Полная версия
Женя ненадолго задумался.
– Ну, предположим, нет. Но должно же было когда-то начаться.
Ирина напряглась, ожидая следующей поговорки. Они создавали у нее впечатление пренебрежительного отношения Женьки к пугающему ее положению вещей, и она могла бы сорваться и накричать на него. Пронесло.
– Женя, ну пойми, это не тот случай, – умоляюще начала она. – Андрей не зашел к тебе, не позвонил. Машина на месте. Слишком много всего.
– Ладно, – сказал Женя таким тоном, что Ирина мысленно добавила: «Только не плачь». – Будем искать. Предложения такие: идем к телефону. Обзвоним всех, у кого он может быть, и даже парочку тех, у кого не может. А у кого нет телефонов – зайдем. Хорошо? Я в твоем распоряжении.
Ирине показалось, что этого слишком мало и первый звонок нужно сделать по номеру «02», но поняла, что план Жени был разумней. Кроме того, следовало просто начать что-то делать, иначе она взорвется от переполнявшего ее беспокойства, к которому примешивался безотчетный страх.
Ох, мужики, сколько ж с вами проблем.
Следующие полчаса прошли в наборе цифр на крутящемся диске уличного таксофона и однообразных фразах:
– Димка, привет. Андрей к тебе не заходил?
И в убивающе однообразных ответах:
– Нет.
Из объемного кармана жениной куртки появилась записная книжка, забитая сотней телефонов. Он монотонно читал, неторопливо переворачивая листы:
– Арбузов Коля – 3-12-57… Анисимова Света – 6-18-10… Багрянский Олег…
К таксофону подошла девушка. Нервно подождав минут пять, она резко сказала:
– Это общественный телефон. Разрешите мне позвонить.
Ирина быстро повернулась. Телефонная трубка лежала в чуть отведенной правой руке, как будто бы она собиралась с размаху врезать встрявшей девице промеж глаз.
– У нас человек пропал, – зло, чуть не крича, сказала она. – Поищите другой телефон.
Девушка дико уставилась на занесенную над ней трубку и перекошенное лицо Ирины и, инстинктивно отпрыгнув, бросилась от них, что-то пробормотав под нос. Но Ирина уже не слышала, набирая очередной номер.
Когда номера телефонов закончились, Ирина пустым взглядом посмотрела на Женю, испытывая чувство, будто она заплыла далеко и, оглянувшись на берег, поняла, что ей уже не вернуться. И вот она плывет обратно, выбиваясь из сил, уже еле загребая и через каждые три-четыре взмаха отдыхая на спине. А земля все не приближается, наоборот, незаметное течение уносит ее все дальше и дальше. И такое чувство безысходности и тщетности усилий охватило ее, что она уже готова была бросить грести и похоронить себя в темной воде.
Она не помнила, как повесила трубку и привалилась к стене дома, чтобы не упасть от накатившей слабости. Когда память вернулась, Женька уже стоял рядом с ней и поддерживал за талию. Его голос был испуганным:
– Что с тобой?
– Ничего, мне получше, – ответила Ирина и тут же негромко запричитала: – Ну что же делать? Его ведь нигде нет. Женя, нигде. Что мне делать?
Он обнял девушку за плечи:
– Не беспокойся, может, он в кино зашел. Или напился с горя после вашей ссоры и валяется сейчас под забором. Кстати, я знаю тут пару мест, куда он вполне мог зайти пешком. Без телефонов. Заглянем? – Женька старался говорить без остановки, считая, что тишина снова ухватит Ирину истерикой, или депрессией, или еще чем. С этими девчонками всего можно ожидать.
Сначала они пошли домой к Андрею. Он жил с родителями, пока не в силах позволить себе отдельное жилье. Те как раз грузили вещи, собираясь уехать на дачу. В последнее время он чаще проводил ночи у Ирины, наведываясь домой только по большим праздникам. Мама Андрея, Ксения Васильевна, сказала, что не видела сына с понедельника, и пусть Ирина передаст ему, как увидит, чтобы зашел домой – там какие-то письма пришли на его имя. Не став пугать родителей своими предположениями, Ирина и Женя ретировались и обошли всех знакомых, у кого не было телефона, но Андрея нигде не оказалось, никуда он не заходил, никто его не видел и ничего не слышал. Время уже перевалило за полдень, и Женька еще раз позвонил к себе домой – узнать, не объявился ли его пропащий друг. По хмурому выражению лица Ирина поняла, что нет.
– Все, я звоню в милицию, и ты меня не удержишь, – решилась она, и Женька не подумал ей возражать.
– Дежурный по отделению лейтенант Петров слушает, – услышала она в трубке мужской голос, после того как набрала «02».
– Я хочу заявить о пропаже, – выпалила Ирина, словно боялась, что Петров принимает информацию только в первую секунду разговора. Но голос продолжил общение:
– Что у вас пропало?
– Друг. Ушел из дома и пропал.
Видимо, эмоциональное состояние, в котором произносились слова, не понравились лейтенанту:
– Успокойтесь. Мы примем меры. Когда это случилось?
«Хрен тут успокоишься», – подумала Ирина, не замечая грубых слов, которые старалась не употреблять, но все-таки взяла себя в руки, чтобы милиционер не принял ее за истеричку и серьезно отнесся к заявлению.
– Сегодня утром. – Теперь голос ее только чуть подрагивал, и Ирина сочла его сносным.
V
Смена лейтенанта Петрова началась в восемь часов. И он чуть было не опоздал на передачу дежурства. Майор неодобрительно посмотрел на него, когда он влетел в последнюю минуту. Петров надеялся, что майор не почувствует запаха перегара. Не виноват же он, что нормальные люди вечером в пятницу не волнуются, как вставать на следующий день.
Жена лейтенанта уехала на весь вчерашний вечер к матери, и он думал спокойно, без бабского присутствия посмотреть боевик с Дольфом Лундгреном, выпить две «Балтики» и вообще поваляться на диване так, чтобы никто не стоял над душой. Не успел Дольф замочить пару нигеров, как к Петрову зашел Саня. Школьный друг приветственно вытащил из глубоких карманов две «троечки». От чего лейтенант никогда бы не отказался, так это выпить классическую «Балтику» в компании старого друга.
Саня работал на одном из местных «гигантов химии» и окончание рабочей недели решил отметить с Серегой. Пиво улетело мгновенно. Недаром же говорят, что сколько бы ни взяли, все равно придется бежать еще. Вот Саня и сбегал. А кто виноват, что у настоящего мужика жажда после пива только пробуждается. В общем, они классно посидели, приговорив еще пол-литра «Столичной».
Где-то после десяти в Петрове включился автопилот, и дальнейшего он не помнил. Это его и занимало. Несмотря на гудящую, как колокол во время набата, голову, дежурный по отделению напрягался, чтобы вспомнить, что было потом. Жене явно не понравилось возвращение домой. «Хоть бы она Саню не застала, хоть бы он ушел раньше», – думал лейтенант, массируя виски средними пальцами. Если бы кто-нибудь зашел в отделение, то решил бы, что человек в милицейской форме показывает ему неприличные жесты.
Вечером Петрову предстояла объясниловка с женой, и настроение менялось от мрачного к мерзкому. Благо утро выдалось на редкость спокойное, а то для принятия быстрых решений он был явно не готов.
Пока Петров плавал в похмельном синдроме, время быстро проскальзывало между решеток КПЗ. Когда телефон тревожно звонил, он посылал ребят разобраться, что там произошло, и снова уносился в мир, где здорово трещала голова. Петров прекрасно понимал, что утро сейчас пройдет и начнется разогрев. Начнут прибегать обчищенные на рынке тетки, ребята станут притаскивать в стельку пьяных бомжей, которых просмотрели ночью. Где-нибудь встретится ножевое или, еще хуже, труп с огнестрельным. К обеду будет уже не продохнуть. А так не хотелось заставлять себя отрываться от стула и внимательно разбираться в жалобах. Поэтому когда позвонила истеричная девушка и начала выть, что у нее забрали любимого, он не включил соображение.
– Послушайте, утро ведь еще даже не закончилось, я не могу принять заявление. У нас и так дел невпроворот. – Он взглянул на ребят, от скуки играющих в дурачка. – Представьте, мы сейчас бросим все силы на розыск, а окажется, что пропавший только к другу зашел.
– Но…
Петров не хотел слушать аргументов – вдруг они окажутся весомыми и придется прислушаться, а так в случае чего он бы смог объяснить, почему не принял никаких мер.
– Позвоните завтра. Если он вдруг не вернется, в чем я очень сомневаюсь, позвоните завтра прямо с утра. Слышите?
Лейтенант повесил трубку и перевел дух. Он выиграл для своей больной головы еще минут десять, а если повезет, то целых полчаса. А там уж как-нибудь продержится до окончания смены. Самое страшное ждало его после службы. Он ненавидел ссориться с женой, особенно когда у нее был настоящий повод для этого. Опять придется идти на уступки и обещать что-то, а потом в течение недели выполнять обещанное, пока все не забудется и можно будет вернуться к обычной жизни.
Интересно, когда она вернулась, он уже спал? Это было бы лучше. В пьяном виде он невыносим.
Глава 4
I
Черное облако, клубясь и клокоча под встречным напором горячей крови, все плотней и гуще охватывало сознание Андрея. Громкий треск, который вначале показался оглушительным, удалялся и растворялся в плотном черном тумане. Воля еще боролась с наступающей темнотой, и он успел услышать чей-то пронзительный крик, в котором страх и боль слились в гремучую смесь, от которой похолодело бы на сердце у самого последнего идиота, не понимающего, кто он такой. А затем, через бесконечно растянувшееся мгновение, Андрей провалился в эту пугающую, но спасительную темноту.
Прошли годы, а может быть, секунды, и пустота вокруг начала заполняться обжигающими цветными пятнами от резких пульсирующих ударов внутри головы. С каждым таким ударом ярких клякс становилось все больше, пока они не заполнили до края черную пропасть, которая была невыносимо огромной. После чего она стала немыслимо маленькой и, казалось, могла уместиться на кончике носа.
Внезапно, с очередным пульсирующим ударом, все пятна слились, составив нечто целое и осязаемое, что действительно оказалось кончиком носа. Осознав это, Андрей поднял глаза, и реальность режущим светом ворвалась в пустой, замерший на месте мозг, который, как бы стараясь наверстать упущенное, начал бешено функционировать, заполняться ощущениями и образами. Одновременно объяснились и удары в голове. Это кровь невообразимо резко, словно пришпоренная лошадь, врывалась в замершее серое вещество мозга.
Только тогда, почувствовав холодную испарину на исказившемся в сатирической гримасе лице, он узнал, чей это был крик, и ощутил адскую боль, которая дробилась острыми отголосками по всему телу и жадно пылала в одном, уже совершенно истлевшем, месте. Андрей понял, что в этом нет ничего необычного. Просто ему сломали палец.
Андрей прикрыл глаза и перевел дыхание. Он не знал, как реагировать и что предпринять. Ехидство свернулось, отлично понимая, что не может скрасить положение, и вопрос мелкими отзвуками эха дробился в пустоте, не находя собеседника: «Ну, что скажешь?»
Первой родилась мысль, что все это обман. Дьявольски ловко разыгранная шутка. Закрыв глаза и ощущая постепенное стихание боли, в это можно было поверить. Хотелось верить. Пальцы ломают только в жестоких фильмах. Но рациональный мозг очень сомневался в предложенной версии. Слишком уж много доказательств очень реального положения вещей. Но пока глаза закрыты, в шутку можно поверить. «Пока», – согласился мозг и призвал посмотреть, что делается за прикрытыми веками.
Не давая себе опомниться, чтобы не передумать или снова не упасть в обморок, Андрей резко запрокинул голову назад и повернул ее вправо. Затылок стукнулся о гладкую стену, и мозги громко звякнули. Но Андрей даже не заметил неожиданного музыкального сопровождения, его мысли были сосредоточены на одном: открыть глаза и увидеть всю правду. Хоть бы она была не настолько жуткой, как подсказывало сердце.
Глаза резко открылись – на медленное поднятие век не хватило бы духу. Увиденное заставило вспомнить шок, который выбил сознание из Андрея. Он не представлял, что зрелище может быть таким невыносимо страшным. Андрей увидел, как мизинец беспомощно висит в невозможном положении, как будто это была не его собственная плоть, а чужая, непонятно зачем заменившая то, что всегда и безраздельно принадлежало ему. Такого он выдержать не мог.
Андрей видел много боевиков, ужастиков, триллеров, где людей убивали, как в шахматах рубят пешки – не обращая внимания. Их протыкали крюками, давили колесами, разносили голову на мелкие кусочки из полицейских револьверов. На его глазах было сломано достаточное количество носов, рук и ног, а вид крови, пропитавшей одежду после многочисленных порезов и ран, стал просто обыденным. Но то, что он видел сейчас, было не кино. Скорее это напоминало телевизионный спектакль, который снимался не на кинопленку, придающую происходившему отрешенный, далекий, киношный вид, а на видео, делавшее изображение реальным, будто события не разыграны, а происходят на самом деле.
Мизинец, который согнулся в противоположную остальным пальцам сторону, словно опущенный шлагбаум, был настолько реальным, что предположение о шутке отпало само собой. Здравомыслящие люди так не шутят. А те, у кого встречаются заскоки, не признают розыгрыши – они все делают по-настоящему. Как этот псих с заторможенными глазами, который в завершение массажа берется за один из пальцев и сгибает его туда, куда тот не сгибается.
В мозгу появился рекламный плакат с большими красными буквами и фотографией похитителя в чалме и с бородкой, как у старика Хоттабыча:
НОВЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ ВАШЕГО ОРГАНИЗМА!
Целебный массаж позволит вам познать невиданные чувства.
Андрей вздохнул чуть облегченно – к нему вернулась возможность язвить, которая помогла перенести смену обстановки. Он с отвращением и зло отвернулся от варварского зрелища пальца, устремив свой одновременно загнанный и озлобленный взгляд на мужчину перед ним. Тот уже привязал его руку обратно к железному крюку и уселся на свой стул. Его хмурые водянистые глаза ничего не выражали, а просто смотрели. Но, казалось, взгляд этот потяжелел килограммов на двадцать за последние пять минут, прижимая затылок Андрея к холодной стене.
Они дружно молчали несколько минут. В комнату не прорывались посторонние звуки, и только тяжелое дыхание Андрея комкало опасную тишину. Для него игра в молчанку могла тянуться вечно, это хотя бы давало паузу, чтобы прийти в себя и обдумать свое положение. Кроме того, он помнил, к какому эффекту привели последние его слова, и предпочитал молчать. «Может, пронесет», – снова выглянула надежда, которую Андрей проводил только горькой ухмылкой. Чтобы затушить этот блеснувший в мрачной темноте свет, стоило только посмотреть на мизинец правой руки или даже просто вспомнить клацанье шпингалетов. Поистине, Кевин Костнер прав: «Выхода нет».
II
– Ну ты, парень, крутой. У тебя в глазах сразу и страх, и ненависть. Страх должен был предупредить, что в данном случае ненависть следует скрыть, – внезапно прервал молчание похититель Андрея.
Его голос походил на учительский, и в нем, как ни странно, слышались доброжелательность и участие. От прежнего бормотания заводной машины не осталось и следа, как будто сейчас перед Андреем сидел другой человек. Брат-близнец того сумасшедшего, что ломает пальцы.
Но Андрей не поддался на уловку, предложенную надеждой. Его похититель не изменился, просто что-то изменилось в нем. Улучшилось настроение, например. Это вполне может быть: ломка пальцев положительно воздействует на кровообращение и нервную систему.
Этот человек был прав. Андрей очень боялся. Впереди была только пугающая неизвестность. Он полностью находился в руках сумасшедшего, который мог сделать с ним что угодно. Черт, он боялся так, что еле сдерживал легкую дрожь в груди, словно от озноба. А глаза настороженно следили за каждым движением человека напротив, ища в них угрозу, и, как часовые на вышке, тут же сообщали о новой опасности. Это напомнило Андрею общагу.
Школу заканчивают в семнадцать? Значит, ему было столько же, когда он первый раз в жизни ночевал в общежитии. Общежитие №2 Пермского политеха выглядело брошенным и разбомбленным. В большинстве пустующих комнат шел ремонт. Его еще с двумя абитуриентами поселили на третьем этаже, в комнате №344. Комната была темная, холодная, измызганная следами былых пьянок. Но им было наплевать. Они заняли кровати и, побросав свои вещи, устремились в большой город с намерением схватить как можно больше. Поэтому и заснули как убитые и проспали бы до восьми часов, понукаемые будильником на консультации. Только разбудил их не будильник.
В три часа ночи их поднял громкий стук в дверь. Даже не стук – в дверь ломились. («Мы сейчас разнесем вашу е… ную дверь! Открывайте, суки!») Открывать было страшно. Но не открывать – еще страшнее. Андрей помнил замки. Он удивился, как они еще держатся. Но допустить, чтобы дверь сломали, было нельзя. По рассказам, в таком случае обычно всех гасили, а уж потом разговаривали. Один из них встал и открыл замок.
– Лежать! – приветствовали их два пьяных парня. – Деньги мне. Че, на…, абитура, давайте знакомиться с третьим курсом.
Третий курс выглядел неприглядно. Один студент, со светлыми волосами, стриженными ежиком, был одет в выпачканную в грязи куртку. Он вел разговор, вставляя мат как связующее через каждое слово. Второй, похожий на татарина, больше молчал, лишь злобно поглядывая темными зрачками из-под черных бровей. Их порядком шатало.
Светловолосый подошел к Андрею и ласково принялся учить его жизни:
– Вот такая, она, братуха, жизнь. Без мамочки. Ниче, годик обломаетесь, а затем сами будете козлов строить. А теперь, на…, деньги со всех. Мне насрать, где вы их брать будете. Я сейчас отвернусь, и вы быстро найдете восемьсот рублей.
И он отвернулся к стене, сделав вид, что читает надписи на обоях.
В то время на восемьсот рублей можно было купить бутылку водки. Деньги не гигантские, но все равно их было жалко. И поэтому абитуриенты напряженно молчали, боясь что-либо предпринять, но не желая безвозмездно делиться рублями.
– Ладно. – Парень в грязной куртке развернулся к кроватям, выстроенным в ряд. – Давайте спросим, стоит ли вот эта куртка восемьсот рублей? – И он протянул руку к джинсовке Андрея, которая висела на спинке его стула.
Андрей, сам не ожидая от себя, тут же рванулся к своей курточке. Он так просто не отдаст свое добро.
– Осторожно, – крикнул татарин, но светловолосый в этот вечер контролировал ситуацию. И пока Андрей стремился к своей джинсовке, старшекурсник переключил свое внимание на него. И нанес точный тяжелый удар.
Андрей только в последний момент увидел заросший волосами кулак, летевший в его глаз. В следующее мгновение он вскрикнул и отлетел на подушку. А может, это было в обратной последовательности – вначале отлетел, а потом вскрикнул? Все произошло слишком быстро, чтобы теперь определить последовательность событий. Может, даже вначале он зажмурился, а уж потом закричал или врезался затылком в подушку.
Когда Андрею удалось прийти в себя и приоткрыть горящий глаз, белобрысый уже вовсю торговал его курткой. («Ну, кто даст восемьсот за это барахло?»)
– Там у меня в кармане пятисотка, – обреченно сказал Андрей. Новый способ борьбы с жадностью – удар волосатого кулака. Андрей горько про себя улыбнулся. Уже тогда он учился выживать в экстремальных ситуациях. Главное – здоровый дух.
– Достань сам. – Старшекурсник кинул джинсовку Андрею на кровать. – Я по чужим карманам не лазаю.
Остальные триста рублей наскребли ребята. Сейчас Андрей не мог вспомнить их лица. Они свалили на следующий день. Еще бы. Татарин на прощание разговорился:
– Молодцы, козлы. Так бы сразу. Завтра мы тоже зайдем. Еще кого-нибудь пометим. – И он тяжело посмотрел на Андрея – так, что подбитый глаз сильно заныл.
– Пока, девочки, – бросил светловолосый, закрывая за собой дверь. Наверное, именно из-за последней фразы Андрей и остался.
Он лежал в кровати, пытаясь забыть о заплывающем на глазу синяке, побороть в себе жгучую обиду и одновременно доморощенную храбрость (да надо было вскочить и размазать этих ублюдков по исписанной стенке), – после драки кулаками не машут. Но именно тогда в нем что-то заиграло. Андрей не мог понять, что это. Упрямство, перемешанное с чем-то, что твердило мозгу: «Я не девочка, далеко не девочка». И он не поддался желанию смазать лыжи и улететь подальше от пьяных ублюдков с третьего курса.
День удалось легко преодолеть. Но самое страшное наступило на следующий вечер. Андрей валялся один в комнате, боясь включить свет, сходить в туалет, просто скрипнуть кроватью. Все шаги, грохочущие по длинному коридору, он воспринимал как второе пришествие старшекурсников и напряженно превращался в слух. Когда шаги исчезали в какой-нибудь комнате или удалялись, он выдыхал, чувствуя высокое напряжение. К нему тогда, наверное, можно было подключить лампочку и осветить комнату.
Он уснул не раздеваясь, и опять удары в дверь и грубые голоса разбудили его среди ночи. Андрей почувствовал, как сердце опустилось к ногам, и замер, точно кролик в силках. Страх завладел всем сознанием. Кроме страха, ничего больше не существовало. Но страх разрывал его надвое. Одна половина хотела отпереть дверь, чтобы все это поскорее закончилось. Вторая упрямо твердила, что они не знают, что он здесь. «Ты вел себя правильно, никуда не показываясь. Пусть думают, что все уехали». И вторая половина победила. «Ты представишься спящим, если они все-таки ворвутся». И Андрей сладко растянулся на кровати, рассчитывая, что старшекурсники не услышат за дверью буханья его сердца.
– Умотали голубчики. – Андрей узнал голос белобрысого. – Ты не помнишь, я че, вчера такой страшный был?
– Фредди Крюгер, – ответил ему другой голос, с татарским акцентом, и грубо заржал. Затем их шаги проследовали по коридору и затихли.
Андрей облегченно и тяжело дышал, зарывшись в подушку. Только тогда он понял, какой ужас перенес: вся одежда пропиталась потом и прилипла к телу. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, так как мышцы ослабли, словно набитые ватой. Страх медленно ослаблял хватку, вынимал свои клыки из сердца. Андрей заметил по недостатку воздуха в легких, что почти не дышит, как будто боится, что пьяные студенты услышат за дверью его дыхание и вломятся, чтобы выбить чечетку ему на лице.
Вспомнив сейчас этот случай, Андрей понял, что это был самый жуткий и большой страх в его жизни, когда он полностью подчинился ему, позволил управлять собой. Страх господствовал в его голове, подавлял остальные мысли, как мощный звук на дискотеке заглушает слова.
Сейчас с ним было почти то же. Только маленькая доля сарказма оберегала Андрея от впадения в беспредельную панику. Наверное, так и должно быть – он все-таки стал взрослее. И в общаге прожил пять лет. Там он и набрался того, что заметил странный похититель, вдруг ставший доброжелательным, как Мэри Поппинс. Вот откуда скромная насмешливость – от злости. Нельзя прощать, если тебе ломают палец, даже если ты беспомощно барахтаешься между двумя крюками. Страх может победить только злость, которая кипит, отогревая то, что заморозил ужас. И когда ты видишь палец, который согнулся не туда, тут остается только выть от бессильной злости, пусть и густо приправленной страхом. Иначе нельзя. По-другому ты будешь бит.
Андрей понял это не в ту ночь, а значительно позже, когда замочил одного придурка, пнувшего ему под яйца. Пнувшего просто так, от нечего делать. Это до того возмутило Андрея, что он вдруг забыл все страхи, которые хранились в шкафу его сознания в удобных ящичках: «Страх придурков», «Страх бандитов», даже «Страх девчонок», – и считали, что помогают ему жить, высовываясь при каждом удобном случае.
Перед ним стояла небритая ухмыляющаяся рожа. Несколько секунд назад она подошла к нему и развязано сказала:
– Что-то ты мне, парень, не нравишься.
– Чем? – стараясь избежать столкновения, терпеливо спросил Андрей.
– Слишком скорченный, – бросила рожа, и кроссовок «Найк» прилетел Андрею между ног.
Боль пронзила промежность и отозвалась в мозгу. Ноги Андрея подкосились, и он готов был грохнуться на землю, схватившись за яйца, которые только что приготовили всмятку. Но почему-то стиснул зубы и наполнился дикой ненавистью к отбросу общества перед ним.
«Врежь ему», – сразу же родилось в голове, перекрыв остальные мысли. И Андрей не раздумывая послушал совета и врезал снизу в жирный подбородок ничего не ожидающего гопника. Гоп от неожиданного отпора качнулся и грохнулся на задницу. В следующее мгновение злость направила тяжелый ботинок на толстой подошве в рожу парню, который задумал подняться. Голова того, как футбольный мяч от пинка, дернулась и врезалась в асфальт. Придурок стукнулся затылком и отключился. Он раскинул руки, точно призывал Андрея в свои объятия.
