Крылья Улефа

У всех перехватило дыхание. Неужели она и впрямь в этом вот так, вслух, призналась? Не дожидаясь их реакции, Анви вышла.

Глава 16

Всё меняется, подобно направлению ветра, водам быстро бегущей реки и мыслям подростка. И перемены отнюдь не воодушевляли, они скребли по сердцам наждаком. Город стал чужим и неприязненным к ним, как будто он больше не принадлежал им, а они – ему. Изгои, мишени, объекты преследования с улюлюканьем и швырянием комьями грязи, камнями и палками вслед. Сабра знала, что никто при всём желании не дерзнёт подать руку помощи святотатцам, ведь за такой грех будет расплачиваться не только сам преступник, но и вся его семья, а, возможно, и знакомые. Хранители не пожалеют никого, кто имеет к нему хоть какое-то отношение, острастки и наглядного урока ради. Фрид и Сабра ощущали, признаться честно, глухую безнадёжность, ввязавшись в эту войну. Основная беда заключалась в том, что Хранители действительно были нужны миру, в отличие от горстки бунтарей. Даже если отбросить в сторону то, что без них почти наверняка острова рухнут вниз – они держали весь общественный строй, благодаря им города пополняли ресурсы, а сильные не захватывали слабых. Без Хранителей распояшется и преступность – многих держал в рамках закона лишь страх перед ними. Хранители вовсе не преувеличивали, утверждая, будто они – всё, и на них зиждется сама жизнь. Понять, каково приходилось повстанцам, мог бы тот, кто представит, будто ему необходимо сокрушить величайшего бога, которому привык поклоняться с детства, сколько себя помнишь, считая его волю всегда безупречной истиной, при том, что лишь этот бог собой предотвращает конец света, и альтернативы его благой защите пока не существует. Вдобавок к этому – не ты один был воспитан в почитании и благоговении, и никто из твоих знакомых не поймёт твоего отречения. Все, кого ты знал, обернутся против тебя. Тут поневоле можно задуматься, не зря ли расколдовал город, нет людей – нет проблемы. Фрид, однако, такими категориями не мыслил и настолько высокой степенью эгоцентризма не отличался. Он не пытался оправдывать себя даже в собственных глазах, вполне согласный, что они нарушили утопическую идиллию, в которой простой народ жил столько долгих лет и горя не ведал. Для них Хранители – и правда огромные белоснежные крылья, укрывающие весь мир от всякого зла. И ныне, и присно, и во веки веков.

Они стояли на коричневом кирпичном скате крыши и смотрели на город, расстилающийся внизу. Солнце серебрило и золотило другие крыши, стены домов, сложенные из ослепительно-белого, бледно-голубого и морганитово-розового мрамора, тоже сверкали. В архитектуре города часто встречались колонны, по виду – хрустальные, но не бьющиеся, даже если нарочно колотить по ним палками, и даже к большинству типов магии стойкие.

Оба молчали. Ни один не мог толком сформулировать, к чему они, собственно, стремятся, что хотят видеть в итоге. Они знают лишь, что их не устраивает, против чего они идут, а нужно не против, а за, иначе они не будут ничем отличаться от разрушителей и губителей, уподобятся тому монстру, что пытался прорваться сквозь разлом над Цианелом. Легко сказать, мол, что угодно, кроме рабского подчинения, даже если его почти никто не замечает – но что, если рабы привыкли к этой безответственности и к тому, что достаточно лишь выполнять приказы и вообще ни о чём не думать? Что предложить всем этим людям, которые попросту не привыкли к неопределённости, подвешенности, не умеют решать за себя, понимая, что затруднения не испарятся по мановению свыше, а ошейник подчинения исчез, и больше нет хозяина, который разбирается во всём лучше? Только в фантастических книгах совершить переворот и закатить в честь этого пир горой и всеобщие развесёлые гуляния легко. В реальности на шею организаторов успешного восстания, тех из них, кто дожил до его конца, сразу наваливается масса неотложных дел и критических положений.

Да, Анви предложила им бежать вниз и укрыться там. Но они так не поступят, это подло. Заварить кашу – и в кусты? Только крысы так поступают. Бегут с тонущего судна, поджимая хвосты. А они не крысы, они люди, и их называют лучшими в поколении.

– Мы точно хорошо выбрали место ожидания? – Тана сидела на краю, уложив пуссана на колени. Во сне тот подёргивал ушками и едва слышно урчал.

– Да. Здесь много места для нашей с Фридом магии. И твои зеркала тут использовать проще, чем в закрытом помещении или более ограниченном пространстве.

– Но Хранители атакуют вместе с нами невинных граждан!

– Да, – это ответил уже Фрид. – Может быть, тогда они задумаются, кто у нас во власти, раз для них обыватели ничего не стоят.

– Ты сам в это не веришь, – уныло оборвала его Сабра. – Наши горожане наверняка сочтут правомочным любое действие Хранителей против еретиков и с удовольствием лягут костьми.

Тана перебирала кончиками пальцев мягкую шёрстку зверька, который устроился так уютно, словно ничто и никто не могло бы вмешаться в этот отдых рядом с той, кто так чистосердечно и старательно ухаживала за ним. Он не чуял, что через несколько минут, часов или дней и его, и новой хозяйки – хотя она сама считала себя не владельцем его, а другом, – может уже не быть в живых. Тана мечтала, что он поправится, отдохнёт как следует и будет с ней играть. Она покажет ему, как ловить мячики и бегать за бантиком на верёвке, купаться в речке и забираться на деревья. Они начнут хорошо проводить время вместе… Подняв глаза к небу, Тана увидела облака и удивилась – тому, как давно она не угадывала разные предметы и существ в их очертаниях. Эти особенные, искусственные облака никогда её не меняли, но с наступлением ночи рассеивались, а утром программа создавала новые. Тана и забыла, что обожает на них смотреть, давая покой эмоциям и разуму. А ведь раньше они с Ли часто этим занимались. Ли… Где же он? Неужели ей не суждено опять увидеть его? Она уверена – он не станет возражать против питомца. У них получится замечательная семья. Ни в коем случае нельзя прекращать в это верить! Она, наверно, хочет слишком простых и приземлённых вещей для одарённой, но ими её мир, конечно, не ограничится. Она ещё в путешествие на другие острова не отправилась! И не научилась печь пирожные и готовить мороженое! И чтобы непременно сами во рту таяли, а к ней выстраивались очереди за добавкой! Тана хотела прославиться своими оригинальными рецептами, пусть ещё даже и не проверяла, осуществимы ли все её идеи на практике. Этого она хотела гораздо больше, чем стать Мастером, хотя и подрастающему поколению магов она точно отыщет, что сказать и какие навыки передать. Возможно, где-то на этом этапе Мастера и ошибаются? Поэтому Хранители могущественны, но не понимают элементарных вещей? Им не смогли донести те правильно, или во время обучения они налегали только на практическую сторону, отбрасывая всю философию Мастеров? Не зря же злые и острые языки давно прозвали всех Мастеров неудавшимися Хранителями, а саму причину их возникновения – надо ведь, мол, куда-то столько взрослых одарённых девать! При таком отношении естественно, что те, кто метит в Хранители, будут впитывать знания, как губка, но отбросят все лишние, по их мнению, рассуждения. Всё равно при Храме им будут даже самые мелочи объяснять по-другому. Те, кто достиг большего, нежели возиться с горсткой молодых шалопаев, пытаясь внушить им хоть зачатки здравого смысла – вернее, того, что Мастера за него выдают. При Храме им скажут, что их воля – безусловный закон, их приговоры неоспоримы, а всё, что они предпримут, идёт лишь на пользу, к лучшему будущему. Такой ложью пичкают всех Хранителей, не так ли? Тана не понимала, откуда у неё такие сведения, ведь обряды над ней провести не успели, но знала наверняка. Просто интуитивно ощущала, что так оно и есть. Это настораживало, но, похоже, придётся принять как данность, поскольку истолковать подобное ей, увы, пока что было нечем.

Или вина в них, таких, как она и Сабра? В людях, не разменявших совесть на медную крупу. В тех, кто думает не только о том, как бы нагрести побольше себе за щёки и в закрома, а честно готов разделить ресурсы и блага на всех? Они не идут в Хранители, предоставляя эту привилегию тем, кто и делает вещи такими, как всё обстоит теперь? Свобода выбора и самоопределения – неотъемлемое право каждого, но нет ли таких ситуаций, когда им стоит поступиться? В конце концов, иногда, как ни крути, без жертв и впрямь не обойтись, потому что, сохранив одно, ты после можешь попасть в тупик, выбраться из которого можно, лишь навсегда отказавшись от чего-то другого. Это как вовремя отсечь одну поражённую смертельной болезнью конечность, чтобы сохранить остальное тело. А если на кону не только твоё, которому ты хозяин и можешь решить, что лучше погибнуть всему, но и многие чужие? Вот то-то же. А они с Саброй повели себя как эгоистки, и теперь за это расплачиваются. Величайший грех – не трусость, не робость и не медлительность. Это – бездеятельность. Пока занят размышлениями на тему того, что всё как-то разрешится без тебя, все остальные, как знать, могут рассуждать в точности так же, и в итоге не сделает никто и ничего. Нельзя полагаться ни на кого, бери ответственность в свои руки и не жди, пока предназначенный тебе горький пирог съест другой, это низко и бесчестно. Да, Тана стыдилась себя – того, что отворачивалась от очевидного, подобно зайчонку, который уверен, что, пока он прячется мордочкой в норке, охотники его не схватят.

Внезапно что-то обвило запястья и лодыжки Таны, вздёрнуло её высоко в воздух. Пуссан не проснулся достаточно быстро, чтобы успеть соскочить с её ног на крышу, с жалобным мяуканьем, суча в падении лапками, он сорвался вниз, глядя на Тану с явным обвинением в том, что она подвела его, но и с дикой мольбой о спасении.

– Нет! – закричала Тана, дёрнулась в своих невидимых путах и расплакалась. Опять кто-то что-то решил помимо неё, а её сладкие грёзы безжалостно отняты.

Да сколько же можно?! Когда её желания и намерения будут тоже принимать в расчёт?! Как они вообще посмели так обойтись с беззащитным малышом, пушистым, милым и уж точно никому не вредящим?!

Двойной хохот стал для неё дополнительной пыткой. Ни изумрудные иглы Фрида, ни боевые нити Сабры не нашли никакой цели. Враг словно бы отсутствовал – но вот он, здесь, всё равно что собственноручно убил пуссана и схватил Тану! Когда она, Сабра, сможет перестать быть такой неудачницей и всё-таки по-настоящему выполнить долг старшей, долг учительницы и соратницы?! Когда Тану перестанут так легко выхватывать прямо у неё на виду и терзать вновь и вновь?!

– Эй! Разве с неё уже не хватит?! – бессильный гнев Сабры ещё больше позабавил неизвестных.

И тут летящее вниз тельце зверька засветилось, будто маленькая звезда. Секунда – и кружащийся спиралью калейдоскоп рассёк узы, что держали Тану. Крепкие мужские руки поймали её очень бережно и аккуратно, с нежностью поставили на крышу. Тана затрепетала, не веря своим глазам, шок был так велик, что заглушил даже восторг

– Уберите-ка вы лапы от моей девушки! – с хищной улыбкой проговорил Ли Н'Фай.

Сабра потеряла дар речи и застыла столбом. Она диву давалась, что не уловила присутствие души Ли в маленьком животном. Да уж, та ещё наставница, проморгала очевидное у себя под носом!

– Скинул, наконец, эту никчемную шкуру, да? – голос парня звучал торжествующе.

– Мы так и знали, что подействует. Сказал бы спасибо, что ли… Без нас ты бы так и сдох в четырёхлапой хвостатой оболочке! – заявил девичий голос.

– Не скажу, чтобы она меня не устраивала! Благодаря ей за эти пару дней мы с Таной сблизились больше, чем за все годы знакомства! – нахально возразил Ли. – И, кстати, я вас отлично вижу! Иллюзия, да? Моя сила идёт от сновидений, и она родственна вашей.

– Наш мир единственный правильный! – снисходительно уронил парень.

– И мы не нуждаемся ни в чём, что вне его. Оно оскорбляет наш взор, – добавила девушка.

– Мы покажем вам всё великолепие нашего мира, но вы не выдержите его! – в унисон пропели они.

И на Ли обрушилось сине-чёрное пламя. Он оттолкнул Тану в сторону, но сам с траектории движения волны не ушёл. Та поглотила его и часть крыши целиком, затем исчезла, не оставив ни следа от своей добычи. Ли не стало. Тана закричала, потянулась к нему – и не успела, конечно же, её руки зачерпнули только пустоту.

Глава 17

Пустота была кобальтово-чёрной. Лиловые, пурпурные и янтарные разводы ползли по ней, колыхаясь волнами, похожие на психоделический бред. Под ногами ничего не ощущалось, но всё же Ли на чём-то стоял. Близнецы – тоже, прижимаясь спиной друг к другу. Они выглядели полусонными и томными, явно никуда не спеша и собираясь получить наслаждение от развлекательной партии в эту странную драку посреди пространства чистого воображения. Ни малейшей неприязни к Ли они не выказывали. Казалось, им просто всё надоело, и они проводили время, как могли. Хандры и меланхолии этих двоих хватило бы на всю Вселенную. Именно эти эмоции буквально растекались здесь липкими вязкими волнами, в таком количестве, что становилось решительно непонятно, как эта парочка ещё не умерла от них. Когда они успели всем до такой степени пресытиться? Внешне-то сопляки сопляками, пусть и строят из себя наследных принца и принцессу, что ежедневно вушают только деликатесы, поданные на чеканном золоте, и почивают на ложе из лепестков роз. Пахать на таких нужно, и срочно, тогда дурь из голов повыветрится, и неважно, что они такого же знатного сословия, как он, труд ещё никому не вредил, а вот безделье да – вот как относился к ним Ли.

– Если честно, лорд Н'Фай, мы никогда не питали к вам ничего дурного и были не рады, что вашу кандидатуру в Хранители отвергли, – промолвил брат.

– Вы были бы уж точно лучше этих кусков мусора, с которыми мы вынуждены иметь дело, – добавила сестра.

– Если хотите – мы замолвим за вас слово. Теперь, когда нас стало меньше, остальные, возможно, не будут такими категоричными. Кроме того, мы пришли к выводу, что леди Тана не примет никого другого в качестве её парного Крыла, – улыбнулся брат.

– Соглашайтесь – и мы прекратим преследование ваших товарищей. Счастливый конец для всех. Никаких больше смертей, – подхватила сестра.

Ли стушевался. Соблазнительно, ничего не скажешь. Чутьё мага подсказывало, что в их речах нет ни капли лжи, они готовы вручить отступникам такой подарок. В чём их выгода? Неужели им настолько необходимо заграбастать себе Тану? Они попытались разлучить её с ним, но замысел провалился, и теперь ребята делают хорошую мину при плохой игре? Тогда уж подавно нельзя давать Хранителям доступ к ней! Ли не хотел проверять, есть ли у них такая цель, которая оправдала бы средства. Только не когда это средство – Тана. И ему неважно, любит она его хотя бы как друга или нет. Суть не в этом. Ли никогда не допустит, чтобы живого человека применяли в качестве инструмента, даже если это привело бы ко всеобщему раю. Настоящий рай на костях не построишь никак, на то он и рай. Ведь рай означает равная доля счастья и блаженства, очищения и прощения для всех, и, хотя за рай бывают мученики, он не страданиями и пытками создан, а слиянием душ, существующих в согласии и созидающих в едином порыве. Впрочем, Ли не особенно-то был захвачен идеей о рае. Обычный мир, пусть и со своими недостатками, логическими неувязками и явными проколами в дизайне и графике, импонировал ему куда больше тщательно выверенного и прилизанного совершенства, где не происходит ничего из ряда вон выходящего, когда волосы на голове дыбом встают и шевелятся, а ты сам не знаешь, то ли хохотать тебе, то ли плакать.

– Ведь именно из-за недоумков, которых набрали в наши ряды, у Хранителей плохая репутация, не так ли? – риторически уточнил брат.

– Вместе с вами мы сумеем это исправить, – уверенно заявила сестра.

– Вы что… Не уважаете своих же соратников? – Ли нахмурился.

– Ну, давайте посмотрим правде в глаза… – протянул брат.

– …их и не за что уважать. Половину из них мы не хотели, но наше мнение осталось в меньшинстве, – закончила его мысль сестра. – Знаете ли вы, лорд, как у нас составляют пары?

– Наверняка вы думаете, что это ничем не отличается от ваших боевых дуэтов, – презрительно фыркнул брат.

– В паре Хранителей один олицетворяет жизнь, другой – смерть, один – женское начало, второй – мужское, один – нападение и полноводная река, второй – защита, согревающее пламя, один – небо и луна, второй – солнце и земля.

– Так должно быть… Но так давно уже нет, – брат горько вздохнул. – Они больше не умеют различать девять типов жизни и двенадцать – смерти.

– Имеются в виду не способы провести жизнь и уйти из неё. Их, разумеется, гораздо больше. Но есть, например, жизнь-принятие, жизнь-испытание и жизнь-обещание.

– Есть смерть-смирение и смерть-торжество, смерть-обман и смерть-исцеление.

Ли знал только про смерть-исцеление, она же умиротворение, избавление от страданий и отпущение грехов. Такая ему всегда претила, он предпочитал бороться до конца. Поднять лапки кверху и сказать, мол, с меня хватит, разумеется, не запретишь, у каждого своя мера того, что он способен вытянуть, но сам Ли старался превозмочь слабость и выскрести хоть что-то живое из себя, чтобы продолжить идти. Зачем? А ему внушало неистовый ужас перестать быть. Сдаться элементарно, но возвращаться с того света ещё никому не удавалось. Ему-то действительно умереть не дали, потому он сейчас и тут. Его тащили обратно, и он не смог не отозваться. Но далеко не всем так везёт, и, шагнув за край, иногда успеваешь осознать, как много от этого мира ты ещё не получил, как много желаний имел, но не исполнил, и какие мечты были близко – протяни руку и схвати, а ты отвернулся. Ты видишь всё это пёстрыми образами, но поздно – ты уничтожил себя и угасаешь.

– Они забыли даже то, что уделять слишком много внимания внешней оболочке значит неизбежно страдать, – сестра скривилась. Как ни удивительно – это ничуть не испортило миловидность её личика.

– Их пугает боль. Вы можете в это поверить? Представить Хранителя, который боится боли? – брат, похоже, спрашивал об этом на полном серьёзе.

– Конечно. Она никому не нравится, – недоуменно ответил Ли.

– Она не должна иметь никакого значения для любого из нас! – почти прокричал брат.

– Разум способен обуздать её. Всё зависит от нас, – объяснила сестра. – Смотрите, лорд!

Они одновременно извлекли буквально из ниоткуда длинные тонкие клинки-стилеты и, двигаясь параллельно, как отражения в зеркале, вонзили те друг другу в грудь. Брызнула рубиновыми струями кровь. Ли бросился к ним, а они повалились к его ногам, блаженно и безумно усмехаясь.

– Это не страшно, это не страшно, – пропела сестра.

– Правильно мыслить лишь истинно важно, – присоединился к ней брат.

И уже вместе они закончили:

– Кровь как подарок великой земле,

Древние тайны сокрыты во мгле.

Близнецы захрипели, кровь пошла у них горлом, и они испустили дух. Трупы, прямо на глазах превращаясь в прах, начали впитываться во внепространственное безвременье вокруг. Ли, дрожа от макушки до пят, чуть не упал, где стоял, и, пошатнувшись, стал отходить обратно, пятясь, не сводя взора с разлагающихся и исчезающих тел. Чувство вины скручивало его изнутри. Что заставило его принять их поступок на свой счёт – он и сам не мог взять в толк, но он ощущал себя взрослым, который не воспрепятствовал глупым, чересчур увлёкшимся какими-то выдуманными историями и фальшивыми идеалами подросткам совершить роковой выбор. Ли считал безмерно ценной каждую жизнь, ведь ничто никогда не появляется просто так. Мир устроен, может быть, и несправедливо, и несовершенно, зато его система безупречно отлажена и гармонична. В ней нет лишних звеньев, прицепленных просто "для красоты", чтобы было. Ли не мог допустить, чтобы эти звенья выпадали легко и походя, как если бы и вовсе не существовали. Подобное опустошало его, Ли хотелось закричать, выцарапать близнецов у смерти обратно, как следует встряхнуть их и отругать, чтобы не смели так поверхностно себя вести, выбрасывая самое ценное, что у них есть. Им, наверно, даже домашних животных завести не разрешали, вот они и не поняли, каково это – искренне привязаться к кому-то или чему-то, а затем потерять, и хорошо, если просто потерять легко и безболезненно для питомца, который отошёл быстро. А порой приходится наблюдать за агонией, за тем, как он бьётся в конвульсиях и хрипит у тебя в руках, и всё никак не прекращается, а ты не можешь ни помочь, ни ускорить это, и вынужден смотреть, как твой друг мучается ни за что… Парочка дураков вряд ли проходила эту терапию. Иначе они бы не разбрасывались так величайшей ценностью в мире и безмерно дорожили каждой минутой. Другие пытаются выцарапать ещё хоть день, бери больше – хоть один глоток воздуха, а эти транжирят то, чего у них так много, просто живи и радуйся. И Ли это бесило так, что он бы разнёс в клочья это карманное параллельное измерение для малолетних извращенцев. Кстати, почему оно не развалилось сразу, когда не стало создателей? Проклятье, он мог бы и сразу догадаться!

– Ну, и где вы?! – крикнул Ли.

– Медленно соображаете, – прыснула невесть откуда девушка.

– Какой же вы предсказуемый, лорд Н'Фай! А я спорил, что вы отреагируете более радостно, враги же повергли сами себя! – рассмеялся откуда-то сверху голос юноши.

Ли сконцентрировался и вгляделся в потолок, чтобы его увидеть. Парень висел вертикально вниз головой, стоя на пустоте так, словно там имелся потолок.

– Насколько мало у вас мозгов, болтуны?! Строите из себя мудрецов, а сами ничего не смыслите, ничего вообще! – Ли сразу рассердился. Ему захотелось победить их хотя бы для того, чтобы примерно наказать шалопаев и вколотить в их пустые головушки, как надо на самом деле беречь и чужую, и свою жизнь. – Слезайте оттуда, не корчите из себя ещё и клоунов вдобавок!

– Нет, ну, ты посмотри! Он не понял, – удручённо посетовала девушка.

– Это вы кое-чего не понимаете, а я уже знаю главное – вы прячетесь в этой иллюзии, где всё вам по вкусу приходится, от реальности! Эта ваша кукольная комната неправдоподобна и нежизнеспособна! Слезайте, кому говорю! Или мне вас скинуть? Есть такая штука – гравитация называется.

Близнецы тут же сорвались с потолка и растянулись. Брат – ничком на полу, сестра – сверху, поперёк него. Ли рассмеялся над абсурдной нелепостью картины. Это окончательно рассеяло негативные чары зловещего двойного самоубийства.

– Как ты мог так с нами обойтись! Я ушибся! – плаксиво пожаловался брат.

– Ну, как же так? Превозмогай, ты же лучше низких плебеев, которым бывает плохо! – Ли ничуть не раскаивался в своей неучтивости. Он бы их ещё и в тёмный угол поставил.

– Какой жестокий… – у девушки задрожали губы.

– Не жестокий, а последовательный. Вы эту чушь несли, а не я. Ну, давайте, покажите, что боль не заслуживает даже упоминания вслух! Вставайте и деритесь!

В зрачках обоих близнецов что-то изменилось, будто они впали в транс, но продолжали себя контролировать. Выражения лиц потеряли натуральность, словно искусственные маски дали трещину. Губы изогнулись, но принять это за улыбки Ли не рискнул – скорее, они корчились, как от известного в узких кругах яда, который принуждает мышцы сокращаться вот точно так же. Волосы их зашевелились сами собой, безо всякого намёка на ветер, чем-то изрядно смахивая на потревоженных змей.

– Брат, он требует нас без оков и морали?

– Да, похоже на то… Что же, прискорбно. Я бы ещё поболтал с ним.

Они и правда встали, но не как люди, а как марионетки, которых поднимают за ниточки. Ли вздрогнул – стало холоднее, да и мрачнее тоже. Безумные цвета вокруг – и те обрели более хищный, враждебный, грозный и суровый оттенок. Да, забавы позади. Эти молокососы способны быть деловитыми и солидными, не паясничать и не прикидываться наивными, хотя и жестокими, баловнями судьбы с придурью в мозгах? Прекрасно. Проверим, что у них там в запасе ещё.

Глава 18

Ли знал, что материальное выражение непознаваемой сути Хранителей может быть любым, но всё равно от этих, с позволения сказать, детей его оторопь брала. Они слишком разительно отличались от других Крыльев. Даже для этой шайки близнецы вели себя дико и разнузданно, словно им и свои же не указ. Этот кошмар наяву всё длился и длился, а он не знал, как выбраться из ловушки. Первой пришла боль, затем мысли стали путаться, а ведь именно они – главное оружие в сражении с применением магии иллюзий. Слои перемешались, и, похоже, близнецы отступили вглубь, потому что Ли перестал их видеть. На таком уровне восприятия больше не имело значения то, что он понимал об иллюзии вокруг и не верил в неё, она стала вещественной, стала правдой. Он знал силу и власть Хранителей, а ещё помнил, что хозяин рукотворно созданного миража всегда устанавливает правила игры и может изменить их в любое мгновение. Ли волокло из одной грани в другую, и он слышал то истерический смех, то плач навзрыд, то юродивое лепетание, то громкие крики и оскорбления. Они доносились из цветных полос, что теперь водили хороводы с его фигурой точно в центре. Становилось то жарко, будто в доменной печи, то холодно, как в царстве вечной мерзлоты. Оттенки бросались ему в глаза, ослепляя пятнами красного, жёлтого, белого, голубого. Содержимое черепной коробки обещало перейти в жидкое агрегатное состояние и вытечь через уши. Глазные яблоки пекло. Ли обладал чарами калейдоскопа, и окружающее фантасмагорическое, подчёркуто кривляющееся безумие не сводило его с ума, как сделало бы с кем угодно другим, но их было недостаточно, чтобы освободить его отсюда.