Деды в индиго

– Мама! – раздался чей-то дикий рев в лифте.

Какие-то тупицы оказались в западне.

– От, зажигалки конопатые! Поделом вам! Не фиг от школы или вуза отлынивать. Посидите, посидите, клуши, в темноте, тогда оцените преимущества урока або лекции. Ну вот, порядок – часа два можно спокойно вздремнуть. Да даже больше! Пока там электрика дозовешься, в смысле, разбудишь, и все три-четыре, а то и пять.

* * *

Никеш подошел к бане. На фонарном столбе висел красочный рекламный щит, на котором метровыми буквами было выведено «Мужики, скорее в баню!». Ниже – старое объявление от руки: «Вновь открыто женское отделение».

– Интересно. Связанные события или нет?

Оказалось, связанные: в фойе уже выстроилась очередь из «оголодавших» мужичков. Давно он такой очереди не наблюдал: со времен дефолта в обменники.

– Кто крайний?

– За мной еще трое занимали – убежали за пивом и конфетами.

«Придется прибегнуть к помощи Митяя, банного дворника», – осенило Никеша.

Для этого и мелочишка в кармане найдется – много не берет, чай, не депутатское лобби. К тому же Митяй из-под полы березовые веники продавал недорого (но, сдается, списанные метлы).

– Проведу. Черным ходом. Через кабинет директора, – пообещал Митяй. – Кстати, у тебя знакомых много? Тут охранник просил большой цветной монитор подешовле. У него простой черно-белый. Качество не ахти. Видеокамеры-то в каждой парилке установлены. Очень нужно. Частенько подключается к интернету. На популярный сайт закачивает свои опусы. Будешь в доле.

– Надо покумекать. Думаю, помогу.

По дороге Никеш встретил и слесаря, дядю Петю Мавлюгаева. Тот шел с работы неуверенной походкой. Нехорошая примета.

Действительно. Стоило намылиться – вода закончилась и, похоже, навсегда (в смысле, до следующего дежурства дяди Пети). Хотя… как знать? И не его это вина, а ловчил типа Люлипупенко энд компани – в очередной раз латунный вентиль сперли? В прошлом году из-за этого весь дом зимой без тепла остался.

Пока искал, где краны отворачиваются, очутился в женском отделении.

…Вдруг раздался страшный визг. И на Никеша со всех сторон обрушились хлесткие удары мочалками и волны кипятка из тазиков. Кроме того, поливали какой-то контрафактной парфюмерией и шампунями.

Затем всё стихло (когда смыло мыльную пену).

Никеш приоткрыл сначала один, потом второй глаз. Оказалось, он стоял в центре «женской сборной». Коллективный заплыв всей конторой. Ню-корпоратив.

– Мужчина, вы бы хоть тазиком прикрылись для приличия, – фыркнула одна.

– А может, это стриптизер? Девки! Никто не приглашал?

– Да тут и смотреть-то не на что, – разочарованно выгнула спину вторая. – Пусть глаза закроет и отчаливает, откуда приплыл.

* * *

Уже ровно неделя, как Батумыч исчез. После столь длительного отсутствия Малярчука, успокоившись и забыв прежние обиды, ребята задались вопросом, что же с ним горемычным приключилось?

И вот им, вернее, Смолянскому «повезло» – на пороге подъезда появилась Всевина супруга с хозяйственной сумкой.

– Где наш дражайший муженек? – елейным голосом спросил Лева.

– Что? И ваш тоже? – съязвила женщина.

– Это я, стал быть, фигурально, – осклабился Смолянский. – Так где ваш муж?

Жена Малярчука зло бросила:

– Умер. Для вас! И не семафорь тут!

Эта весть так сразила Леву, что он не нашел ничего лучшего, как войти в глухой штопор…

А вдруг неправда? Но ближе к обеду встретил соседа Малярчука, почти непьющего Василия Демьяновича.

– Всю ночь стонал, бедолага, за стенкой, – припомнил тот воскресенье недельной давности. – Не иначе агония наступила. А че? Его жинке ничего не стоит и втихаря схоронить, он у нее уж третий.

От этих слов в душе Левы похолодело. И он аллюром бросился в чипок за горючим. За упокой души – прекрасный повод собраться.

Но нет худа без добра. На следующий день Полина (начальница над Дулепистым в тресте) попросила Вадика за отгул антенну уличную приладить, а заодно и краны в кухне подвинтить.

Дулепистый взял нехитрый инструмент. Сначала, пока светло, стал настраивать антенну. Сел на перекладину ограждения и случайно заглянул в соседнюю лоджию.

Там, в глубине (жена приказала не высовываться) как ни в чем не бывало дымил «воскресший» Малярчук!

Увидев его, Вадик чуть не сыграл с двадцатиметровой высоты на тротуар.

– Ты?!

– Я. Жена отобрала ключи, а с седьмого этажа – не с твоего второго, вниз не сиганешь.

– А мы уж по тебе поминки справили… Вчера. Торжественно. Всей компанией.

При словах о застолье, Малярчука прямо перекосило, всего.

– Вадя, – страстно зашептал он, – давай, вжахнем по маленькой, душа горит – туши свечи!

– Тип-топ. Спущусь к себе, принесу стопарик.

И принес.

– Давай еще!

– Несу.

– А закусь? – обнаглел в корягу Малярчук.

Пришлось тащить ему из своей квартиры сначала маринованные огурцы, потом отпечатывать шпроты, потом еще колбаски нарезать. Но тому всё было мало.

– А начхать на него! Довинчу краны и уйду.

– Вадя, Вадечка, Вадянчик! – взывал к совести Дулепистого пенсионер.

Но тот притаился в глубине квартиры, точнее, на кухне.

Кончилось тем, что Малярчук не вынес тягости ожидания и решил перебраться в квартиру рядом. К Вадику. Встал на табурет. Потом, держась руками за скользкие стены, покрытые мелкой керамической плиткой, осторожно поставил ногу на парапет, а затем попытался ее перекинуть на примыкающую лоджию. Но там точки опоры не было. Ступня провалилась вниз. При этом Всева потерял шлепанец, который спланировал прямо на асфальт.

Малярчук оседлал перила: одна рука и нога с одной стороны, другие – с другой. Шимпанзе, да и только!

Корпус снаружи висит прямо над тротуаром. И обратно-то не вернешься – табуретка опрокинулась и куда-то завалилась, ногой (да при его росте!) не нащупать.

– Сейчас упаду, держите меня!! – благим матом завопил Малярчук, обняв перегородку.

А она скользкая, собака, отделана кафелем.

Вадик услышал нечеловеческий вой и выскочил из кухни. Видя положение дел, он заметался в ужасе: «За руку не вытянешь, тяжел, сомяка, сорвется вниз и с собой утащит. Вместе превратимся в блины с икрой!»

– Подожди, браток! Потерпи чуть-чуть! – зарыдал Дулепистый – всё ж таки жалко старика. – Что же делать? Что? А? А если скотчем? – и Вадик ринулся к ящику с инструментом (скотчем-то он антенну приматывал и краны заодно). Отличная идея!

Дулепистый прилепил к кафелю левую ладонь Батумыча. Слабо! Затем щиколотку левой ноги. Не-на-деж-но!

– Геморрой, – простонал Малярчук, онемевший от сидения сразу на двух перилах. – Подвяжи че-нидь!

Дулепистый на всё тот же скотч пришпандорил сковородку к ягодицам.

– Теперь голова! Голова отваливается!

Надо отметить, что на всей голове Батумыча была только одна достопримечательность: кустистые брови.

– Это у меня усы. Мозговые, – гордо трубил он…

– Твои мозговые усы и влекут тебя вниз. Давай сбреем, – в шутку предложил Вадик.

– Не, то сковородь слишком тяжелая – перевешивает вниз, – испугался за свое сокровище Малярчук.

Дулепистый и голову закрепил за шею скотчем к кафелю, да так, что нос приплюснуло к торцу перегородки.

Только Вадик сел передохнуть, как на голову Всеве приземлилась оса, а ос тот панически боялся с детства.

– Лучше застрели меня сразу! За что мне такие муки?! – запричитал Малярчук.

– А не надо было шпроты есть, садюга!

Пока оса делала прицельные виражи над парализованным от страха Малярчуком, Вадик обвязал его бельевой веревкой в несколько витков. И дернул так, что тот кубарем перекатился на лоджию соседки, потеряв при этом и второй шлепанец. Пижаму пришлось после простирнуть капитально. С тех пор, видать, у него и энурез.

Дальше всё развивалось следующим образом: ребята спустились к Ваде домой и засели за воскрешение…

Зашла жена с подругой домой – Малярчука нет.

Она на балкон. Смотрит: на тротуаре тапочки мужа! Она в рев. С ней приступ. Вызвали «Скорую». Откачали. Обзвонили всё что можно и нельзя – нигде нет. Ночью слышит в дверь: «тыр-тыр». Перепугалась: рэкетиры?

Нет – Малярчук в мокрой застиранной пижаме в дупель.

– Всё. Теперь ты под домашним арестом пожизненно!

Вдобавок законопатила дверь на лоджию. Одна форточка на кухне – но через нее с комплекцией Батумыча – ну никак не просочишься!

Глава 7

8.55

Бодуненц взялся за карандаш. Носки на чайнике почти подсохли. Скрипнула дверь. Вбежал коллега-физик. Савелий еле успел сбросить их в верхний ящик стола.

– Что за ядреный запах, Савик? Чай что ли заваривал? – пискнул физик и схватил чайник.

– И минут через пяток получите кипяток, – пропел он. – Точно, горячий.

Плеснул себе в чашку.

– Че за чай? «Цейлонский»? «Ахмад»? С бергамотом? Запах – очуметь!

Как ему объяснить, что носки сушил – не поймет еще.

Тут к Бодуненцу снова входят мастера – по второму кругу. Рыскают, но ничего с градусом нет.

– А! Мы тут уже были.

– Насморк замучал – совсем не чую запах спирта, – пожаловался Проктер. – А ты, Глеб?

– Я тоже. Простудился где-тось. В вентиляторной, кажись, продуло.

– Плохо. Надо ноздри прочистить. Чем-нибудь сухим.

– Есть у тебя тряпка чистая от насморка – струей льет? – озабоченно спросили мастера, открывая ящички стола Савелия. Всё перерыли и в самом верхнем обнаружили почти высушенные на чайнике носки. Понюхали. Вроде, чистые.

– Ты в нос их. Буравчиком, – сказал Гембл. – Тебе один носок. Мне – второй. «Нос носком вышибают».

Вкрутили в обе ноздри по носку и ушли. Надолго ли?

* * *

Ребята засели под грибком. Пока детей еще на улице не было: кто в садике, кто в школе, кто просто спит.

Далее события развивались по стандартному сценарию.

После двух бутылок начался обычный пьяный треп.

– Ты видел на солдатских погонах символы «РА»?

– Ну да.

– А что обозначают, знаешь?

– «Российская армия».

– Не-а! «Рома Абрамович». Видать, скупил нашу армию на корню, а до того «Челси», – икнул Арнольд.

– А я слышал, в Одессе Дерибасовскую улицу переименовали в Дерипасковскую.

– Значит, много отбашлял одесситам.

– Ага, за юмор.

– Сей товар дорогого стоит.

Тема про олигархов была особенно популярна в компании Люлипупенко.

– И было у Билла три сына, – громогласно заявил Люлипупенко, имея в виду наследников Билла Гейтса.

– За что пить будемо, россияне?

– За наследство.

– В ответ на мемуары Гитлера «Майн кампф» Билл Клинтон написал свои остросюжетно эротические «Май кайф». Соавтор – Моника Левински…

Братва допила остальное и отключилась по домам. Ненадолго. Кроме Люлипупенко. Тот пошел отдыхать на свое привычное место – стол для пинг-понга.

* * *

– Мама! – завопила Лика Вермилина в лифте.

К ней тут же дуэтом в терцию присоединилась Лара Жихина. Вот она – страсть к сладкой жизни. Нет, чтобы со второго этажа пройтись пешочком до выхода из подъезда. Так забежали снова в лифт – комфорта захотелось. Ветерка. Вот сейчас сиди-бди, когда включат. Только в первый раз застряли минут на пять. Намотать бы на ус. Думали, в одну и ту же воронку два раза снаряд не падает. Ошиблись. Падает и всегда маслом вниз. Ну, теперь не жди от доцента Моповой ничего хорошего за опоздание.

* * *

Перенесемся с осеннего утренника на полгода ранее.

Только что закончились выборы. Бывший завсегдатай грибка, а ныне депутат Кремов (живет он сейчас в элитном поселке в Курье, в собственном четырехэтажном коттедже среди вековых сосен на берегу Камы) не зазнался, как это обычно бывает с другими депутатами, а заехал к своим вчерашним дружкам. Совесть депутата подсказала – депутатский значок надо обмыть. В кругу электората.

– Давай, Рома, клади его в стакан…

…Дальше Рома ничего не помнит. А там, то ли проглотил он свой значок, то ли выронил на землю…

Только назавтра Люлипупенко гордо прохаживался по двору в депутатском значке. Мол, выбрали – не ошиблись. Сбылась мечта трудового народа. Жить станет веселее.

– Какие будут наказы?

– А-а-а? Откуда?..

– Наказы платные.

– Упоняли.

– С вас – по сто рублей. С пенсионеров – по тридцать. Ветеранам-защитникам Бастилии бесплатно.

* * *

Шура слегка припозднился на первую пару: дотопывал до университета пешком. Кроме того, нужно было почистить костюм, запачканный рыбой в трамвае.

Отмывать пришлось спиртом в лаборантской на кафедре. Тут душа не выдержала:

– Дайте лучше ацетон или бензин какой-нибудь. Не могу я на это безобразие смотреть. Чтобы ценный продукт переводить.

– У нас из растворителей только спирт, – пожимали плечами лаборантки.

Глава 8

9.45

В девять сорок пять у Бодуненца было важное мероприятие. Показательная ежегодная лекция по начертательной геометрии для подтверждения своего статуса преподавателя лицея.

Проводила аттестацию представительная методическая комиссия. Она разместилась рядом с кафедрой.

Возглавлял методкомиссию старый матерый преп Кофейня Иван Поликарпович, махровый зубрище, патриарх. Наверное, еще заводчиков Демидовых лично знал. Во всяком случае у них начинал. На царя полжизни ишачил. Восьмидесяти, а то и всех ста восьмидесяти лет от роду. Слегка (да где уж там слегка – совсем) глуховат и слеповат. Но то, что Данилу-мастера из «Хозяйки медной горы» Бажов с него списывал, не подлежит всякому сомнению.

Рядом с Кофейней сидела Аделаида Викторовна, старший методист – вместо переводчика. И еще человек семь разных сотрудников лицея.

Кофейня то и дело наклонял к методисту красное мохнато-седое ухо. И периодически ковырял в нем большим пальцем, как будто выковыривал застрявшие там слова и предложения. Затем записывал что-то в тетрадь и делал пометки в своем неизменном блокноте.

– Сегодня, ребята, – бодро начал Бодуненц, – тема нашего урока: «Метод Монжа».

– А? Что? Говорите громче! – раздался рядом с Бодуненцом голос Кофейни. – Уж, если мне не слышно, что говорить об лицеистах на последних партах!!

– Метод Монжа! Тема!

– Вместо моржа? В темя?

Пришлось Савелию наклониться к волосатому уху Кофейни и рявкнуть что есть сил.

– Да слышу я, слышу всё прекрасно, – прогнусавил мэтр и обвел испытующим взглядом аудиторию: «Ну и кто этому не верит?» Затем он достал морской бинокль (похоже, с крейсера «Очаков») и уставился на доску.

Бодуненц возобновил лекцию.

– Преобразование ортогональных конструкций…

– Каких-каких инструкций? – от возмущения у Кофейни перехватило дыхание.

Пришлось Аделаиде Викторовне долго и доходчиво объяснять Ивану Поликарповичу смысл сказанного.

Между тем Бодуненц увлеченно рассказывал, уже не замечая возгласов старпрепа:

– Здесь никаких проекций не может быть…

– Каких-каких эрекций? – переспросил Кофейня.

Стало быть, опять что-то не то почудилось.

– …биссектриса.

– Актриса на бис? Это Истомина? Или?.. Бисек?.. Ну не слышно! – опять загундосил мэтр. – Мямлит и мямлит себе под нос! Я сижу рядом – большую половину слов не разбираю. Представляю, каково ребятам усваивать новый материал.

– Угол раздела, говорю! – раскатом грома прогремел Бодуненц, так что задребезжали фужеры на фуршетном столике Их Величества этажом выше.

– Как меня угораздило? К главарю?

– Не обращайте внимания, продолжайте, – проартикулировала Савелию губами Аделаида Викторовна.

– Тангенс угла наклона.

– Танки с углем на склонах? При чем тут военная тематика?!

– Как видно, гипотенуза…

– Ноги потеют? В Санузел?

– …можно вполне на катет.

– А то на этой волне он мне накатит?

– …это же восемь градусов.

– Живой и радуйся? Снова мне?

– Многоугольник…

– Ногой в свекольник?

– …Полноте, ребята, вы должны знать. Быстрее. Как называется?.. Вспомним? Трапеция!

– Полный трупец я?!

– …ромб и овал содержат…

– Не фига себе!! Чтобы тромб оторвался прежде?!

В конце лекции в класс ввалились Проктер энд Гембл.

– Пардоньте. Немного задержались.

Лицо Кофейни становилось всё багровее и багровее.

– Всё! Баста! Хватит! – рявкнул он громогласно. – Пора и честь знать!

После чего звучно просморкался и прокашлялся.

– Перейдем к анализу урока, – зычно объявил Кофейня. – Разбор полетов…

– «Моржовый метод» – это хорошо, – начал издали старпреп, имея в виду метод Монжа. – Это мне нравится. Но ваши некорректные замечания в мой адрес, как председателя методической комиссии, особенно про то, чтобы я «ногой в свекольник» или чтоб у меня поскорее «тромб оторвался», и что «полный трупец я», и, главное, «никаких эрекций» не выдерживает цензурных слов. Это уж, знаете, слишком. Мое мнение негативное. Так и передам Александру Леонхардовичу.

* * *

Перед тем как заснуть окончательно, сознание Левы прокрутило поминутно вчерашнюю смену. В деталях.

«Не помню только, как домой с работы добрался. Пешком? На троллейбусе? Автобусе?.. Такси? Такси! Точно! Еще песню "Чайфа" по "Авторадио" крутили».

– А ну, включи погромче (таксисту). Правильная песня, жизненная – больным много не наиграешь.

– К чему это вы?

– А поют про матч аргентинской сборной с ямайской.

– Ну и че?

– Че, че? У них трещина в заднем проходе – вот че.

– У кого «у них»?

– У футболистов энтих, потому и проиграли с разгромным счетом Аргентине. Об этом и поют. А их женщины печальны. Знают диагноз.

– Что поют? Ах, это:

«Какая боль, какая боль – Аргентина-Ямайка 5:0»

– Не какая, а кáкая: «Кáкая – боль! Кáкая – боль!», – это я вам авторитетно заявляю. Как врач-проктолог.

* * *

Первой парой спецкурс доцента Моповой. Инессы Мефодьевны. Пересчитала всех. Всего три человека из пятнадцати. Болезненный удар по самолюбию.

– Где Кисельков?

– Здесь, – просвистел мимо пулей Кисельков. – Один свидригай рыбой запачкал. В трамвае. Пришлось костюм чистить.

– Итак, всего четыре, – продолжила доцент Мопова. – Где Жихина? Где Андрюков? Где Вермилина? Спят?! Ничего, на экзамене у меня отоспятся, вернее, отсопятся, вернее, теперь уже я отосплюсь на них по полной программе… Запишем уравнение насероводораживания стали в щелочной среде Гольдштейна-Дрюкина, – Инесса Мефодьевна перевернула несколько страниц конспекта. Промычала: – Где же оно кончается? Наверное, в других тетрадях… Его студентам надо знать наизусть в интерпретации Фурье-Лагранжа в виде тройных интегралов с кубичной матрицей. Над этим уравнением Гольдштейн трудился всю свою жизнь, но так и не дописал (чернил, знамо, не хватило). Потом академик Дрюкин – еле закончил в возрасте девяноста лет. Так что его целиком еще никто мне не написал и даже не списал за время подготовки к ответу во время сессии, – злорадно усмехнулась она. – А тем, кто был сегодня – полный зачет и оценка «отл». Можете так и записать вместо оного уравнения в своих тетрадях. Кстати, дополнительная информация для всех остальных: пусть и не думают приносить мне на экзамен мои любимые конфеты «Рафаэлло» и коньяк «Хеннесси».

…В самом конце занятия появляется наконец-то Боря Андрюков.

– Живу на Липовой горе, – отчеканил он. – Далеко за городом. Потому и опоздал.

– Врешь ты всё, Андрюков! Горе ты липовое. И отмазка у тебя липовая… И гора у тебя тоже… липовая, – пожевав губами, буркнула доцент Мопова.

* * *

Во двор Бодуненца въехал «меркуцио» и тонированный джип. Саша Квартет нарисовался собственной персоной. У него тут дядя-инвалид жил, большую половину жизни провел в тайге – потомственный «лесоруб».

Квартет махнул рукой водителю и охране – отпускаю, дескать, всех по барам.

– К дяделу что ли? – взметнул брови Люлипупенко с теннисного стола.

– Эге. Надо гостинцы передать. С неволи. Помнят козырного туза. Не забыли!

Глава 9

11.20

После провальной показательной лекции Бодуненц поплелся в свой кабинет передохнуть и собраться с силами.

В одиннадцать двадцать пять к нему в кабинет забегает фрезеровщик Прокопчиков. В ушах носки Савелия торчат – ввернуты, как лампочки – буравчиком.

– Мастера дали. У них насморк как рукой, заодно протрезвели. А я тут чеснок в ушах (врачи настоятельно рекомендуют) держал. Ерунда это всё, блеф сивой кобылы, ни шиша не помогает. Носки – вот это да! Ядер!

– Блин, мои носки скоро панацеей станут! – ахнул Бодуненц.

– Чем-чем?

– Народным средством.

* * *

Вот, вроде, в другом подъезде сверлят, а весь дом ходуном ходит, и у Малярчука рябит телевизор от этого.

И вдруг всё стихло. Разом. И дрель. И телевизор. Даже Моня глаза приоткрыла от удивления. Зато откуда-то раздались истошные вопли. Наверное, в лифте кто-нибудь застрял – удовольствие не из приятных.

* * *

Никеш ковылял после бани домой. Выколупывал пену из ушей. Спину основательно отвальцевали тазиками. Ну, и обварили слегка мужское достоинство. Да нет, не слегка, кажись, сильно. Да что там сильно – сварили вкрутую!

* * *

После непродолжительного отдыха пацаны стали снова возникать вокруг песочницы. Тем более что Квартет объявился собственной персоной. Киселян, опять же, должен подрулить из гунька после двух пар.

Глава 10

11.30

Следующим уроком у Бодуненца стоял по расписанию семинар по начерталке.

Савелий пошел на него расстроенный, уже в принципе никак не обращая внимания на голые щиколотки.

В центральном вестибюле лицея меж тем на самом видном месте висел плакат «Бодунец-молодец!». Ниже дописано фломастером «Бодунец – лихой боец!» и рядом «Но пасаран!» с изображением руки, сжатой в кулак, а в кулаке – рейсфедер с тушью.

– По какому случаю? – подумал Савелий. – Вероятно, лицеисты проявили солидарность после лекции с Кофейней. Точно! В констатации тому в семинарском классе на доске была девичьей рукой выведена надпись мелом: «Савелий Самойлович, я Вас люблю!»

И Бодуненц сразу же вспомнил Оксану, ее прекрасные огромные глаза.

Поэтому добавил другую надпись: «Но геометрию больше».

Конечно, приятно, когда к тебе так относятся. Но есть темплан. Его надо выполнять.

– Приступим к самостоятельному заданию…

* * *

Никеш проскользнул мимо пацанов.

– Ты че такой сердитый? В бане был, поди, не у проктолога, – усмехнулся Арнольд.

Никеш в сердцах махнул рукой.

– Не трогай его, Риня, чуешь, команданте плохо.

– Сэ ту, проехали…

– Мужики, трэба как-то старого пензельтона выручать. А то засохнет в одиночестве, – резанул Музян.

– Есть идеи? – повернулся Квартет.

– Ключ надо передать от внутреннего замка, – подал идею Вадик.

Следует отметить, что в Малярчуковскую дверь вмонтировано два замка. Один кодовый (верхний). Другой обычный (нижний).

Изнутри, стало быть, закрывается на два металлических ключа. Снаружи верхний замок можно открыть только тастатурой, зная секретный код. А его жена Малярчука ни под какими пытками (даже щекоткой пяток!) не выдаст. Вот ведь придумала, ядрена-матрена!

Возникает закономерный вопрос: как войти внутрь? Код – лишь она знает. От наружного – ключ на шее носит. Не стибришь. А вот внутренний – в сумке или на пальце. Можно, разумеется, незаметно экспроприировать, но как передать Всеве – под дверь не просунешь – железная.

– Остается – в окно!

– С вертолета?

– Через чердак?

– Всё не то.

– Устроим мозговой штурм, – сказал Люлипупенко. – Чердак на амбарном замке. Версия отпадает.

– Где вертолет достанешь в условиях кризиса? Да и дороговато по нынешним временам, – наморщил лоб Квартет.

– А если спиннингом? – меланхолично ляпнул Музян.

– А что? Это мысль.

– Ты отзвонись, Вадик, соседке Полине. Сообщи, что краны не докрутил. Мол, затопит новых русских этажом ниже. Подействует, – развил мысль Арнольд.

– Возьмем спиннинг. А я ключ у его жены стырю. Вернее, уже стырил, когда она в чипок ходила, – с гордостью сообщил Витек-Гагулек. – Передадим ему через форточку.

Ну что ж, план одобрен. Пора за работу. Дулепистый набрал Полину.

– Подтекает где-то у вас в кухне, Полина Геннадьевна, жильцы снизу жалуются. Это я, наверное, краны не докрутил.

Та на такси. Пулей. Осмотрелась. Вроде всё в порядке, но кто его знает.

– Пока гром не грянет…

– Рисковать не стоит, согласна.

– Вадик, держи ключи. Проверь еще раз как следует. Вечером отдашь, а я обратно…

– А где спиннинг возьмем?

– У соседа из 38 на время.

– А это, с которым мы в прошлом году колбасились, – вдохновенно вспомнил Люлипупенко…

Сосед из 38 квартиры каждые выходные как штык ездил на рыбалку. С ворохом удочек и подсачником. С большим рюкзаком и прокопченным котелком. Полный джентльменский набор. На своем стареньком «жигульке».

Люлипупенко не выдержал первым. Когда шабер проходил мимо него в субботу, он нарочито громко воскликнул: