Когда течет крем

– Нет, не смотрел. Я побеседовал с начальником поезда, и он сказал, что меня встретит начальник вокзала Славля-пассажирского.

– Да? – удивилась Нина. – Вы ему рассказали, что видели?

– Рассказал. Начальник поезда осознал странность происходящего. Он попытался связаться с приятелем в Ква, со Славским вокзалом. Молчание.

– Выходит, концентрат продолжает распространяться…

– Выходит. Давайте, Нина, будем называть его «крем». При посторонних.

– Очевидно, Алексей, информация быстро распространится и без нашего участия. По ходу движения крема.

– Самое интересное, что телевидение несет свою обычную пургу, будто ничего не происходит. Неужели выброс крема санкционирован?!

– А, может быть, Алексей, масс-медиа «новости» формируют за несколько дней вперёд, и они выходят автоматически.

– Я не удивлюсь. В жизни не смотрел телевидения. Мои родители тоже. Это у нас семейное. А Вы? Смотрите?

Нина ответила, не задумываясь:

– Никогда. А вот муж может смотреть. Поэтому я и сомневаюсь в нём.

– Значит, Вы, как и я, связываете незащищённость людей перед кремом с их зависимостью? Бездельничанием у телеэкрана?

– Зависимостями. Не только перед ТВ. Любыми. Кстати, в интернете тоже ничего нет. Ни одного видео. Одних поглощает крем прежде, чем они успевают подумать. А такие, как мы, предпочитают не сообщать то, в чём не разобрались. Молчат железнодорожники и авиаторы… Вы поспите, Алексей.

– Хорошо! Я бы хотел мысли привести в порядок. В Славле вас встретит муж. Я могу вас не увидеть больше. Возьмите мою визитную карточку. Позвоните мне, Нина, если что-то будет, касающееся крема. Как же я теперь смогу открыть свой завод? Я не уверен, что правительство нашей области решится взять на себя функции центральной власти. Скорее, мы бежали от огня да в полымя.

* * *

Пять лет назад мы совершили автомобильное путешествие по этому маршруту. Тогда Митя ещё не встретил Еву, ещё не имел машины, и нас вёз его старший брат Коля на своём «фольксвагене». Если вы помните, мы искали Третью пристань в Дубинино. Это называлось «Путешествие с Мураками», потому что дорогой я принялась читать книжку Мураками. Она была небольшая, но я так часто отвлекалась от чтения, что мне её хватило на «туда-обратно». Книжку купил Коля и сам же удивлялся, как я могу её читать. Он купил её из-за картинок Анзая Мидзумару, и я читала её из-за картинок Анзая Мидзумару. Сам он читал старика Николая Лескова, насколько чтение может позволить себе человек, ведущий машину по дороге, половина которой находится в ремонте, а вторая состоит большей частью из крутых поворотов. С одной стороны её тянется хребет Комар, а с другой – озеро Лама, почти Леман, но в шесть раз больше. Оба эти озера формой напоминают народившийся месяц. Когда тот глядит с высоты, он говорит: «О, это я, и сколько блеска!». А потом он становится круглым и говорит: «Как я ошибался, это не я!», отчего однажды возникло выражение «круглый дурак».

Путешествие мы совершали по важному делу, настолько важному, что оно и не было названо, обозначено. Сейчас всё повторилось, и снова я не называю его, это личное.

На этот раз наша компания состояла из троих. Ещё с нами была дыня, несколько крупных помидоров, серая кошка. А мы – это Митя, Ева и я. И путешествие это без Мураками. Оно интересно тем, что всю дорогу Митя перезванивался с Мухаматом, босоногим мальчиком с тележкой из романа «Он приходил и садился на ларь», сам находясь при этом внутри романа. И я находилась внутри и снаружи, описывая себя и одновременно действуя. Ева при этом писала Мухамату письма, если не смотрела в окно и не читала электронную книжку, и не разговаривала с нами. Я слишком была увлечена наблюдениями романа и ничего не читала кроме него, хотя у меня с собой были «Дневники» пушкинского приятеля А.Н. Вульфа, косвенного предка Мити.

Сестра Вульфа Анна была первой женой одного из щуров нашего водителя. Таким образом, мы полностью находились внутри отечественной литературы. Митя виртуозно вёл свой новенький внедорожник «рено», и щур в гомеопатических дозах присутствовал в его клетках, сетчатке глаз, беспрестанно удивляясь новизне и оригинальности окружающей действительности.

Если вы помните, пять лет назад мы ехали на Колином «фольксвагене», и, когда закончился асфальт и началась грунтовка, Коля сказал: «Здравствуйте!». В этот раз его с нами не было. У него болело горло. Он остался дома.

Дома я оставила двух волнистых попугайчиков и компьютер, переполненный общением с господином N. Напомню: господин Ч. у меня просто великий, Антон много думает о деньгах, а господин N. – это приятность ноги друга рядом. Мой компьютер был переполнен приятностью ноги друга рядом, в то время, как рядом в клетке синяя волнистая попугаиха беззаботно слушала песенки своего голенастого лимонного дружка, порой не соглашаясь с ним. Для меня попугайчики были образцом семейной пары: они интересовались только друг другом и не смущались теснотой клетки.

Жалко ли мне было оставлять их всех дома? Нет, не жалко. Проза у меня реалистическая. Попугайчики получили корм на два дня. Хозяйка их – Арина. В «Путешествии с Мураками» ей было разрешено смочить ножки в холодных водах Ламы. Теперь ей стало на пять лет больше, ей девять. В доме с попугайчиками она не живёт, она о них только думает, находясь в доме своём. Это почти так же, как я думаю о господине N., а корм ему задают другие. И, когда ему задают корм, его энергетический потенциал повышается, он вспоминает обо мне.

Перед выездом на трассу Ква – Дивосток мы долго ходили по переполненному товарами магазину на древней Нюшиной горе. Мы не знали, что Ква перестал существовать, и больше всего были погружены в мысли о скором отъезде туда Мити и Евы. Начавшаяся же поездка частично была посвящена прощанию Мити с родными местами, где пять лет назад он прятался от деревенской работы в высоких зарослях посеянного для пчёл душистого элефанта, десять лет назад катался на своём знаменитом велосипеде марки «Norco», а тридцать лет назад посетил их в связи со своим рождением.

В магазине на Нюшиной горе мы почти ничего не купили, нам было жалко денег. Взяли пакет берёзового угля для предстоящего шашлыка из щучины. На ловлю более благородной рыбы у нас на Ламе был введен квачанами запрет и высокие штрафы. Этой истории скоро сто лет, сколько революции. Только она свершилась, как хорошая рыба стала не для простого народа. Щучина, выловленная в Ламе, не уступает по вкусу северному чиру, не все это знают, когда-нибудь придёт запрет и на её ловлю.

И уголь нам можно было не покупать, в пункте прибытия всегда имеется поленница берёзовых дров. И вообще, – мы ничего не купили в магазине, потому что у нас всё было. Общество потребления зашло в тупик из-за таких, как мы: ни съесть больше, чем едят люди, ни надеть больше одежды, чем необходимо, мы не могли. Впору выводить новую расу людей – трёх- и четырёхметровых гигантов, чтобы они поглотили и переработали все эти залежи товаров не без пользы для человечества!

Уставившись в лобовое стекло со своего заднего сиденья, я думала о еде – о том, что есть совсем не хочется. И, думаете, что мы съели за шесть часов пути? По мясистому помидору, заменившему мясо, по сливочному мороженному, купленному на автозаправке близ Олзона и по стакану вкуснейшей свежей клубники – её выращивают в особом микроклимате этих мест, избранных некогда квачанами для строительства нашего знаменитого целлюлозно-бумажного комбината, отравившего природу на столетия вперёд.

Мы ехали в сторону, противоположную местонахождению города Ква. Величественный горный массив справа порос хвойными тайгами с вкраплениями берёз, рябин, ольхи и осины. Последнюю почему-то особо привечали – нам встретился с пяток речек, бегущих из горных расщелин, названных Осиновками; то просто Осиновками, а то Верхними, Нижними, Новыми. Вероятно, трепет осин каким-то образом был близок взволнованным перекатам вод, спешащих к Ламе из мрака ущелий. Приходилось часто переезжать мосты и мостики, их качество таково, что они постоянно находятся в стадии починки, и поэтому рядом с одним почти всегда есть мост второй – по одному едут, второй в ремонте, гудит и воняет внушительного вида техника почти по всей трассе. Не случайно нашу цивилизацию называют долбаной. Предыдущая оставила куда более прочную архитектуру.

По всей трассе встречаются и нищие местные жители, торгующие снедью и плодами своих огородов, таёжной ягодой, грибами и шишками. Они стоят или за убогими прилавками, оставшимися от того времени, когда такая торговля не была в запрете, или просто с ведёрками. Чаще это измождённые грустные женщины и их худенькие умные дети. Мужчины в их семьях сгинули, кто от пития, кто погиб, кто уехал на заработки и не вернулся. Наторговать удаётся разве на обувку и сумки к школе. Впрочем, пятьдесят лет назад картина была такой же, аборигены, будучи одной крови и речи с квачанами, проводящими по отношению к провинции колониальную политику, жили тем же, разве не было дефицита в мужьях и мужчинах, родившихся после войны. Запрет же на торговлю добытым собирательством имеет своим результатом страх, главное достояние простых людей, на головы которых денно и нощно выливается телевидением масса разного рода белиберды. Завидев машину полиции, женщины и дети ныряют со своими ведёрками в пыльные кусты, полиция же, состоящая из местных, в свою очередь стеснительно старается проехать мимо.

Озеро Лама светится так широко и торжествующе, что мы решили искупаться. Места, где есть песчаные пляжи и мелководье с тёплой водой, далеко отступают от федеральной трассы, больше прилегающей к горам, и наш водитель поставил навигатор на поиск дороги к озеру. Навигатор глючил – его стрелка постоянно показывала влево, однако там тянулось беспрерывной покарябанной линией ржавое ограждение, а за ним запылённый берёзовый подрост. Когда же, как нам показалось, все шансы съехать к пляжам миновали, появилась грунтовая дорога к монастырю, по которой мы и поехали.

Эта дорога тянется довольно долго, вдоль неё сплошной лентой колышутся на ветру длиннолистые ивы, указывая на сырость и порой заболоченность этих мест, принимающих ручьи и речки, потоки с гор. Снег с их вершин тает только к началу июня.

К вере мы все относимся снисходительно, как большинство людей в Туране. Пословица «на Бога надейся, а сам не плошай» годится для каждого, в том числе и для монаха. Главное было придумать её, а дальше пошла-поехала колесить вольная вольница.

Только мы встали под белоснежными стенами монастыря, за которыми виднелся древний собор, посвящённый Преображению Господню, как Мите позвонил приятель, иноверец Мухамат, неизвестно что исповедующий сверх собственного достоинства.

– Мухамат встретился с северным шаманом, идущим изгонять дьявола из Ква, – вскоре с удовольствием поделился с нами темой состоявшегося разговора Митя. – Шаман отошёл уже на двести пятьдесят километров от Иты. Он идёт со скоростью двадцать километров в день в сопровождении своего ворона. Его сопровождают несколько присоединившихся к шествию машин.

– Не провокация ли это маркетанцев? – спросила осторожная Ева.

– Нет, нет, не похоже совсем! Это народное движение! – искренне воскликнул Митя.

– Когда же он прибудет в Ква при такой скорости? – озабочено спросила я. Мы стали подсчитывать. Вышедший из Иты в марте текущего года шаман окажется в городе Ква спустя год после начала шествия.

– Мухамат хотел снабдить шамана едой, но тот сказал, что её более, чем достаточно. Жители сёл повсеместно приветствуют шамана и снабжают всем необходимым.

– Мне кажется, дьявол имеет крупные размеры и щаман с ним не справится! Вот церковь, куда как более крупная организация и…

Тут Митя перебил меня:

– В этом «и» всё дело! Что такое организация? Это прежде всего бюрократия. У неё нет мистической силы. Одно угнетение всякой мысли и всякой воли.

– Помните, как в сказке? – спросила нас Ева. – Кот в сапогах попросил мага-людоеда превратиться в мышку и проглотил её. Шаман не бессилен.

– Мы ничего не знаем о природе дьявола, – глубокомысленно заметил Митя, словно не сомневался в его существовании. В буддизме дьявол – это наши желания, исполнение которых его разрушает. А возьмите желание жить, которое выше нас? Мы дышим, значит, хотим жить. Как отказаться от дыхания? Шаман же называет дьяволом разрушение природы, в том числе и человеческой. Шаманисты поклоняются природе и служат людям, не заглядывая в философию слишком далеко. Практика – вот смысл их жизни. А в храмах поют «Всякое дыхание да славит Господа», и дьявол здесь, скорее, всего лишь хозяин геенны…

– Шаман – смелый человек! – воскликнула я. – Что же довело его, лично его, до такой решимости?

– Можно предполагать. Ещё у него есть время. Пока он идёт, несут на его родине службу другие шаманы. А у меня есть оно, что ли? Вот мы ведём проект с Алексеем Кудесовым по его рыборазводному заводу, а он как уехал в Ква за разрешением, ни слуху, ни духу. А времени сколько было потрачено, и денег тоже, которых под самый обрез. Ква издевается над нами. Не дьявол, что ли?

Мы вышли из машины и направились к монастырским воротам. Сквозь монастырь был проход к берегу Ламы.

Всюду в монастыре велись восстановительные строительные работы, что заставило нас вспомнить однажды поставленного ими руководить несчастного нашего дядюшку, искушенного этим самым дьяволом и ныне почившего. А так бы он вышел навстречу нам, сверкая большим позлащённым крестом поверх рясы, широкий, великодушный, торжествующий, и повёл бы в монастырскую трапезную чревоугодничать. Все-таки, мы порядком проголодались. Я лично завтракала в семь утра, а было уже четыре вечера.

* * *

Алексею Кудесову снилось утро. В сосновом лесу прыгали и баловались его маленькие сыновья, рыча по-медвежьи и опускаясь на четвереньки в шуточной борьбе друг с другом. Сыновей у Алексея было двое – старший Алексей, названный так в честь последнего туранского царя Алексея Алексеевича, и младший Владимир, нежный и хрупкий, совсем малыш. Дети снятся к диву, так говорила Алексею когда-то бабушка-староверка. Туранцы все в недавнем прошлом были староверами.

– Мы в Славле! – тормошила Алексея Нина, сказавшая проводнику Кириллу, что сама разбудит соседа по купе.

Проводник подошёл слишком рано, чтобы успеть предупредить пассажиров о прибытии в Славль, открыть двери вагона и опустить ступени к перрону. На железной дороге были сокращены штаты, или оптимизированы, как принято говорить теперь при изгнании людей с работы. На два вагона было теперь два проводника, которые спали по очереди. А раньше по два проводника приходилось на один вагон – один из них работал, а второй отдыхал после смены. Так что, Кириллу надо было поспевать, чтобы не лишиться премии при крошечной теперь зарплате.

Убедившись, что Алексей открыл глаза, Нина попрощалась с ним и быстро ушла, вернув его той действительности, что была известна им двоим и ещё немногим.

Алексей вышел в тамбур и по несколько нервному взгляду стоявшего на перроне проводника понял, что тот получил насчёт него какие-то указания. В форме, состоявшей из серый брюк, серого жилета и белой рубашки с короткими рукавами, Кирилл стоял, вытянув руки по швам, что означало близкое присутствие какого-то начальства. Проводники в этот поезд набираются из сверхнищей Иты, и очень дорожат работой. Кирилл был блондин с большими серыми глазами, высокий и худощавый. В Ите много блондинов, потомков некогда сосланных в Туран по политической неблагонадёжности квачан. Блондинов там даже больше, чем где-либо, исключая, разве что, Алтику.

– Алексей Иванович! – воскликнул Кирилл, увидев, наконец, спускавшегося по ступеням вагона Алексея, – Подойдите, пожалуйста, к Сергею Сергеевичу и его товарищам!

Он глазами показал в сторону начальника поезда № 69 и принялся проверять билеты у подошедших к нему пассажиров. Алексей обратил внимание, что людей на перроне немного, хотя по-хорошему нужно было бы начать тотальную эвакуацию на восток.

Сергей Сергеевич сам устремился ему навстречу.

– Алексей Иванович, отдохнули? – спросил он участливо и подвёл туранца к начальнику вокзала Славля-пассажирского Вадиму Олеговичу, стоявшему с порученцем в железнодорожном мундире.

– На этом позвольте покинуть вас? – спросил Сергей Сергеевич, ко всем вместе обращаясь.

– Будьте со мной на связи! – кивком ответил ему начальник вокзала.

– И Вы тоже будьте на связи, – строго ответил ему начальник поезда, нарушая субординацию. Они обменялись рукопожатиями. Сергей Сергеевич поспешил к составу, до отправления которого было объявлено пять минут, а Алексей, всем пожав руки, в сопровождении Вадима Олеговича и его порученца направился в здание вокзала.

– Мы побеседуем в ресторане, – обратился Вадим Олегович к Алексею. – Хочется обойтись без невидимых прослушивателей моего кабинета. Мух, – он улыбнулся, – Я распорядился закрыть ресторан на это время. Благо, или не благо, посетителей в нём нет.

– В прежние времена яблоку негде было упасть в ресторанах. – заметил Алексей. – Правда, их было меньше.

Порученец оставил их у дверей ресторана и ушёл по лестнице вверх, а к ним присоединился еще один человек, представившийся Алексею начальником дистанции пути Александром Игоревичем и «мужем Нины Евгеньевны, которая ехала с Вами вместе».

– Приятно познакомиться, – посмотрел ему в глаза Алексей, глаза были цвета осиновой коры, симпатичные. – Нина Евгеньевна не говорила мне о вашем статусе. Она выражала сомнение, поверите ли вы в правдоподобность увиденного нами в Ква. Но, судя по всему, всё это правда, иначе меня бы встретили здесь не вы, а психобригада.

Оба начальника изучающе взглянули на него. Алексею показалось, что их лица были бледны. Он же после своего кратковременного сна был свеж и бодр.

Ресторан «Славский» был невелик, интерьер его был в духе славской старины, отделан пропильной резьбой по дереву, тонкой и изящной. Алексей взглянул на богато сервированный стол и почувствовал, как проголодался. Позавтракал он в Ква в семь утра, а было уже пять вечера.

– Давайте, сначала перекусим, – предложил Вадим Олегович. – Сейчас подъедут начальники аэропорта и автовокзала. Мне представляется, что нашей темой должна стать подготовка к эвакуации жителей города.

Официантка принесла на подносе три борща.

– Как кстати, – сказал Алексей. – Я не обедал сегодня.

Александр Игоревич обратился к официантке:

– Ольга Витальевна, пожалуйста, пачку сигарет «Хилтон». Я давно бросил, но, увы, захотелось закурить, – пояснил он Алексею, когда официантка ушла.

– А вот, – сказал Алексей твёрдо, – я не стал говорить это при Ольге Витальевне, но вы не закуривайте. Я не курю. Делайте, как я, раз уж именно такой, как я, уцелел.

– Хорошо, – легко согласился начальник дистанции пути. – Тогда расскажите побольше о себе.

– Я бы сказал, что нас, подобных друг другу, двое. Нину Евгеньевну, вероятно, вы изучили.

– Ну да. – согласился Александр Игоревич. – Она очень надёжный человек, и не курит, это точно. Она подойдёт к нам чуть попозже. И всё же?

– Побольше я и не смогу рассказать. Я не писатель. Я предприниматель и приехал в Ква, чтобы получить разрешение на устройство экологического рыборазводного завода. Мы провели массу предварительной работы, затратили средства. И сейчас я ни с чем. Я проходил по кабинетам Ква неделю-другую и мало приблизился к цели поездки.

– Мы можем выполнить ваш проект, привлекая организационные и финансовые возможности железной дороги. Во всяком случае, некую убедительную бумагу для вас мы можем создать. – сказал Александр Игоревич.

– Мне кажется, – продолжил Алексей, – что сначала надо заснять субстанцию, крем, как мы его назвали с Ниной Евгеньевной. Я сам не поверил своим глазам. Увиденное не укладывается в голове. Сначала я думал, что на вокзале Славля я возьму билет до дома, но теперь мне кажется, что прежде я должен принять участие в некоторых мероприятиях. Утром, как только рассветёт, вы дадите мне машину, и я постараюсь максимально приблизиться к крему и заснять его. Это покажет местное телевидение и оповестит жителей о плановой эвакуации. А план надо иметь уже сегодня.

Алексей не заметил, что подошла Нина, он сидел спиной к входу.

– Я поеду тоже на съёмки крема. – сказала она. – За рулём моего «Порше». Вдвоём лучше. А машина сопровождения будет следовать на приличной дистанции. Дадите кого-нибудь из желдорохраны.

Александр Игоревич согласился с этим замыслом:

– Сопровождать буду я.

– Александр Игоревич, вы здесь нужнее, – возразила Нина. В ваших руках все нити управления дистанцией, что особо ценно ввиду утраты управления центрального.

– Я согласен. Если вам понадобится серьёзная поддержка, я её лучше всего организую, не выходя из своего кабинета. Ситуация чрезвычайная, надо действовать чётко и стремительно. Между нами, губернатор и его свита три дня назад уехали в Ква по вопросу лимитов и потерялись. А мэр на отдыхе в Ицце и связи с ним тоже нет.

– И более, того, – заметил Вадим Олегович. – Ни одно из известных нам средств борьбы пока не подходит. В Лодске железнодорожники привязали одного своего коллегу к тросу и дали ему зажигательную ракету и фотоаппарат. Он приблизился к крему на пятьсот метров, заулыбался и бросил ракетницу. Ребята утащили тросом коллегу и решили запустить ракету с полутора километров. При соприкосновении с кремом она зашипела и исчезла. А ребята с улыбкой радости пошли к крему. Был задуман третий и четвёртый эшелоны, четвёртый справился с задачей – вытянул на тросах всех впереди стоящих. Заснять что-либо в панике им не удалось. При приближении к Лодску крем выпустил шланг, или щупальцу, и выпил им всю реку Лодь. Жители не спаслись, кроме тех, что были на железной дороге. Они сообщили мне, что не решились информировать население, чтобы их не забрала полиция за распространение панических слухов. Сейчас крем одолел Лодск полностью и движется по полям и болотам по направлению к Глузово. Начальник станции Глузово предупреждён мною. Но, кроме того, чтобы он действовал по собственному усмотрению, я ничего не смог ему посоветовать.

– И всё же, Алексей Иванович, каковы ваши личные качества, что вы спаслись? Вы и Нина, – Вернулся к задававшемуся ранее вопросу Александр Игоревич. – Отпуская вас навстречу крему, я думаю: а точно ли вы вернётесь? Будете в безопасности?

Он внимательно посмотрел на Алексея, изучая его. Алексей же спокойно поглощал второе блюдо, форель с картофелем и оливками. Положив вилку и нож, и сверкнув своими особенными серыми глазами, пронзительными и яркими, Алексей спокойно сказал:

– Я бог. Не беспокойтесь. Я нейтрален ко всему происходящему.

– В каком смысле – Бог? – заулыбался Александр Игоревич. Нина и Вадим Олегович тоже не смогли сдержать улыбки. Они готовы были даже прыснуть от смеха, от чего иногда не могут сдержаться люди в состоянии нервного потрясения.

– В прямом. Язычник я. Не знаю, что мне помогло. Но мне кажется, что помог мне старый бабушкин заговор. Мы с вами союзники, вы хотите дать мне разрешение на мой завод, поэтому я дам вам всем его слова. От распространения они теряют силу. Не передавайте их далее. Дайте мне три листочка бумаги.

Начальники засуетились в поисках листков бумаги. Им ничего не оставалось, как поверить Алексею. Он был крепкого телосложения, роста чуть более среднего, имел небольшую тёмно-русую бороду и такого же цвета волосы. Он ничем бы не был примечателен, если бы не светились по-особому его глаза.

– Смотрите! – воскликнул Алексей. Он посмотрел на столовый серебряный нож, нож упал со стола, и в зал ресторана вошли запыхавшиеся начальники аэропорта и автовокзала, извиняясь за опоздание. Алексей собрал листочки и отсел за отдельный столик писать бабушкин заговор, как бы не смешно это звучало в такой солидной компании. Вновь пришедшие отказались от еды и попросили кофе.

* * *

Справа от нас возвышались белые башенки и синие маковки монастырского храма, а слева парили в воздухе многочисленные паруса виндсерфинга. Ветер у монастырских стен редко затихает, и слева в заливчике самое лучшее место для тренировок виндсерфингистов. Вместе с ветром разноцветные паруса очень оживляют местность, хотя, кажется, самый лучший вид здесь открывается в многоснежные зимы, когда белизна покровов, отливающая синевой неба, очень гармонирует монастырским постройкам, число которых всё увеличивается. Я поставила свечку многогрешному своему дядюшке-попу, она затрепетала, сияя и тая воском, мы спустились с высокой храмовой лестницы и сквозь кованную калитку в стене отправились на берег, омываемый волнами. Ветер был очень холодный, а вода на пробу ближе к ледяной. Так что, мы снова сели в машину и поехали купаться туда, куда и стремились первоначально, но нас подвёл навигатор. Мы решили, что это Бог и Дух этих мест привели нас к монастырю, и не стали сердиться. Дух этих мест, конечно, шаман. Все духи есть шаманы. К Богу обращаются «Господи», а умоляя шамана помочь, когда он находится очень далеко, называют его имя, его селение и улицу, на которой он проживает, а потом номер его дома, и произносят священное заклинание, которое здесь приводить мы не будем.