Руна Райдо

– Ты действительно достоин силы, юный Гелевин – похвалила ведьма. Теперь приложи ее сердце к своему. Оно еще трепещет? Просто прижми к коже.

– Как? Куда оно… делось?

– Оно теперь бьется в твоей груди. Завтра ты проснешься в постели и не сразу вспомнишь произошедшее здесь – словно это был сон. Но тебе будет радостно, как в детстве в первый день длинного жаркого лета. Захочется вскочить и бежать босиком на двор. И еще кое-что будет в новинку… – Ведьма снова мерзко хихикнула. – Так бывает у всех здоровых молодых мужчин.

Можешь снять со стены зала меч Ворона и начать тренировки с лучшими бойцами края. Меч прославит тебя и сделает богатым. Тем, чье имя внушает трепет. Тем, кого не сразит рука мужчины. Да-да. Тебя не убить оружием, оно рассыплется в прах. Ни один воин не сумеет одолеть тебя в бою. Но помни – источник твоей силы – этот серп и сердце девы. Через три, шесть и девять лет ровно в этот день обряд необходимо повторить. Серп спрячь, а тело брось в болото. Никто и не удивится – тут полно волков, заблудившиеся девочки редко благополучно возвращаются домой. Однако, ты достаточно умен, чтобы не охотиться в собственных владениях. И, конечно, знаешь, что за все нужно платить, не так ли, молодой лерд Гелевин?

Ведьма вдруг оказалась совсем рядом и дунула ему прямо в лицо. Словно холодный смрадный вихрь закрутил Сиверта, и все исчезло.

* * *

Бер, устроившись в тени лещины, тесал деревянную острогу для охоты на жирных сомов, водившихся в здешней медлительной заросшей речушке. Из их сладкого мяса получалась наваристая уха– все ели так, что за ушами пищало. Когда он увидел медленно бредущую к нему Бренну в совершенно в мокром, облепившем ее платье, чуть скармасакс на ногу не уронил. Лицо бледное, губы дрожат. Остановилась, не дойдя, скрючилась, руками поддерживая тяжелый живот. Бер бросился к ней.

– Бренна! Ты что, упала в реку?!

– Когда вернется Асмунд? Они ведь очень скоро должны, ты говорил, может сегодня…

Бер. Ты принимал когда-нибудь роды?

– Один раз помогал. У домашней лосихи, когда был мальцом… Ты что?! Тебе плохо?!

– У меня ужасно ломит поясницу и временами охватывает боль, опоясывает… сильная снизу. Наверное, это схватки и есть… Из меня вдруг хлынуло что-то, мне показалось, вылилось целое ведро. Хотела вымыться, но оступилась. Все равно уже намочила блио, а в воде почти проходит …

– Так. Пойдем в шатер, переоденешься. Как же …вроде же не должна еще. Давай, помогу, подними руки…

– Я умру.

– Боги! Что ты, конечно нет, малышка наша! Часто прихватывает?

– Пока не очень. И еще ведь рано. Слишком рано – должно быть после Ламмаса. Может еще пройдет само? Может просто так… Пройдет, конечно.

– Ложись в шатре и просто спокойно полежи. Хорошо? Я отлучусь ненадолго. Здесь рядом живет знающая женщина. Только не пугайся, она выглядит…ну, дико, в общем. Она шаман.

– Я однажды слышала, как у нас в доме женщина рожала. Ей помогали повитуха и Уна. Она так кричала… словно ей ногу отпиливали. Но мне не так уж больно. Только приходи поскорей, Бер. Я боюсь. Вот если бы Уна была здесь… А ты не можешь… сам? Может не надо никого звать?

– Бренна, я очень быстро вернусь. Делга хорошая. Вот так, удобно тебе? Просто лежи. Только не надо плакать, ну ты что?! Я мигом.

* * *

Сенешаль Каэр Бадх Бран Седерик, а по тайному прозвищу, данному слугами – Бородавочник, грузный мужчина, одетый так тепло, роскошно и неудобно, что даже в прохладных покоях замка ему приходилось пыхтеть и потеть, был с утра смурен и недоволен.

Беспокойное это счастье – быть правой рукой такого сильного лерда. Ведь под началом у тебя не только люди замка, но и мелкие безземельные рыцарьки, принесшие твоему господину оммаж за дополнительный клок земли – никому ведь не улыбается с голоду подохнуть, верно, господа нищеброды?

Деньги есть у него, власть и уважение подчиненных – все есть. Покоя только нету на старости лет. Хотя какая старость – пятьдесят пять? Женился на двадцатилетней – второе пузо носит довольная дама, взятая за красоту из такой нищеты, что в приданое дали кувшин и тазик для умывания. Но, раньше бывало по коридорам, по лестницам стремительно летал, все успевал, совал нос туда, куда бы и не нужно. Говорил ему констебль, что был постарше и давно уж при должности: «Не чеши там, где не чешется. А где чешется – не расчесывай – само пройдет». Но он во все до мелочей вникал. Интересно потому что, кураж такой… А теперь с утра все тело немеет, суставы ноют, поясница разваливается. Ни нагнуться, ни вздохнуть, ни пернуть, пока не расходишься.

Так еще и расстройство желудка. Сидя на теплом деревянном сиденье в отхожем месте, он думал, что при его должности только тут и можно спокойно отдохнуть. Если бы секретарь записывал его сортирные размышления в книге «Уединенное», почтительные потомки прочли бы примерно следующее:

«Не эта бы чертова пошава с животом, так хорошо б выпить нового вина, закусить не торопясь, в компании коннетабля Эйлиля, побеседовать о его хозяйстве – о лошадях и прочих делах – с умным человеком всегда поговорить приятно. И отведать привезенные для гостьи лерда эти… смоквы с орехами в меду – полюбил теперь сладкое больше баб.

Так ведь не дадут и позавтракать в спокойствии душевном. Идут и идут, как глаза продрали! Ничего не могут сами, дети что ли малые?! Да еще принес вчера дьявол филида этого рыжего в компании здоровенного отигнира. А что, скажите не отигнир? Одет по-датски, а меч его вы видели? Вот и я такого до сей поры не видел. Такого и у лерда Гелевина в оружейной нет. Это очень дорогое оружие, ясно вам, деревенщина. И что им надобно? Хочет филид исполнять перед лердом саги? Ну, хорошо, понятно, хоть для пира не время и повода нет, лерд наш до судорог любит это все по детской памяти – стихи и бренчание на ирландской лире. А зачем пускать викинга? И оружие ему оставьте, скажи, пожалуйста… Никогда не видел барда с личным телохранителем. Ну, бард, положим, надеется на хороший дар или кошель монет и пожрать-выпить задарма. Ну и послушай его, да и пусть проваливают откуль пришли. Но нет, лерду втемяшилось – собирай малый пир, приглашай людей, вели там, на кухне… Он-то, говорят, потому никого не боится, что чародейством согрешил. Не убить его, дескать, смертному мужу… А я вот, добрый христианин, опасаюсь чужаков с таким мечом на поясе.

Бродят внаглую сейчас по замку, вроде пьют и девок щиплют, а может чего вынюхивают? Дан уже и с охраной по-приятельски, приемы с мечом им показывает, а эти водят их везде, без опаски, простаки. Надо сержанту сказать, пусть присмотрят. Нехорошее предчувствие. А лерд, что уж вовсе неслыханное дело – пригласил этого рыжего прямо в личные свои покои, вот прям с утра, в ночном колпаке с ним беседует. Лерд Сиверт Гелевин с голодранцем – арфистом. Веселый, видно, будет пир.

* * *

– Что такое? – шаманка нагнулась к свернувшейся на земле Бренне и заглянула в лицо. -

Ты ползаешь? Делга будет звать тебя серая ящерка? Или маленький желтоухий уж?

– Я просто лежу.

– Надо ходить, не лежать. Почему слезы? Кричать надо, не плакать.

– Я не могу кричать, у меня нет сил.

– Посмотрим. Делга – я. Тебя буду звать надутый бурундук. Смотришь так. Сердишься почему? Ложись на спину. Медведь, вода где? Лей на руки мне. И уходи. Где твой муж, бурундучок? Что ты жмешься. Тебе ребенка сделал карлик-цверг? Нет? И Делга только пальцами входит в тебя. Два пальца. Так. Будешь лежать, и плакать, и грызть губы. Не родишь сегодня, нет. Разгрызешь губу, Делга будет зашивать костяной иглой. Придет муж, как будет целовать? Дитя маленькое. Когда ты понесла?

– После Йоля, я думаю.

– Тогда ничего. Девочка придет к нам. Делга видит раньше. Хорошо. Девочки лучше живут. Будет злая, как мать. Красивая тоже. Ты плачешь, думаешь, смерть? Нет. Смерть не так.

– У тебя есть что-нибудь от боли? Мне очень…

– Ничего не дам. Боль хорошо. Эту быстро забудешь. Завтра будешь улыбаться мужу. Если перестанешь кусать губу. Но, смотря, какая боль. Много узнаешь сегодня, бурундук. Медведь! Бери ее, води. До реки и сюда, опять до реки. Долго. Я заварю лимонник, клещевину, чистец. Слабые схватки.

– У меня есть калина и тысячелистник, Делга. И сухая гвоздика.

– Хорошо, давай котелок. Гвоздику не надо. После родов будешь поить, чтобы меньше текла кровь. Буду учить тебя, ты годишься, медведь. Плохо рожает бурундук. Нет сил кричать… Когда будет хорошо рожать, в Таре королю заложит уши.

Бер подхватил Бренну под коленки и вынес из палатки. Глядя, как Делга, продолжая ворчать, принялась заваривать травы и деловито обустраивать место для родов, он успокоился. Старая шаманка, конечно, не даст умереть их девочке. Они побрели к реке. Бренна почти висела на нем, временами останавливалась и стонала сквозь стиснутые зубы, а потом тихо бормотала «Богородице». За это время боль отпускала, и им удавалось пройти еще немного. Хождение действительно усилило схватки. Через два часа Бренна уже не молилась, а тихо выла, уткнувшись Беру в грудь. Холодная речная вода, которой он умывал ее красное, заплаканное лицо приносила облегчение, а вот прикосновения, попытки растирать поясницу, только раздражали. Даже когда, страдая от жалости, он хотел обнять ее и погладить по голове, Брена оттолкнула его и зашипела.

– Не трогай меня, Бер, ради Иисуса! Мне так только хуже!

– Зачем ты терпишь? Никто же не слышит, малышка. Кричи.

– Я потом не смогу перестать, лучше не надо. Только бы было все в порядке с ребенком. Делга спасет дитя? Оно же не дозрело.

– Все будет хорошо. Делга зовет, пойдем, солнышко. Она приготовила тебе еще отвара.

* * *

Свет дня, проходя через цветные стекла узких стрельчатых окон, придавал спальне лерда Гелевина необычный вид. Из обстановки в обширном покое был лишь массивный стол черного дерева, весь заваленный манускриптами и огромная кровать под тяжелым балдахином из вишневого бархата, созданная тем же мастером – мотивы резьбы явно повторяла одна искусная рука. И очень узкий, скользкий, жесткий стул – настоящие пыточные козлы.

Но юноша, одетый в легкую зеленую тунику, так идущую к его глазам, сидел изящно и непринужденно, не слишком почтительно закинув длинную ногу на ногу, покачивая явно дорогой туфлей из отлично выделанной золотистой кожи и покручивая в тонких пальцах конец серебряного пояска, так ладно обнимавшего его стройный стан.

Он молчал и ждал, безо всякого напряжения, что скажет хозяин замка, который полулежа на кровати в арабском атласном халате, тянул из стеклянного кубка вино, разглядывал своего гостя и не торопился прервать молчание. Наконец он потянулся к блюду с абрикосами и процедил сквозь зубы.

– Что ж, расскажи, что ты знаешь, но учти, что угодить нам не просто. Мы сами выберем сагу или историю, которую хотим послушать.

– Желаете ли, чтобы я исполнил вам стихи о началах: о волнах завоеваний Эйрин – от Парталона, Немеда и Фир Болг, о воинственных девах, ведомых Кессар, о потопе и болезнях, истребивших первых поселенцев, о битвах при Маг Туиред, о том, как были заселены Аранские острова, Мэн и Ратлин? Или вы желаете послушать о великом камне Фал, что издавал вопль, когда на него наступал будущий король, копье Луга, мече Нуаду и котле Дагды, насыщавшем всех, кто садился вкруг него и оживлявшем воинов, павших накануне в бою?

– Правда, они были после воскресения не очень… Не могли говорить, ничего не соображали, а только убивали. Жуть какая. Нет, слишком длинные повествования. Они всем известны и в них ничего веселого нет.

– Тогда не пожелают ли ваши гости выслушать рассказ о прибытии Туата Де Дананн – не на кораблях, как прочие, явились они на земли Эрин, а на черных тучах по воздуху так, что на три дня покрыли тьмой лик солнца, о войне с фоморами, их жестоком и скупом короле Бресе, который стал жертвой первой песни – поношения, исполненной в Ирландии.

«Ничего, кроме пагубы, не будешь ты знать с этого часа» – предложил филид, и посмотрел на лерда в упор. Внезапно взгляд его изумрудных чуть раскосых глазах стал темным, тяжелым. Сиверт вдруг вновь почувствовал эту тяжесть в своей груди, почти удушье. Лишь на миг. Показалось. Симпатичный такой юноша, приятный, вежливый, хоть и видно, что смутить и испугать его непросто. Бойкий. Внешне почтителен, но что-то с ним не так.

Лерд промолчал, но хмурился все больше. Он уже почти жалел, что принял этого чем-то неуловимо раздражающего молодого человека. С сердитым стуком поставил пустой кубок и не сделал жеста, разрешающего отроку приблизиться и наполнить кубки вновь. Но рыжий филид и бровью не повел.

– Или вам интересно услышать о союзе Луга с Морриган, Бадб и Махой, чья магия обрекла великанов-фоморов гибели? Могу спеть о страшном оке Балора, которое лишало вражеское войско силы, и было столь смертоносно, что лишь на поле битвы, рискуя жизнями, приоткрывали его четыре воина, поднимая огромное веко?

– Нет, это рассказ не для мирного пира. Не пристало слушать нам о выколотых глазах и отрубленных головах. И он непроизвольно потер левый глаз – как будто немного опухший. Давай что-нибудь другое.

– Ну, может тогда о явлении людей – сыновей Миля и битве с Туата при Аморген – о населении сидов, островов и волшебных мест под землей племенами богини Дану, так как потерпели они от прибывших на остров людей поражение?

– Ты действительно наизусть рассказываешь «Книгу захватов Ирландии»? Целиком? Но это не годится. Это все равно, что библию начиная от Авраама пересказывать. Надо что-то увлекательное и не слишком длинное. И не предлагай изложить нам от доски до доски «Старины мест» и «Книгу Бурой Коровы». Хотя «Похищение Быка…», конечно, поживее… Где тебя обучали? Как твое имя, филид? И твоего наставника?

Молодой человек помолчал, облизнул длинным острым языком тонкие губы, совсем по-лисьи, откинул назад голову, тряхнув огненной шевелюрой, и продекламировал:

– Множество форм я сменил, пока не обрел свободу;

Я был острием меча – поистине это было;

Я был дождевою каплей, и был я звездным лучом;

Я был книгой и буквой заглавною в этой книге;

Я фонарем светил, разгоняя ночную темень;

Я простирался мостом над течением рек могучих;

Орлом я летел в небесах, плыл лодкою в бурном море;

Был пузырьком в бочке пива, был водою ручья;

Был в сраженье мечом и щитом, тот меч отражавшим;

Девять лет был струною арфы, год был морскою пеной;

Я был языком огня и бревном, в том огне горевшим.

С детства я создавал созвучия песен дивных;

Было же лучшим из них сказанье о Битве деревьев,

Где ранил я быстрых коней и с армиями сражался,

Где встретил страшную тварь, разверзшую сотни пастей,

На шее которой могло укрыться целое войско;

Видел я черную жабу с сотней когтей острейших;

Видел и змея, в котором сотня душ заключалась.

Я видел в Каэр-Невенхир, как бились за власть деревья,

Как барды слагали песни, как воины шли в сраженье,

Как Гвидион вверх поднял свой тонкий волшебный жезл…

(перевод В.В. Эрлихмана)

Голос его звучал глуховато, но четко, ритм завораживал, словно затягивал под сень тенистого влажного леса, приглашал прилечь на бархатный темный мох, смотреть на переливы бликов листвы, закрыть глаза под мерный шум ветра в кронах и шелест темного ручья… Внезапно лерд Сиверт осознал, что его гость продолжает чтение на языке Дивного народа и поспешил стряхнуть странное оцепенение.

– Кад Годдо – Битва деревьев из сборника песней Талиесина? Это много лучше. Но ты не ответил, бард. Я не привык к такому отношению.

– Светлейший лерд. Поверьте, я не хотел бы проявить неуважение и сознаю, что мой отказ назвать себя – непозволительно дерзкая выходка. Но вы же понимаете, что святая церковь, верным сыном которой вы являетесь, жестоко карает друидов, не отказавшихся от своей веры и занятий и не одобряет выступлений филидов и бардов, признавая произнесение стихов, саг и исполнение музыки формой магии. В замке есть капеллан…

Но если вам нравятся валлийские тексты, то из стихов Талиесина мне особенно приятно будет рассказать историю Керидвен и ее уродливого сына Афагдды, самого омерзительного монстра на свете. Она решила сделать его хотя бы мудрым, сварив в котле волшебный напиток, предоставляющий вселенское знание и поэтическое вдохновение. Смесь должна была вариться в течение года и дня. Следить за котлом Керидвен поручила своему второму сыну Гвиону Баху. Первые три капли жидкости из этого котла могли дать мудрость; остальная часть варева была смертельным ядом. Гвион Бах помешивал зелье, дабы оно не пригорело, и случайно обварил большой палец как раз тремя каплями этого напитка. Гвион Бах от боли сунул палец в рот и сразу получил всю мудрость и знание, предназначенные чудовищному братцу. Мамаша Керидвен рассвирепела и начала преследовать его. Спасаясь, Гвион превратил себя в зайца, а Керидвен стала борзой. Затем он стал рыбой и нырнул в реку, она превратилась в выдру. Он превратился в птицу, она стала ястребом. Наконец, он обернулся малым зёрнышком, а она – курицей и съела его. Однако он пророс в ней и Керидвен забеременела. Плодом в ее чреве стал Талиесин. Добрая матушка избавилась от него, бросив в океан, но он спасся на уэльском берегу, и с тех пор он стал величайшим из валлийских бардов всех времён.

Особенно мне нравится в этой истории то, что мерзкий урод-то все же остался таковым и никакой мудрости и волшебной силы не получил.

А не позволено и мне спросить, господин? Я вижу на стене, среди драгоценного и явно славного оружия золотой серп… Фамильная вещица? Немного странно, что орудие сельского труда, более сподручное женщинам … Это его изображение я видел на вашем щите? Не благоволит ли лерд удовлетворить мое любопытство?

– Даже не подумает. «Любопытство сгубило кошку» – говорят в Британии. От души надеюсь, неподобающий вопрос ты задал просто по глупости. Ладно, говори, что знаешь еще.

– Могу поведать о состязаниях Луга и трех волшебных мелодиях, сыгранных им при дворе Нуаду в Таре: первая погружала в сон, вторая заставляла смеяться, а третья – плакать и …

– Да, давай-ка сыграй, раз к слову пришлось, на арфе, покажи свое искусство. Арфа у тебя чудесная. Где приобрел, а бард? Ты сам полон загадок. Посмотрим, сумеешь ли исполнить такой джиг или рил, чтобы мои подвыпившие молодцы, наплясавшись, остались на полу.

Юноша поклонился, благоговейно высвободил из обширного холщевого кошеля удивительной красоты арфу-айне и легко, едва касаясь, пробежался пальцами по струнам. Улыбнулся и чуть подвернул колки.

– Желаете романтичную балладу или энергичную песню, которую ваши люди подтянут, а может быть красивый быстрый танец?

– Давай, что хочешь, много вопросов, певец. У меня сегодня есть и другие дела.

Юноша начал наигрывать «скользящую» джигу – его длинные пальца легко и стремительно перебирали струны, удивительное звучание драгоценного инструмента как нельзя лучше раскрывалось в этом просторном, почти лишенном мебели покое. Но не хуже эта джига звучала бы на росистом лугу, ведь подслушана она была у арфистов Доброго народа в самую короткую и светлую ночь года. Затем юноша без перерыва сыграл песню Ога О’ Туама и известную народную бретонскую – о молодом принце, а затем – печальную балладу о безответной любви, которая заставляет людей совершать в отчаянии нелепые и бессмысленные вещи.

Лерд Гелевин никак не прокомментировал его игру, но подумал, что этот юноша, возможно, сам и есть Луг. И он не сможет отказаться от наслаждения слушать его всю ночь. К дьяволу тревогу и непонятное муторное ощущение в желудке. К дьяволу сердцебиение и давление в груди. Со вчерашнего дня. Когда видит его. Наверное, просто приболел. Ну, может же он заболеть, как все люди? Нет, Сиверт Гелевин болеть не может. И умереть, как все люди не может. А о чем тогда беспокоиться?

Бард, дождавшись удовлетворенного кивка, спрятал инструмент и продолжил перечислять свой репертуар, поразительно широкий для такого юнца.

– Быть может, тогда о шутовстве Дагды? Когда он угощался кашей из чудовищной ямы?

– А сам ты, певец, отдашь ли должное доброй еде на этом пиру и сможешь ли осилить настоящее угощение? А потешить нас веселыми историями немного э… вне традиции и показать … как бы небольшие магические фокусы?

– Если только мой друг поможет мне. Ведь ему будет позволено сесть со мной и присоединиться к праздничной трапезе? Тогда хорошо подойдет рассказ о волшебном острове Эмайн Аблах, на котором правил верховный король сидов Мананнан, где нет старости и смерти, и его чудесных свиньях, которые могут быть убиты, приготовлены, чтобы послужить для воинов доброй пищей, а на другой день снова ожить и вновь быть зажаренными к вечернему пиру?

– Это можно к третьей перемене, когда вынесут свинину. А что, этот мрачный викинг твой ассистент при исполнении фокусов? Забавно.

– Нет, мой лерд. Только в поедании свинины и заливании в глотку доброго бреинбиира или любого хмельного напитка, которым вы благоволите нас угостить, – улыбнулся бард.

– Пойми, юный друг, я не капризничаю. Просто ты появился кстати. У меня важная гостья. Ты – мой сюрприз, тоже своего рода угощение. При помощи этого пира я хотел бы выразить ей мою искреннюю приязнь и благодарность.

– Я постараюсь не ударить лицом в грязь, светлейший лерд. И фокусы тоже можно. Немного огня? Как на счет небольшого фейерверка?

– Вот-вот давай. Прикажу поставить кадку с песком.

– Возможно, даме придется по вкусу сага «Приключение Кондлы» – о чудесном ином мире, населенном лишь девушками и женщинами?

– Ну… В общем подумай сам, бард. Что-то с увлекательным сюжетом, но покороче.

– Конечно. Приятного дня, милорд.

Ренар Лис.

Не переношу грубых, невоспитанных людей. Не могу удержаться, чтоб не преподать им небольшой урок, даже если меня и не касается – такая вот слабость. Правда, не все сразу видят связь между своим гадким поведением и реакцией организма, но некоторые, наиболее сообразительные, смекают. Сенешаль-то уж лекаря вызывал, с горшка не слезает. Конкретно мне нахамил два раза и дважды сделал вид, что в упор не замечает. Невежливо, я считаю. Но он все не может сложить два и два. А эта тетка просто противная. Видно, драла ребенка за ухо или за волосы. Слышал, как девочка взвизгнула, а потом эта лахудра орала на малышку, как припадочная. Рысью побежала. Ну, ничего, посиди над ямой, подумай. Так теперь всякий раз будет, как вздумаешь ее колотить. Свободно, Ренар, она одна там, на кухне.

Девочка, стоя на коленях, чистила песком пригоревшую утятницу. Точно попало ей, всхлипывает, при моем появлении вздрогнула и сжалась вся, голову в плечики втянула. Я тут же нацепил самую милую свою улыбку, приветливо ей кивнул и направился к бочке с бреинбииром. Наварят же гадости такой, как Асмунд пьет, да еще селедкой закусывает, а потом сверху луком или чесноком с солью и ломтем кислого хлеба. Хоть и образованный он человек, а все же дикий – викинг, одним словом. Я цапнул самую большую кружку пинты на полторы и стал цедить тоненькой струйкой, поглядывая на девочку. Она вроде расслабилась и снова заскребла своей тряпкой.

– Детка, – девчонка вскинулась и затряслась, но я уже стоял рядом с ней так, что перекрывал ей путь к бегству. – Не пугайся, я только хочу сказать тебе пару слов. Послушай внимательно и получишь подарок.

Асмунд.

Пир вроде собирали для своих, если кто-то из домочадцев и приятелей лерда Гелевина может претендовать на это звание, а вышел все же богатый. Одних свечей зажгли штук сто. А ведь еще не вечер, хоть в зале и темновато. Зато прохладно тут – на дворе просто страшно печет. Вообще в зале драться удобно – не слепит солнце, скамьи, столы, а на них опять же много всяческих предметов – элем плеснуть или прямо так, кувшин швырнуть в рожу – только руку протяни.

На пир являться при боевом оружии неприлично – но я эту норму этикета, пожалуй, проигнорирую. Готовились к этой пышной пьянке чуть не неделю, я уже все жданки съел, начал злиться на Ренара. Он что-то замышляет, однако, не делится своими соображениями. Ну, поиграл бы лерду этому в личных покоях, поговорил, как он умеет. Ведь так-то Лис кому угодно без масла в зад влезет. И попросил бы Эилис продать, мол другу приглянулась, или в хнефатафл бы ее выиграл, мне его учить что ли плутовать? Давно бы уехали. Бренна там переживает. Так нет: что-то затеял на пиру. А лерд этот скользкий, чем –то напрягает он меня– мутный какой-то… Вообще тревожно, и что оставил малышку мою, хоть и с Бером, и Эилис как бы не подвела, не выдала ничем, что знает нас – пока держится, но я бы брал ее поскорее и ходу отсюда … Она неглупая на самом деле, но нервничает очень. Не знает, что страшнее – у Гелевина остаться или Беру в глаза посмотреть.

Слуги еще носят на столы первые блюда – густую похлебку из полбы с курицей и пастернаком, гороховую кашу, печеные бобы с чесноком, расставляют закуски: холодную вареную телятину на толстых ломтях однодневного хлеба, соленую треску и кувшины с гипокрасом. Вот что за ерунда – разбавлять вино, добавлять мед, анис, корицу и прочую дрянь. Мы с Ренаром такого не пьем. Подождем, пока нормальное вынесут.