Зверь: тот, кто меня погубил

– Или ты встаешь и едешь его проводить, или завтра же твоей ноги здесь не будет!

Я скривилась. Как бы ни желала стать независимой, полностью зависела от мамы и отчима. Своей щедростью и великодушием они давили и стыдили. Да так, что порой я мечтала расти в детдоме, там хоть не лгали так откровенно о любви и заботе.

– Ты соберешься! – приказным тоном. – И живо! – стуком припечатала команду. – И проводишь его со всей любовью… даже на которую, с* эгоистичная, не способна! – прогремела приятная новость обо мне. – И не дай бог, он не ощутит твоей любви. Домой можешь не возвращаться!

Мысль не единожды посещала голову, но каждый раз натыкалась на банальное – и куда податься?

В городе меня быстро найдут и вернут. Ехать в другой – нет средств. А ехать наобум и мечтать, что отыщу в кратчайшие сроки хорошую работу и жилье… для этого я слишком здраво мыслю.

Много девчат вот так укатило, и в итоге единственным выходом оказалась панель!

Нет, я не готова к таким потрясениям. Поэтому нехотя соскребла себя с постели и начала собираться.

Боже! Как смотреть в глаза Илье? О-о-о, а Глебу? Он же там тоже будет!

Чёрт! Чёрт! Он же в армию уходит, как и Новик!

Я запнулась на прямом месте и чуть не упала, уже шагая по улице.

Сбежать! Скрыться…

– О, Стась! – Со стороны громыхнули голоса друганов Ильи и Глеба. В последней, громкой драке не замечены, поэтому к армии на срок два года приговорены не были. Поэтому – веселые, пьяные и свободные.

– Пойдём с нами, – с проулка вывернули трое с улыбками на лицах. Макс даже попытался приобнять, но я увернулась от хмельного порыва знакомого и жуткого амбре сигарет и спирта. Судя по всему, вечеринка еще не заканчивалась. Если ЭТИ такие, трудно представить, какой Илья. Хотя, если верить словам мамы, с утра звонил: говорил адекватно. И она его заверила, что я уже бегу, лечу и, вообще, одной ногой только дома осталась.

У призывного пункта народу собралось много. Матери, отцы, бабушки, деды… И, конечно, парней толпа. Ну и девчат, куда без них, ведь любимых, родных провожали в армию! Висли на парнях, шмыгали носами.

А я всё больше укоренялась в желании сбежать. Немедля! А разобраться со всеми потом, когда страсти поутихнут…

Чёрт! Нельзя так. Нужно поговорить с Ильей. Порвать с ним! Не хочу обманывать себя, и его. Выскажу прямо тут и сразу уйду. Жизнь продолжается, да и учеба начинается в институте. Мы не пара. Ночью я договорилась с собой и сердцем – никогда Новика не любила. Мне он нравился. Очень. Сильно. Да и родственники вынуждали с ним быть. Но после…

Мысль опять запнулась, потому что уперлась в «Глеб случился». Он поверг меня в шок. Он развернул само представление “ненависть-любовь” и сломал понятие “правильно-неправильно”. И сейчас я больше боялась увидеть его, нежели разговора с Ильей по душам.

– Стась! – крик Новика заставил вздрогнуть. Не сразу отыскала в многолюдной толпе Илью.

– Пошли, – в сторону своих меня подтолкнул плечом Макс. Шла, как на убой, а глазами жадно высматривала Зверя. Но его не было! Даже сердечко расстроенно стучало. Зато наткнулась на Ленку и опять затормозила так резко, будто на стену налетела. Стерва лютой злобой на меня глазела и не скрывала своего презрения и обиды. Илья нашу зрительную битву нарушил – ко мне навстречу поспешил. Протискивался бойко… А только лицом к лицу оказался, в объятия сгрёб, в ещё больший ступор вводя. Секунда, и за бедра придерживая, поднял на свою высоту нос к носу:

– Стась, ты прости, а… – сглотнул надломлено, обшаривая глазами мое лицо. И взгляд такой, как у побитого щенка. Жалостливая моська пса, учудившего проказу и знающего, что получит от хозяина. Даже готов к порке – не сбегал, ждал и, гад такой, был готов к любому!

– Стась, – с мукой выдохнул, – не молчи, – носом в мой попытался ткнуться, да не было желания миловаться. – Стась, – заскулил Илья, не заботясь о репутации супер-парня, за которым девчонки толпами бегали. – Чё хочешь? – с чувством. – Скажи, всё сделаю, – шептал в висок. – Хочешь, убью… Хочешь, умру… Только дай мне шанс исправить…

Знал, стало быть, что застукала его.

– Кровь дурная. Тебя берёг, вот и вышло…

– Да ладно несчастного строить, – сама не знала, почему не душила больше ревность тугая. Неприятно – да, но то скорее женское самолюбие пострадало, а душа и сердце – им ровно было. – Не разок то было, – уличила безлико, – так вот и правильно…

– Эй, ты что такое говоришь? – нахмурился Илья, да на ноги поставил. – Я тебя люблю!

– Не любовь это, – настаивала ровно.

– Если б не любил, стал бы я за тобой год ухаживать? – пригрозил осуждающим взглядом. – Не трогаю – берегу. Женой станешь мне, зуб даю. Детей родишь…

Я обомлела. Никогда Илья про свои планы на будущее совместное не говорил, а тут, оказывается, брак, и дети… Далекоидущие.

Уже было рот открыла, как громоподобный голос в громкоговорителе прорезал гул, стоящий на улице:

– Новобранцы, в строй!

Не успела и слова сказать, как Илья обмусолил губы поцелуем страстным, но после грубых и ненасытных ласк Зверя они кощунством показались. Хотя раньше приятными были по ощущениям и на вкус. А теперь перегар, и сигареты… глупый слюнообмен.

– Я люблю тебя, а не её – верь, – кивком заверил, в глаза с надеждой заглядывая. – Ты же другая, умная. Всё понимаешь, – придержал лицо ладонями. Уже склонился вновь поцеловать, как голос мужика, в рупор орущего чуть ли не над ухом, громыхнул:

– Новодворцев Илья! Кому сказано! В строй!

Я даже оглохла на время, а толпа гоготала рвано. Новик проказливо улыбнулся, а только место в ряду остальных новобранцев занял, мне подмигнул.

Я старалась виду не показать, что неуютно мне. И даже не оттого, что с Ильёй не поговорила, а потому что Глеба не было.

– Где Званцев? – словно услышав мои мысли, рявкнул мужик в военной форме, окидывая призывников суровым взглядом.

– Андрей Степанович, – протянул Новик с улыбкой, – Зверь чуть запаздывает.

– Что значит запаздывает? – аж поперхнулся негодованием Коврижек.

– Ну как… как? – через смешок выдавил Илья. – Дело молодое.

А у меня дыхание застряло поперёк горла. Сердечко биться перестало.

– С девушкой прощается… – добил откровением Новик. Выдох болезненный, удушливый, головокружительный. Едва сознание не потеряла. Пошатнулась хмельно, да сморгнула наступившую темноту.

– На то времени было. Много, – рявкнул мужик, покраснев от ярости. – Мне за ним наряд послать?

– Дядь Андрей, ну ведь знаете, он приедет. К поезду уже…

– Что? – исходил слюной военный. – И я для всех Андрей Степанович! И для тебя, молокосос! – грозным шагом едва не впечатался в Илью. Парень чуть прогнулся назад в корпусе.

– Всё понятно? – навис мощной горой, а там было много тела и роста, ну и, конечно, чин…

– Так точно! – автоматом рапортовал Илья и руку к голове приложил, за что тотчас получил затрещину:

– Никогда не прикладывай руку к непокрытой голове, – распоряжение.

– Так точно, – проскрипел сквозь зубы Илья, зло глянув на двоюродного дядю.

– Если не явится, – чуть спокойнее отчеканил мужик, – я собственной персоной в суде буду свидетельствовать против него. А если явится, по прибытию на место, 10 нарядов вне очереди уже его! – даже криво улыбнулся. – И толчки драить будет до усрачки!

Я уж было обрадовалась, улизнуть можно, да не тут-то было…

– Что стоишь? – Макс подтолкнул к парковке, – прыгай в тачку, – махнул на светлую копейку.

– Да я, наверное, – попыталась съехать с темы.

– Ты чё несёшь? – недоумение в хмельных глазах мелькнуло. – Ильюха в армию уходит! Два года не будет с тобой!

Пристыдил.

Губу закусила от злости на себя и свою нерешительность, да послушно в машину нырнула.

*

На перроне была жуткая давка. Запах поездов, гул толпы, стучание локомотивов, женско-механический голос оповещений.

Голова раскалывалась жутко. И толпа всё больше раздражала.

Улыбка Ильи тем более. Перед отправлением парням разрешили с родственниками проститься. Новик меня в объятия сграбастал и с друзьями ржал. А я мялась рядом и не могла понять, зачем здесь?

И она? Всё время натыкалась глазами на Ленку. Она с Ольгой стояла в сторонке и на меня глядела с ненавистью. Как бы в драку не бросилась, только поезд тронется. Нужно смотаться пораньше… Хотя я в чём-то её понимала. Знала ведь, как она любила Илью. Не дура. Ленка по нему сохла давно, беззаветно, а я их пару разбила… Вот так вышло…

И, конечно, её бесило, что с ней он трахался, а меня всё равно не бросал! А вот я бы бросила…

Мысль испарилась. Время застыло… Я увидела в толпе Глеба. Он ловко маневрировал между людьми на перроне. Сумка через плечо. За руку за собой тянул Наташку. Красивую, стройную, жгучую брюнетку. Яркую и веселую. Она едва за ним поспевала на каблуках высоченных, в платьице коротком и куртке кожаной.

Сердце болью затопило. Меня аж повело от обиды слепой.

Как можно вот так… Со мной, а потом с другой…

Закрыла глаза. Не хочу видеть этого! Не хочу видеть Зверя!

– Малыш, ты чего? – из глубины отчаяния вырвал взволнованный голос Ильи.

– Не плачь, – прижал крепко. Зарываясь носом в макушку.

Я даже подвисла, а о чём Новик?

А потом ощутила горячие капли на лице. Какой ужас, я разревелась!!!

– И буду писать! – заверил Илья. Я отстраненно кивнула. – И часто приезжать, – подмигнул проказливо и поцеловал. Тошно стало от собственной низости, подлости, трусости. Ну и вот так… перед поездом не смогла я такую тему поднять. А он целовал… Всё жаднее и напористей.

А я не забывалась, не растворялась – смотрела на Глеба, который уже в толпу знакомых врезался и лишь мазнул по нам с Новиком взглядом.

Мазнул! И только!!!

С друзьями приветствовался, обнимался. Потом к Андрею Степановичу поспешил. И получил несколько затрещин. Виновато покивал, затылок почесал и вновь к толпе присоединился. Тут же пиявка-Наташка к его боку прилипла. А к нам с Ильёй даже не подошёл.

– Стась, да что с тобой? – реально волновался Илья, опять пытался достучаться до истинной причины моего невменяемого состояния.

– Нормально всё! – заверила сухо.

– Стась, – Новик теперь уже не улыбался. Ощутил, что что-то не так. Может быть, пристал бы… да среагировал на раскатистый смех Глеба:

– Здоров!.. Да успел… – Зверь и глазом в сторону меня не повёл, жарко Наташку поцеловал.

– О-о-о, – Новик тотчас забыл обо мне и поспешил к другу.

Всё не могу больше! Очередной укол… точнее удар под дых… Я на неверных ногах прочь двинулась. Лица сливались в общую массу. Локомотив истошно взревел, пшикнул, пар выпустив. А я шла, ничего не видя вокруг. То натыкалась на людей, то огибала. Двигалась, не видя ничего толком. Главное, идти! Главное, прочь…

– Уважаемые пассажиры, поезд номер… – задним фоном вещал женский голос, – до отправления осталось три минуты. Просьба всем…

Я свернула к ларьку, он как раз с краю центрального выхода из железнодорожного вокзала стоял. С мороженым… Уже помыслами в бегах. Где угодно, только не здесь… Здесь, как в Аду.

И тут меня словно бульдозером снесло. А потом впечатало в ларёк со стороны двери работницы. Прямо спиной и затылком. Гулко и неприятно. Но я боли толком не ощутила – в шоке таращилась на Глеба, что меня подпирал плотно, да в лицо дышал. Склонился ко мне. Жадно смотрел и так много всего сказал глазами, что у самой мысли припадочно забились – и ни одной разумной на язык не ложилось.

А Зверь так и продолжал стоять, подперев меня к ларьку. Шумно сопел и смотрел в упор. Никогда ещё мне столько не говорили молча.

– Ждать будешь? – выдал, точно выстрел прогремел.

– Уважаемые пассажиры, поезд отправляется с первого пути…

И я кивнула. Решительно, уверенно, рьяно. И слезы опять полились. А Глеб обшарил лицо нежным взглядом и поцеловал. Мягко, словно прощения просил за вчерашнюю дикость. Грубость, страсть! А потом жаднее… И ещё крепче. Глотал, пил моё согласие, а я судорожно комкала его футболку под расстегнутой курткой и ревела.

– Только дождись, – хрипло бросил и прочь рванул к поезду, который ход начал.

Ту-ту! – взревел локомотив, а я свои губы неверяще трогала.

Не сон! Зверь был… Поцеловал! Не выдумала! Ждать просил…

Сердечко счастливо загрохотало в груди…

Ждать – это срок!

Ждать – это цель!

Ждать – это жизнь!

Глава 4

Настя/Стася

А потом началась пора ожидания. Лёгкая, а вместе с тем тяжёлая, ведь ждать не сложно, сложно пребывать в неведении, а именно оно тяготило. Ни письма от Глеба, ни известия или звонка. Глухая тишина, в которой увязала и страдала душа.

Зато Илья мог удивить редким, коротким, но пылким письмом. А я бы всё отдала, чтобы их всех заменить на одно слово от Зверя. На один звонок, одно дыхание.

Но не было ничего…

Глухое молчание.

И я всё сильнее погружалась в учебу. Мне нравилась медицина – я в этом нашла спасение. Правда друзьями так и не обзавелась. Наша группа была довольно сплоченная, а я… мне времени не хватало. Парни какое-то время пытались привлечь внимание, девчонки приобщить к компании, только я не компанейская априори. Тем более у меня не было на что-то левое времени. Дом-учеба…

Общагу мама отказалась оплачивать – мне приходилось с утра рано садиться на первый автобус и ехать в город. Можно было бы попробовать на стипендию тянуть, да мало её – сущие копейки, которые и без того задерживали месяцами. Вот и перебивалась, как получалось. Дом-институт-библиотека-домой. И до того в учёбу погружалась, что уж и не верила, что встречалась с Ильей, и тем более, что сердце трепыхалось по Зверю.

А парни из их компании дело не бросали. Всё так же мелькали в новостях, с той разницей, что раньше их банда управляла частью города, а теперь батя Ильи подмял под себя весь городок. А ещё часто громыхали в сводках ментовских по разборкам с соседними посёлками. Макс, Петруня и другие были на побегушках. Да и то – несколько раз за наркоту их подхватывали. Один раз я Петруню откачивала от передоза, ну и в итоге через год, двоим впаяли срок.

Макс тогда на лечении был.

Я с ног сбивалась, не бросала дураков, но объяснять вещи, которые здравый человек был обязан знать – глупо. Стучалась в одни и те же двери… А потом устала. В конце концов, не моя жизнь. Пусть прожигают и бултыхаются в грязи, коль этого желали.

Глеб/Зверь

Служить не сложно, главное четко выполнять указания, распоряжения, знать старших в лицо и ни при каких обстоятельствах не выказывать неуважения.

Не всегда это удавалось, были случаи, которые никак не зависели от меня, и я даже несколько раз нарывался на мелкие наказания. Отработки выполнял беспрекословно, «Вальтом» не слыл, но когда меня «деды» решили проверить на вшивость и выносливость – пришлось показать, почему у меня погоняло «Зверь». Ну и почему в моём деле столько записей: ксерокопий грамот с института о медалях и призовых местах.

Я не животное, но я – Зверь!

Так меня первый тренер прозвал. Василий Геннадьевич Лаврентьев.

На улице подобрал. Спас, можно сказать. За шкварку из драки выдернул, где я один против троих более взрослых парней махался. И плевать, что мал. И плевать, что один! Не боялся синяков, и ссадин… Да и не боялся огрести. Мне за мать обидно было, а уроды её алкашкой называли. Меня часто «выродком» и «беспризорником», но это не так обижало, как… слова в сторону матери. Да – пила. Да – не присматривала. Но это НЕ ИХ дело и МОЯ мать! Пусть за своими смотрят!

Вот и защищал честь, как умел: руками, когтями, где-то даже зубами… В общем, тренер тогда меня и прозвал Зверем. С тех пор так и пошло… Я не обижался. Мне плевать на клички, мне стало важно имя сделать и доказать свою неущербность.

А тренер к себе в зал пригнал. Тряпку и ведро дал.

Я попинал тару со злобы, но глазами уже высматривал парней, кто грушу колотил, кто подвесные мешки, а кто спаринговался. И нехотя стал воду по полу возить…

На следующий день сам пришел. Не особо хотелось – вот ещё подумают, что понравилось убираться за всеми, но… что-то было в этом месте. Родное какое-то, где душа пела и чувствовал себя как… дома.

Несколько недель на меня внимания толком не обращали, а потом… Геннадьевич подошёл. Показал, как наматывать бинты на кисти и к груше подвёл.

– Сначала гнев выплюнь, и если завтра переломов не будет, возьму тебя… – бросил ровно и ушёл к другим бойцом.

Кости болели жутко, даже слезу глотал, но упрямо пришёл на следующий день. Молчал, что больно… Вот так постепенно вжился в коллектив.

А там школа, средние классы. Ильюху встретил. Куролесить стали. Тренер в зал не пустил после очередного загула. Знаю, сам виноват был – идиотский гонор показал. Ну и опять никому оказался не нужен. Кроме улицы, Ильи и его приятелей.

Правда наркотень как-то не пошла. Мерзко не было, но не моё…

А к тренеру вернуться гордость не позволяла. Зато нашлись другие клубы. Там быстро углядели, что я неплох, да и схватывал на лету. Год, второй, третий – разнообразия впитал столько, что хватало за глаза. Шло на пользу, и тут под руку начинали попадаться разные мелочевки: то район соседний выпендривался, или с главными приходилось перетереть дело, то армяне лезли, и евреи жмотили, узбеки, чеченцы…

Ну и слух пошёл, что есть такой молодой боец. Ильюха смекнул, где да что… И бои стал организовывать. Началась круговерть. Денег поднимали нехерово. Кутили, бабосы зарабатывали, слава вперед нас летела – тут и школа закончилась, армия светила.

Новика отмазал батя – в универ пихнул.

А я… Да пох* было тогда, но полоса чёрная всё изменила. Стрелка неудачная случилась – подставили нас, облава ментов. Много народу полегло… Ильюха тогда был в городе, и разборкой я заправлял, разрулить не вышло. Пятерых не стало прежде, чем успел скосить тех, кто меня окружил. У самого два пулевых и ножевые…

Вот тогда тренер, на мою удачу, – он рядом жил, – услыхал, да подоспел. В общем, вновь из кучи выдернул, на своих плечах до дому довалок. Через знакомых вылечил, а потом поднял знакомство и в институт запихнул.

На хрен?

Старик упорно твердил, что человеку нужно найти своё место в жизни. Моё – зал. Зверь я – и дикость мою только там усмирять.

Не было у меня другого наставника! Не было поддержки и опоры.

Батя? Давно его не было. Да и не помнил я его толком. Ещё мелкий был, когда случилось на батиной работе не то расхищение, не то растрата… в общем, руки он на себя наложил. А мать с тех пор пить стала.

Так что не было у меня никого, кто бы за меня переживал, а Геннадьевич – как за сына. Был строг, порой грубоват, но чувствовалась в нём мягкость родительская. Журил, но любя… А потом в спортзал позволил вернуться.

Так и жилось – там, сям… Только после того, как тренера не стало, присмотра тоже, я стал жить сам по себе. Но с тех пор режим соблюдать старался. Бывали загулы, но в общей массе – нет. Спорт! Моя – жизнь!

А потом очередная разборка – нас с Новиком в армию всё же впихнули. Илье универ закрыли. Мне институт. Я-то уже на четвертом был. На спортивном факультете. Считай без пяти минут дипломированный специалист… да только идиотом был, не ценил. В институте последний раз был, когда на комиссию по отчислению вызывали. Вот тогда втемяшили в голову: «если бы не мои медали и призовые места – института мне не видать!»

И теперь всё чаще думал, что только армия закончится – вернусь в институт и закончу образование. В честь Геннадьевича, хоть ему так и не удалось мне мозги вставить. В честь великого тренера – а я ему должен, по гроб жизни. Ведь НИКТО кроме него за меня так НИКОГДА не волновался.

Он дал мне школу. Стимул жить. Имя… и я был обязан выдерживать свою линию до конца. Что и делал. Ни шага назад. Ни капли страха. Ни толики пресмыкания. Армия слабых жрала, порой даже не замечая.

А я не слабак! Я умел выживать…

Свернув пару важных и даровитых «шей», служить оказалось легче. Тем более старшина сложил дважды два и нашёл мне другое применение.

Правильный мужик.

А я чуть было не расстроился, когда меня вместо обычной тренировки и ОФП начали таскать по частям… Бои устраивать. Но дело того стоило. Привычный мир, удобное времяубивание армейского срока. Все были в наваре.

Срок службы мотался, звание росло, высшие чины наживались на ставках. Мой карман тоже пополнялся, и ещё я обрастал связями. Как и думал, мало чем отличались вояки от бандитов. То же крышевание, те же продажи. Разве что звено чуть другое в цепи беззакония, ну и товар более дорогой.

В общем, я не ощущал притеснения, не страдал от скуки, единственное, сердце продолжало неистово стучаться в сладкой истоме по Стаське. От одного воспоминания, как она дрожала в моих руках, жилы сводило и жидкий огонь по венам бежал.

Стася…

Аж до мурашек пробрало её мягкое имя.

Её губы, жар ее дыхания, вкус слёз… едва до оргазма не доводили.

Бывало парализовало от желания, да так, что дрочиловом напряг было не снять. Благо начальство часто с девчонками в части зажигало – тело для траха находил, но с каждым днём всё больше домой хотел. К Стасе…

Когда увольнительные просил – отказы получал.

Не со зла, а дела ради. Опять же – на бои часто выезжали, на разборки, стрелки, махинации. Тем и успокаивал себя – для дела стараюсь, потом легче будет. Зато связи, знакомства, репутация, бабло… А на гражданке… Оторвусь. Нам же для жизни всё нужно, поэтому не отказать, тем более уже поступали дельные предложения.

– Зверь, ты сегодня монстр, – гоготал «комод» Иващенко. Мутный человек, жадный до денег, скупой на благодарность.

– Увольнительный бы дали… – пробурчал я, с кулаков бинт кровавый сматывая.

– Не скачи вперед лошадей, – нахмурился Иващенко. – Будет время – дадут!

Я кивнул. Об увольнительном мечтал, как ни о чём. С другом дело решить. Стаську в объятиях подержать и поцеловать… Зацеловать до одури.

Жаль, что с Илюхой по разным частям судьба развела. Распределение, что б его. Тут и батя его не помог – лишь спокойные точки выискивал, откуда реже выдергивали на войну в Чечню. Так что с перрона больше не виделись, не слышались.

Братан не писал, да и Стася не писала.

Не то чтобы накручивал, и супернадежду вынашивал, но… глупое сердце сжималось, когда думал о друге и Насте. Верить хотелось, что она уже решила вопрос со своей стороны и ждала…

Ведь кивнула.

Кивнула!

Это душу грело…

И так изводил, себя вспоминая, что натворил. Перрон. Толпа… Наташка, которую трусливо взял с собой. На самом деле и не собирался… Из дому выходил, а она тут как тут. «Куда пропал? Что случилось?». Отмахнулся – надоело всё, – а она вцепилась клешнями и умоляла позволить проводить. Вот и поддался ее уговорам. Все надежней, когда такой щит есть. И пригодился ведь. На первые минуты.

Ведь до последнего себя уверял, что Стася меня ненавидела и презирала. За насилие, побег…

Да, сбежал – просто растерялся. Да, некрасиво получилось – так ведь не думал, что первый у нее окажусь. Только далеко не убежал. Как идиот вокруг дома её бродил, пинал камни, раздумывая, что делать и как быть. Даже вернулся, а там Новик с приятелями уже под окнами орали. Я постоял в тени, посмотрел на эту серенаду. Оценивал, взвешивал, анализировал.

Стася не отшила категорично Илью, но и к себе не впустила. Выглядела расстроенной… Но ведь если бы хотела Новику рассказать обо всём – рассказала бы. Видимо решила промолчать. Не от любви великой – во имя спасения своего статуса «девушка Новодворцева».

Надеяться на чувства добрые с её стороны было бы вверх наглости, поэтому даже крохотной мечты не лелеял. Да и себя убеждал – мимолётно жахнуло. Пьян был, от драки запал, ОНА сладко пахла и вся такая доступная была…

Но увидев её в объятиях Новика на перроне, чуть не озверел от ревности тугой. Аж слепило, как хотелось скандал устроить.

Тогда только близость Наташки спасла… Радость Илюхи, что я приехал… И пока он всех обхаживал, собирая последние прощания и не замечая, что Стася ушла, я бросился за ней.

Мне было плевать на всё… Рискнул…

О, как сладки воспоминания. Тем и жил. Тем и дышал!

Настя/Стася

Вскоре мама стала меня упрекать большими расходами на проезд. И чтобы хоть как-то сводить концы с концами, ну и поменьше дома мелькать, я напросилась медсестрой в больницу. Жуткое время, жуткие перемены и нищета. Денег нет, лекарств тоже, хорошие специалисты спивались или уходили. Рук не хватало, и потому молоденькой медсестре были рады.

– Дура ты, – однажды в курилке Раиска, старшая медсестра кардиологического отделения проворчала, – молодая, красивая в эту профессию полезла? Нет тут жизни. Мрак один… Разруха полная. Еще несколько лет назад, хоть выживать получалось. Народ добрее был, а теперь, – полная шатенка с горечью отмахнулась, выпуская дым, – нечего тут ловить. Из докторов раз-два и обчелся. Часть от запоя до запоя качаются. Другая заточена на взятки.