Зеркало

А они решили этим летом не ездить за границу и арендовали небольшой домик недалеко от города. Планировали, что сын сможет там подготовиться к вступительным экзаменам на физико-математический факультет. Сын же в это время читал Тита Ливия и со слезами на глазах ел клубнику.

Однажды Дима сидел на скамье в саду. Дело было вечером. Несчастная Софониба уже отравилась. Он печально размышлял о том, что Сципионы и Масиниссы уплывают от него навсегда. Перспектива утонуть в математических формулах казалась неизбежной.

Вдруг на дерево рядом с ним сел ворон. Обычный черный ворон с изодранным хвостом и острым клювом.

– Вот тебе, глупая птица, не придется всю жизнь мучиться, как мне! Летаешь себе, клюешь, что пожелаешь и где пожелаешь… Что же делать?! Как всю жизнь заниматься математической ерундой?!

Неожиданно ворон совершенно отчетливо произнес: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…». Дима остолбенел. А между тем ворон совершенно спокойно глядя на него, повторил: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…».

Небо перевернулось.

Дима медленно взял книгу, потом вскочил со скамьи и бросился к домику. Ворон полетел за ним. Будущий студент отмахивался книгой от предательских ветвей и кричал:

– Прочь, прочь, адская птица! Прочь!..

«Адская птица» преспокойно летела рядом и каркала: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…». Дима вбежал в дом и захлопнул за собой дверь. Родителей не было, они ушли в парк послушать оркестр.

Ворон некоторое время посидел на перилах веранды, покричал известную фразу и улетел. Чуть успокоившись, Дима налил себе чаю, подошел к окну и начал думать. «Страшно? Безусловно. Перст судьбы? Бесспорно. Прощайте, синусы!»

На следующий день он решительно заявил родителям, что ни на какой факультет, кроме исторического, поступать не будет. И провалиться ему на месте. Ни металлические интонации отца, ни слезы мамы, ни конфискация книг по истории не подействовали.

Прошло много лет.

Дима, а теперь Дмитрий Николаевич, историк с мировым именем, в перерыве между лекциями и конференциями приехал на дачу к родителям. Как-то вечером они разговорились по поводу сложности выбора молодыми жизненного пути. Отец покаялся, что тогда настаивал на своем, а Дмитрий Николаевич в ответ рассказал случай с вороном. Что бы сейчас делал школьник Дима, если бы не тот ворон? Внезапно оживившись, отец вспомнил, что в ту пору рядом с ними арендовал домик на лето известный дрессировщик животных. Вероятно, ворон принадлежал ему. И, кстати, птица еще не раз прилетала в их сад, когда Дима уже уехал поступать в университет.

Но ничего не говорила».

– Пора ему завершать свои рассказы на сегодня или, по крайней мере, поменять костюм. Что это за странная манера вести речь не только от себя, но и от каких-то чужих людей? Необычный он все-таки человек. Ни одно из знакомых зеркал не рассказывало мне о подобном времяпрепровождении своих хозяев.

НОВЕЛЛА VI. КИСЛОРОДНЫЙ КОКТЕЙЛЬ

В советском пионерлагере разгоряченные вином молодые вожатые провели интересный эксперимент: они убедили детей, что те будут невидимы для них в течение часа.

– Досточтимые дамы и господа, кем я только не был в этой жизни!.. Одна из моих ипостасей в молодые годы – вожатый в пионерлагере. «Однажды у нас была небольшая смена, около 40 детей. Пионерлагерь принадлежал ныне не существующему заводу. Это был обычный советский лагерь с линейками, аллеями героических защитников Октября, общими зарядками, эстафетами и так далее. Детей, когда к ним приезжали родители, вызывали к воротам лагеря по громкой связи. Было всегда умилительно смотреть, как какой-нибудь октябренок или пионер несется с блестящими глазами на свидание с родителями.

В ту смену нам, вожатым, было работать значительно легче. Во-первых, детей было немного, а во-вторых, начальство наше к тому времени уже укатило в теплые черноморские дали, оставив вместо себя одного из вожатых. А тот позволял нам все, что позволял себе. То есть все что угодно. Бардака, конечно, не было, но стало свободнее.

В один из вечеров мы собрались в комнате горниста.

Было нас человек шесть-семь. Все молодые, горячие, неподкупные. Кто-то принес вино, кто-то – гитару. В ту пору все учились в техникумах и институтах. Ваш покорный слуга изучал ядерную физику. Были среди нас и лирики. Вот среди них-то в конце вечера и вспыхнул спор. О чем? Что определяет поведение ребенка: наследственность или все же воспитание, которое мы старались им дать (все мы тогда работали очень честно, были энтузиастами, вдохновлялись разными пламенными идеями). В пылу спора цитировали друг другу Каменского, Ушинского, Руссо, даже Канта и разных запрещенных товарищей, которые нам в ту пору были совсем не товарищи. Спорили-спорили, но, как водится, ни к чему не пришли. В споре рождается не истина, а что-то другое – например, взаимное раздражение. Хорошо хоть не подрались.

И вот кто-то – уже не помню кто – встал и сказал торжественно:

– Не ссорьтесь, други. Я придумал весьма интересную штуку. Психологический эксперимент! Слушайте внимательно.

Все притихли.

– Утром, за завтраком, мы объявим детям, что вместо томатного сока в их стаканы налит специальный кислородный коктейль, совсем недавно изобретенный советскими учеными. Он позволяет в течение часа быть невидимыми. Это сделано для борьбы с иностранными шпионами. И если дети хотят помочь Родине в испытаниях этого нового напитка, то они должны выпить по стакану.

Кто-то крикнул:

– Думаешь, поверят?

– Конечно, поверят, дети у нас маленькие, и скажем мы все это абсолютно серьезно и строго. Посмотрим, кто и как себя будет вести. Чувствую, нас ждут открытия.

Кто-то еще сомневался, но большинство согласилось с этой затеей и уже уточняло детали.

На следующее утро в столовой мой друг Мишка (теперь – научное светило), обладающий внушительными внешностью и голосом, сделал объявление. Дети немного погудели, как встревоженные пчелы, и начали с опаской пить «кислородный коктейль».

Теперь вожатые в течение часа должны были притворяться, что не видят никого из детей. Это, как выяснилось позднее, было непросто.

Итак, дети выпили «волшебный напиток». Вожатые начали недоуменно спрашивать друг у друга: «А где же дети?!» Поискали под столами, в шкафах, за полками, стараясь не встречаться взглядами ни с кем из воспитанников. А дети тем временем стали расходиться из столовой. Некоторые вожатые пошли следом (разумеется, делая вид, что занимаются своими делами).

Сколько же «открытий» нас ожидало!

Отличник из отличников, Сережа Г., сын какого-то высокопоставленного папы, начал деловито задирать юбки девочкам; староста лучшего класса курил довольно дорогие сигареты; Дима Н. подложил кнопки на стул, где обычно сидел вожатый его отряда. Этот вожатый, стоявший рядом с Димой, выглядел совершенно изумленным и позднее спрашивал меня: «Чем я его обидел? Мы даже почти не разговаривали».

Но были и радостные открытия. Отпетый двоечник Гриша преспокойно уселся читать довольно серьезную книгу, а Коля Н. поставил на стол вожатой вазу с цветами.

Но в общем надо сказать, что большинство детей начало заниматься обычными делами, совершенно забыв про то, что «невидимы».

Час пролетел очень быстро. Слава Богу, ни один из вожатых своим поведением не выдал товарищей. Когда истекло время, мы просто начали «видеть» воспитанников. Мишка поблагодарил всех за участие в испытаниях.

Многие вожатые пожалели о проведении этого эксперимента. Во-первых, мы обманули детей. Во-вторых, отношение к некоторым из них очень изменилось, и они это почувствовали. В-третьих, мы так и не выяснили, что руководит ребенком: наследственность или воспитание. Сегодня я думаю, что и то и другое. В разных случаях по-разному. Все мы в чем-то похожи и в чем-то различны.

Человек – сложное существо».

НОВЕЛЛА VII. СУНДУЧНЫЙ КОРОЛЬ

Бывший заводской служащий организовал сундучную мастерскую. Со временем он преуспел, но революция 1917 года испортила его планы.

– Одно время, досточтимые дамы и господа, я работал в архиве. Надо было уточнить детали одного костюма для важного спектакля. В старом потрепанном деле я наткнулся на отрывок из воспоминаний уральского «фабриканта», который до революции был хозяином сундучной мастерской. Как сказала мне сотрудница архива, эти записи им преподнесли в дар родственники заводчика. Сегодня они живут во Франции, а недавно приезжали на родину предков в связи с каким-то юбилеем. Мне показались эти записи очень интересными, и я скопировал их для себя.

Сейчас хочу их прочитать вам.

«Когда Государь Император отменил крепостное право, батюшка мой Петр Васильевич остался на заводе. По старости да немощи перевели его в ту пору в сторожа. На этой должности он и желал оставаться до конца дней. Мы же с братом Павлом порешили иначе. У нас был накоплен небольшой капиталец и мы основали сундучное заведение. Стало быть, записались в партикулярные заводчики. Спрос на сундуки был хороший, жесть мы думали покупать в заводской лавке, а дерево – по билетам в ближних дачах7. Сбывать товар можно было в заводе, а можно было возить в Нижний или в Ирбит8. Накупили мы материалу и, получив родительское благословение, принялись за работу.

Поначалу все было хорошо.

Мы с братом делали ящики, сыновья наши малолетние приколачивали ручки и петли, а жены писали цвяточки. Но потом стало не хватать дерева, заготавливать доски по билетам было накладно, и пришлось нам с Павлом ездить по вечерам за сосной в казенные леса. А в ту пору их охраняли стражники с револьверами. Натерпелись же мы страху да делать нечего – очень нужны были доски. Когда могли, мы покупали лес у петрокаменских9. Но не всегда это было можно – их самих гоняли по лесам, как диких собак. Все тогда злые были, что-то нехорошее чувствовалось.

Однажды один из Перезоловых разболтал важный секрет, который добыл в Англии. Оказывается, жесть можно украшать в виде морозных узоров на стекле. Надо смешать кислоту с водой, нагреть ее, потом высушить. Узнали наши фабриканты об этом и пошло-поехало: каждый начал на свой лад делать, разные краски добавляли, разные цвета получались.

У каждого свой секрет появился.

Повезло нам с братцем и у нас дело пошло. Мы даже наняли несколько заводских мужиков в помощники. А потом и вовсе перестали сами работать: брат ездил по ярмаркам да по базарам, а я в мастерской командовал. Построили новый дом, двухэтажный, первый этаж был каменный, второй – деревянный. А фабрику перевели в отдельное помещение. Там доски хранили, там и сундуки собирали, ручки и петли мы уже покупали в Быньгах10, а листы с «морозом» у своих заказывали, у Меринова и Овчинниковых.

Уважали нас мужики… Хоть и работали с утра до вечера, а плату получали справедливую. Мы же с братом сами из заводских были, знали эту жизнь изнутри. К тому же нравилось нам почудить малость. Однажды под Рождество зашел брат в мастерскую, сказал громко:

– Что-то холодно у вас, мужики.

Взял долговую книгу и сунул ее в печь.

Все так и ахнули:

– Павел Петрович, благодетель…

А одному обойщику11 он лошадь и денег подарил на свадьбу. Причуды у нас были безобидные, по песку летом на санях мы не катались. Я вот любил апельсины выращивать. И вообще любил растения. За домом мы с Павлом разбили небольшой садик, в котором диковинные цветы выращивали. Один из Худояровых приходил к нам цветы перерисовывать, а потом изображал их на подносах да шкатулках. Чудной был человек, талантливый…

Одного из сыновей я отправил в Горный, другого туда же хотел через годик. Дочерей тоже мало-помалу пристраивал. Батюшка к тому времени помер. Остались нам от него только иконы, книги да медные складни. Раскольником он был, беспоповцем, и нас воспитывал в духе истинной веры. Говаривал, что пришли мы из Вологодской губернии, когда все бежали к Демидовым.

Заведение наше процветало. В 1896 году возили мы товар на выставку в Нижний. И не зря свозили, себя показали и на других посмотрели. Не было лучше наших уральских сундуков. Господа из жюри это тоже отмечали. В Петербурге в 1902 году получили похвальный отзыв, начали отправлять товар в Среднюю Азию.

Но увы – потом была революция.

Голодранцы захватили власть. В нашем заводе последние пьяницы да лентяи вдруг прицепили красные банты да стали по домам ходить, агитировать. Кто не агитировался, у того отбирали все подчистую. Понял я – плохо дело. Бог надоумил в том году отправить своих в Крым. Вот и решил я, что закончу в заводе свои дела и к ним поеду.

В один из вечеров пришел в мастерскую, взял топор и собственными руками изрубил последнюю партию товара, чтоб новой власти не досталась. Взял несколько досок, вернулся в дом, зажег их от печки и положил под столик с салфетками.

Гляжу – идут: гордые, довольные, кто-то пьяный, кажется. Какая же злоба меня одолела! Мы с братом всю жизнь работали, не спали, бывало, ночами, он по ярмаркам мотался, я в заводе крутился как мог, а тут пришли эти краснопузые – и подай им все? Все собрать и разделить?

Схватил я старый дробовик, разбил стекло и выстрелил в одного. Он закричал, компанейцы его попадали, некоторые за деревья попрятались. Схватил я батюшкину икону и – вон из дома, огородами выскочил на улицу, они – за мной. Неподалеку был дом того обойщика, которому брат лошадь и деньги подарил. Я – к нему, авось не забыл добро. Вбежал в сени. Видимо, лицо у меня было такое, что хозяйка громко вскрикнула и позвала на помощь. Выскочил ее муж, посмотрел на меня, понял все сразу и кивнул:

– За мной, Андрей Петрович, скорее.

Привел в спальню, открыл старый сундук и говорит:

– Полезайте, не выдам.

А сундук хороший, большой, под жестью подкладки из красной и зеленой ткани, зеркала фигурные, замок музыкальный… В таком и прятаться не стыдно. Залез я, притих. Он положил сверху подушки, посадил свою младшенькую и ушел «гостей» встречать. Слышу – вбегают.

– Где он? – кричат.

– Кто? – невозмутимо спрашивает мой спаситель.

– Кулак и мироед!

– О чем вы, братцы? Не было никого.

Долго они спорили. Уговаривали, угрожали, просили. В конце концов, ушли. Вылез я из сундука, прочитал молитву об избавлении, обнял своего спасителя.

– Спасибо, – говорю, – выручил.

– Схорониться бы Вам надо, хозяин, пока все не утихнет.

– Не утихнет, батюшка, не утихнет. Не хочу я тебя под монастырь подводить. Уйду в Екатеринбург, оттуда к своим. Если лошадь дашь, век буду за тебя Бога молить.

Дал он мне лошадь и подводу. Сынок его ночью вывез меня из завода. Пару верст не доезжая до Екатеринбурга, поблагодарил я его и пошел дальше пешком. А как я добирался до Феодосии – это уже другая история».

– Чего только не бывает, дамы и господа. Каждый миг своей жизни, не замечая этого, человек вынужден делать выбор, от которого зависит его будущее. И часто будущее не только его, но и его близких.

НОВЕЛЛА VIII. КОТЕНОК

В пионерском лагере проводились состязания по бегу. Перед одним из участников встал непростой выбор.

«Однажды мы с братом отдыхали в пионерском лагере.

Он располагался среди лесов Среднего Урала, неподалеку от промышленного центра, и представлял типичное учреждение тех лет: линейки и зарядки перемежались с занятиями в кружках, холодная манная каша – с вишневыми компотами; родители приезжали по выходным и дети часто с удивлением смотрели на их посвежевшие лица; тихий час посвящался упоительным боям на подушках, чреватым легкими телесными повреждениями.

На десятый день смены в младшем отряде потерялся котенок.

Это был всеобщий любимец, купавшийся в волнах ласки и умиления. Светло-рыжее неуклюжее создание с маленькими ушками. Скорее всего, он прибежал из находившейся неподалеку деревни. Возвращать его никто не собирался, да, собственно, за ним никто и не приходил. Забывая о кружках и линейках, дети часами возились с приемышем, а воспитатель в панике думала о его судьбе после окончания смены.

И все было прекрасно в младшем отряде, пока, как уже говорилось, котенок не потерялся. Его опекуны на мгновение потеряли бдительность и он благополучно исчез.

Тоска и уныние воцарились среди первоклассников, даже футбол был оставлен. Тщательные поиски не дали результата, оставалось смириться и ждать: авось несмышленыш вернется сам?

Дабы отвлечь ребят от скорби, в лагере решили организовать соревнования по бегу. Призами были настоящие медали (срочно закупленные в спорттоварах) и большие шоколадки.

За это стоило побороться.

Принять участие в состязаниях мог каждый желающий. Я, поскольку в то время имел некоторое отношение к спорту, решил попытать счастья. Участников разбили на группы по возрастам и сказали готовиться к забегу на следующий день.

…Девять тридцать утра, в животе булькают манная каша и вишневый компот, и мы стоим на старте. Нас восемнадцать человек, некоторые занимаются в спортивных секциях, другие просто хорошо развиты от природы. Конкуренты подобрались серьезные, но это меня не пугало – за моей спиной было три года занятий легкой атлетикой. Никто этого не знал и я, втайне торжествуя, уже представлял себе, как показываю родителям золотую медаль. Брат от зависти лопнет.

Воспитатель резко взмахнул флажком и мы, как сильные скаковые лошади, рванули со старта, поднимая пыль. Трасса проходила по лесу, ее обозначили красными лентами. Чтоб никто из особо догадливых не мог «срезать» маршрут, на его крайней точке поставили мальчишку из старшего отряда. Зрители располагались на финише. Каждый болел за представителя своего отряда. Одобрительные крики уже звенели в моих ушах, восхищенные взоры уже сверкали повсюду.

Я был уверен в победе.

Но поначалу, чтоб не раскрывать карты, я держался в середине группы бегущих. Преспокойно выдерживая паузу перед рывком к финишу, я подбирался к лидеру – светловолосому крепышу в красной майке с номером шесть. Минут через пятнадцать лес должен был стать поляной, представлявшей участникам забега возможность для эффектного финиша.

И вот настало время выходить в лидеры и триумфально финишировать. Я лихо обогнал удивленного крепыша и возглавил группу. До финиша оставалось совсем немного. Сзади раздавались учащенное дыхание и топот преследователей.

Вдруг какой-то светло-рыжий комок выкатился на дорогу, вернее, на узкую тропинку, по которой мы бежали.

Что это? Приглядевшись, я понял, что это тот самый котенок, любимец младшего отряда. Он встал боком и отчаянно зашипел. Распахнутые от ужаса глаза смотрели на приближающуюся опасность.

– В сторону, дурачок! Затопчем! – крикнул я в отчаянии.

Что было делать? Даже если я перепрыгну через него, из-за моей спины другие бегуны его не заметят. Котенка ждала печальная участь. Тридцать шесть молодых крепких ног – не шутка.

Я подхватил котенка и отскочил в сторону.

Через пару секунд меня обогнал крепыш в красной майке. Я подождал, когда пробегут все участники, и спокойно пошел к финишу. Медаль и триумф, видимо, достанутся другому.

…Когда я подошел к финишу, крепыш еще купался в лучах славы. Медаль ярко горела на его груди. Звучала торжественная музыка. А потом все увидели меня и котенка. Музыка замолкла, и толпа с радостным ревом рванула ко мне: «Наш котенок! Он нашелся! Он жив!!» Меня окружили, хлопали по плечу, пожимали руку. Пригревшегося котенка мне пришлось отдать.

Вечером воспитатель нашего отряда подозвала меня и сказала:

– Медаль, конечно, ушла к другому, но вот это ты заслужил. Держи. Приз зрительских симпатий.

И протянула мне большую шоколадку. Я был вполне удовлетворен».

НОВЕЛЛА IX. ВОЗМУТИТЕЛЬНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Рабочие сундучной артели, которая была организована в уральском поселке, решили представить на выставку редкий предмет — сундук, сколоченный из старых икон. Но не обошлось без трудностей.

«Среди изумрудных сосен и серебристых гор притаился старинный заводской поселок. Когда-то жизнь здесь кипела: гудели домны, стучали молоты, скрипели телеги купцов, приезжавших на ярмарку. Это был мощный завод, краса и гордость демидовской металлургической империи. В XVIII веке сюда согнали мастеровых из разных мест и приставили к работе. Жестокость была неимоверная: за малейшие проступки наказывали розгами или сажали в подвалы высокой башни. Люди знали только адскую работу с раннего утра и до позднего вечера.

Но со временем жизнь брала свое, и действительность принимала более человеческий облик. Мастеровые начали приноравливаться, появились местные промыслы: одни расписывали подносы, другие делали берестяные туеса, третьи сколачивали сундуки. Особенно это распространилось после отмены крепостного права – каждому предоставили возможность заниматься тем, чем он хотел и мог.

Грянула революция.

Завод, и без этого переживавший плохие времена, совсем заглох. Но жизнь не остановилась. Бойкие молодые люди с красными бантами и револьверами решили организовать сундучную артель – в ту пору можно было выжить, только сбившись в кучу. Отобрали у бывших хозяев частных заведений все сундуки, доски, жесть и инструменты. Потом нашли большое помещение и повесили плакат «Слава труду!» Через пару дней одни поехали по ближайшей округе за заказами, а другие начали собирать мастеров. Большинство из них легко поддалось на уговоры: надо кормить семьи. Других уговаривали, третьим угрожали. В итоге собралась вполне крепкая артель с председателем (бывшим беглым арестантом) во главе. Назвали ее «Красный сундучник».

…И начались трудовые будни. Мастера, воспитанные в частных «фабриках», знали свое дело. Посередине рабочего помещения быстро росла гора готовой продукции – сундуки, украшенные листами белого «мороза» и полосами с растительным орнаментом. Большие партии отправляли в разные концы России. Дело пошло, все были довольны.

Через пару месяцев из областного центра пришла директива: подготовить изделия для выставки достижений трудового народа. Руководители артели озадаченно почесали затылки: требовалось что-то необыкновенное, во вкусе рабочего класса, соответствующее его мыслям и чаяниям. Думали долго и… ничего не придумали. В итоге приказали каждому члену артели думать самостоятельно. Если утром кто-нибудь явится без предложений, будет наказан рублем. Рабочие, погрустнев, разошлись по домам.

Следующий день начался с общего собрания.

Рабочие долго и шумно заполняли помещение, пока сквозь гул голосов не прогремел стальной призыв председателя к тишине. Затем начальник начал по списку вызывать членов артели. Одни предлагали изобрести новый вид изделий, другие – чеканить на сундуках профиль вождя революции, третьи – сделать огромный-преогромный сундук, в котором бы поместилось несколько человек. Многие смиренно признавались, что ничего не придумали.

Председатель мрачнел с каждой минутой. После предложения чеканить на сундуках символы Советской власти, он ударил кулаком о стол и прокричал:

– Не то! Все не то! Товарищи, разве вы не понимаете, что все будут чеканить профиль Ильича и все будут изображать символы Советской власти?! Этим никого не удивишь! Есть еще предложения?

Все молчали.

В эту минуту в помещение, хохоча, вошли два опоздавших рабочих. В руках они несли что-то тяжелое. Когда мастера вынесли ношу на свет, все ахнули: это был большой сундук, сколоченный из икон! С его лицевой стороны на присутствующих строго смотрел святой Николай, на одной из боковых святой Георгий убивал дракона, а на другой – какой-то упитанный мученик страдал у креста. Крышка состояла из большой иконы Казанской Богоматери.

Председатель сказал с возвышения:

– Вот! Вот, это то, что нужно! Выписать им премию! Покажем нашу антирелигиозную сущность… Религия на службе у народа!

Рабочие долго разглядывали этот удивительный предмет, кто-то восхищенно ахал, а кто и недоумевал. Потом все разошлись к верстакам и молоткам – план никто не отменял. Большинство было довольно тем, что проблема так удачно и легко разрешилась.

А на следующее утро сундук пропал.

Вместо него стоял другой – огромный, старинный, блестящий. На нем лежала записка. Мгновенно собралась толпа. Пришли даже те, кто грузил готовые сундуки на телеги. Ошеломленный председатель схватил листок и стал читать. Послышались голоса:

– Вслух! Вслух!

– Хорошо. «Товарищи – члены артели „Красный сундучник“! Я забрал ваш сундук, потому что из икон делать сундуки нельзя. Это противно всей человеческой правде. К тому же это иконы из нашей церкви. Я разберу сундук, а вам даю другой. Стоит он дороже. Вы сможете, коли будет желание, показать его на вашей выставке. Это бесовское время когда-нибудь закончится, и людям снова понадобятся иконы, дабы молиться Господу. С пролетарским приветом, Акинфий Овчинников».