– Двадцать один процент, с соответствующей поправкой. Оставшаяся часть населения – это конформисты, которые не набожны, но довольны сложившимся порядком вещей.

– Как вы получили эти данные?

– Выборочными опросами под гипнозом типичных представителей населения.

– Вы можете сказать, как изменяется ситуация?

– Да, сэр. Правительство потеряло много сторонников в первые годы нынешней депрессии, но постепенно ему удалось выровнять положение. Новый закон о церковной десятине и в какой-то степени декреты против бродяжничества оказались непопулярны и снова подорвали рейтинг правительства. Ситуация стабилизировалась – но уже на более низком уровне. Потом деловая активность несколько оживилась, но в этот момент мы начали нашу жесткую пропагандистскую кампанию. В результате всего последние пятнадцать месяцев правительство медленно, но неуклонно теряет свои позиции.

– А что показывает первая производная?

Зеб заколебался, и слово взял Новак.

– Здесь надо принять в расчет вторую производную, – сказал он напряженным голосом. – Скорость изменений растет.

– А точнее?

Начальник психологического управления ответил с заметной неохотой, но твердо:

– По нашим расчетам, понадобится три года и восемь месяцев, прежде чем мы можем рискнуть.

Пенойер повернулся к Хаксли:

– У меня сложилось другое мнение, сэр. Думаю, что, несмотря на мое глубокое уважение к генералу Новаку и проделанной им работе, я должен сказать: побеждай, когда можешь победить! Может быть, у нас больше не будет такого шанса.

Почти все присутствующие поддержали его:

– Пенойер прав! Если мы будем ждать, нас кто-нибудь выдаст!

– Мы не сможем столько времени хранить в тайне такую организацию.

– Я уже десять лет в подполье. Я не хочу, чтобы меня здесь похоронили!

– Давайте победим, а потом уж будем думать, как найти сторонников, – когда все средства связи будут у нас.

– Ударим сейчас! Ударим сейчас!

Хаксли молчал, давая остальным выпустить пар. Его лицо оставалось бесстрастным. Я сам помалкивал хотя бы потому, что мое положение не позволяло мне вмешиваться в дискуссию, но я был согласен с Пенойером: невозможно ждать еще почти четыре года.

Я увидел, что Зеб что-то горячо обсуждает с Новаком. Они настолько углубились в спор, что не обращали внимания на то, что творилось вокруг. Но когда Хаксли наконец поднял руку, требуя тишины, Новак покинул свое место и поспешил к нему. Генерал выслушал Новака, и мне показалось, что он сдерживает раздражение, которое вскоре сменилось неуверенностью. Новак поманил к себе пальцем Зеба, который поспешил к своему шефу. Вся эта троица шепталась несколько минут, а Совет покорно ждал, пока они придут к решению.

Наконец Хаксли вновь обратился к залу:

– Генерал Новак предложил схему, которая может изменить всю ситуацию. Совет прервет заседание до завтра.

План Новака (или Зеба, хотя он никогда и не признавался в авторстве) требовал передышки по крайней мере на два месяца, до ежегодного праздника Чуда Воплощения. Идея ни много ни мало заключалась в том, чтобы вмешаться в само Чудо. Теперь-то понятно, что это была очевидная и, вероятно, единственная возможная стратегия. Потому что начальник отдела психологии был прав: по сути, власть диктаторов всегда опиралась не столько на оружие, сколько на веру людей. Так было с Цезарем, Наполеоном, Гитлером, Сталиным. Нужно было нанести удар в самое основание власти Пророка: нужно было разрушить всеобщее убеждение, что он правит по Божьему соизволению.

Будущие поколения вряд ли смогут поверить в важность, в исключительную важность как с точки зрения религиозной веры, так и с точки зрения политической власти Чуда Воплощения. Для осознания этого надо понять, что люди буквально верили в ежегодное возвращение Первого Пророка с небес. Верили, что он приходит, чтобы проверить, как живет его земное царство и насколько хорошо его преемники справляются со своими обязанностями. Люди в это верили, а меньшинство сомневавшихся не смело и рта раскрыть, опасаясь, что им за это голову оторвут… и я имею в виду не какую-то фигуру речи, а то, что оставляет кровь на асфальте. Плевать на американский флаг было куда более безопасным занятием.

Я сам в это верил всю свою жизнь, мне и в голову не приходило ставить под сомнение эту основу основ веры, а меня можно было назвать образованным человеком, человеком, посвященным в секреты производства меньших по рангу чудес. Но в это чудо я верил.

Последующие два месяца прошли в бесконечном напряженном ожидании, словно мы давно вошли в зону поражения и все ждали и ждали команды «Огонь!» – но мы были так заняты, что не хватало ни дней, ни часов. В дополнение к подготовке нашего чудесного вмешательства в Чудо Воплощения мы работали над нашим обычным оружием, доводя его эффективность до предела. Зеб и его шеф, начальник отдела генерал Новак, почти немедленно после совещания выехали в Бьюлаленд для проведения операции «Краеугольный камень». Так было написано в приказе. Я сам вручал ему этот приказ, не доверив его клерку, но, хоть убейте, не знаю, где и на какой карте искать этот Бьюлаленд.

Хаксли сам отсутствовал почти неделю, перепоручив дела генералу Пенойеру. Он мне не говорил, куда направляется, но я мог догадаться. Операция «Краеугольный камень» была психологическим маневром, но средства для его исполнения были вполне физическими – а мой шеф был в свое время преподавателем прикладных чудес в Вест-Пойнте. Возможно, он был лучшим физиком во всей Каббале, и я уверен, что он как минимум захочет лично убедиться, что все технические средства отвечают своему назначению, а методы надежны и безопасны. Я вполне допускаю, что в эти дни его можно было бы увидеть и с паяльником в руках, и с отверткой или электронным микрометром, – генерал никогда не боялся испачкать руки.

Я скучал без генерала Хаксли. Пенойер иногда был склонен отменять мои решения по мелким вопросам, совать нос в детали и тратить как свое, так и чужое время по пустякам, которыми ему и не следовало бы заниматься. Но его тоже не было большую часть времени, и мне не раз приходилась гоняться за исполняющим обязанности начальника отдела, объяснять ему, что делать, и заставлять его подписать подготовленные мной решения. В конце концов я начал сам подписывать обычные бумаги как «и. о. Я. Я. Деббил, генерал ВВС США». Не думаю, что хоть кто-то это обнаружил.

В эти же дни, еще до отъезда Зеба, произошло еще одно событие, которое не имело прямого отношения к судьбе народа Соединенных Штатов и его борьбе за свободу, но мои личные дела к тому времени настолько перепутались с общественными, что я позволю себе о нем упомянуть. Может быть, личная сторона тоже важна. Разумеется, когда я начинал писать этот отчет, от меня и требовалось, чтобы он был максимально «личным» и «субъективным», но я сохранил вторую копию для себя и продолжал писать, потому что обнаружил, что это помогает мне распутать мои запутавшиеся мысли и провести их через метаморфозы наподобие тех, что превращают гусениц в мотыльков. Я типичный представитель большинства, человек, которого сначала надо хорошенько ткнуть носом, и только после этого он поймет, что к чему, тогда как Мэгги, Зеб и генерал Хаксли с рождения принадлежат к элитному меньшинству свободных духом людей – из них получаются мыслители и вожди.

Я сидел за столом, стараясь разбирать бумаги скорее, чем они прибывали, когда получил приглашение заглянуть в удобное для меня время к шефу Зеба. Поскольку у него были такие полномочия, я оставил записку для Хаксли и поспешил к генералу.

Новак не стал выслушивать формальных приветствий.

– Майор, у меня для вас письмо, которое я только что получил от шифровальщиков. Мы должны были решить, стоит ли его отредактировать или просто уничтожить. Однако по настоятельной рекомендации одного из начальников моих отделов я взял на себя ответственность позволить вам прочитать его в исходном виде. Вам придется его прочитать прямо здесь.

– Слушаюсь, сэр, – сказал я несколько растерянно.

Он вручил мне конверт. Письмо оказалось довольно длинным, в нем поместилась бы дюжина закодированных сообщений, с которыми не справится обычная редактура, и я не помню большей его части. Помню только, что я почувствовал, его прочитав. Письмо было от Юдифи.

Мой дорогой Джон… я всегда буду вспоминать о тебе с теплотой и благодарностью, никогда не забуду всего, что ты для меня сделал… мы не были предназначены друг для друга… Сеньор Мендоса был очень внимателен… я знаю, что ты простишь меня… но я нужна ему: должно быть, нас свела сама судьба… если ты когда-нибудь будешь в Мехико, считай наш дом своим… я всегда буду думать о тебе как о моем сильном и мудром старшем брате и останусь твоей сестрой…

Там еще много всего было такого же. Я думаю, что все эти письма подходят под категорию «мягкого расставания».

Новак протянул руку и взял у меня письмо:

– Я дал его вам не для того, чтобы вы заучивали его наизусть, – сказал он сухо и выбросил письмо в свой настольный мусоросжигатель. Затем посмотрел на меня. – Может, вам лучше присесть, майор. Вы курите?

Я не присел, но голова у меня кружилась; я взял предложенную сигарету и даже позволил ему зажечь ее. Потом я закашлялся от сигаретного дыма, и противное ощущение в горле вернуло меня к действительности. Я сдержанно поблагодарил генерала, вышел из кабинета, прошел к себе и позвонил заместителю, сказав, где меня найти, если я срочно понадоблюсь генералу. Я объяснил, что неожиданно заболел и прошу по возможности меня не беспокоить.

Я провел в одиночестве больше часа, лежа на койке лицом вниз, не двигаясь и даже не думая ни о чем. Раздался тихий стук в дверь. Она открылась. Это был Зеб.

– Ну как ты? – спросил он.

– Никак, – ответил я. В то время мне не пришло в голову, что начальник отдела, который попросил Новака показать мне письмо в исходном виде, был Зеб.

Он вошел, сел на стул и посмотрел на меня. Я перевернулся, лег на бок и сел на край кровати.

– Не давай выбить себя из колеи, Джонни, – сказал он. – Мужчины умирают иногда и достаются на обед червям – но умирают не от любви[16].

– Ты ничего не понимаешь!

– Нет, не понимаю, – согласился он. – Каждый человек – свой собственный пленник, в одиночном заключении до самой смерти. И тем не менее в этом конкретном вопросе статистика достаточно надежна. Знаешь что, сделай мне одолжение, постарайся мысленно представить себе Юдифь. Постарайся увидеть ее лицо, услышать голос.

– Зачем?

– Постарайся.

Я старался. Я в самом деле старался – и, вы знаете, не смог. У меня не было ее фотографии, и теперь лицо ее от меня ускользало.

Зеб наблюдал за мной.

– Ты выздоровеешь, – сказал он уверенно. – Теперь послушай, Джонни… Мне надо было сказать тебе раньше. Юдифь очень женственная, одни гонады без мозгов. При этом довольно привлекательная. Оказавшись на свободе, она неизбежно должна была встретить подходящего мужчину – это так же неизбежно, как атомы кислорода соединяются в молекулу. Впрочем, что толку объяснять все это влюбленному?

Он поднялся.

– Джонни, мне надо идти. Мне очень не хочется оставлять тебя одного в таком состоянии, но я уже получил приказ, и дедуля Новак ждет меня, мы уезжаем. Он меня живьем съест за то, что я заставил себя ждать. Но разреши дать тебе еще один совет, прежде чем я уйду…

Я ждал.

– Я советую, – сказал он, – почаще общаться с Мэгги, пока меня не будет. Она для тебя сейчас лучшее лекарство.

Он уже выходил из комнаты, когда я остановил его вопросом:

– Зеб, а что случилось между тобой и Мэгги? Что-то похожее?

Он оглянулся и сказал резко:

– Нет. Совсем не то. Это не было… не было то же самое.

– Я тебя не понимаю, я просто не понимаю людей. Ты советуешь мне почаще видеться с Мэгги… и я подумал, что она… ну, твоя девушка. Разве ты не будешь ревновать?

Он посмотрел на меня, захохотал и похлопал по плечу:

– Она – свободный гражданин, поверь мне, Джонни. Если бы ты когда-нибудь сделал ей что-то плохое, я собственными руками оторвал бы тебе голову и избил ею до полусмерти. Но думаю, ты ничего плохого не сделаешь. А ревновать? Нет, мне такое и в голову не придет. Я думаю, что она самая замечательная девушка в мире, но я лучше женюсь на пуме, чем на ней.

Он ушел, оставив меня опять в полном недоумении. Но все же я последовал его совету. Или, может быть, Мэгги последовала. Мэгги все знала – о Юдифи, я имею в виду; я думал, что ей рассказал Зеб, но оказалось, что Юдифь написала ей тоже. Как бы то ни было, мне не пришлось ее разыскивать. Она сама пришла ко мне после ужина. Мы поговорили с ней обо всем, и я почувствовал себя куда лучше, настолько, что вернулся в кабинет и полночи работал, наверстывая упущенное днем время.

После этого у нас с Мэгги вошло в привычку вместе гулять после ужина. Мы больше не забирались в пещеры – в последние дни у нас не было на это времени, да и не хотелось собирать новую компанию без Зеба. Иногда я мог уделить прогулке минут двадцать, не больше, – надо было возвращаться к работе, но это были лучшие минуты дня, и я с нетерпением ждал их.

Даже не покидая основную пещеру, оставаясь на размеченных дорожках, можно было найти чудесные места для прогулок. Если мне удавалось выкроить хотя бы час свободного времени, неподалеку от города, примерно в полмили к северу от ближайших зданий, было одно место, где мы любили гулять. Тропинка вилась среди застывших известковых грибов громадных каменных колонн, куполов и прочих совершенно фантастических форм, которым было трудно придумать название и в которых можно было с одинаковым успехом увидеть и мающиеся души грешников, и огромные экзотические цветы – в зависимости от настроения. На высоте примерно в сотню футов от уровня основной пещеры, в нескольких шагах от тропинки, мы нашли место, где природа сотворила из камня настоящую скамейку. Здесь мы могли сидеть, смотреть на нашу игрушечную деревню, разговаривать, а Мэгги могла не спеша покурить. Я привык зажигать ей сигареты, как в свое время делал Зеб. Она любила, когда я оказывал этот маленький знак внимания, а я уже научился не задыхаться от дыма.

Месяца через полтора после того, как Зеб уехал, и за несколько дней до часа «Ч» мы сидели там и рассуждали, что будет после победы революции и чем мы тогда займемся. Я сказал, что, наверное, останусь в армии, если армия сохранится и мне разрешат.

– А что будешь делать ты, Мэгги?

Она медленно выдохнула дым:

– Так далеко в будущее я не заглядывала, Джон. У меня нет никакой специальности. Другими словами, мы же с тобой боремся за то, чтобы профессия, к которой я принадлежала, исчезла навсегда. – Она сухо усмехнулась и продолжила: – Меня не учили ничему полезному. Правда, я могу готовить, шить и следить за домом. Постараюсь найти работу экономки или служанки – ведь хорошие служанки очень редко попадаются, на них большой спрос.

Мысль о том, что отважный и умный сержант Эндрюс, умеющая обращаться, если нужно, с виброкинжалом, будет таскаться по бюро трудоустройства в поисках низкооплачиваемой работы, чтобы прокормить себя, была для меня совершенно неприемлема. «Требуется горничная на все услуги с понедельника по четверг, воскресенье через одно, нужны рекомендации» – и вот это для Мэгги? Мэгги, которая спасла мою не такую уж ценную жизнь, по крайней мере, дважды и никогда не задумывалась, чего это может ей стоить. Нет, только не Мэгги!

Я выпалил:

– Послушай, тебе не нужно этим заниматься!

– Это все, что я умею.

– Да, но… ну почему бы тебе тогда не готовить и не вести хозяйство для меня? Я надеюсь зарабатывать достаточно, чтобы нас обоих прокормить, даже если меня после революции понизят до моего прежнего звания. Это будет не очень жирно, но все-таки…

Она взглянула на меня:

– Ну что ж, Джонни, ты очень любезен. – Она раздавила сигарету и кинула ее вниз. – Я очень тебе благодарна, но ничего из этого не выйдет. Даже после победы люди будут чесать языками и шептаться за спиной. Твоему начальству это не понравится.

Я покраснел и почти прокричал:

– Я совсем не то имел в виду!

– Да? А что ты имел в виду?

До того как у меня вырвалась последняя фраза, я и сам не знал, что имею в виду. А теперь я знал, но никак не мог подобрать подходящие слова.

– Я имел в виду… Послушай, Мэгги, мы с тобой друг друга хорошо знаем, я тебе не противен… и нам неплохо вместе… Поэтому почему бы нам…

Тут я запнулся и потерял голос.

Она поднялась на ноги и обернулась ко мне:

– Джон, ты предлагаешь мне выйти замуж? Мне?

Я сказал смущенно:

– Ну, в общем… идея была в этом…

Мне было неудобно, что она стоит передо мной, и я тоже встал.

Она внимательно смотрела на меня, как будто увидела впервые, потом сказала печально:

– Я польщена… и благодарна… и глубоко тронута. Но нет, Джонни, нет!

Из глаз ее покатились слезы, и она зарыдала. Но тут же взяла себя в руки, вытерла глаза рукавом и отрывисто сказала:

– Ну вот, ты заставил меня разреветься. Я много лет не плакала.

Я хотел обнять ее, но она оттолкнула мои руки и отступила на шаг:

– Нет, Джон! Сначала выслушай меня. Я готова работать у тебя экономкой, служанкой, но замуж за тебя я не выйду.

– Почему нет?

– Почему нет? Дорогой мой, очень дорогой мой мальчик, потому что я старая, усталая женщина, вот почему.

– Старая? Ты старше меня не больше чем на год или два. Ну три, самое большее. И это не играет роли.

– Я старше тебя на тысячу лет. Подумай, кем я была, где я была, что я знаю. Сначала я была «невестой», если так можно выразиться, Пророка.

– Ты не виновата.

– Может быть. Но затем я была любовницей твоего друга Зеба. Ты знал об этом?

– Ну… в общем, почти не сомневался.

– Но это не все. У меня были и другие мужчины. Некоторые – потому что была необходимость, а женщина мало что может предложить в качестве взятки. Некоторые – от одиночества или просто от скуки. После того как Пророку надоедает очередная «невеста», она теряет цену даже в собственных глазах.

– Мне все равно! Мне все равно! Это не имеет значения!

– Ты это сейчас так говоришь. А потом это будет иметь для тебя значение, и очень большое. Я думаю, что знаю тебя, милый.

– Значит, ты меня не знаешь. Мы начнем все с нуля.

Она глубоко вздохнула:

– Ты думаешь, что любишь меня, Джон?

– Думаю, да.

– Ты любил Юдифь. Теперь, когда ты обижен ею, тебе кажется, что ты любишь меня.

– Но… ой, я не знаю, что такое любовь! Я знаю одно: я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж и чтобы мы всегда были вместе.

– И я не знаю, – сказала она так тихо, что я еле услышал ее слова. Она подошла ко мне, и я обнял ее так естественно и просто, будто мы всю жизнь только и делали, что обнимались.

Мы поцеловались, и я спросил:

– Ну, теперь ты согласна выйти за меня замуж?

Она откинула голову и посмотрела на меня почти испуганно:

– О нет!

– Нет? А я думал…

– Нет, дорогой, нет! Я буду содержать твой дом, вести хозяйство, стирать белье, спать с тобой, если ты этого захочешь, но не надо тебе жениться на мне.

– Но… ах, Шеол, Мэгги! Я так не хочу!

– Не хочешь? Увидим. – Она выскользнула из моих рук. – Сегодня вечером. Около часу – после того, как все уснут. Оставь дверь открытой.

– Мэгги! – крикнул я.

Но она уже бежала по тропинке, будто летела по воздуху. Я хотел догнать ее, споткнулся о сталагмит и упал. Когда я поднялся, ее уже не было видно.

И удивительное дело: я всегда считал Мэгги высокой, статной, почти с меня ростом. Но когда я обнимал ее, оказалось, она совсем маленькая. Мне пришлось наклониться, чтобы ее поцеловать.

В ночь Чуда все, кто оставался в Главном штабе, собрались в центре связи – я, мой начальник, начальник отдела связи, его технический персонал и несколько штабных офицеров. Горстка мужчин и несколько десятков женщин, которые не поместились в центре, остались в главном холле, где для них был установлен параллельный экран. Наш подземный город превратился в город-призрак, от его команды остался лишь костяк для поддержания связи с главнокомандующим, все остальные разъехались по боевым постам. У немногих оставшихся на данном этапе операции еще не было боевых постов. Стратегия была оговорена, и час восстания приурочен к часу Чуда. Тактические решения для всей страны невозможно было принимать в Главном штабе, и Хаксли был достаточно хороший генерал, чтобы и не пытаться сделать это. Войска были на исходных позициях, и их командиры должны были сами принимать решения. И ему оставалось только ждать и молиться. Нам оставалось лишь последовать его примеру. К часу «Ч» у меня на руках не осталось ногтей, которые еще можно было обгрызть.

На главном экране светилось объемное цветное изображение внутренней части Храма. Служба шла уже весь день. Процессии, гимны, молитвы, еще молитвы, жертвоприношения, преклонение коленей, песнопения – бесконечная монотонность красочного ритуала. Мой старый полк стоял двумя окаменевшими рядами – блестели шлемы, и копья стояли ровно, так что казались зубьями гребенки. Я разглядел Питера ван Эйка, Мастера моей Ложи, стоявшего впереди взвода, живот его был закован в сверкающие латы. Я знал из донесений, что Мастер ван Эйк выкрал копию нужного нам кинофильма, и его присутствие на церемонии было хорошим знаком, – значит, его не подозревают и нашим планам ничто не угрожает.

На трех остальных стенах центра связи находились многочисленные экраны поменьше. На них шла трансляция из различных крупных городов – толпы на площади Риттенхаус, битком набитый Голливуд-Болл, толпы в местных храмах. И повсюду люди не отрывали глаз от огромных телевизионных экранов, показывающих ту же сцену, что мы наблюдали, – внутренность Большого Храма.

По всей Америке царило ожидание, все, кто мог, каждая смертная душа, уставились в ближайший телевизионный экран в ожидании Чуда. Чуда Воплощения.

За нашей спиной психооператор склонился над телепаткой, находившейся под гипнозом. Телепатка, девушка лет девятнадцати, вздрогнула и что-то пробормотала. Психооператор наклонился ближе, вслушался и обернулся к генералу Хаксли:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

В оригинале «basic miracles» – имеются в виду «основные чудеса»; в христианских текстах таким термином обозначают явление Христа, смерть, Воскресение, т. е. речь о канонических евангельских событиях.

Шеол – преисподняя в иудаизме. – Примеч. С. В. Голд.

Занять позицию, приготовиться (фр.). – Примеч. С. В. Голд.

В шестой позиции (фр.). – Примеч. С. В. Голд.

В оригинале «No Sparrow Shall Fall» – отсылка к Мф. 10: 29: «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего». – Примеч. С. В. Голд.

Следовательно (лат.). – Примеч. С. В. Голд.

Сперри Элмер Эмброуз (1860–1930) – изобретатель, основатель корпорации «Сперри рэнд», разрабатывал гироскопы и другое навигационное оборудование. – Примеч. С. В. Голд.

Глоуб, штат Аризона, – городок в 100 км от Феникса. – Примеч. С. В. Голд.

Энчиладас – национальное мексиканское блюдо: обжаренная в печи тонкая лепешка из кукурузной муки с начинкой из мяса или овощей. – Примеч. С. В. Голд.

Малыш (исп.). – Примеч. С. В. Голд.

Поезжай с Богом (исп.). – Примеч. С. В. Голд.

<1...9 10 11 12 >

На страницу:

Перейти

11 из 12