Полная версия
Андрей не мог представить раньше, насколько приятно зрелище поверженного противника и свершившейся мести. Иногда, когда жизнь особо доставала его, он запирался на ключ, включал погромче Bodycount и молотил кулаками воздух, точно невидимого соперника. Это помогало спустить пары и завалиться на койку после получасовых упражнений, успокоиться и включить что-нибудь менее агрессивное.
Названия песен Bodycount возбуждали в нем какое-то скрытое чувство, которому страстно хотелось подчиниться. «Кости дьявола», «Обряд ККК», «Мама должна умереть сегодня вечером», «Хозяева мести» – точно давали определение тому, что он чувствовал, но Андрей понял это, только когда дал по мозгам тому, кто испортил его настроение. Ему не хватало здоровой злости, чтобы противостоять современному миру, который стал похож на бесконечный триатлон и вечно испытывал его.
С тех пор злость заняла один из ящичков страха. Но у того оставалось еще довольно отделений в воображаемом шкафу, чтобы напоминать о себе по любому случаю.
Но то, что творилось сейчас, было странно. Словно выдвинулись одновременно два ящика с разными надписями: «Страх» и «Злость». Такого еще не было. Страх действительно должен был предупредить злость, что той лучше спрятаться на время. Ну а если сильнее злость, то она должна была перекрыть отдушину страха. Что-то одно. Но сейчас – два.
Андрей одновременно боялся своей беспомощности, хмурых, предвещающих только боль глаз водителя «жучки» и был на грани cрыва, готовый, несмотря на разыгравшуюся осторожность, взорваться и обругать похитителя последними словами, может, врезать ему ногой, если удастся достать.
– А если главное – это ненависть и злость, а страх лишь случайный эпизод? – неожиданно для себя громко произнес Андрей и почувствовал, что страх бешеными волнами захлестывает его, нещадно ругая за детскую выходку. «Вот сейчас ты получишь ответ, – злорадно предупреждал он. – Будем считать пальчики. Пока счет один-девять, но, думаю, скоро он изменится, круто изменится».
Человек напротив тоже удивился. Он уже перестал ждать ответа на свою реплику. Тем более такого ответа. Он вскинул на свою жертву удивленные глаза. Его лицо перестало быть каменным, будто он стащил искусно изготовленную маску.
– Не может быть, – ответил он спокойно, ничуть не изменив доброжелательному тону. – Страх естественен, самосохранение вечно, а ненависть – лишь случайно выработанный элемент в процессе эволюции человека. Поэтому твой страх сильнее твоей ненависти.
«Это взбесившийся профессор философии, – подумал Андрей. – Он ворует людей и читает им свои лекции. Интересно, потом выдается удостоверение, что курс прослушан?»
Но не успел он подумать об этом, как понял, что сейчас ему станет дурно. Страх повыпрыгивал из всех ящичков и устроил шабаш. «Сейчас меня вырвет», – пронеслось в голове.
Внутренности взбесились от того, что рука человека, десять минут назад сломавшая ему палец, двинулась. Одного этого хватило, чтобы забыть о ненависти и вспомнить о боли, которая выплыла из полузабытья и стала нудно ныть, как капризный ребенок. Глаза Андрея расширились от страшного предчувствия и следили за рукой, словно приклеились к ней взглядом. Рука водителя добралась до его груди, где обычно располагается нагрудный карман, и похлопала это место.
– Черт, – чуть не про себя произнес он. – Я ж без куртки. – И рука вернулась на спинку стула.
Водила, скорее всего, хотел просто закурить, а Андрей испугался этого, словно приближения смерти. «Ну что, теперь тебе понятно, кто главнее?» – прошептал тихонько страх, не сомневаясь в собственном превосходстве. Слова были похожи на шуршание змеи, отчего живот противно сжался, но кишки уже отпустило и блевать не хотелось.
III
– Знаешь что, – бросил похититель Андрею, – никуда не уходи.
«Юморист», – отозвался про себя Андрей и проследил взглядом, как мужчина встал и вытащил ужасающие шпингалеты. Затем его шаги, пару раз скрипнув за дверью, полезли вверх. Андрей лихорадочно соображал, что бы это значило. Пока в голову приходила лишь одна мысль: он в подвале. Откуда еще можно подниматься по скрипучей лестнице? Наверно, скрипучие лестницы есть не только в подвалах, твердил внутренний критик. Но почему-то Андрею казалось, что иначе быть не может. Он в подвале частного дома. И эта версия казалась правдоподобной.
Но почему?
И только сейчас Андрей осознал, что запах, который с самого начала был в комнате, очень знаком ему. Это холодный запах земли, долго лежащих овощей, засоленной в бочке капусты. Пусть ощущения и были очень слабы, но давали устойчивые ассоциации.
Бабушкин подвал. Темный, без единого лучика света. Там жил злобный карлик, который делал красное печенье из только что захороненных трупов. У него под кладбищем был целый печеньевый завод. Он похищал маленьких детей и заставлял их работать на своем страшном производстве. Кого – пропускать трупы через мясорубку, кого – лепить печенье, кого – рыть туннели к новым могилам.
О существовании злобного карлика пятилетний Андрюша узнал от сестры. Оля была старше его на четыре года и однажды, когда мама с папой заночевали в гостях, весь вечер таинственным полушепотом рассказывала ему истории. О черном пианино, из которого, когда на нем начинали играть, высовывалась рука с ножом и убивала играющего. О желтых шторах, которые ночью душили детей. О красном печенье, которое с удовольствием ел весь город, не догадываясь, из чего оно сделано.
А так как Андрюша не знал других мест, карлик поселился в подвале бабушкиного дома. И когда бабушка спускалась за картошкой или банкой соленых огурцов, оставляя люк открытым, Андрюша неотрывно с ужасом наблюдал, а не вылезет ли оттуда перекошенное лицо карлика с крючковатым носом, который будет высматривать маленького мальчика, приехавшего на лето.
Как-то июльским днем Андрюша вместе с деревенскими ребятишками играл в карты. Он уже закончил первый класс и считал себя совсем взрослым. Поэтому, когда они стали играть в дурака на желания, он первый был «за».
Сначала проиграл Костька и с дерева громко прокричал «кукареку». Затем Наташке пришлось, стесняясь и отнекиваясь, чмокнуть всех в щеку. Потом снова проиграл Костька и десять раз повторил: «Я дурак». Следующим заданием было залезть в подвал и принести чего-нибудь поесть.
Если бы это было первое задание, то Андрюша, скорей всего, отказался бы играть, хоть и чувствовал себя очень взрослым. Он еще помнил злобного карлика, подстерегающего в темноте подвала детей, чтобы утащить в пожизненное рабство. Но теперь отступать было некуда. Ребята все и так были старше его и больше не взяли бы малыша в игру. «Что, струсил?» – сказал бы Димка – самый старший. «Я ведь еще не проиграл», – подумал Андрюша, хватаясь за карты.
К нему пришли одни семерки и восьмерки, он с ходу забрал половину колоды и остался в дураках. «Ладно, – подумал мальчик, – я стащу яблоки из холодильника, и все». Но ватага устремилась за ним, и ударить в грязь лицом было никак нельзя. Ведь он уже не салажонок.
Бабушки дома не было.
– Вот, никто не помешает, – сказал Димка, открывая люк. Тот, словно пасть огромного животного, плотоядно приготовился схватить добычу. «Карлику никто не помешает», – обреченно решил Андрюша и сделал шаг. «Можешь отказаться!» – умоляюще закричало внутреннее «я». Но Андрюша взглянул для храбрости на Наташу, которая взволнованно следила за ним и губы которой, мягкие и чуть влажные, ощутил на своей щеке десять минут назад, и решительно шагнул в темноту. Уж лучше работать на карлика, чем видеть, как эти губы будут смеяться над ним.
Подвал встретил мальчика склизким холодом. Посередине июля там царила осень. В нос сразу ударил запах земли, мышиного помета, кислый запах прошлогодней соленой капусты. Волнуясь, Андрюша даже забыл взять с собой зажженную свечку, как делала бабушка, и оказался в полумраке. Впереди слышались непонятные, пугающие шорохи. Они как будто приближались.
«Он крадется ко мне», – думал Андрюша, лихорадочно ощупывая ближайшие полки в надежде найти чего-нибудь съедобного и выскочить на свет. Он старался всмотреться в темноту и увидеть приближающуюся опасность, но глаза различали только контуры ближних предметов, больше ничего разглядеть не получалось.
Сердце сжалось, а руки все быстрее и суматошнее стали перебирать по полкам. Шорох послышался примерно в метре от мальчика, и в то же мгновение его рука наткнулась на стеклянную банку. Сжав ее так, что пальцам стало больно, Андрюша рванул вверх по ступеням. Можно сказать, он взлетел, не ступая на них, – таким это вознесение было скорым.
В руке оказалась литровая банка клубничного варенья. Тогда Андрюша почувствовал себя победителем, который обманул злобного карлика и добыл бесценное сокровище. Наградой стала улыбка Наташи и взволнованный вопрос:
– Ты почему такой бледный?
– Холодно там. Угощайтесь, – небрежно бросил он в ответ.
Но хотя Андрюша старался держать марку человека бывалого, он надолго запомнил запах темного подвала с шорохами подкрадывающегося карлика. И еще пару лет, пока он не вырос и не перестал верить в сказки, злобный карлик осторожно подбирался к нему во сне и пах кислой капустой и подгнившим картофелем.
Совсем как сейчас. Только теперь карлик не боится света и немного подрос. Да и ворует не только детей. Возможно, он расширил свое предприятие и уже не может обойтись только детским трудом.
Чу! Вниз спускались тяжелые ноги и громко скрипели ступеньками. А вырваться и убежать мешали крепкие веревки.
Карлики стали продуманными.
IV
«Стой! Иди ко мне. Иди сейчас…»
Дима Маликов пел старый хит. Он звучал приглушенно, словно певца обложили подушками.
Отличное музыкальное сопровождение для кошмара. А вот и диджей пожаловал.
В комнату к Андрею, чуть сутулясь, вошел его похититель. В руке он держал сигарету, и комната тут же наполнилась противным дымом. Сигареты были дешевые – даже некурящий Андрей мог это определить. Он вспомнил, как утром, черт знает сколько времени назад, он думал, что сигарета поможет решить его проблемы. Какие же это были проблемы – смех на палочке. Глупая обида. Теперь же происходит что-то серьезное, и хоть ящик выкури – все равно будешь болтаться привязанным, как садомазохист во время любовных утех.
Шпингалеты снова щелкнули и, будто дистанционные переключатели, сменили играющую пластинку. Маликов заткнулся, и Селин Дион самоотверженно и заунывно затянула, что ее любовь будет длиться вечно. «Тоже мне, некрофилка», – подумал Андрей, вспомнив уходящего на дно Ди Каприо.
Закрыв дверь, похититель не спеша повернулся к своему пленнику.
«Диджей Ломаю Пальцы собственной персоной», – еще раз сбацала язвительная натура Андрея.
Возможно, мужчина, один из двух в комнате имеющий право ходить, заметил во взгляде второго пренебрежение к себе. А может, он просто зашел, зная, что будет делать. Теперь он не медлил. Он быстро пересек комнату и взял Андрея за правую руку.
Человек не собака. Чтобы у него выработать условные рефлексы, Павлову бы не понадобилась лаборатория. Достаточно небольшой белой комнаты. Не сознавая того, Андрей сжал пальцы в кулак. Теперь он, наверно, будет всегда бояться, когда посторонние люди потянутся к его руке. Мало ли чего.
Сломанный мизинец завыл, как волк, угодивший в капкан. Боль пронзила руку, пробежалась резкой поступью по мышцам и стрелой влетела в голову, прошивая мозги. Андрей громко охнул, и кулак расслабился.
– Вот так. Тихонечко, – спокойный голос прозвучал как гром. В следующий момент Андрей почувствовал, как безымянный палец оказался в объятиях сильной хватки.
Сердце судорожно сжалось. А затем словно лопнула натянутая струна с дзинькающим резким звуком. Андрей дернулся, как если бы через него пропустили разряд электрического тока. Боль зазвенела во всех уголках тела. Сердце ушло к животу. Андрей почувствовал, что оно оторвалось от мощных вен и артерий и ухнуло вниз скоростным лифтом. Палец взорвался каскадом вспышек, как будто незаметные маленькие подрывники устроили минное поле у его основания и друг за другом взрывали заряды. Острая боль ножом разрезала головной мозг, и, уже не в силах терпеть, даже не задумываясь над этим, Андрей громко заорал. Это был единственный способ не разлететься на кусочки.
Сердце нехотя вернулось на место. Боль свернулась змеиным клубком вокруг второго сломанного пальца. Восемь-два. Мы еще ведем, но преимущество тает.
Голова продолжала болеть, но теперь нож в ней затупился и уже не резал, а противно скоблил. Андрей медленно открыл глаза, которые захлопнулись, как только боль ворвалась внутрь. Он испугался, что она выдавит их и вырвется наружу. Андрей вновь посмотрел на свою руку. Безымянный палец загнулся к тыльной стороне ладони, как отщепенец от дружного коллектива единомышленников. Он уже был вторым отступником. Что ж, стоит одному из компании бежать, как и остальные быстро сматывают удочки.
Водитель «жучки» спокойно стоял над Андреем и дымил сигаретой, которая прилепилась к его губам. Он напоминал скульптора, который сделал несколько ударов по куску камня и теперь оценивал свою работу. Только он забыл, что человек отличается от камня тем, что чувствует, когда ему вырубают лишние места.
Заметив взгляд Андрея, похититель кивком пригласил его посмотреть на руку и зажал в своей большой ладони его средний палец. Андрей хотел зажмуриться в ожидании нового хруста и боли, но не смог. Его глаза, как завороженные, уставились на палец, который утонул в зловещем рукопожатии мужчины с сигаретой в зубах.
Это произошло в сотую долю секунды. Резкое движение. Громкий щелчок, будто кто-то невидимый сломал поблизости доску. Этот звук отозвался в ушах грохотом горного обвала. Сердце снова прилипло к желудку. Снова заточенный нож воткнулся в серое вещество внутри головы. Андрей взвыл жалобно и протяжно, как пес, который получил ощутимый удар сапогом. Глаза захлопнулись и вновь отрезали Андрея от мира. Его окружала только боль. Мысли сосредоточились на трех горевших пальцах, как будто могли потушить огонь.
Он явственно представил, как его пальцы, большие, как деревья, стоят посреди поля. Люди, казавшиеся крохотными, с ноготь, в белых халатах и колпаках, как у ку-клукс-клана, с зажженными факелами собираются устроить из них небольшой костерчик. Пальцы здорово занялись, как облитые бензином сухие дрова. Затем они превратились в горящие кресты, на одном из которых был распят сам Андрей. Пламя грубо подобралось к нему и жадно стало поедать его плоть. Кожа на теле начала пузыриться, словно краска на разогретом металле, и лопаться, обвисая жуткими лохмотьями. Волосы ярко вспыхнули и вмиг оказались съедены огнем. Боль уже охватила все существо Андрея, но пламя захотело деликатесной закуски. Оно подобралось к глазам.
Андрей зажмурился в надежде, что умрет раньше, чем глаза достанутся огню. Но пламя языком слизнуло веки и устремилось к радужной оболочке. Через секунду сначала левый, а за ним и правый глаз взорвались, как надувные шарики, наполненные водой и сброшенные с девятого этажа. Жидкость, не успев приземлиться, растворилась в бушующей жаре. После этого Андрей ничего не чувствовал.
Он провалился в обморок. Спасительный обморок…
V
Андрей словно шел в темноте по лабиринту. Но он знал путь. Делая один за другим крутые повороты, он не боялся заблудиться. Почему-то это казалось ему неважным. И если бы даже Ариадна дала ему, как Тесею, свою нить, он бы зашвырнул ее подальше. Там, в глубине лабиринта, был кто-то. Андрей даже смутно не мог представить кто. Но он не мучился вопросами, а просто шел.
Его словно кто-то вел, нет, скорее притягивал. Магнит. Дар. Сущность.
Он давно не чувствовал такого ошеломляющего спокойствия и уверенности в себе. Не было желаний, которые надо было подавлять. Внутренние противоречия отступили, как будто он обрел духовное единение. Основную цель. Тело его дышало ощущением приближения к чему-то важному.
Андрей шел не ускоряя шаг, ровно, как часы. Он точно знал, что цель дождется его. Ноги ступали мягко, и он даже не слышал своих шагов.
С каждой секундой предвкушение росло. Андрей не обманывался, что вот оно, за этим поворотом, – нет, оно было еще далеко. Но значимость этого нарастала, как в тысячи раз замедленно накатывающая на берег волна, которая захватывает миллиметр за миллиметром покрытого песком берега.
Но что-то еще далеко…
VI
Андрей словно только что пробудился и тщетно пытался вспомнить, где он. Его вернула к реальности Селин Дион. Именно под эту песню ему переламывали пальцы. Что ж, это тоже запомнится на всю жизнь. Андрей в клипе канадской певицы и его пальцы, которые, как карандаши, щелкают и ломаются. Если… Тут одна мысль больно впилась в измученные мозги.
«Если я не останусь здесь навсегда».
Его трясли. Андрей открыл глаза. Почему эта мысль не пришла раньше? Почему он был уверен, что выйдет еще из этой комнаты? Прямо перед ним оказалось лицо похитителя. Он смотрел прямо в глаза Андрею и нещадно тряс его голову обеими руками. Вот сейчас этот жуткий тип с сигаретой, которая гадит мне прямо в нос, одним резким движением свернет мне шею. И конец всем помыслам, желаниям и неудачам.
– Очнулся? – по-родительски нежно спросил водитель «копейки», и глаза его сверкнули нехорошим светом.
Андрей закашлялся от дыма сигареты и в то же время украдкой постарался рассмотреть своего мучителя. Все-таки первое, что обращало на себя внимание, были холодные серые глаза с большими мешками под ними. Это они создавали впечатление неживой безнадежности, которая исходила от этого человека. Лоб и кожу у губ прорезали тысячи глубоких морщинок. Нос был приплющен, будто когда-то его крепко припечатали.
Похититель заметил, что его рассматривают, и сухие губы вытянулись в тонкую улыбку, больше похожую на удавку. Черт, слова в голове Андрея стали путаться – усмешку, конечно.
Водитель встал. До этого он сидел на корточках. Рука его потянулась к ремню. Там болтались – почему Андрей не увидел их раньше? – ножны. Из них торчала черная массивная ручка в форме извивающегося дракона. Ладонь обхватила сказочное животное, которое полностью утонуло в ней, оставив только сказочную голову с раздутыми ноздрями и большими глазами. А затем на свет из черных ножен вылезла блестящая – до рези в глазах – заточенная сталь.
Нож был огромный. Похож на армейский, из тех, что Андрей видел в фильмах про американских десантников. Плавные изгибы придавали ему хищный вид клыка плотоядного животного. «Давай попробуем тебя на зуб», – усмехнулся клинок.
– Мне нравится, как ты кричишь, парень, – произнес человек с ножом, и усмешка криво изогнулась, ломая пропорции лица.
Теперь похититель стал похож на террориста из дешевого боевика, который не умеет играть, но пытается изобразить, какой он плохой. «Жаль, что это не кино, а я не Брюс Уиллис», – беспросветно пошутила злая половина, пытаясь удержать своего хозяина на плаву. «Плохо получается у тебя», – задрожала в ответ часть, отвечающая за страх.
– Что вы от меня хотите? – испуганно завопил Андрей. Блестящее лезвие мешало контролировать себя.
Похититель ответил, и сравнение его с киношным террористом полностью оправдало себя. Он говорил слишком громкими для нормального человека фразами:
– Я от тебя ничего не хочу. Я сам возьму все, что мне нужно.
Он провел острым зубом перед глазами Андрея, подтверждая полное свое превосходство.
– Это только ты все время что-то хочешь от меня.
Андрей все следил за хищным лезвием, не в силах оторваться, как охваченный азартом игрок наблюдает за шариком рулетки, который в одно мгновение может принести ему состояние. И этот блеск пробрался внутрь головы и мешал думать, словно блики солнца на экране телевизора. А к этому моменту накопилось много фактов, и стоило снова задать вопрос: «Что ему от меня нужно?» Но уже без истерики и лично себе. «Ну, что ты об этом, Андрей, думаешь?» Мыслей не было. Кроме: «…если я не останусь здесь навсегда».
Андрей не верил в озарения. Все это чушь – отгадка не может прийти из ниоткуда, как напугавший первых кинозрителей поезд братьев Люмьер, влетевший из стены на полотно экрана. Если бы яблоко упало на голову Моцарту, тот бы не придумал всемирный закон тяготения. Он, наверно, его бы просто съел и забыл. Яблоко послужило Ньютону катализатором для открытия закона, который тот уже знал внутри себя.
Поэтому то, что открылось Андрею, не было озарением. Он уже давно додумался до этой простой отгадки. Просто не хотел признаться себе. Боялся. Его яблоком стал большой нож, кинувший прямо в глаза яркий свет лампы с безнадежно острых кромок.
Это было как озарение. Молнией блеснула мысль, от которой все в Андрее погрузилось во мрак. Он знал, кто этот человек. И одно его имя рассказывало все, что ему нужно от Андрея. Все, что он сам возьмет от него. Это был даже не человек.
Имя его было Зверь.
Часть вторая
Зверь
Глава 5
I
Зверя знал весь город. Вернее, все в городе слышали о нем, но никто не догадывался, кто скрывается под этим зловещим именем. Потому что все, кто мог бы пролить свет на этот покрытый пугающим мраком вопрос, навсегда разучились говорить после встречи с ним. Они разучились делать и другие вещи: есть, пить, смотреть телевизор, чистить зубы, трахаться, общаться с друзьями, ходить на работу и в кино. Они навсегда заняли лежачее положение в подземной кровати, именуемой гробом. Они все были мертвы. Убиты. Жестоко убиты. Неимоверно жестоко.
II
Стилем жизни, который выбрали для себя Березники, была провинциальная дремота. Отработав тоскливый день на монстре-заводе, люди стремились закрыться в своих квартирах и лениво коротать вечер под мельтешение рекламы. Березники, как и любой другой средний город, имели свою киношку, театр, джаз-оркестр, пару ресторанов и дискотек. Но жители слабо реагировали на тусклые плакаты, призывающие их оторвать задницу от дивана и отметиться за границей своих жилищ. Они давным-давно разучились куда-либо выходить вечером и не обращали внимания на глупые самодеятельные попытки выманить их из дома.
Газеты были такие же скучные, как и сама жизнь. Если в городе ничего не происходит, откуда же взяться интересным статьям? Поэтому хит-парад читаемости всегда и с огромным отрывом возглавляла «Программа телевидения».
Это не устраивало Диму Стукова. Он всегда жаждал признания, славы, нашумевших репортажей. Когда старикашка из свердловского универа сказал ему: «Вы, молодой человек, не отчаивайтесь. Попробуйте поступить на следующий год», – он не отчаялся, он просто вскипел от злости. Его не приняли на единственный на Урале факультет журналистики – и теперь говорили: «Не отчаивайся. Попробуй на следующий год». Где? В армии? Выпускать стенгазету «Листок молодого бойца»? Чтобы не забриваться под ноль, Стуков перевел документы в Пермский университет на филологический. Если уж маяться дерьмом, то хоть поближе к дому.
Но, как оказалось, в Березниках можно работать в газете и с образованием филолога. Он устроился в новую газету «Березники вечерние», которая пыталась составить конкуренцию старожилу местной журналистики – «Березниковскому рабочему». И Дима с упорством взялся за дело, стараясь найти то, что могло бы заинтересовать инертных земляков. Он, конечно, пекся не об их интересах. Вырваться из этой тоски, работать в нормальной газете, заниматься настоящей журналистикой – вот о чем он мечтал. Дима думал, что, если станет звездой здесь, пермские и екатеринбургские газеты вполне могут захотеть увидеть его в штате своих сотрудников. Вот тогда он сможет доказать старичку, указавшему на дверь, как тот глубоко ошибся, когда закрыл ему простой путь к мечте и заставил добираться окольным.
На взгляд Стукова, единственное, что хоть чуть-чуть будоражило жителей спальных районов, кроме времени начала очередного сериала, был криминал. Обыватели любят читать о том, кого и как убили или ограбили, и думать: «Ну, слава богу, не меня». И он так рвался в отдел уголовной хроники, что главный редактор не устоял, а Дима самодовольно подумал, что у него все-таки есть основные журналистские черты: настырность и пробиваемость.
Стуков первый заподозрил что-то неладное. У милиции всегда были свои штучки-дрючки. То они скрывают информацию, то предоставляют полнейшую чушь. Пресса для них только орудие добиваться своего. И Дима не возражал против этого. В конечном счете милиция для него тоже орудие, способное зашвырнуть его на орбиту журналистских звезд.
