

– Мам, понимаешь, Мартин он такой… – она явно искала в глазах матери одобрения и поддержки.

– Конечно понимаю и тоже считаю, что он очень хороший. Прости мою реакцию, просто после этих ваших событий… Ну, понимаешь… Мартин ведь только недавно разбирался с Мари, плюс эта твоя история…

– Какая история?

– Ну, когда ты потом закрывала шею…

– Ты заметила?!

– Конечно.

– Черт!

– Просто не стала лезть, я решила, что ты сама рассказала бы, если бы произошло что-то совсем плохое.

– Спасибо! – Май, рискуя свалиться с коленей Мартина, подалась вперед и благодарно сжала нервные руки Элены, теребившие краешек салфетки.

– Так вот, я немного побаивалась, что после этих ваших историй, под влиянием импульса вы можете наделать глупостей, о которых потом будете жалеть… Но, раз уж ты говоришь, что у вас все серьезно, могу только порадоваться за вас… – она чуть помолчала и решительно добавила: – Все, я выговорилась, и мне полегчало.

– Не волнуйся, мам, ок? У нас все прям совсем серьезно, правда, Март? – Майтанэ живо повернулась к Мартину.

Тот, естественно не поняв ни слова, только беспомощно улыбнулся.

– Просто скажи «да»! Две буквы: «д» и «а», – подсказал Оскар, подмигивая, – я всегда так делаю в подобных ситуациях с Эленой, и, как видишь, работает!

Все заулыбались, Май пересела наконец на свободный стул и хозяйственно предложила родителям тосты и джем. Оскар не отказался позавтракать еще раз и, отпив глоток кофе, предложил:

– Мы с Эленой собираемся на пляж. Вы как смотрите на то, чтобы с нами пойти?

– Честно говоря, у нас репетиция через час, – ответил Мартин. – Надо показать ребятам новый материал.

– А после, если вам еще не надоест к тому времени валяться на солнце, мы вас найдем! – подхватила Май. – Погода сегодня самая купальная должна быть!

– Хорошо, тогда мы пойдем занимать лучшие места! – Элена, к которой вернулась ее обычная спокойная и доброжелательная манера держаться, отставила опустевшую чашку. – Хорошо вам порепетировать!

– Спасибо, – кивнул Мартин.

– Не забудьте пляжный зонт! – с хитрецой напомнила Май. – Вы же наверняка за ним приходили?

– Именно! – невозмутимо подтвердила Элена, поднимаясь. – Оскар, ты закончил? Идем!

Тот на ходу допил последний глоток, поставил чашку на край стола и подмигнул парочке:

– Ладно, дети, ведите себя хорошо… Ну, или как умеете. Увидимся!

Они вышли на лестницу и Элена, прислонившись спиной к закрывшейся двери, вдруг немного нервно произнесла по-русски:

– Черт возьми!

– Мне так нравится, как звучат русские ругательства! – одобрительно хмыкнул Оскар.

Она неожиданно рассмеялась:

– Господи, я чувствую себя полной дурой! Сама устроила из простой вещи какой-то дурацкий цирк. Но сейчас… это такое облегчение!

– Вот и славно… Идем? – Оскар галантно предложил ей локоть, и они начали спускаться по лестнице. – Я, честно говоря, еще года три назад опасался – помнишь, я говорил тебе, – что они залезут в одну кровать и… хм, оттуда больше уже не вылезут, считая это само собой разумеющимся. Они же всегда так внимательно и трогательно друг к другу относились, а эти вещи всегда между собой связаны… Ну а когда даже намеков на подобный поворот так и не случилось, я подумал, что дети наоборот останутся просто друзьями – ну не сложилось, бывает. Видишь, в этом я ошибался. Им просто нужно было время.

– Ага, – вдруг как-то беспечно махнула рукой Элена, – давай оставим их в покое, пусть сами разбираются. А то они там, наверное, уже обыкались!

– Что они там? Не понял.

– Икают! – она рассмеялась. – Русские думают, не всерьез, конечно, что когда кого-то долго обсуждаешь за глаза, он начинает икать.

– Вот это да! Надо ж такое придумать! Тогда точно поговорим о чем-нибудь другом, а то как Мартин петь будет?

* * *

– Как думаешь, мы не слишком расстроили родителей? – Мартин задумчиво гладил длинные гладкие ноги Май, которая снова уселась у него на коленях, только теперь не для пущего эффекта, а просто для удовольствия.

– Не, лучше было все делать вот так, сразу… Я сначала немного неверно истолковала действия мамы: вчера она нас с одной стороны как бы сама вместе отправила, а с другой, не поленилась предупредить насчет всяких глупостей. Я думала, это в ней просто родительская ревность проснулась, а оказывается, все несколько сложнее…

– Что сложнее?

– Ну… Она боялась, что из-за прошлых… разочарований мы наделаем глупостей.

– Из-за чего? – что-то пребольно царапнуло Мартина глубоко в сердце, но он постарался не обращать внимания. – Ладно… То есть ты ей сказала, что мы… что у нас… и она сразу все поняла?

– Ну да… Впрочем, разве у нее был выбор? Как она может запретить что-либо восемнадцатилетнему «ребенку»? Правда, чтобы она поменьше переживала, я сказала, что у нас все вдумчиво и серьезно и без особых там сиюминутных импульсов. Но на самом деле разве можно контролировать целый табун бабочек?

– Бабочек?

– Именно! Которые до сих пор щекотятся у меня внутри!

* * *

С репетиционной базой группе повезло. Дед Икера жил в собственном большом, несколько обветшавшем доме на самой окраине Доностии, сразу за районом Антигуо. Когда-то здесь была целая ферма с полями и коровами, но город постепенно наступал, и от процветающего некогда хозяйства осталось одно название: дом, садик с носовой платок, да большущий гараж, пустой и пыльный. Вот это-то помещение несколько лет назад дедушка и предоставил внуку в полное распоряжение. Ребята провели в гараже генеральную уборку, побелили и чем смогли украсили стены, соорудили в одном конце длинного прямоугольного помещения небольшой деревянный помост, изображавший сцену. И все были довольны: деду было повеселей, родители всегда знали, где пропадают их чада, а сами дети могли, без риска нарваться на жалобы соседей, выжимать из своих инструментов все до последнего децибела, упиваясь романтикой настоящей гаражной рок-группы. Гараж постепенно заполнялся аппаратурой, ребята играли все лучше, пытаясь от прямого копирования своих кумиров перейти к собственному стилю, все, в общем, как и у сотен других подобных ансамблей. И сейчас, по прошествии нескольких лет заполненных репетициями и небольшими концертами в школе и на сцене в городском парке, можно было смело сказать, что что-то интересное определенно получается. А вот названия у группы очень долго не было никакого: как ни ломали голову все участники коллектива и их друзья, ничего путного не придумывалось. Но однажды Мартин посмотрел документальный фильм о первом полете человека в космос. На следующий день он безапелляционно заявил Икеру:

– Я придумал название для нашей группы: «Восток»!

– Как-как? – удивился тот, – бост2 ок? Ну, «ок» – это любимое словечко Май, допустим, но почему именно пять?

– Не «б», а «в»! В-восток. Так назывался первый в мире космический корабль, на котором Юрий Гагарин летал в космос.

– Окей, попробуем это название, если хочешь, – с сомнением покачал головой Икер, – ничего другого все равно пока нет.

Однако баскская фонетика3 превратила русский «Восток» в однозначный «Бост’ок», и Мартину оставалось с этим только смириться.

* * *

Когда Мартин и Май вошли в гараж держась за руки, Икер удивленно округлил глаза, но промолчал, продолжая увлеченно возиться со своей барабанной установкой. Мари, которая тоже была здесь и с интересом наблюдала за его манипуляциями, прохаживаясь по сцене, приветливо улыбнулась парочке и помахала рукой.

– Привет! Май, я вижу ты водишь нашего бедного вокалиста за ручку? Думаешь, снова сбежит на юг? – чуть насмешливо спросила она.

– От меня не сбежит! – мягко ответила Майтанэ, одновременно взглядом давая подруге понять, что не стоит слишком углубляться в эту тему.

Мари, впрочем, и не собиралась ворошить прошлое – теперь она была слишком занята Икером, который очень кстати попросил ее отдать барабанные палочки, которые та вертела в руках.

Начинать еще было рано – басист и соло-гитарист немного опаздывали. Май привычно уселась на складной стул неподалеку от сцены, а Мартин, пододвинув шаткую табуретку, устроился напротив, примостив на коленях свой новый дорогой электроакустический «Гибсон» – подарок отца и Элены на восемнадцатилетие. Икер, который по-хорошему завидовал другу – у него самого такой гитары отродясь не было, не преминул прокомментировать:

– Неправильную тебе гитару предки купили!

– Это почему же? – откликнулся Мартин, не оборачиваясь.

– Нужно было «Мартин»4, для полного твоего, так сказать, слияния с инструментом!

В ответ Мартин только закатил глаза.

– Ладно, давай сыграй что-нибудь новенькое про любовь, – продолжил Икер, – пока эти балбесы подтянутся! Нет, подожди… – он отодвинулся от барабанов и, притянув Мари сильными руками, усадил к себе на колени, та, тесно прильнув к нему, уже привычно обняла его рукой за шею. – Теперь давай, мы готовы слушать!

Мартин не заставил себя упрашивать и ударил по струнам, не сводя красноречивого взгляда с Май.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя,

Если бы не слушал шепот каждой капли дождя.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя.

Осень приходит и вновь капли с неба летят.

Осень приходит и парки листвою горят.

Моросью сеется, в лужи стекает вода.

Я никогда ни за что не нашел бы тебя,

Если бы не слушал шепот каждой капли дождя.

* * *

Где-то в узкой горной долине, в одинокой металлической башне, в ожидании Хозяина продолжал спать сторожевой пес Бальтасар. Он всегда видел один и тот же сон – что-то неотчетливое, полное странных образов и размытых видений, и этот сон не был усвоением накопленной ранее информации, и уж тем более в нем отсутствовали любые воспоминания. Память надежно блокировал небольшой чип – настоящее чудо микроэлектроники, вживленный между полушариями необычайно развитого мозга Бальтасара и соединенный искусственными нейронными цепями с несколькими контроллерами, вросшими еще глубже. Устройство отсекало ненужные эмоции, оставляя лишь покорность Хозяину, слепую преданность и раболепство перед ним, провоцируя агрессию и жестокость в отношении чужаков. Свобода воли и мысли, естественно, полностью подавлялись в зародыше; даже засыпая бедный пес не мог расслабиться: странный сон тоже транслировался чипом, это был тщательно запрограммированный пропагандистский ролик лишенный сюжета и четких форм, действующий на подсознание и несущий лишь одну мысль: полное и безоговорочное подчинение Хозяину. Бальтасар дернулся во сне: он почувствовал чье-то присутствие и почти проснулся, веки его дрогнули, но не раскрылись – по команде чипа пес снова погрузился в дремотную пучину, окруженный разноцветными нашептывающими призраками.

Офицер с опаской смотрела на распростертое у входа черное мускулистое тело Стража, но тот даже не пошевелился, когда она вошла. Облегченно вздохнув, офицер осторожно переступила через вытянутые лапы пса и прошла к дальней стене, где в бесшумно раскрывшейся обширной нише поблескивало какое-то лабораторное оборудование.

– Ну-с, приступим! – сказала она сама себе, включила тихую странную музыку и углубилась в работу.

Глава 5

Спустя шесть недель, офицер, держа в руке объемистый пластиковый чемодан, уже привычно, без опаски, перешагнула через спящего Стража и вышла в серую сырость раннего осеннего утра. На пороге она с сожалением оглянулась на ярко освещенный машинный зал: конечно, все это время ей было немного одиноко, но вместе с тем по-домашнему уютно и спокойно – здесь было столько любимых вещей и предметов, которые будили множество приятных воспоминаний, но которые никак нельзя было брать с собой. Офицер слегка вздохнула и, небрежно прикрыв за собой дверь, решительно направилась по привычной дороге, не глядя по сторонам. Приноровившись к весу чемодана, она ускорила шаг: путь до портала был неблизкий, а вечером ей полагалось прибыть к начальству и отчитаться о проделанной работе. Офицер углубилась в свои мысли. Теперь, после досадного промаха с утратой информационных карт, обрекающего двух отличных кандидатов на верную гибель, ей надо было быть внимательней и стараться вовсю, чтобы заслужить похвалу шефа. Что ж, с ее опытом, поиск замены не должен был превратиться в большую проблему, тем более что на примете у нее уже давно было несколько весьма неплохих экземпляров.

* * *

Осень принесла дожди и ветра, а вместе с ними и новые хлопоты. Закончив школу, Май и Мартин учились теперь в разных местах: Майтанэ, как все и ожидали, поступила в университет на филологический факультет, а Мартин, по-настоящему хотевший заниматься только музыкой, с сожалением признал, что концертами пока не прокормиться, и поэтому пошел по пути наименьшего сопротивления: он посещал технический колледж с перспективой устроиться позже к отцу на фабрику, при условии, что с музыкой к тому времени так и не заладится. Ему было все равно чему учиться и где работать, главное, чтобы это отнимало как можно меньше времени, которого и так катастрофически не хватало. Май и музыка не оставляли Мартину ни одной свободной минуты, но он был этому только рад.

Икер недолго думал, выбирая профессию и, последовав примеру друга, поступил в тот же самый колледж, оригинально мотивировав свое решение тем, что раз уж они так долго учились вместе в школе, было бы глупо не продолжить тот же опыт и после. А вот легкомысленная Мари необычайно удивила всех, уехав в Мадрид учиться на врача. С Икером у них в самый последний момент неожиданно что-то разладилось, и барабанщик ходил, как в воду опущенный; на репетициях, правда, старался изо всех сил, но как друзья ни бились, о проблемах на личном фронте разговаривать отказывался.

Оскар с Эленой сблизились еще больше, хотя раньше казалось, что это попросту невозможно, и уже полушутя обсуждали, не разойтись ли им с детьми по разным квартирам, объективно, это было бы удобнее во всех смыслах.

И тут Май заболела. Это случилось совершенно внезапно: после очередного учебного дня она, вместе с группой однокурсников, спускалась по главной лестнице университета. Студенты, а точнее, в основном, студентки весело делились планами на предстоящие выходные, перебрасываясь только им понятными шуточками, как вдруг Май резко остановилась, изо всех сил вцепившись в перила, ее широко раскрытые глаза неестественно застыли, словно пытаясь разглядеть что-то невидимое за стенами здания, лицо сильно побледнело, на лбу выступили бисеринки холодного пота. Несколько человек сбились с шага вместе с ней.

– Майтанэ! Что с тобой? Все хорошо? – послышались тревожные голоса.

– Воздух… Мне нужен воздух, – едва слышно прошептала девушка.

Ее подхватили под руки и осторожно вывели на улицу, усадили на скамейку неподалеку от входа.

– Может, вызвать «скорую»? Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался кто-то.

Но Май не отвечала, ей было очень холодно, перед глазами сновали зыбкие серые тени, не давая ни на чем сфокусировать взгляд, нестерпимо заныло сердце: каждый его удар отдавался в груди тупой тяжелой ледяной болью.

– Что случилось? Кому-то плохо? Я медсестра! – сквозь ряд озадаченных девушек протиснулась невысокая розовощекая женщина средних лет, с добрым встревоженным лицом. – Господи боже! Майтанэ, детка, это ты! Что с тобой?

Услышав голос женщины Май чуть вздрогнула, в отсутствующих глазах блеснул проблеск сознания. Медсестра несколько раз сухо щелкнула пальцами перед лицом девушки, та моргнула и пришла в себя.

– Ньевес! – Май сразу же узнала соседку из квартиры напротив. – Вы? Откуда?

– Да вот, шла с дежурства, – пожала полными плечами женщина, – погода отличная, я и решила прогуляться, смотрю: суета какая-то… Ну, как ты себя чувствуешь? Что стряслось-то?

– Н-не знаю… просто как-то посерело все… И холод.

– Так, наверное, давление упало… Вот что, – Ньевес обернулась к все еще топчущимся рядом студенткам, – я – соседка Майтанэ, я ее провожу домой, так что идите, и спасибо, что пытались помочь!

Девушки несколько смущенно кивнули и, переговариваясь вполголоса, пошли прочь, то и дело оглядываясь.

– Ну как, идти сможешь?

– Да, мне уже гораздо лучше! – Май вскочила на ноги и, пошатнувшись, чуть не села обратно.

Ньевес поддержала ее.

– Что, слабость?

– И голова немного кружится, – подтвердила девушка.

– Ничего, не думаю, что с тобой что-то серьезное, пойдем, обопрись на меня… вот так… Сейчас придешь домой, полежи и, думаю, все пройдет.

– Мне бы на репетицию сегодня попасть. К Мартину. Я обещала прийти.

– На репетицию? К Мартину? – переспросила женщина. – А-а, парень твой, все с гитарой ходит? Хороший мальчик… но сегодня лучше оставайся дома. Мало ли что.

– Хорошо, – нехотя согласилась Май, впрочем, чувствуя, что противная слабость во всем теле никак не проходит. – Вы же маме не скажете?

– Почему?

– Зачем ее зря пугать?

– Скажу, конечно! Пусть присмотрит за тобой, на всякий случай… И телефон оставлю доктора хорошего, если что – сразу к нему!

– Ок.

– Что? – не поняла Ньевес.

– В смысле: окей. То есть, хорошо.

– Ага, ясно, – чуть рассеянно кивнула женщина, о чем-то задумавшись.

Ньевес проводила Май до квартиры и велела звонить ей немедленно, если вдруг опять станет плохо. Она пообещала заглянуть позже, чтобы проведать девушку, а заодно и переговорить с Эленой, которая должна была скоро вернуться с работы. Пройдя в свою комнату, Май, не раздеваясь, совершенно без сил повалилась на постель. Свесив руку с кровати, она на ощупь достала телефон из рюкзака, брошенного рядом и отправила Мартину сообщение, объяснив свое отсутствие и попросив не волноваться. Не дождавшись ответа, она устало прикрыла глаза и вдруг провалилась в черный сон без сновидений. Позже вечером она проснулась – ей послышались голоса в прихожей: мама просила Мартина, который, конечно же, забежал к ним после репетиции, не беспокоить уснувшую Май. Девушка попыталась подняться, чтобы сказать им, что она уже не спит, что ее вполне можно беспокоить, но вместо этого заснула снова.

А наутро все прошло, как и не бывало. Май проснулась в отличном настроении, от вчерашней хвори не осталось и следа. Она быстро привела себя в порядок и помчалась на учебу.

Элена, по совету Ньевес, внимательно наблюдала за дочерью, но причин для беспокойства не было никаких, и она решила, облегченно вздохнув, что это было просто недомогание от переутомления или еще что-нибудь похожее. Но она ошибалась. Второй приступ случился через пять дней, утром, когда Май собиралась в университет. Дома никого не было, и девушка просто пролежала весь день в постели, пока ей не стало лучше. Она ничего не сказала ни матери, ни Мартину, не желая их расстраивать и упорно отказываясь верить, что с ней происходит что-то серьезное.

Однако вскоре случился третий приступ, и после него Май уже не встала – сильная слабость просто не давала ей подняться на ноги. Мир вокруг поблек и посерел, звуки доносились до ее ушей как сквозь толщу воды. Соседка привела доктора, это был высокий мужчина средних лет, смуглый и черноволосый, без малейшего намека на седину, словно он подкрашивал волосы. Над губой его топорщилась щеточка усов, он был какой-то нервный и при этом высокомерный и неприятный. Врач осмотрел девушку и взял кровь на анализ. Ньевес ловко ему помогала, и со стороны казалось, что они очень давно работают вместе. После осмотра, доктор покачал головой, дал девушке выпить какую-то сладковатую микстуру и торопливо отбыл, предоставив Ньевес самой объясняться со встревоженными родителями.

– Не обращайте внимания на манеры доктора Альвареса, – чуть виновато развела руками медсестра, – он… чудаковат, но очень хороший специалист.

Оскар кивнул и спросил с надеждой:

– А что с Май? Теперь что-то проясняется?

– Сложно сказать, подождем результатов анализов. А пока – полный покой. Пусть поспит. Я зайду завтра, может, ей уже будет получше… Всего хорошего.

Оскар проводил Ньевес до двери.

– Ждем от вас хороших новостей! – сказал он, отпирая замок.

Медсестра молча кивнула и вышла на лестницу.

* * *

Поздно вечером Ньевес вошла в главную лабораторию клиники. Обширное ярко освещенное помещение, плотно заставленное медицинским оборудованием, стеклянными шкафами и стеллажами с рядами пробирок и реторт, в этот час пустовало, если не считать доктора Уго Альвареса в мятом и не слишком чистом белом халате, склонившегося над столом, на котором был установлен большой микроскоп.

– Ну что, как дела у моей соседки, у бедняжки Майтанэ? – с порога поинтересовалась медсестра.

Доктор оторвался от окуляра, повернулся к ней и довольно потер руки.

– Весьма неплохо: анализ крови – прекрасный, да и осмотром я остался доволен: здоровая крепкая женщина.

– Что ж, рада это слышать, – на добром лице Ньевес появилась легкая, почему-то чуть грустноватая улыбка. – Значит, перспективы вполне обнадеживающие?

– Лучше и не скажешь! – доктор даже позволил себе кривовато усмехнуться. – Прогноз весьма и весьма благоприятный.

– И каково твое окончательное решение?

– Будем продолжать терапию… Подготовь все необходимое. Займись этим прямо завтра.

– Хорошо. Что-то еще?

– Нет, пока это все. Можешь идти отдыхать.

Доктор отвернулся и вновь приник к окуляру, насвистывая какой-то веселый мотивчик.

* * *

Ни завтра, ни через три дня улучшение так и не наступило, наоборот, Май потихоньку слабела, будто кто-то медленно закручивал кран, подпитывающий ее жизненные силы. Вечером четвертого дня Мартин, как всегда, зашел проведать свою девушку. Май лежала, устало прикрыв веки, бледная и спокойная, последнее время она почти не разговаривала – это требовало от нее чрезмерных усилий. Мартин сел на краешек постели, взял ее прохладную руку в свою. Вдруг Май открыла глаза, синий цвет которых ничуть не выцвел, несмотря на болезнь.

– Мартин! – прошептала она. – Скоро случится что-то ужасное. Я знаю. Все вокруг тускнеет и… Обещай помнить меня!

– Что ты! Ты поправишься, вот увидишь!

– Обещай просто помнить обо мне!

– Ты…

– Обещай! – она неожиданно сильно сжала его руку.

– Обещаю, любимая! – испуганный этим неожиданным приливом энергии согласился Мартин.

– Спасибо, любимый! – Май обессиленно прикрыла глаза.

– А ты обещай мне поправиться, товарищ пчела!

– Я постараюсь, товарищ птица! Только сейчас я немного посплю, ок? А потом постараюсь… честно-честно…

Больше Май не проснулась. Нет, она не умерла, просто не открыла глаза на следующее утро. Она лежала безмятежная и сказочно красивая, и дышала так тихо, что этого совсем не было заметно. Безотказная Ньевес вызвала «скорую», чтобы отвезти девушку в больницу и теперь деловито помогала заплаканной Элене собирать все необходимое. Вместе с машиной из госпиталя приехал доктор Альварес, лично решивший проследить за перевозкой пациентки. Он похлопал вялой рукой Элену по плечу и сказал несколько покровительственно:

– Ну полно, полно, голубушка… Кома – это еще не смерть, не надо так нервничать.

После этого у бедной женщины почти случилась истерика, и только вовремя вернувшийся с работы Оскар смог успокоить безутешную мать. Они поехали в больницу вместе с Май – нужно было подписать какие-то бумаги, к тому же они хотели лично убедиться, что их дочь устроят как положено.

Вечером, Мартин, вернувшись из колледжа, застал дома мрачного отца и серую от усталости и переживаний Элену, безвольно застывшую в кресле. На мгновение ему показалось, что с Май случилось самое страшное, Мартин смертельно побледнел, но отец, очевидно прочитав его мысли, поспешил сказать: