Крылья Улефа

– Мало стараетесь. Этим меня не взять, – крепясь и отчаянно цепляясь за остатки рассудка, храбро бросил Ли в пространство.

– Неужели так хочешь, чтобы твою душу поскорее выдернули из этой хрупкой оболочки? Эй, Кана, у тебя есть подходящие крючья? Для такой редкостной души нужны особенные!

– Те самые, что мы припасли для отца? Да, я их сохранила.

Их голоса уже ничем не отличались и бубнили монотонно, словно механические. Близнецы окончательно перестали притворяться людьми.

Острые, как ритуальные ножи для заклания на алтаре, когти вонзились глубоко в тело Ли, добираясь до сердца. Стужа, исходящая от них, обожгла его и сковала. Не сумев сдержать стон, Ли попытался дёрнуться прочь, но так стало лишь хуже – эти изогнутые лезвия, кажется, разодрали что-то внутри него. Близнецы же наслаждались каждым его рывком, он ощущал их нетерпеливое возбуждение, будто он был хорошо прожаренной, начинённой фруктами и специями птицей на праздничном столе. Он вдруг понял, что они действительно могут поглотить его душу и заявить, что было мало, и они не сыты. Нет, он отказывается, просто отказывается быть съеденным!

Ли заорал, как вопят те, кто идёт на заведомо самоубийственный, но стратегически ключевой штурм, и вырвался на предыдущий слой иллюзии. Крючья потянулись за ним, и он вынырнул к самой поверхности, где, казалось бы, ещё усилие – и он попадёт наверх, к напарнице и остальным соратникам. Но… Нет, близнецы не отпустили так подстегнувшую их любопытство мышку. Ещё бы, с ними вообще редко кто сражался хотя бы пять минут. Банально и уныло, да и только. Не ведающие поражений полубожества выдуманных ими же турниров. Они никому не позволяли даже на минуту себя победить, и от этого же мучились, утомлённые раз за разом одним и тем же исходом. Увы, но, судя по всему, ребята не представляли себе, что можно поддаться, уступить, да хотя бы просто не ломать правила, а то и вообще переворачивать доску, едва лишь что не по ним. Дешёвый и скорый триумф – и не триумф вовсе, а лишь пародия, профанация, третьесортный спектакль.

– Почему ты так сопротивляешься? Вашу партию всё равно ждёт поражение, – озадаченно сказала Кана. – Верно, Анак?

– Именно. Даже если они смогут взять верх, острова упадут, и они недолго будут наслаждаться своей псевдо-победой над теми, кто трудился, не покладая рук, ради них. Я не понимаю, зачем так лезть вон из кожи.

– Вы не понимаете… – медленно и тяжело промолвил Ли. – А ведь любому дураку должно быть ясно. Мы согнаны сюда, как стадо травоядных, которых разводят одних на молоко, других на размножение, а третьих – на убой. Но мы – люди. Мы застряли в развитии и боимся сунуться куда-то за пределы островов… Из-за вас и ваших нааязанных стереотипов, лжи и страшных сказочек!

– А вам не терпится спуститься, да? Ну, так и шли бы. Одни. Не пытаясь утащить за собой всех принудительно, – Кана говорила сердито и агрессивно.

– Знаешь, а это идея! Заставить последних из вас опустить острова, и лишь затем добить. А потом мы построим новое общество, без зачищенной истории, двуличия, коварства и разбухшей гордыни! – Ли улыбнулся так, будто его осенило.

– Да у вас же ничего нет, а внизу из вас, таких мягкотелых, сделают рабов, если не запрут в заповедник и не начнут выставлять как диковинку! – Анак даже рассмеялся. – Хотите такое будущее? Вперёд!

– Вы нас недооцениваете. Это вообще нормально для Хранителей – ни во что не ставить всех остальных, но вы – отдельная песня! Вас, кажется, в детстве даже не отчитывали. Наверняка носили на руках, кланялись в пол и пылинки сдували! Вы, ханжи самодовольные, наверняка сами палец о палец не ударили! А место среди Хранителей вам не купили, нет?!

Ли не подразумевал глубоко задеть их, но, похоже, ребята вспыхнули. Чего-то не того он коснулся, полез в запретное. Никто не любит, когда ворошат то, что они предпочитают подавить и забыть. Что-то не так с их прошлым, настолько не так, что близнецов аж затрясло. Это не тогда ли стряслось то, что загнало их в эту заколдованную реальность, в безопасное убежище, где их законам подчиняется всё, и сам мир рад их утешать, стелиться им под ноги, дарить покой и радость, пусть и такую извращённую, изуродованную, как и несчастная психика подростков перед ним?!

– Да что ты знаешь, ничтожество?! – крики Анака и Каны слились.

Иллюзия разошлась по швам. Ли догадался, что это значит. Они вышли из себя настолько, что перестали управлять ею, и теперь та сама принялась действовать, перекраивать себя и возрождаться чем-то иным. Терять собственную магию, как новички?! Для тех, кому известны всего два-три приёма, это не критично, но для Хранителей – может обернуться локальной катастрофой и, по нарастающей, вымиранием всего сущего. Магия – дикий зверь, косматый и злобный, что вечно тщится порвать его цепи и начать свирепствовать помимо воли носителя. Она так и норовит воспользоваться любым едва различимым невооружённым глазом шансом сбросить гнёт воли хозяина и распоясаться в необузданной первобытной страсти разрушения. Они получили не безотказный исполнитель желаний, а потенциального врага, который беспрестанно начеку и бдит, не прощая неточностей, промахов и недосмотров.

– Я знаю, что мы тут погибнем все, и уже не узнаем, за кем из нас правда! – Ли ударил по темноте вокруг себя веером радужных стеклянных брызг. Разумеется, никакого эффекта.

– Скажите, лорд… – Кана заговорила почти умоляюще. – Зачем вы живёте? Что в этом такого? Жизнь… Она тошнотворна и омерзительна, полна неувязок, несостыковок, на ней видны швы, заметно, как небрежно и кособоко её скроили! Всё равно что тряпичная кукла, которую ребёнок сделал сам, взяв иглу и нитки в первый раз!

– Жизнь изумительна. Она достойна восхищения, обожания, трепета и преклонения. Каждый новый день я встречаю благодарностью за то, что дышу, ведь я смогу увидеть друзей и любимую, заняться тем, что мне нравится! Мне есть, куда возвращаться, и есть, ради кого искать способ улучшить этот мир хоть немного! А вы разве не желаете добра друг другу?! Разве вам так приятно будет остаться здесь и сгинуть?! Вы же не одни и не покинуты! Вас не станут больше мучить! Вы можете выйти наружу и довериться реальному миру! Не изображайте из себя господ всего бытия – и к вам потянутся! Если вы раскаетесь – мы вас не отвергнем, как ваша прежняя семья!

Лишь предположение, отчаянная попытка угадать. Но… Кажется, удачная. Близнецы, снова похожие на прежних себя, притихшие и понурые, сутулясь и опуская лица, возникли слева и справа от Ли. Ли не поручился бы, что непременно прав, но назвал бы это состояние коротко – им было стыдно

– А ещё не поздно? – робко спросила Кана.

– Нет, конечно, ещё нет. Если вы поможете мне.

– Вы… Позаботитесь о нас? Или отдадите на расправу? Мы убивали людей и творили разное… – почти шёпотом сознался Анак.

– Это прошло. Пожалуйста, пойдёмте со мной. Мы все будем счастливы, если вас не придётся уничтожать, – горячо заверил его Ли.

– Вы точно не видите в нас зло? – Кана всё ещё колебалась.

– Нет. Я вижу, что вы запутались. Хватит прятаться. Всё будет хорошо. Ведь это хорошо зависит от нас всех, и из любого тупика можно просто вернуться и проложить другую тропу!

Близнецы вложили свои ладони в его. Ли ощутил прилив магии от них. Неожиданно ему померещилось, что он ведёт собственных малышей. Его потомство, родных, кровь от крови. Глупо, да, но чувство накатило сильное.

– Ну же! Вместе! Мы справимся!

Он выдохнул это, вовсе не уверенный, что они послушаются, но близнецы безропотно и даже, кажется, с удовольствием присоединились к заклинанию, которое он плёл. Магия сделала их единым целым, и вышло вполне гармонично. От сердца вдруг отлегло – Ли и раньше догадывался, что лишать их жизни не намерен, это было бы трагедией для него. Не суметь убедить, не показать, что прощение и принятие возможно и для них, лишь бы раскрылись и выглянули из этих раковин, якобы защитных панцирей, в действительности же лишь запирающих бедняжек в их же собственной ловушке, что обратилась против создателей. Они – пленники, и очень зависели от вымышленных, ненастоящих стен своей уютной и комфортной темницы.

Завораживающе красивое бело-золотое сияние хлынуло на них с другой стороны через пробой в иллюзии. Та уже разваливалась, не выдержав натиска. Что же, поделом ей, нечего пытаться поглотить тех, кому ещё есть, чем заняться на свете! Сияние захлестнуло всех троих, будто гигантский тайфун, но вреда не причинило, наоборот – обволокло и приняло в себя, забирая из чёрного провала, унося навстречу сюрпризам, чудесам и свершениям.

Глава 19

Вилитта не понимала, что такое дёрнуло её за язык согласиться с чокнутым планом рыжей девчонки. Её чуть ли не буквально наизнанку выворачивало от желания свернуть Анви шею и бросить в кустах… Но условия, в которые они были поставлены, сделали месть невозможной. Если она вернётся одна – госпожа Сабра непременно докопается до истины о том, что произошло, и лучше не представлять, как именно она будет сдирать с Вилитты шкуру. Она, конечно, прямого насилия не приемлет, кто бы что ни натворил, и в этом смысле пальцем ученицу не тронет, но словами отхлещет так, что Вилитта до конца своих дней не оправится от ощущения своего беспробудного и непоправимого ничтожества и будет нервно дёргаться на всё, что хотя бы косвенно напомнит ей о госпоже Сабре. Наверно, Вилитта упускала в этой жизни что-то очень важное и не могла простить Анви сущую ерунду, но справиться с этим никак не получалось. А больше всего её бесило то, что Анви превосходно осознавала своё положение и чувствовала себя вполне вольготно, самонадеянно и дерзко. План тут составила, видите ли, всё рассчитала и командует! Наверняка ведь воспользуется ситуацией, чтобы уязвить Вилитту побольнее, сама она непременно так бы и поступила. Сколько Вилитта Анви помнила – та всегда выделывалась и ставила себя выше других. Даже выбор магии характеризовал её лучше некуда – создание и управление жизнью. То есть, метила на уровень пусть и маленького, но всё же божества, которое может решать, что и как долго будет существовать. Вилитта до скрежета зубовного ненавидела Анви и мечтала сбить с неё спесь. А лучше всего было бы, чтобы рыжую забрал несчастный случай или естественные ограничения её организма на чары такого рода. Эта магия ведь отнимает здоровье, верно? Вот и поскорее бы Анви всё истратила и сама, без посторонней помощи, сдохла! Тогда руки Вилитты и её совесть будут чисты, ведь она просто не смогла бы ничего тут изменить, даже если бы действительно была лучшей подругой Анви и больше всего на свете хотела её спасти.

Шли они рядом, и Анви, опустив лицо под плотным жёлтым капюшоном, молчала. Вилитта напряжённо ждала, когда же та начнёт пользоваться своим преимуществом над ней и в незримой, но непробиваемой, как стальной панцирь, защите госпожи Сабры, и в том, что лишь одной Анви известно, куда они идут и что должны найти. Петляющая, полого поднимающаяся вверх каменистая, плохо протоптанная дорога вела их мимо фосфоресцирующих голубых, белых и розовых кораллов самых причудливых и ненатуральных форм, но Вилитта понятия не имела, какая сила, искусство или магия могла бы придать им такой вид. Они выглядели естественными, никем не тронутыми. Одни лишь ненамного были выше, чем две шагающие мимо девочки, но другие поднимались, будто гигантские горные пики, и протягивали странные ветви во все стороны. И, чем дальше они заходили, тем беспокойнее и настороженнее Вилитта озиралась, то и дело втягивая голову в плечи и ёжась. Заповедный лес пугал её, и она жалась всё ближе и ближе к Анви, забывая обо всём негативе к ней. Само присутствие Анви успокаивало и согревало её. Но… Ведь из-за неё они вообще тут очутились, не так ли? И что, стоило оно того? Они не добудут лекарство, но непременно собьются с правильного направления и сгинут, и никто не узнает, где валяются их косточки! Однако, рассердиться Вилитте уже пороху не хватало, она панически боялась оказаться посреди этих неизведанных заколдованных дебрей одна. У неё дрожали губы и пальцы, а вдоль позвоночника легла противная ледяная змейка.

– Здесь нельзя ходить.

Вилитта чуть не вскрикнула от неожиданности и вцепилась судорожно скрюченными пальцами в локоть Анви. Та не отстранилась, тоже изумлённая.

Дорогу им заступила худенькая девочка лет десяти. Её длинные зелёные волосы напоминали стебли молодой травы – поразительно, если учесть, что настоящей растительности в лесу не было, ни былинки, ни листочка. Одежда выглядела так, словно её сшили из чистых струй дождевой воды. От девочки пахло осенью – той её порой, когда остатки лета уже почти отгорели, но перебор сырости, серая тоска и промозглый недохолод ещё не полностью пришли. Прощально-прозрачные дни, наполненные светлой печалью, туманными рассветами и чашками горячего шоколада.

– Но ты-то ходишь, – резонно возразила Анви.

– Ну, это другое дело, я присматриваю, – гордо приосанилась незнакомка.

– И что ты требуешь за проход?

– Ничего. Мне нужно только понимание. Мне нравится, что вы не используете магию, но этого недостаточно. То, что вы молчали – тоже хорошо, но и этого мало.

– Что это вообще за место такое? – суеверно спросила Вилитта.

– Я чую в тебе страх. И вот это уже из рук вон плохо, – вместо ответа сказала странная лесная обитательница. – Страха в тебе очень много, а мои дети его не любят. Отпусти плохие мысли, они вредят тебе, подтачивают изнутри. Лес видит насквозь, от него не утаишь такого.

– Твой лес мне не указ! – Вилитта отступила назад. Померещилось, будто за ней наблюдают без её согласия тысячи глаз.

Враги! Не зря же предупреждают в эти края не соваться! Их сейчас напичкают враками так, что они сон от яви отличать перестанут! Полагаться на таких, как лесные выходцы, способен лишь тот, кому жить надоело, или наивный младенец! Они правду не говорят, им нечем, они даже значение слова такого не ведают! Убраться бы отсюда поскорее, пока их не употребили на обед или не пустили на эксперименты! Наверняка же любопытно здешней нечисти, как люди устроены!

– Страх мешает тебе доверять, – неумолимо продолжало лесное диво. – Страх оказаться хуже, менее успешной, важной, нужной и заметной. Страх, что тебе желают зла. Страх, что твои отрицательные эмоции тебе вернут сторицей. Отпусти. Прими себя такой, какая ты есть. Скажи себе, что ежедневные удачи и свершения ни к чему, потому что ты хороша вне зависимости от них. И твои товарищи не отнимают у тебя место под солнцем, а помогают тебе. Не думай, что, если ты перестанешь успевать за ними – от тебя сразу откажутся. Даже если это произойдёт – значит, такие друзья недостойны тебя, но не запирайся от людей, рано или поздно ты отыщешь тех, кто признает тебя не только за достоинства, но и со всеми недостатками, и больше не покинет.

– Замолчи! Умная выискалась! Я не хочу это слушать! – Вилитта даже зажала уши руками.

Она круто развернулась и бросилась убегать, не разбирая направления. Налетев на один из низко торчащих сучьев, она переломила его у основания и, вместо того, чтобы попытаться приставить как было или хотя бы не доламывать, она оторвала его совсем и бросила в лесного духа, правда, вовсе не целясь, оттого и промахнулась – более того, кусок коралла даже половину пути не пролетел, слишком рано упал. Незнакомка нахмурилась и поджала губы. Анви поняла, что Вилитта будет наказана. Ужас пригвоздил её было к месту, но тут же она сообразила, что, если кому и под силу выручить Вилитту – то лишь ей, и, пригласив Вилитту пойти на это задание в дуэте, Анви приняла на себя ответственность за неё. Вилитта обладала очень красивой и романтичной магией, и Анви, которая поклялась бы, что человек, исполняющий такую музыку, непременно обладает чуткой, ранимой и впечатлительной душой, всегда искренне стремилась сблизиться с ней. Она полагала, что им с Вилиттой есть, чем ценным и сокровенным обменяться между собой. Вилитту Анви предпочла бы видеть рядом, когда ей предложат выбрать партнёра для боевой двойки. Вилитта сильная, но одинокая и чересчур много требует от себя, никогда не расслабляется и не умеет развлекаться. Учёба, учёба, бесконечные изнурительные тренировки – ни за чем иным Анви её ни разу не заставала, а так ведь нельзя, надорвёшься, того гляди. Она бы подарила Вилитте всё добро, сколько зачерпнёт в пригоршни, но, увы, так не выходит. Но Анви обязательно отыщет способ наполнить её счастьем!

– Я иду за ней, мне надо непременно вернуть её домой, – сказала она упрямо.

– Да? Но ты можешь продолжать путь. Именно она стесняла тебя. Я легко могу пропустить тебя без неё.

– Но я так не могу!

– Из чувства долга? – лесная обитательница взглянула заинтригованно.

– Нет, из дружбы!

– Она тебе не друг. Она думала кровавые мысли о тебе. Она опасна.

– Она мне – допустим, нет, но я-то ей – да! И она не опасна, мы ушли вдвоём и должны вдвоём прийти обратно! В нас верят и ждут помощи!

И, больше не отвлекаясь, Анви бросилась за Вилиттой, пока та не пропала из виду окончательно. Лес похитит её, превратит в свою игрушку, вечную странницу, полоумную и больную, отданную на съедение её же страхам, что оставят от неё лишь наружную оболочку, а внутрь заберётся ещё какой-то дух, который давно томился по такому шансу, наскучив своей бесплотностью и неприкаянностью, скитаниями между небом и землёй, не готовыми его принять. Анви боялась потерять Вилитту, ведь с ней было связано столько положительных и жизнеутверждающих моментов совместных занятий под началом у госпожи Сабры. Они пытались обогнать друг друга и учили заклинания наперегонки. Анви улыбалась Вилитте каждое утро, та стала неотъемлемой частью стабильности её мира. Без Вилитты всё станет уже не таким, хотя Анви, безусловно, сможет продолжать жить и идти вперёд. Анви просто отказывается так поступать, ведь она беспокоится о душе спутницы и о её здоровье. Как же иначе, госпожа Сабра так воспитывала их – звенья единой цепи, составляющие групповой гармонии. Разбить это и отпустить Вилитту значит не усвоить ничего даже из базовых наставлений этой замечательной женщины.

– Подожди! – Анви отчаянно и жалобно позвала её, уже догадываясь, что ей не угнаться.

– Отстань! Оставь меня в покое! – раздалось откуда-то спереди и справа.

Анви со всех ног, уже порядком сбитых, но ещё способных двигаться, метнулась туда.

Вилитта ничуть не изменилась вместе, но, казалось, при этом состарилась до дряхлости и немощности. Её глаза почернели от ужаса и ввалились, щёки исхудали, кожа стала пергаментно-тонкой и сухой. На Анви Вилитта уставилась так, словно в упор не узнавала её, да и вообще признаков даже самого посредственного интеллекта она выражала мало. Возникало впечатление, что за эти несколько минут она опустилась и отупела, как если бы лес истрепал и выпил её до капли. Анви прыгнула ей на шею и крепко обняла. Если они и пропадут – то обе. Она не даст лесу так просто победить, пусть Вилитта и взбалмошная, и эгоистичная, но Анви знает и другую её сторону – девочки, которая просто отчаянно жаждет признания, уважения, надёжного места и статуса в жизни. У всех есть свои амбиции, и это не плохо. Анви не исключение. Она – маг жизни, и она знает, что жизнь невосполнима, а утрата любого существа – неизбывное горе, которое невозможно превозмочь совсем, только научиться достойно нести его на себе. Жизнь – не финальная нота мелодии, чтобы её вдруг по своей прихоти обрывать! Вилитта далеко не идеальна, что верно – то верно, но это не значит, что от неё следует избавиться, как от мусора! Анви этого никогда не признает, она будет спорить хоть до хрипоты с кем угодно!

Глава 20

Тсссс… Пришлые совсем не умеют слушать лес, чуять живые токи силы, что, будто кровь, бежит там, под слоем чёрствой, как корка засохшего хлеба или душа тирана, почвы. Они пришли оттуда, где землю убили, покрыв слоем тесно подогнанных друг к другу камней. Они заковали её в металл, выжали досуха, обкорнали и подчинили себе. Украли её язык, её песни, её воду, её плодородие. Непростительно. Кара давно возненавидела беззаконие городов, они корёжат и подминают под себя всё, до чего могут дотянуться. Там нечем дышать, а небо кажется то ли бумажным, то ли глиняным – каким угодно, только не тем привольным и чистым простором, которым ему полагается быть. Кара не понимала, зачем они это делают и к чему стремятся. Ведь даже сны в искусственных домах, нагромождённых из мёртвых материалов, тяжёлые, потому что не дышат, не мечтать зовут, а лишь больше пугают, подавляют, иссушают, отнимая интерес к жизни. Город – как пятно гнойника на здоровой розовой коже. Кара истребила бы их все, но её магия позволяла лишь наказывать тех, кто совался на природу, не соблюдая ни порядка, ни приличий, приходил как потребитель и вор, топча как свою безраздельную собственность то, что вообще никому принадлежать не может. У неё больше не было ни родителей, ни дома, и от данного ей имени она отреклась, приняв то, каким её наделили коралловые деревья. В темноте они всегда светились, и, если ведать к ним подход, можно попасть на ту изнанку, где их речь становится осмысленными звуками, и в шёпоте угадываются отдельные слова. Они называли её Карой, так бы это звучало на человеческом языке – "та, кто заботится", а ещё "знающая тропы" и "лазурный родник". На их невообразимом наречии не было ни одного слова без хотя бы трёх разных значений. Бессчётное количество дней они потратили, чтобы научить её хотя бы азам, она росла гораздо быстрее, чем они, а информацию схватывала медленнее – во всяком случае, то, от чего ей некомфорто, они понимали даже быстрее, чем она успевала закончить фразу. Из её памяти быстро выветрилось всё, что касалось жизни с кровными родственниками и среди других людей. Только в лесу она ощущала себя хорошо и на том месте, где ей полагается находиться. Кара мечтала, что однажды лес разрастётся на весь остров и запоёт так звонко, что никто и нигде не останется безучастным. Сейчас он тоже пел, но некому, кроме неё, было разделить его грёзы, радость и боль. Гости быстро превращались во врагов леса, либо же уходили так резво, как могли, чуть ли не бегом торопясь покинуть его разноцветные сияющие своды. Её это огорчало. Разве так трудно его понять? Он ведь никого не отвергает, пока его не оскорбляют или не ранят. Здесь для любого, от мала до велика, отыщется уютный закуток, если они вытряхнут из голов и сердец сор, что накопился там из-за городских тесноты, духоты и суеты, и захотят жить, а не делать из себя вид. Они мнят, будто владеют целым миром, но на самом деле не способны совладать ни со страхами своими, ни с бесконечными страстями. Она же – часть леса, его верное дитя. Она живёт здесь, потому что её впустили, ходит по линиям, чтит корни, знает, что нельзя вскрывать плоть ни деревьев, ни земли, только естественным процессам бытия это позволено. Но над природой никто не властен, испокон веков заведено, что она стоит над всеми попытками постигнуть её законы, подчинить их себе. Только природе дано решать, кому жить, а кому умереть, поэтому Кара была убеждена, что почти все виды магии противоестественны. Когда такое откровенное насилие над самой тканью реальности обернётся против них – они тоже осознают это и взвоют, да поздно будет. Человеку полагается быть смиренным и внимать почве, по которой он ходит, воздуху, которым дышит, перелётным птицам и мельчайшей из букашек, густой и высокой траве и небесам над головой. Те, кто замахивается на большее – падают и разбиваются. Если бы люди были предназначены для полёта – им бы дали крылья, если бы должны были обитать под водой – плавники и жабры. Разве это не очевидно? Они насилуют великий и безупречный промысел самой реальности! Она ведь желает им лишь добра, так почему её отталкивают?

Деревья рассказывали ей сказки мере сном – о былых эпохах, о том, как менялись форма и размер островов, о тех, кого увели и кто ушёл по собственной воле. Они поведали ей, как родился первый город. Кара одновременно и восхищалась человечеством, и горевала о нём, ведь оно шло к неизбежному краху, с завидным упорством губило себя, ничуть не учась на прежних ошибках.

Слова нанизываются тонкой вязью на ветру, одно тянет за собой десяток других, будто гроздь ягод на ветке. Узелок, узелок, петелька. То же рукоделие, но голосом, а не пальцами. Песня выкликает то, что невозможно ни позвать, ни пригласить, остаётся лишь ждать, когда оно само снизойдёт. Песня напоминает клёкот целой стаи птиц разом, но её исполняет та, что прежде была человеком. Девочка не желала никому зла, её сердце обливалось кровью от того, что предстояло сделать. Ей всегда достаётся эта суровая и трудная задача, но она справится. Так пусть же песня льётся, пусть достигнет потаённого, уцепится за туго натянутую нить стержня мироздания и обовьётся вокруг неё.

Ой. Застыть в недоумении, хлопая ресницами. Что это такое маленькое, голубое и крылатое? Бабочка? Откуда она здесь? В этом лесу водились некоторые насекомые – но не бабочки. Наверно, потому что им тут питаться нечем. А вот эта – храбрая, одинокая и очень красивая. Направилась прямо к ней, Каре, и она попыталась на всякий случай отмахнуться, но ничего не вышло, бабочка по-хозяйски уселась ей на волосы. Ещё одна, жёлтая, большая, махровая, примостилась у неё на плече, а, когда Кара попробовала её поймать, перелетела на дерево, да повыше, чтобы та даже в прыжке до неё не дотянулась. Что это вообще означает? Как ей себя вести? Это подарок или угроза? Кара заметила бледное свечение чар вокруг обоих восхитительных созданий и смекнула, что к чему, но не понимала, что до неё пытаются этим показать. Она не признавала подобного, это же искусственное, фальшивое… Но не убивать же их! И они поселятся с ней? Да, Каре всегда хотелось, чтобы бабочки могли обитать в её лесу, да и с птицами и животными тоже не заладилось. Миниатюрные трогательные пятнышки жизни и тепла, чей срок короток, но они успевают и порадовать, и нарезвиться… И вот, её мечта исполнилась, и Кара лихорадочно гадала, как же ей быть дальше. А, впрочем, этого мало, да и её не улестишь, она благодарна, но не исполнять приговор выше её сил, потому что так заведено испокон веков, и лес доверил ей быть частью такой великой системы… Но погодите! Под ногами у неё пробились крохотные хрупкие зелёные стебельки, по стволам деревьев поползли длинные гибкие лианы, повсюду распускались пёстрые душистые бутоны. Лес менялся! У неё отнимали её лес и подсовывали нечто совершенно чужое!