Достигая крещендо

Орлова не притрагивалась к закускам, с тонкой улыбкой ожидая возможности ответить.

– Вы не менее категоричны, чем ваши семинаристы… Не берусь говорить про каждого персонажа, потому что знаю их судьбы довольно плохо… Но неужели авторы вкладывали именно такой посыл в эти образы? Неужели Чичиков неспособен к исправлению, неужели Вронский не искупил себя на войне, неужели Ставрогину были чужды муки совести и раскаяние? И вряд ли Болконский пострадал из–за своей эгоистичности, он просто был потерявшимся, побитым жизнью человеком не от мира сего, не склонившим тем не менее головы и потому не отбежавшим от ядра.

Епископ Евгений тоже слегка усмехнулся, понимая, что Орлова не хуже него ориентируется в русской литературе.

– Все эти герои безусловно не представляют из себя авторский идеал, кроме Лёвина, конечно, но там как–то очень нудно… Они слабы либо нравственностью, либо духом, либо умом, либо активностью к жизни. Действительно прекрасна судьба Николая Кирсанова, с его семейным и личным счастьем… Лиза Калитина поступает очень жертвенно по отношению к своей жизни и любви; Шатов, окрылённый искренним чувством к жене, достоин всяческого уважения; вершиной же толстовского «человекописания» является Степан Аркадьич. Его философия замечательна: «надо признаться, что пользуешься несправедливыми преимуществами, и пользоваться ими с удовольствием».

– А вот я, – говорила Орлова, опуская сырный квадратик в мёд, – Считаю шикарным Салтыкова–Щедрина и его Порфирия Головлёва. Это прекрасный образец безнравственного, сладострастного и во всех отношениях мерзкого героя, который вопреки всем своим злодеяниями в конце романа испытывает духовный страх и в глубоком, но едва чуть уловимом раскаянии идёт на могилу загубленной им матери, где и умирает. И мне кажется, что это позволяет ему спастись. А на ваш профессиональный взгляд?

– Да согласен, наверное… Вообще вся русская литература XIX занимается разработкой христианской философии, кто–то смотрит по–своему, как противоречивый Толстой; кто–то, как Достоевский, основывается на ортодоксальных идеях.

– И все одинаково критикуют попов, – засмеялась Орлова.

– Ну, Елизавета Николаевна, – смутился епископ. – Это у нас так принято из–за исторической несвободы Церкви и обслуживания ею государственных интересов… У меня исследование посвящено различиям социального влияния нашей Церкви и Католической. У них Ватикан – это государство, у нас Церковь – это государственный институт… В том числе поэтому я придумал фонд. Для влияния.

– А книгу–то вы зачем написали? – спросила Елизавета Николаевна после короткой паузы. Евгений немного смутился и с туманной улыбкой нарисовал глазами в воздухе круг.

– Это важная для меня работа. Я многое писал, начиная со школы, и это не лучшее моё произведение. Стиль, речь, подача мыслей, сюжет – неидеальны. Сложный для восприятия текст с высокомерной подачей. Но эта книга как память для меня, с идеями, событиями, чувствами и эмоциями. Конечно, я могу выкинуть оттуда многие моменты, Божесова, разговоры про политику, химичку в конце концов…

– Химичку не надо, – прервала весело Орлова, – Думаю, вы бы обрадовались, лишив Божесов ее пенсии?

– Как богослов не могу, – улыбнулся Евгений смиренно, впрочем, тут же добавив: – Уверен, что для химичек есть отдельный котел в Аду!

– Ахаха! – засмеялась Орлова вновь, – Ну, у вас много хороших мыслей, которые понравились мне и Божесову, мы их даже для партии взяли! – Евгений мило улыбнулся.

– Я думаю добавить туда действительно важные социальные проблемы – вредные привычки, отношение к криминалу среди школьников, буллинг, нездоровую конкуренцию, общую депрессивность школьного бытия и проблемы поиска будущего. А так это просто интересная и важная для меня история собственного приятного прошлого. Хоть любовные линии тоже нуждаются в доработке…

– Какой же?

– Женщину можно хотеть любить, можно просто хотеть, а можно и просто хотеть, и с любовью…

– Вы вульгарны, – шутливо погрозила пальцем Орлова. – Я так понимаю, медсестра была объектом желания, Римма – поиск родственной души, а вот Инга уже сочетала в себе любовь платоническую, к уму и духу, и любовь страстную?

– Абсолютно верно, Елизавета Николаевна, сексуальной энергии у каждой было много, но душевный мир неподражаемым был именно у Инги… – не стесняясь, подтвердил Евгений. – Кстати, большое спасибо вам за неё. Её уголовное дело было уничтожено…

– Ой, – смутилась Орлова. – А я и забыла, Ваше преосвященство… – сказала она виновато, потому что после триумфа Божесова не думала уже ни о чём. Орлова быстро поняла, что это Божесов, вопреки всем своим словам, дал приказ, а вот Евгений посчитал забывчивость Орловой за скромность:

– Всё равно вы сделали большое дело, Елизавета Николаевна. Ну, а нагрузка у вас и правда большая, проект курируете, партию создаёте…

– Возглавляю и ещё кое–что в перспективе, – светло заулыбалась Орлова, желающая уйти от темы своей оплошности. – После послания Божесова поймёте… Вы будете книгу публиковать?

– Нет, нет! Это для внутреннего распространения. Только знающие поймут… Единственная социальная мысль – это как раз божесовщина и важность живого общения между людьми…

– Потому что на расстоянии люди теряют интерес… – закончила за него Орлова, с меланхоличной улыбкой делая паузу. – Ну, а стихи, как сказал Божесов, у вас хорошие… Чувственные и саркастичные местами. С неожиданными метафорами… Наверное, они у вас лучше прозы, хоть вы их и не любите.

– Замечательный комплемент! – отреагировал Евгений заразительным смехом.

– Да не переживайте. Я в поэзии не разбираюсь, да и в чувствах тоже… Надеюсь, вы увидитесь с Ингой на встрече выпускников.

– И я, – прошептал Евгений. – Жизнь местами непредсказуема, но моя любовь жива, пусть немного в другой форме, но Инга… Первая, единственная настоящая и самая лучшая…

– Пойдёмте, Божесова послушаем, – предложила мягким голосом Орлова, вставая из–за стола.

***

Они переместились в библиотеку, и Орлова включила трансляцию послания Божесова Федеральному Собранию.

– Он скажет что–то важное?

– О, да! – ответила Елизавета Николаевна оживлённо. – Это просто очередная сенсация…

– Я, кстати, так и не понял, почему у нас ЧП введено?

– Ну, помните, мы с вами в Ницце говорили о необходимости смены системы… Вот он и использует ЧП для потрясений и управленческих переворотов, открывая новую страницу истории.

– Но он действует резко…

– Да не то слово! На Конституцию совершенно не смотрит, всё просит Суд найти лазейки для полного разрушения системы и строительства своей социально–демократической монархии… Франчизма, как помните.

– И откуда у него эта мысль?

– Ну, он книжку читал в 2023 году, Максима Бенгальского… Бред такой, на самом деле, но ему понравилось. А потом в коме ему снился этот мир. Другим человеком вернулся в идейном плане, чётче стал и жёстче…

«Я благодарю Совет Федерации и Государственную Думу за оперативное принятие важных в это трудное время решений, а также за согласие выслушать внеплановое обращение», – начинал говорить Божесов.

– А где он сейчас? – спросил Евгений.

– Бенгальский? В Германию уехал, тяжко стало с нами работать…

«Предпринятые нами меры эффективно предотвращают возможности экономического кризиса и других нежелательных для нас потрясений. Уже за эти 17 дней моей командой были начаты очень амбициозные проекты, способные улучшить жизнь каждого россиянина», – продолжал красоваться Михаил Александрович.

– Смотрите, Евгений, сейчас будет сюрприз, – толкнула задумчивого епископа Орлова.

«Каждому гражданину нашей страны становится очевидно, что именно в эти дни Россия может повернуться и наконец–то после долгих лет скрепности, духовности, молниеносных рывков и умопомрачительных прорывов осуществить по–настоящему успешное преобразование в сторону действительно социально–правового государства. "Времени на раскачку нет" звучало огромное количество раз в этом веке, так вот, я вам говорю другое – мы по этому времени уже давно ушли в минус…

Я благодарю Государственную Думу и Совет Федерации за одобрение проекта о досрочных выборах Президента. Они состоятся, как и положено Конституцией, через два месяца. Скажу сразу, для всех собравшихся и всех граждан. Я не буду выдвигать свою кандидатуру на должность Президента Российской Федерации. Но от моей команды пойдёт человек, достойный возглавить государство и провести системные реформы», – в зале послышались вздохи истинного удивления и недоумения. Божесов продолжал:

«В скором времени, вы познакомитесь с этим кандидатом, а пока, пользуясь возможностью, анонсирую первые его задачи. Как вы знаете, уже сейчас идёт работа по созданию партии "Новая Федерация" с новыми лицами, свежими идеями и чистыми принципами. Именно поэтому наш Президент в первую очередь объявит о досрочных выборах Государственной Думы и приведёт партию к победе! – парламентарии возмутились подобному, сознавая, что принятие их в ряды партии не входит в планы Божесова. – И, разумеется, поправки Конституции будут приняты, но с немного другим содержанием, которое представит уже избранный Президент.

Много вопросов начнут решать – уже сейчас положено начало оздоровлению экономики, избавлению от олигархических монополий и действенным мерам развития всего малого бизнеса, уже сейчас мы работаем на повышение финансового благополучия наших граждан, уже сейчас создаём новые рабочие места, уже сейчас развиваем социальную сферу, уже сейчас готовимся к отмене призыва в армию…»

Последняя фраза никак не была воспринята парламентариями, но зрители, как и было надо, посчитали её очень удачной.

«И об армии – это центральная позиция. Срочной обязательной службой мы нарушаем главное право человека – право на самоопределение. Никакой пользы для государства нет в том, что физически слабые, нравственно добрые и мягкосердечные люди ломаются, проходя через год службы. Мы должны положить этому конец, сделав армию добровольной, а соответственно, состоящей из сильных, волевых и готовых погибнуть за Родину мужчин и, конечно же, женщин»…

– Ну, тут он палку перегнул. Погибнуть – ультраправый лозунг, – проговорила Орлова, разделяя страстный огонь глаз Божесова.

«…можно долго перечислять сферы, которые требуют изменений. Но я скажу проще – всё, всё–всё–всё нуждается в изменении. Нет ничего такого, о чём мы можем сказать: "Ну, ещё долго можно не менять". Новая команда политиков будет работать по всем фронтам… А на стандартный скепсис о власти "Голодный хуже сытого", я отвечу просто – нами будет выработана строгая система сдержек и противовесов, сочетающая демократический общественный контроль, беспрекословную власть закона, независимость судов и взгляд опытных руководителей с безупречной репутацией… Всё это нам даст совершенно новая Конституция!»

– На что он намекает?

– На завершение 45–летнего периода истории России…

– А он «опытный руководитель»? Им он будет в новом периоде?

– Вы спросите об этом у него. Чуть позже… Он и вам место предложит.

– А кто станет Президентом? – не обращая внимания на последние слова Орловой, спросил епископ.

– Я, – был короткий ответ.

***

«Сегодня московская мэрия, – говорил голос из радио автомобиля епископа, возвращавшегося домой, – Подверглась нападению. Мародёры пытались разграбить здание городского Правительства, но были остановлены спецназом Агентства правительственной безопасности, применившим водомёты и предпринявшим успешный штурм здания. Основная часть преступной группировки была задержана в течение двух часов. Девять человек погибло.

Михаил Божесов анонсировал широкомасштабные изменения в случае победы своего кандидата на выборах. Сам Божесов отказался принимать участие в гонке».

Глава VIII

Стремительно приближался день выборов, а Божесов не уставал работать во всю силу. Орлова официально стала кандидатом на пост Президента, возглавила созданную Партию и активно начала демонстрировать свою работоспособность и острый язык, не оставляющий оппонентам на дебатах ни единого шанса, да и просто, давя всех авторитетом, пониманием ситуации и незатёртостью в публичном пространстве своего лица.

В три часа промозглого утра близкого к дате выборов, епископ Евгений стоял под осеннем дождём в аэропорту. Он ждал Божесова. Вокруг чёрного, маленького и блестевшего глянцем самолёта Президента копошились сотрудники Агентства, одновременно сонно двигающиеся под крыльями и выражающие своими действиями глубокую личную преданность. На взлётную полосу с огромной скоростью выехал кортеж, промчавшийся до специально устеленной ковровой дорожки, вымокшей под дождём. Из лимузина вышел Божесов в как всегда эпатажной одежде – на нём был серый двубортный костюм в клеточку, чёрный свитер с высоким горлом, а поверх был накинут бордовый плащ с золотой звездой, вышитой на лацкане. В тонких загорелых пальцах одной руки он держал любимую трость с головой собачки, в другой руке был бумажный стаканчик.

– Извините, захотелось за кофе заехать, – вместо приветствия сказал Божесов епископу и повёл его в салон самолёта.

Внутри борт номер один сиял чистотой белоснежных стен. Посередине располагался треугольный стол с мягкими креслами, следом за которыми расположилась барная стойка.

– Располагайтесь, но не слишком основательно, – сказал, скидывая плащ Божесов. – Мы сядем на военном аэродроме под Смоленском и поедем, как простые.

– Очень интригующе, – заключил епископ, снимая свой вымокший плащ. – Но всё же проясните мне самые основные моменты, Михаил Александрович.

– Разумеется, нам много придётся с вами обсудить… Жизнь, литературу, вашу карьеру, мои проекты. Вы завтракали?

– Нет.

– Сейчас исправим! – расплылся в гостеприимной улыбке Божесов, подбегая к барной стойке. – В этом самолёте я летаю без стюардесс, только с пилотами, поэтому готовлю иногда сам…

Божесов достал из холодильника и выложил на поверхность ветчину, два куриных яйца, зелень и листы салата с веточкой помидоров.

– Я бы вам сварил овсянку, но терпеть не могу кашу… – бросил он епископу, приступая к оживлённой готовке, с которой он расправлялся мастерски и с истинным наслаждением.

Через семь минут перед Евгением стояла тарелка с обжаренным тостом, поверх которого лежал яичница, обрамлённая листами салата с нарезанными на идеальные половинки помидорками и сочными ломтиками бекона. Искушённый ресторанной жизнью епископ положительно оценил манеру сервировки. Михаил Александрович выставил на стол бутылочку минеральной воды и пакет сока. А сам достал цилиндрическую баночку чипсов и газировку из холодильника.

– Бон апети. Знаете, только еда совершенна, Евгений. Остальное легко ломать и считать некрасивое красивым и модернистским, а еда всегда совершенна, даже без артхаусного вида.

– Merci, monsieur le president, – поблагодарил Божесова епископ, проигнорировав его глубочайшую философскую мысль. Самолёт взлетел, в иллюминаторах виднелись полоски света от дорог. – А вы не будете?

– Нет, я лучше съем эту вкуснятину! Представляете, с отставки Лапина ничего не ел вредного… И никаких изменений, анализы такие же. Поэтому смысла от здорового питания нет. Главное, чтобы было вкусно.

– Знаете, что меня интересовало в раннем детстве? – задал вопрос Евгений.

– Что же? – аппетитно хрустел чипсами Божесов.

– Сherry в инстаграме – это вишня или помидорка? – сказал епископ с такой милой юмористической интонацией, что Божесов развеселился.

– Это прекрасный вопрос, волнующий каждого человека! Ха–ха–ха!

– Так же, как меня волнует вопрос моего с вами путешествия, – сказал по–деловому епископ.

– Неугомонный вы человек… Смотрите, Евгений, сейчас мы с вами едем в Минск, чтобы разрешить целый ряд вопросов, с которыми со временем столкнётся Орлова, уже в качестве Президента… Выборы уже через три дня, а сегодня у неё последние дебаты.

– По вам можно сказать, что вы очень сильно волнуетесь за результат выборов, хотя всё и так очевидно, Михаил Александрович – Елизавете Николаевне, молодому и энергичному политику, да к тому же ещё и женщине, противостоит тридцатишестилетний бизнесмен–айтишник и семидесятитрёхлетний член партии «Единство». Победа даже на честных выборах однозначно за Орловой!

– Приятно, что вы нас понимаете, Евгений, – жеманно раскланялся Божесов. – Её победа совершенно предсказуема, как мы с ней и планировали, три года назад…

– Так давно?

– Да, – протянул Божесов. – Нам пришлось долго разыгрывать эту партию со всеми нитями заговора. Так–то мы хотели дотянуть до следующего года, но этот Лапин решил вспомнить о политической конкуренции и русских методах борьбы с нею. Всего лишь канцелярских работник, интриг не видал…

– А почему же вы не хотите быть Президентом?

– Я не тот человек, который будет управлять. Я геополитик, я идеолог и я хочу творить интернациональный прогресс, – пафосно говорил Божесов. – Мне хочется осваивать Космос и строить государство во всемирных масштабах!

– Ну, это ведь невыполнимо. Да и Президентом быть не мешает, – разумно заметил епископ.

– На первое положение задаю вопрос – почему? – улыбнулся манерно Михаил Александрович.

– Потому что наш мир представляет из себя множество цивилизаций, враждебных друг другу, Михаил Александрович… Есть дисциплинированный китайский мир, есть сложно организованная Индия, есть огромный мир Ислама, который независимо от степени своего радикализма (а есть как предельно миролюбивый, так и очень кровавый) выстраивает строгую иерархию подчинения… И вот. Уже половина населения Земли, которой чужды ваши европейские представления о жизни на уровне менталитета. И я не говорю об Африке, где вас не поймут очень долго, и о Латинской Америке, в которой у населения существуют свои правила… Так что создание интернационального государства невозможно из–за людей и их характеров. Поменять их, конечно, можно, но это кропотливый труд многоуровневой пропаганды и культурного внедрения, труд лет на сто пятьдесят…

– Ну, а хотя бы на мир от Владивостока до Лиссабона у меня жизни хватит? – спросил даже как–то грустно и Божесов.

– Вполне, это наша цивилизация.

– Вот и Орлова мне тоже самое говорит постоянно. Обидно, знаете ли… – фыркнул Михаил Александрович театрально.

– Так, а что будет, когда Елизавета Николаевна станет Президентом? – спросил настоятельно епископ.

– Мы примем новую Конституцию, – спокойно сказал Божесов. – И в ней будет положение о новой властной структуре… Вернее, надвластном формировании. Я создам некое «Политбюро» из двух Комитетов – Комитета государственного контроля и Комитета нравственности… В первый будет входить семь человек, занимающихся разными сферами политической, социальной и экономической жизни. А во второй войдут представитель религиозных и научных организаций.

– В чём же смысл этой бюрократии, Михаил Александрович? – скептически спросил епископ. Божесов улыбнулся.

– Это сложная многоуровневая работа по созданию «блюстительной» власти с неограниченными полномочиями в коллегиальных решениях. Это Политбюро будет включать в себя лишь 15 или 20 человек, общую для всех канцелярию и пресс–службу. Кроме этого, Агентство правительственной безопасности перейдёт в прямое подчинение этой организации… Мы соединим должность премьера и президента, немного исправим структуру Парламента, подчистим судебную систему, создадим консультативный орган – Президентский совет – из грамотных юристов, экономистов, политологов и учёных, вместо госсовета из глав субъектов… Заметьте, в целом всё останется как прежде – Президента будут выбирать, максимум на два срока, он будет являться главнокомандующим и обладать теми же полномочиями. Но. Над всеми–всеми–всеми будет стоять моя организация, способная, аки самодержавный властитель с конкретной биполярочкой, – это ироничное высказывание, высмеивающее коллегиальность принимаемых в Комиссии решений, позабавило Евгения, – Отменить любое решение и заменить его на своё… В долгосрочной перспективе я создаю структуру, которая будет отслеживать антинародные решения любых, даже муниципальных, уровней власти и отменять их. Разумеется, эта структура будет подконтрольна народу, став византийской формой демократии…

– И формально всю полноту власти получите вы?

– Формально да. Но я точно не стану вмешиваться в дела Орловой, которая всё равно останется хранителем ядерного чемоданчика.

– И как же будет называться эта структура?

– Мне хочется носить звание Генерального Комиссара, так что назову Комиссией Федерации… Приятно осознавать, что все лавры достанутся Лизе. Столько реформ, столько нового!

– Но ведь вы остаётесь у власти? И власти высокой.

– Да что вы. Я просто хочу сидеть в кабинете, где–нибудь в новом городе с большой красивой рекой, и смотреть ролики на Ютубе. Увижу, что где–то сбили пешехода, а водитель оказался помощником прокурора и его отмазывают усиленно, сделаю звонок и порекомендую внимательнее относиться к такому делу… Благодать!

– Хм… Забавно… Орлова точно поделится с вами?

– Как ужасно, что вы не разобрались в наших с ней отношениях! – смеялся он. – Мы с Лизой просто идеальные политики, которых давно жизнь свела в едином страстном порыве. Вообще, разобщённо, такие люди как вы, как я и как Орлова обречены на одиночество… Мы можем опереться только на воплощения самих себя… Нам с Елизаветой повезло, и мы встретились. Да и вам, если верить вашей книге, очень повезло с парой, правда непонятна ваша радикальная форма одиночества…

– Это мои душевные потёмки, что у вас?

– Наши с Орловой потёмки были светлыми, – улыбнулся несвойственно тактично Божесов, решивший не реагировать на тревогу епископа, когда заговаривали о его книге. – Мы были довольно умны и прогрессивны, чтобы понять, что наш брак следует завершить. И не прогадали, как видно сейчас… «Если вы счастливы сегодня, значит, в прошлом вы делали всё правильно», – произнёс Божесов будто цитату, продолжив: – Мы обрели свободу, оставив при этом титаническое взаимное уважение и восторг друг от друга. Елизавета – талантливый человек, умеющая, кажется, делать всё – она разбирается в программировании, понимает социальную и возрастную психологию, шикарный организатор и управленец, почему–то знает физику и имеет потрясающий взгляд на литературу…

– О, да! – кивнул епископ.

– Скажу, правда, что взгляд у неё излишне стандартный и хоть она и имеет чувство юмора, но начинает серьёзно воспринимать мои самые вольные высказывания о героях, что иногда раздражает… А ведь все беды из–за книг. Книги самый мощный источник пропаганды. Человек примеряет на себя образы, смотрит, как он поступит в тех или иных обстоятельствах. А это фантазия. Она развивается уже к сознательному возрасту и уже тогда мы становимся теми больными героями Достоевского, Гоголя, Чехова, даже Толстого. Мы ощущаем себя лишним человеком. Видим, что совершенно нормально метаться, пытаться найти себя, свой путь, своё призвание, свой смысл, истину, в конце концов… Но это всё пустое. Вся истина уже открылась и уже есть… Вы, между прочим, служитель этой истины, епископ, – Божесов говорил очень эмоционально, а самолёт заходил на посадку.

– Но мы с Орловой, – продолжал Михаил Александрович, – Поддерживаем друг друга в единой цели, потому что она талантливый во всех отношениях человек, имеющий безумно трезвый взгляд на мир и вещи, а я гений политики с порой иррациональными методами.

– Талантливый человек талантлив во всём… Но гений будет гениален только в одной отрасли, являясь полным профаном в другой, – сказал Евгений.

– Абсолютно согласен! Именно таков наш синтез. Президентом должен быть талант. А идеологом гений! Как у вас там было в книге? Друг друга гении поймут на полуслове, комфортно им общаться меж собой? – задорно повторил Божесов стихотворение Евгений.

– Да, Михаил Александрович, – с удовольствием улыбнулся епископ.

– По ритму, рифмам и смыслу это лучшее стихотворение у вас… При чём там есть и подтекст романтических отношений, и подтекст отношений деловых. Впрочем, другие стихи тоже трогательны…

Самолёт совершал посадку на военном аэродроме. Божесов сел в кресло и пристегнул ремень. Епископ сделал то же самое. Над океаном облаков поднималось солнце, пронзая своими лучами в иллюминаторы самолёта, погружавшегося в густую пелену. На земле же было пасмурно, и всё ещё стояла ночь.

– Кстати, Евгений, – сказал Божесов уже перед самым прикосновением шасси с поверхностью полосы. – Я вам хотел предложить войти в Комитет нравственности от Русской церкви. Будете курировать вопросы образования, культуры и просвещения… Вам понравится.

Евгений спокойно посмотрел на Божесова и закивал головой:

– Я подумаю, – ответил он, хоть и знал ответ. Самолёт остановился.

– Думайте, пока мы будем ехать до одного замечательного места… Ваша машина крайняя, – крикнул Божесов, стремительно покидая самолёт, не дожидаясь Евгения.