Три исхода одного знакомства. Повесть и рассказы

Вот и получилась парадоксальная война! Хоть США свою победу над Ираком и отпраздновали, только Ирак они победить не смогли! Его победили собственные генералы и старшие офицеры Ирака! А ведь без предательства всё могло получиться иначе! Всем же известно, что американцы трусливы, уповают всегда на технику и вооружение и воюют лишь при отсутствии противодействия!

Да, можно сказать, что во многом Виктору в службе не повезло. Время было такое! Я-то хоть полковник. Ушел в положенные пятьдесят. Помню еще, как жена накануне моей пенсии напрягалась что ни день, боялась самых зловещих последствий. Потому что хорошо знала, что такое военно-пенсионный синдром. Он сродни стеклянному стакану, в который резко вливают крутой кипяток. Ни стекло такого удара не выдерживает, ни настоящие офицеры! Они-то привыкли вечно жить в бешеном ритме и напряжении, работать всегда на износ, под непомерным грузом той ответственности, которая на гражданке и не снилась никому. Потому внезапно обрушившееся спокойствие, вынужденное бездействие и штатская расслабленность для них, как нож в сердце! В самом прямом смысле, ибо быстро до инфарктов доводит.

Только зря волновалась моя жена – я тому синдрому всё же не поддался. Потому что удалось без раскачки окунуться с головой в совершенно новую для меня, но тоже весьма напряженную жизнь. Сумел-таки переключиться на новые непосильные для безмятежных обывателей задачи. И некогда мне стало терзаться от того, что неожиданно оказался никому, кроме своей семьи, не нужен. Нужен! Ещё как, оказалось, нужен!

О чём это я? Ах, да! Виктор был красавцем особым! Одухотворённым! Целеустремленным! Именно на таких мужиках земля наша во все времена и держалась. И не их вина, что однажды она рухнула. Они, если бы вовремя разобрались, что происходит, наверняка бы ее удержали! Вот только их самих к тому времени повязали либо нищетой, либо удалением от любых рычагов управления. А они-то опять, как отцы в сорок первом, были готовы свои жизни положить, чтобы страну отстоять. Да только враги сей раз значительно хитрее оказались. И подготовились лучше прежнего. Они с нашего тыла зашли… Можно сказать, от самого Кремля, в котором давно обосновались. Мы ведь, то есть, советский народ, как ни странно, многих непримиримых и злобных своих врагов, всю пресловутую пятую колонну, жившую рядом с нами многие десятилетия, наивно принимали за своих… Зато они отлично вжились и приспособились. А мы им, по простодушию своему, во всём доверяли! Всё разрешали! Всюду допускали! Вот и получили нож в спину!

Опять я что-то не о том… Опять меня занесло!

Наконец я улучшил момент и спросил Виктора о его сыне. Очень уж мальчишка у него интересный, помню, рос. Весь в отца! Я того Мишку и сейчас хорошо помню. Ох, и бедовый был парень! Даже взрослому мужику не всегда удавалось понять некоторые его почины!

Как-то раз, когда мы с Виктором учились в ленинградской артиллерийской академии, а поступал он туда из Забайкалья, его Мишка задумал на выходные слетать к оставленным в Улан-Уде друзьям. Такое путешествие надо себе ещё представить! А вернее, его и представить невозможно! Как это слетать? Восьмиклассник! Без денег! Без документов! Без билетов! Через все рубежи, контроли и запреты…

Казалось мне и тогда, и теперь, – ну кто его при всех перечисленных обстоятельствах мог пропустить в самолет? Кого и как он уговаривал или обманывал? Где прятался? Что объяснял для того, чтобы наземные службы, экипажи, всякие контроли, словно, под гипнозом распахнули пред ним непреодолимые для обычных людей препятствия? Невероятно! Просто невозможно в это, зная все трудности перелёта, поверить!

Но Мишка слетал! Слетал, как и задумал! За выходные! Туда и обратно! Правда, вернулся с небольшим опозданием, уже в понедельник. Туман, оказалось, подвёл, нелетная погода. Однако и это Мишка предусмотрел, потому родители не спохватились, не взволновались. Они же на все сто были уверены, будто их сын все выходные дни и ночи провёл в гостях у хорошего товарища на другом конце Ленинграда. Сотовых телефонов тогда не было – попробуй, проверь!

Теперь же, как сообщил мне Виктор, Мишка давно окончил политехнический. И уже даже начальником участка на одном из московских оборонных заводов вот-вот обещали поставить. Должность, в общем-то, немалая… Хорошо всё складывалось! А он вдруг переметнулся в сварщики. Да ещё не на своём заводе, поскольку там главный инженер посчитал Мишкин пассаж за предательство. «Что же с предприятием станет, если все руководящие кадры в рабочие подадутся? – искренне возмущался он. – Ответственности побоялся! За длинным рублём погнался! Учила тебя страна, учила… Деньжищи большие на тебя тратила, а ты – в рабочие! И ведь не стыдно?» А Мишке стыдно и не было, потому он напористо отбивался:

– А почему стыдно быть рабочим? Я своей стране в таком качестве еще больше пользы принесу, чем начальником участка! А, может, даже больше, нежели вы!

Это Мишка, разумеется, зря сказал, завёлся, но в остальном он хорошо знал, что делал. Ведь поначалу даже жене своей не открылся – не стал лишний раз её напрягать. Только ведь Галина, жена его, всё равно обо всём проведала. Сердцем своим бабьим почуяла перемены в Мишке. Правда, по собственной ошибке все стрелки на баб перевела. Как так? Почему ее суженный стал чаще дома бывать по выходным? Почему больше времени с детьми проводит? Почему не убегает на завод чуть свет, и не возвращается позже всех? Что-то здесь не так! И учинила Мишке допрос с пристрастием. Он понял, что не удалось любимую жену уберечь от лишнего напряжения, стало быть, скрывать содеянное дальше, смысла нет. Но семейное напряжение всё равно повысилось! Хотя Галина, как узнала, что ее супруг теперь простой сварщик, так и расхохоталась.

Смотрел на нее Мишка удивленно, никак не ожидая подобной реакции, смотрел, да и поддержал. То есть, тоже расхохотался.

Потом обнял свою любимую и уточнил:

– Ты чего это, Галка, целым фонтаном заливаешься? Я как будто ничего весёлого не сообщил!

Только рукой махнула на него Галина, да опять принялась хохотать. Уже не от радости, а над собой. Она-то поначалу решила, будто Мишка ее где-то вторую семью себе завёл, а дома своим образцовым поведением туману напускает и следы запутывает. Теперь же убедилась, что напрасно в своём Мишке сомневалась, вот и растаяла от вернувшейся в дом уверенности и счастья. Сбросила с тем смехом всё нервное напряжение последнего времени.

А то, что Мишка сварщик, так это же – не беда! Ей даже лучше. Быть первоклассным рабочим ещё престижнее, нежели вечно затюканным начальником участка. Начальник всегда на нервах, всегда в ответе за всех и вся. А радужная перспектива у такого начальника, как ни поверни, всего одна. Да и она на всю последующую жизнь давит тяжелым грузом ожидания – лишь бы стать главным инженером, а потом, если большому начальству сумеешь угодить, можно даже директором. Это уже, как-никак, номенклатура! Президиумы! Инфаркты! В общем, прекрасная мечта! Но лишь с видимой внешней стороны! И лучше бы такой мечтой вовсе не болеть!

– Так простым сварщиком и остался? – соскочило с моего языка обидное словцо.

– Вот уж нет! Кто тебе сказал, будто Мишка сварщик простой? Он сварщик выдающийся! Даже с титаном работает! А это, я тебе скажу, высший пилотаж! Мастерство! Титан, он ведь даже без сварки легко воспламеняется, потому что химически активен, но если подогреть… В общем, за такую работу без высочайшей подготовки и браться-то страшно… И допустят к ней не каждого! Тут простой сварщик весь завод спалит и сам сгорит! Недаром у Мишки зарплата как у министра! И ордена уже есть… Подводные лодки, сверхлегкие самолёты, элементы космических кораблей – везде его руки приложились…

– Ордена – это хорошо! А дети-то у них появились? – спросил я Виктора, искренне интересуясь судьбой приятного мне во всех отношениях Михаила.

– А как же! – откликнулся Виктор. – И в этом вопросе у него полный порядок! Даже более того!

– Как это – более того? Что ты имеешь в виду? – не совсем понял я.

Вижу, Виктор и смеется, и мнётся одновременно. Сомневается, значит, стоит ли меня посвящать в семейные тайны. Но всё же ответил:

– Трое у них детей! Старший – мальчик, младшая – девочка. И еще в наличии есть японочка! Тоже любимая дочурка! А для полного комплекта у моего Мишки (надо же, всех обскакал!) – две жены!

– Как? Ничего не понимаю! – сознался я. – Это уже запредельщина! Две жены! Японочка-дочка! Ты, Виктор, разыгрываешь меня, что ли? Ведь так нельзя! Мы пока не в Мозамбике и не в Пакистане!

– Это точно! Там, говорят, значительно лучше! – вместо ответа захохотал Виктор. Потом скомандовал мне. – Ты наливай, наливай, Пашка! Без коньяка едва ли разберёшься в том, что мой Мишка когда-то наворочал! А японочка, я тебе признаюсь, просто прелесть! Чудо неземное, а не ребёнок. Ей скоро четыре годика исполнится. Умница не по годам! Но когда она по своему, по-японски, начинает лопотать, тут я сразу – пас! Прошу её на русский перейти, так она так радостно хохочет, что прямо-таки заливается от смеха! Думает, будто дед с ней так играет, а сам-то всё знает, всё понимает! Только, куда уж нам! Я по-ихнему ни бельмеса не разумею! А она – и так, и сяк легко болтает!

– Боже ты мой! О чём это ты? Вроде я пока не перепил, чтобы весь этот бред за истинную монету принимать!

– А ты не сомневайся, Пашка! Пей, если что! Впрочем, я и сам до сих пор ко всему не привыкну, хотя давно уже признаю, что никакой это не мираж! Это, я бы сказал, вполне абсолютная действительность! Незнакомая тебе и мне, но реальность! Мишка ведь – он большой мастер на всякие необычные кульбиты!

Виктор продолжал смотреть на меня смеющимся взглядом, к которому, казалось мне, примешивалась большая, но скрываемая ото всех тоска. Вот он между делом опрокинул в себя рюмку. Долго доставал из болгарской баночки микроскопический помидорчик, долго смаковал его, потом не выдержал и продолжил:

– Ладно, слушай, как ловко мой Мишка свои семейные дела наладил! Только не требуй от меня подробностей! Учти, что я и сам не всё знаю. И понимаю до сих пор не всё. Да и принимаю, в общем-то, не всё! Но как песню без слов оставишь? Да к тому же песня эта не моя! Кое-что я от своей супруги всё-таки узнал, кое-что у Мишки выведал, тем до сих пор и богат. А в целом в моём восприятии этой невозможной реальности до сей поры не расходится некоторый туманчик!

Я замер в ожидании чего-то невероятного. Может, даже космического. Тут уж вполне возможны пришельцы какие-никакие, космонавты японские или иноземные… Только они и могут стать достойным объяснением всяких японочек в образцовой русской семье и двоеженцев в наше время. В то самое время, когда русские мужики даже одной женой ленятся себя обременять. Это только испанских детей, помню я, Советский Союз еще до своей большой войны от их гражданской войны спасал. К себе перевез много тысяч, по детским домам и семьям те детки разошлись… Прижились! Настоящими советскими людьми выросли! Многие из них даже взрослыми в свою Испанию не вернулись. Они уже Советский Союз своей родиной по праву считали. Но тогда другие времена были! И совсем другое отношение у прогрессивных людей друг к другу было.

– Ты же помнишь, наверное, – продолжил рассказ Виктор, – страсть моего Мишки ко всему живому? Он еще карапузом был, когда за жизнь червяков всерьез сражался. Знаешь, они ведь после дождя все по асфальту расползаются. Ну и давят их, разумеется, кто ни попадя! А Мишка трех-четырёхлетний был готов с кем угодно за них бороться! На кого угодно со слезами бросался: «А если вас так! Они же тоже живые, как и вы!» Все смеялись, а ведь уже тогда, как ни крути, в Мишке проявлялись ростки зарождающегося мировоззрения и собственной жизненной позиции. Позиции защитника всех несчастных. Он же брошенных котят и собачат со всей округи домой тащил… Мы с женой были в ужасе от той педагогической проблемы. Сознаюсь, не знали, что нам делать? Вроде прививаем доброту, а когда она у сына отчётливо проявилась, оказалось, что нам такая доброта самим не по силам. Парень-то, понятное дело, добрый, отзывчивый, но нам-то куда всю эту живность в нашей крохотной общежитской комнатке девать? Задумаешься тут! Схватишься за голову! А Мишка ведь всех своих спасенных и пригретых существ отлично помнит! За всеми ухаживает! Все у него на учете и под защитой! Как нам-то быть? Язык не поворачивался, чтобы сына переубеждать. Чтобы объяснять ему, будто есть доброта хорошая, выгодная нам, а есть доброта иная. Которая напрягает. И требует жертв, на которые мы сами пока не способны, воспитатели хреновы! Ой, хорошо я помню те педагогические тупики, в которые загонял своих родителей Мишка.

Помолчали. Виктор вдруг предложил налить еще. Видимо, чтобы я не глядел на него. Чтобы не заметил, как увлажнились его глаза от простых житейских воспоминаний. От тех давних и пустых, как нам тогда казалось, непритязательных событий, но которые теперь кажутся столь дорогими, прямо-таки бесценными.

Я налил коньяк. Виктор поднял рюмашку, манерно качнул ею в мою сторону, приглашая следовать за ним, и залпом опрокинул в себя. Потом сделал вид, будто поперхнулся. А уж под это вполне допустимо утереть выступившие некстати слёзы. Я ведь даже в тяжелейших ситуациях не помню его слёз, а тут такие пустяки, и столь неожиданная реакция… Расчувствовался друг! Стареем, что ли? Или понимаем больше? А, может, просто знаем теперь, что выше всего ценится? Понимаем, чем следует особо дорожить!

– Так вот! – продолжил через некоторое время Виктор. – Как-то в метро, это мне сын сам всё рассказал, обратил он внимание на миниатюрную куколку-японочку. Потом оказалось, что родом она совсем даже не из Японии, хотя и узкоглазенькая. Она из Северной Кореи. Да нам-то, какая разница, откуда та студентка какого-то московского вуза? Сидит одна-одинёшенька на длинной вагонной лавке, качается в такт разгонам и торможениям. А сидит одна, поскольку все от нее шарахаются. Ещё бы! Она слёзы льет двумя полноводными ручьями. Ты же понимаешь, отчего вокруг нас москвичи все чересчур интеллигентные! Ты же москвичей лучше меня знаешь, так почему они отворачиваются? Тем более, почему не пристают с расспросами и своим участием? Вот так спросишь, думают они, на свою голову, так потом не отвяжется! Кого в Москве чужие беды задевают? Чай Москва – не глупая провинция, чтобы каждому свою душу открывать! И кто вообще сегодня способен червяков спасать? Конечно, один мой Мишка!

В общем, думаю я, ты и сам понимаешь, что Мишка ту японскую студенточку без внимания не оставил. А она, понятное дело, мгновенно его искренность и заботу почувствовала и Мишке доверилась. Слёзы слезами, но рассказала ему, как получила письмо, из которого стало ясно, что вся ее семья, – родители, сестры и братья, – недавно погибли. Они утонули, когда куда-то и что-то там… Сам не знаю! В общем, тамошний кораблик на реке перевернулся и никто не выплыл… У них такое часто случается! И мало того, что на нее навалился ужас огромной семейной трагедии, так еще и самой непонятно, как дальше жить. Как учиться, если всё-таки учиться, куда потом ехать или в Москве оставаться? Кто она теперь вообще, если на родине у нее никого не осталось, и денег нет? И в чужой стране она не нужна никому, где столько реальных опасностей. Где незаметно сгинуть куда проще, нежели утонуть в своей стране вместе с родителями. И как быть с тем ужасным фактом, что теперь она круглая сирота? Без перспективы и родины.

Мишка мой, разумеется, вник во всё по полной программе. Повезло ещё ему, что она по-русски сносно изъяснялась. И, кто бы сомневался, что Мишка бросится ее спасать!

Я его уже потом, когда он мне кое-что рассказал, спрашиваю с отцовским участием:

– Сынок! Ты же взрослый ответственный человек! Как же ты мог вот так… С бухты-барахты! У тебя же самого двое маленьких детей! У тебя жена, наконец! Она-то как ко всем твоим спасательным мероприятиям отнеслась? Бедная твоя Галина, прямо тебе скажу! О ней ты подумал? Подумал, что ты и ее жизнь через колено? Подумал, что ее после твоих гуманитарных акций тоже спасать придётся? Или ты к ней уже настолько привык, что ее можно и не спасать? Можно не обращать внимания на ее страдания? Есть у тебя тормоза, в конце концов, или ты так и будешь без разбору за каждого котёнка и червяка душой болеть, забывая о главном? О том, что определяет жизнь твою и жизнь многих дорогих тебе людей.

Думал я тогда, крепко обидится на меня Мишка. Думал, не получится дальше наш разговор. Ан, нет! Не обиделся. Стерпел. Отвечает:

– Сам не знаю, батя, что со мной тогда стало… Ну, не выношу я неподдельных женских страданий! Тех, которые от истинного горя, которые от полной безысходности! Жуткий ведь случай, согласись! И при этом она такая маленькая, куколка беззащитная, а жизнь ее наотмашь своей дубиной… За что ей такое? Не мог я это безучастно наблюдать! Не мог настолько в себя уйти, чтобы не замечать, чтобы не протянуть ей руку!

– Слова всё это, сын! Лирика смазливая! – не выдержал я. – Разве это объяснение того, что ты из-за каких-то посторонних обстоятельств собственную семью разрушаешь?

– А кто тебе такое сказал, батя, про мою семью? Кто ее разрушает? Я просто отвёл японочку в то общежитие, где она жила. Правда, оставить ее наедине с таким горем, признаюсь, сразу не смог. Как только представлял себя в ее положении, так кровь в жилах стыла! Не смог я просто так уйти! А она с откровенным ужасом в глазах ждала, когда я уйду, и ей придётся остаться один на один со своим горем… И тогда я предложил, не слишком раздумывая о последствиях… Ни о чём, кроме облегчения участи несчастной япошки, я тогда и не думал:

– Вот что! Собирай поскорее те вещички, которые тебе более всего нужны… И пойдём пока к нам! У меня жена очень хорошая, она тебя поймёт. Она поможет тебе всё пережить! А когда оживёшь, видно станет, как нам быть! Собирайся! Я и имени ее тогда не знал! Лин она, как потом оказалось! То есть, весна по-русски.

Вот и опять, как в Мишкином детстве, тяжело размышлял Виктор, встала пред нами с женой недорешённая давным-давно задачка. И как же нам с нею быть? Как будто всё сын сделал вполне правильно. Не то чтобы правильно, а даже более того, – он поступил благородно и красиво. Вот только не вяжется это с привычной для нас действительностью. Не вписывается никоим образом в наши нормы морали.

Да! Вроде бы всё правильно Мишка сделал, да только последствия от такого «правильно», предвижу, могут образоваться самые нехорошие. Потому и выходит, будто и не то, чтобы правильно, а совсем даже неправильно! И поступать, если по уму, следовало как-то иначе. Только решений-то иных не видно!

Ну, и как во всех этих парадоксах разобраться? А Мишка мой лишь чутьём своим и добротой решил сию невероятно сложную задачу. Правильно всё-таки решил! Хотя я сам до сих пор не пойму, почему именно такое решение оказалось самым верным. Ведь оно никак в наши старые головы не помещается!

– Привел я японку домой! – продолжил свой рассказ Мишка. – К тому времени, конечно, я и сам догадался, что явился в семью с ядерной бомбой. Трясусь, понятное дело! Сказал Галине, будто так, мол, и так, подобрал в метро японку совсем несчастную. Горе у нее огромное. Может, мы с тобой ее хотя бы от суицида убережем, а там будет видно! Пусть у нас пару дней в себя придёт… Сама-то она не маленькая, должна всё переварить… И надо же, моя Галинка, умница распрекрасная, сразу всё поняла, как и следовало. И меня не стала подозревать! Не стала упрекать в том, чего, разумеется, не было, о чём я даже не помышлял. Просто по-женски взяла японку в свой мудрый оборот. И они друг дружку, мне на радость, сразу поняли. Можно сказать, взаимно притянулись. Хорошо ещё получилось, что в тот день Галка уже с работы пришла, а я как раз выходной себе брал. Искал материалы для полки в кладовку. Потому, как только жене японку передал, сходил за нашей детворой в детский садик. И, надо же, сработал психологический эффект! Когда бедная Лин наших малышей увидела, то будто оттаяла с ними. Даже улыбаться сквозь слёзы стала, как мне показалось. Вообще-то, поначалу с ее улыбками нам трудно было разобраться… У корейцев мимика иная. Будто всегда улыбаются, а на самом деле, обижаются. Да, ладно уж! К слову пришлось!

– Это я как-то понимаю! – согласился тогда Виктор в разговоре с сыном. – Но ведь у тебя, Мишка, намного дальше всё зашло! Разве не так? Куда эта японская жалость вас всех завела? Она же дочь от твоей жалости родила! Ты хоть знаешь, уважаемый Михаил Викторович, что подобная «жалость», если оперировать статьями уголовного кодекса, многожёнством называется? И на сколько-то там она обязательно тянет… Или я ошибаюсь?

– На том наш разговор с сыном тогда и закончился! – с сожалением вспомнил Виктор. – Не захотел Мишка прочие события своей личной жизни со мной обсуждать. Но кое-что я всё-таки у супруги потом выведал. А она от Галины всё узнала. А Галина с японкой с тех пор, можно сказать, не разлей вода! Душа в душу рядом живут, и никаких конфликтов у них не бывает. Как такое между женщинами получается, я и сам не знаю! Но если собственными глазами нечто наблюдаешь, приходится признавать, что оно существует в действительности! Вот так-то, Паша!

– Да уж… – только и вымолвил я. – Силён мужик, однако! Но, скажи мне, это как же надо пахать, чтобы в Москве при таком семейном колхозе концы с концами сводить?

– Так я тебе пока не всё рассказал! Они же давно не в Москве. Когда обнаружилось, что японка беременная, у Михаила с Галиной разговор, конечно, трудный состоялся. Это я так подозреваю! Но ничего конкретно об этом не знаю, поскольку сейсмические волны наружу так и не вышли! Да и вообще, ты не думай, будто всё это совсем недавно происходило… Я же говорил тебе! Скоро внученьке моей узкоглазенькой четыре годочка стукнет! Значит, сам теперь считай, лет пять прошло! Все шторма давно затихли, если они когда-то и случались, и всё травой поросло!

– Чудеса, прямо-таки рассказываешь! – вставил я, так и не зная, как на это реагировать. – Ну, ладно! Отношения молодых я как-то усвоил, но как же твоя супруга на такие фортеля среагировала? Какими глазами Ирина на всё это взглянула?

– Моя супруга – она же верная подруга! – усмехнулся Виктор. – Она, конечно же, сразу принялась меня инструктировать, опасаясь, как бы я, сдуру, дров не наломал! Этого она всегда более остального опасается! А сама-то разволновалась, дальше некуда! Что предпринять, не знает, но мне указания постоянно выдаёт, как себя вести! Ты, говорит, только со своими советами да разборами к ним не суйся! Потерпи, Виктор! Они и без нас с тобой как-нибудь разберутся! Не маленькие детки!

– Женщины – они в таких вопросах всегда мудрее нас! – согласился я. – Не умом так сердцем всё разрулят!

А откровения Виктора, между тем, уже было не сдержать:

– В какое-то время мой Мишка твою любимую Москву со всеми ее проблемными достоинствами окончательно оставил, квартиру продал и перевёз свою гвардию в более благодатный край. На окраине Краснодара купил большой дом, главное, с солидным участком рядом. Сад, огород. Всё свежее – себе, и ещё на продажу остаётся! Все неплохо устроились, прижились. Внуки мои уже в школу бегают, а маленькая японочка пока детский садик посещает. Галя в детской поликлинике снова педиатром работает. То есть, по своей специальности. А Мишка сначала пахал за четверых, где придётся, чтобы большая семья ни в чём не нуждалась! Да еще сад-огород по мужской части на нем держался. А потом стал какой-то ерундой заниматься, как мне показалось… Устроился в некую фирмочку, размером в несколько человек. Они там обивочный материал для мягкой мебели делали. Ерунда ерундой, на мой взгляд! Пустое дело! Ан, нет! Ни с того, ни с чего на их фирму вышли те самые турки, которые прямо из Турции. То есть, настоящие, работящие!

– Странности какие-то… – не сдержался я. – Турки работящие?

– Так и есть! Стали они закупать тот обивочный материал в огромных количествах. Скупали не только всё, что наши выпускали, но и всячески поощряли расширение производства. Не как русские обычно делают… Сам знаешь – заманить, обмануть в чём угодно, святое дело! Лишь бы самому поскорее нажиться! А турки хозяина фирмы буквально на руках носили, длительный договор с ним подписали, к себе в Турцию за их же счет приглашали, богатые подарки делали… Чудеса турецкие! В общем, обивочное дело процветало и расширялось. А вместе с ним и Мишка укреплял свои позиции. Тот хозяин фирмы, между прочим, оказался для моего сына давно знакомым. Когда-то они в Москве пересекались. Мишка инженером на заводе у него был, когда тот слесарил. Потому друг другу доверяли.

– Бывает же так! – удивился я.

– Ну, да! Для нас всё это кажется странным! – согласился Виктор. – Но на Мишке у них, кстати, многое там завязано. Он ведь не только работящий, но и думающий! Капитально дело поставил! И семьями они дружат. В общем, всё вышло по-человечески! И подскажи мне, что еще в жизни следует добавить для полного счастья?