Между нами война

– Эрис. На пути человека всегда будут преграды. Никогда не останавливайся, и ты – выиграешь.

– Не мути ей мозги! – вмешался Алессандро.

– Audentes fortuna juvat. – продолжил Таррос.

– Только не надо говорить, что ты что-то поняла! – усомнился Алессандро.

– Командир сказал, что смелым судьба помогает. Есть похожее выражение: audaces fortuna juvat – смелому судьба помогает. Оно было сказанно Вергилием. – покосилась Эрис на высокомерного Алессандро. – Вы что, считаете окружающих глупцами? И вообще, пословица adhibenda est in jocando moderatio *шутить тоже нужно в меру(лат.)* – это точно про Вашу отрицательную привычку. – Эрис резко отвернулась от опешившего Алессандро под тихий смех Тарроса. – Знание латыни не признак ума. – заключила Эрис. – Некоторые глупцы считают иначе.

– Умение грамотно вести спор – искусство, Алессандро. – довольно сказал Таррос.

– Некоторые люди, как собаки, понимают только грубую силу. Надеюсь, сыскной миллитаре не из них. – добила Эрис.

– Теперь я понимаю, юный сержант, почему у Вас так быстро появляются верные друзья или заклятые враги. – сухо ответил Алессандро.

Эрис невозмутимо сидела под немыми взглядами: восторженно-сдержанный Тарроса, и косой из-под бровей взгляд Алессандро.

– Я пойду? – спросила Эрис.

– Ни в коем случае. – Отрезал командир. – Эрис, ты честная девушка, закрой уши. И глаза тоже закрой. – Эрис закрыла уши руками и зажмурилась. – Commodum habitus es! *тебя только что по. мели(лат.)* – прошептал Таррос, усмехаясь. – Можешь смотреть, извини еще раз, Эрис. Не сдержался…

– Заткнись, сitocacius.*за. ранец(лат.)* Знаешь, эта девчонка заставляет меня переменить взгляды. Откуда голодранка научилась грамоте?

– Выбирай выражения! – снова сцепился Таррос.

– Безотцовщина, выросшая с лошадьми? – продолжил Алессандро. – Откуда?

– Да-да. В точку. И отсутствие матери не забудьте добавить. – улыбнулась Эрис, успев понять, что болтливый рот Алессандро оставляет желать лучшего.

– Когда-нибудь я заставлю тебя сожрать собственный язык. – ответил Таррос.

– Не сегодня. Так откуда? – интересовался Алессандро.

– Прежде чем накормить Ваше любопытство, скажу, что я не привыкла и не привыкну терпеть чьи-то шутки, колкости, слова и недвусмысленные взгляды в свой адрес. Поэтому сразу пресекаю неуважение к себе на корню. И сыскной миллитари – не исключение.

– Ладно-ладно. Прости. Знаешь, я болел за тебя на играх! Как же это злило Тарроса! Он хотел сломать тебе ноги. – Алессандро зашелся смехом под гневный взгляд Тарроса. – Честно говоря, до того, как ты открыла своё лицо, я полагал, что перед нами – бравый парень. Но откуда ты знаешь, где применить колкую латинскую грубость?

– Мой дед имел рукописи и труды. Я учила их.

– Ясно. Самоучка значит. – кивнул головой Алессандро. – Может высказывания – единственное, с чем ты ознакомилась?

– Что ты любишь читать, скажи пожалуйста. – попросил Таррос вежливо.

Она решила идти до конца, доказав Алессандро, что не только венецианцы могут быть умные.

– Люблю Сенеку старшего. Но это не значит, что всё подряд. Из наук привлекает история, взаимоотношение людей, медицина, грамота и поэзия. Из философии – ненавижу всеми любимого Платона. Особенно его Пятую Книгу Государства.

Её живой, не загроможденный ум увлек Тарроса. У неё были свои свежие взгляды на общепринятые вещи, и он давно это заметил.

– И что же тебя так разозлило в Платоне? – спросил Таррос.

– В Пятой Книге Государства есть понятие «Общность жен и детей» для таких как Вы, командир. – она показала на Тарроса бровями. Ее мужская нахальность поражала Алессандро.

Таррос улыбнулся.

– Прости, я чуть-чуть подзабыл, о чём там шла речь… Напомни, пожалуйста? – сконфуженно попросил Таррос.

– Он говорит, что из мужчин и женщин, которым присуща природная черта стражников, то есть вкус войны, будут выбираться лучшие. Их будут обучать гимнастике телесной и развивать умственно. Они будут жить обобщенно, и из их потомства будут отбираться только сильнейшие. Остальных забракуют, лишат жизни.

– А ты читала, каким образом они должны будут заниматься гимнастикой? – издевательски спросил Алессандро.

– Это отдельный вопрос. Платон кидается от одной безумной крайности к другой.

– Ты перебил её. – грубо сказал Таррос. – Продолжай. – он поменял тон.

– Так вот. Эти бедные «избранные» по его идее не должны были иметь дом, семью, детей. У них все будет общим. Общие жены… Общие мужья… В идеале – никто даже не будет знать, кто его отец. И сразу же он впадает в противоречие со своим больным замыслом – им будут запрещать родственное кровосмешение. А кто даст гарантию, что, когда тебе 55 лет, и пришла новая общая, извините за выражение «жена» 20 лет от роду – что она не твоя дочь, или даже более того, внучка? – ее красивое лицо было преисполнено брезгливого негодования.

– Ты права. – согласился Таррос. – Вопреки мнению почитателей Платона. А их – большинство.

– Вообще меня поражает одна вещь, – продолжила вошедшая в раж Эрис, – кто дал право некоторым законописцам, считающим себя умными людьми, избранными мыслителями, вершить судьбы народов? Не забываем, что эти небожители тоже ходят по нужде, спят и едят.

– Как говорится, никто не живёт воздухом. – Алессандро рассмеялся. Таррос же наоборот оставался крайне серьезным, внимательно слушая такую неожиданную Эрис.

– Никто не дал им такое право. – согласился командир.

– А насчет гимнастики: раздетые мужчины и женщины у Платона занимаются вместе и он писал, – она пронзительно и хмуро посмотрела на Алессандро. – что, цитирую: "тот, кто смеется над голым телом, не познал высшей духовности." Он сказал – пусть они наблюдают и смеются. Его что, подкупили морально низкие люди?

– Одним из них был Алессандро. – колко отметил Таррос.

– Да, я не против. Ничтожной расплатой за прекрасное ежедневное зрелище было бы клеймо глупца.

– Выйди уже, а? – презрительно попросил Таррос.

– Всё-всё. – он зажестикулировал руками.

– Я не пойму, командир, почему этот культ избранных аристократов так распространен? Они не дают нам развиваться, мы будем пахать на них. Я не обозленная, я ни к кому никогда не питаю зла. Я просто удивлена, что находящиеся на их содержании задумные мозги в лице главматки – сомнительных философов, я не про всех, конечно, находят последователей во все времена. Почему так? – Эрис пожала плечами.

– Меня тоже в свое время поразило что Платон ставил в пример людям собак и жеребцов. Коневодство сопряжал с размножением человека. – поделился мнением Таррос.

– Точно. Меня тоже. Отвратительно. – сказала Эрис.

– А я не задумывался – зубрил и отвечал. Вот точные науки – да, я упивался ими. Или колкие диферамбы – мое любимое! – снова рассмеялся улыбчивый Алессандро. Он эмоционально тряс головой, и слегка волнистые отросшие кудри били по его лбу и вискам.

– Я должна идти. Не будем уподобляться философам и жевать бесплодную жвачку, подобно коровам. У нас есть более важные занятия, нежели словесные прения. Можно? – спросила Эрис, указывая на дверь.

– Иди. – улыбнулся Таррос.

Она с достоинством встала и, не смотря на них, вышла своими уверенными шагами.

– Мне с ней легко. – сказал Таррос. – И очень интересно.

– Да, конечно, с такой… О её внешности я не скажу ничего – не найду достойных её описанию слов… – Алессандро провоцировал, и Таррос нервно задергался. – А сама – воспитанная, но с чрезвычайно острым языком. Вояка!.. И зрит в корень… Не церемонится – пряма, как здешний кипарис! Теперь я понимаю тебя, мой бедный-бедный друг. Ты – обречен… Это тебе не наряженая курица с бала, которой пару слов кинешь, а она уже на все готова. – мотал головой Алессандро, смотря на Тарроса с жалостью.

– Впредь держись от Эрис подальше. Ты понял. – качая головой, утвердил Таррос, даже не спрашивая Алессандро. Он смотрел на своего друга с недоверием и злобой.

– Таррос-Таррос… – промолвил Алессандро. – Не пляши под ее дудку! Я не хочу, чтобы она сломала твою карьеру и жизнь.

– Ты уже решись, кто чью жизнь ломает. Пять минут назад ты думал иначе. – сказал Таррос, щуря глаза.

– Я не знал, какова она – твоя любовь. Я боюсь за тебя. Пресловутый закон уничтожит вас обоих. – он смолк на мгновенье. И было слышно, как взволнованно дышит Таррос. – Похоже, там наверху, делать совсем нечего. – Алессандро перевел тему, видя, как огорчение прокрадывалось в душу друга. – Сейчас произвели реформу языка – теперь, пожалуйста, выражайся по-другому, в illustre. Берегись некоторых фразеологических оборотов.

– Не нужны мне твои illustre, уж лучше я на своём родном volgare буду продолжать общаться. – сказал решительно Таррос.

– С каких это пор ты не принимаешь введенные новшества? – возмущенно спросил Алессандро.

– Рittima! *занудство* – устало произнес Таррос. Алессандро невольно рассмеялся. – Держут нас тут за идиотов. Что, как разговаривать, значит, тоже надо отчитываться? А, что если я – немой? – он запалил в сердцах.

– Таррос, тебе не следует так бурно проявлять недовольство! – посоветовал Алессандро. – Да и что, чёрт побери, с тобой такое? Я не узнаю тебя! Ты впал в юность, заразившись от этой нищенки.

– Ты забываешься! – сказал Таррос, вновь воспылав гневом.

– Это я-то забываюсь? Это ты ведешь себя глупо! Всё тебе не так! Если считаешь себя обделенным – женись! Но не на критянке, а на Лючии благородного происхождения.

– Благородное происхождение не признак благородства.

– Эта Лючия, как окаянная, везде о тебе только и спрашивает.

– Не говори ерунды. Она не нравится мне. – с отвращением вымолвил он.

– Ха! Вкусная, выросшая в высшем обществе сеньорина, грезящая о грязном вонючем воителе – это ты ей должен не нравиться. Взяв её в жены, обретёшь власть, глупец.

– Я смотрю, ты сам бы не был против, не будь у тебя моей безызвестной глупой Каллисты?! – ситуация накалялась. – Наивный Алессандро, твоя сеньорина совсем не безгрешная. Fellator, vacca stulta, брат – на таких не женятся.

– Vae-vae… Mentulam Caco! Как же я сам не догадался, зная тебя, проходимец… Viri sunt Viri… Но я всё равно твой друг, и желаю тебе только добра. Вот и советую.

– Давай советы по службе, а в душе моей, прошу, впредь не ковыряйся. – решительно подвел Таррос.

– Таррос. В чём причина твоих метаморфоз? – не унимался миллитари. – Уж не в этой ли лихой голодранке? – он цинично рассмеялся, заглядывая другу в глаза, прочитав в них то, чего раньше никогда не видел.

– Голодранке? – оскорбился Таррос. – Посмотри на себя. Твои успехи затмили твой ум. А сам-то кем был? Ты стал высокомерен. – Таррос покачал головой в укор.

– Да прости, прости. Не хотел обидеть тебя. Признаюсь – Эрис слишком хороша, чтоб быть из низших слоев. Её неописуемая красота приводит в восторг каждого, увидевшего её. – взгляд Тарроса сделался гневным. – И тот ум. Поговорив с ней, я бы не дал ей шестнадати лет. Может, все сорок. – он улыбнулся. – Но ее мужской характер и закалка – он пугает очарованных ею.

– Тебя. Потому что ты – слабак. – подытожил Таррос.

– Ты что, всё-таки серьезно?! – испуганно выкатил очи Армандо. – Ты что, не понимаешь, куда она может тебя завести? Ты же долго добивался своего положения! Сам. – ужаснулся он. – Твоя страсть лишит тебя всего. Может быть, даже жизни… – он говорил истину.

– Меня не пугает эта перспектива. Первый раз в жизни я полюбил и хочу быть с девушкой, которую сделаю хозяйкой своей судьбы. – говорил Таррос, не глядя на Алессандро, и его глаза пламенно заблестели.

– Таррос, заклинаю Святым Марко, брось эту затею. Теперь ясно, откуда в тебе появились мятежные ноты. Она дурно влияет на тебя. Я не узнаю былого Тарроса – цепного пса Империи! – сетовал он.

– Я похож на глупого ребенка, который, по-твоему, поддается чужому влиянию? – он оскорбился. – Ты, прожив со мной бок о бок столько лет, всё ещё меня не знаешь.

– Вот именно, что знаю. Союз двух безголовых лихачей, руководствующихся пылкими сердцами приведет их обладателей к палачу. – выразился Алессандро. – Ты же постоянно твердишь устав своим языком, ты же знаешь закон – никаких браков венецианцев и критян быть не может! Это – политическое преступление. – продолжал он, неустанно повторяясь в споре.

– Меня ничто не остановит, Алессандро. Никто. Даже если сам Дож придёт снимать мою кожу. Я всё решил. И ты, как друг, должен меня поддержать. Хоть и не поняв, поддержать.

– Я понимаю тебя. Твой вкус – отменный. – Тарросу не понравилось, что Армандо постоянно мусолит образ Эрис, и Алессандро прекрасно понимал это в его ревнивом взгляде. – Да прости ты, я не имел в виду ничего плохого. Но я тебя не поддерживаю, так и знай. Как друг, я до последнего буду пытаться спасти твою дорогую для меня жизнь.

– В таком случае, плохой из тебя друг.

– Таррос. Я боюсь за тебя. Тебя могут пытать, казнить, в лучшем случае – сослать в Венецию, предварительно разлучив вас. А о ней ты подумал? Как поступят с ней, такой… выдающейся… – он подбирал слова, чтоб не вызвать у Тарроса ревность, – прости, друг.

– Я умру, но не дам её в обиду никому. Мы уплывём.

– Что?! Вот теперь я вижу, что твоя любовная лихорадка прогрессирует с каждой минутой!!! – ужаснулся Алессандро.

– Это в крайнем случае… Может, в Никейскую Республику. Там нет этих наиглупейших законов. Ты же сам живёшь с гречанкой. – Таррос рассмеялся.

– Это совсем другое! – возмутился Алессандро.

– Что есть в твоём понятии нация? Это иллюзия. Все народы, произойдя от одного праотца и матери, расселились по этой грешной Земле, став врагами друг другу. – рассуждал Таррос. – И издревле, воюя, порабощая и завладевая друг другом, смешиваются снова и снова, создавая новые народности. Лучшие качества людей избираются, худшие отбрасываются. Тебе ли, как военному, этого не знать? Завоеватель, тоже мне. И я поражаюсь: люди, не размышляя о своем происхождении, навязывают это глупое понятие – нация.

– Ты прав… Прав.

– Я всю жизнь скрываю свою народность. – вздохнул Таррос.

– Мне стало понятно, откуда в твоей любимой такая страсть к авантюрам и смелость – я вспомнил, что ее отец – генуэзец. – он смеялся.

Таррос поддержал его смех. На душе Алессандро лежал тяжелый камень. А Таррос днем и ночью думал, как бы побыстрее расположить к себе юную Эрис. Тут еще, как назло, эта возня с магнатами, отбирающая все время и настроение…

Примечания автора: извините, но это военные грубые люди. Прямолинейные, как и их стать.

1 – Culum pandite! – готовь ж*пу! /лат. ругат.

2 – Caput tuum in ano est! – у тебя вместо головы з*дница! /лат. ругат.

3 – Perites – от**бись/лат. ругат.

4 – сitocacius – заср. нец/лат. ругат.

5 – Commodum habitus es! – тебя только что по. мели/лат. ругат.

6 – Vae… Vae… Mentulam Caco – Бл*! Во черт! Сран. й **й! /лат. ругат.

7 – Viri sunt Viri – Мужчины – зло.

Здесь применяется очень грубой поговоркой.

8 – Audentes fortuna juvat. – смелым покровительствует удача/лат. пословица.

9 – adhibenda est in jocando moderatio – и шутить необходимо только в меру/лат. поговорка.

10 – Fellator, Vacca stulta – очень неприличное выражение, связанное с ор*л***м видом половых отношений; тупая корова. /лат. ругат., военный жаргон

11 – volgare – разговорный стиль венецианского языкового диалекта в раннем средневековье.

12 – illustre – культурный стиль венецианского языкового средневековья.

Глава двадцать первая

Задался новый трудный день. Бабушка Эрис стала замечать, что внучка стала сильнее уставать и её характер стал суровее. Её не интересовали (во всяком случае, она не подавала вида) победы и поражения Эрис на любимом поприще.

Сегодня Эрис испекла хлеб сама – у Никона, а значит и у его близняшки был день рождения. Им исполнилось по восемнадцать лет. И ради этого Эрис принесла вкусный густой йогурт. Она сделала его накануне, предварительно сквасив купленное у соседки молоко, затем на пару часов подвесив простоквашу в льняном мешочке. Потом Эрис остудила полученную массу, поместив в глинянный горшочек в канал с ключевой водой. Эрис направилась в гарнизон.

Когда она пришла, в части еще никого не было. Перекличка солдат и их построение – все, что напоминало о жизни здесь. Наконец подошли ребята. Эрис поздравляет своего лучшего друга, не забыв и о его сестренке. Они сели завтракать прямо на траве в тени построений. Было еще очень рано, солнце не пекло. Дюжина юниоров села в круг, вкушая скромную пищу, приготовленную их вождем. Веселая болтовня…

– Сестра, поешь с нами! – предложил Никон.

– Хорошо. Сейчас. – Эрис была немного задумчивой. – Я хочу угостить еще кое-кого, если вы не против.

Девушка с самого начала хотела угостить командира, но не могла решиться. Наконец, взяв две самые лучшие лепешки, она наложила полную миску холодного йогурта для командира.

– Эй, сестра, не многовато ли будет? – спросил чавкающий Атрей.

– Он один, всё-таки. – поддакнул Аргос полным ртом.

– Прекратите. Ну как вам не стыдно! – возмутилась сестра. – Всё, что вы сейчас наблюдаете – заслуга Тарроса. Вы хоть видите, что этот человек, не жалея себя, посвятил всю свою жизнь службе? Теперь он приехал сюда и помогает вам. – возмутилась девушка, обнимая лепешки.

– Ой, сестра, не заводись. Мы же не виноваты, что у него до сих пор нет семьи. – сказал Софос.

Эрис нахмурилась, взяла миску и ушла.

– Вот кто тебя за язык потянул? Теперь добрая сестра будет жалеть этого опасного человека. – заметил Никон с досадой.

– Вообще она странная в последнее время… Ты не заметил? – спросил Атрей.

– Не твоего ума дела, болван! – отрезал светловолосый именинник. – Еще подобное замечание, клянусь – любому нос сломаю! – пригрозил парень и все смолкли, принявшись есть в тишине.

Эрис подошла к кабинету, но не могла решиться постучать. К тому же у нее были сомнения – тут ли он или в у себя наверху? Она подняла руку в кулаке и замахнулась. Но услышала голос за спиной.

– А, Эрис, доброе утро. Ты ко мне? – спросил Таррос. Он уже неделю нарочно прятал свои чувства, желая подогреть её – те, которые так мастерски прятала девушка.

– Да. Я принесла Вам угощение. – кое-как ответила Эрис, глотая волнение.

– Кому? Мне? – удивился Таррос, открывая дверь.

– Да, Вам. А что тут такого? – смущенно улыбнулась Эрис, не смотря на него.

– Заходи. Не стесняйся. – сказал командир, пройдя в кабинет.

– Тут появились люди, задающиеся вопросом, почему у Вас всё ещё нет наследника. – импульсивная Эрис открыла перед закаленным командиром, привыкшим прятать усталость и закрывать глаза на собственную нужду, миску с прохладным свежим йогуртом. Она глядела на свои руки, стесняясь. Умный Таррос сразу понял, кому же этот вопрос наиболее интересен. И, признаться, его это обольщило – придало уверенности. Быть может, этот разговор наконец приведёт к результатам, за которыми он прибыл сюда.

– Сначала нужно найти ту, которая мне его подарит. – просто сказал он, сев.

– Нашли? – с наигранным равнодушием спросила Эрис, взглянув прямо ему в глаза. Сама не понимая, почему она спрашивает. Как будто кто-то дергал ее за язык.

О, да! Она умела делать многое, что не под силу многим хорошим солдатам. Но не умела врать. Абсолютно.

– Годы показали, что лучше находиться в гармоничном одиночестве, чем в беспокойном союзе. – откровенничал Таррос.

– А Вы очень деликатный человек. Другие, тем более военные люди или флотильонцы, ответили бы примерно что-то вроде: "в каком поселении бываю, в каждом имею по любимой женщине". – с немного наигранной улыбкой продолжала она, уже не глядя на него, а намеренно отвлекаясь на перо и чернильницу. Тут же стояла печать, свечи и была разложена карта. С приходом командира кабинет преобразился. Привычный грязный хаос вытеснил приятный чистый порядок. И всё это без ремонта, который пока не коснулся кабинета. И на что вечно жаловался учитель? Было бы желание. Слева, в верхнем углу стола лежала аккуратно собраная стопка развернутых бумаг. Рядом лежали непрочитаные письма. А прочитаные щепетильно отсортировывались командиром в правую сторону, что говорило о его последовательности и собранности. Он всегда тщательно обдумывал свои слова и действия, касающиеся службы. Хладнокровный тактик и стратег, всё доводящий до конца.

Она предложила ему перекусить.

– Попробуйте пожалуйста. Я сделала это собственными руками, может оцените. – робко проговорила девушка.

– Только, если ты составишь мне компанию. – добро предложил Таррос. Он не верил своему счастливому дню.

Эрис стеснительно улыбнулась. Она всё еще не могла спокойно принимать пищу перед кем-либо. Её навязчивое расстройство, что принятие пищи со страстью принижает достоинство человека, никуда не делось. Как трапезничают другие, она старалась не замечать. Эрис, чтоб не обидеть Тарроса, кротко опустила указательный палец и попробовала на вкус густой йогурт.

– Спасибо, командир Таррос. – улыбнулась Эрис.

– Ты благодаришь за то, что сама принесла? – удивился он.

– Я принесла это в дар Вам и теперь Вы угостили меня своей пищей.

– Спасибо. – улыбаясь, он спокойно разломал свежую лепешку и опустил в миску. Затем принялся за это незатейлевое угощение. Он сосредоточенно трапезничал, грубо и по-мужски тщательно пережевывая мощными челюстями, но в то же время командир делал это довольно аккуратно. Ей было приятно наблюдать за этим. Мало людей умеют принимать пищу с достоинством.

– Этот хлеб который ты принесла, сама испекла? – спросил он, прожевав и проглотив.

– Да… Обычно я ставлю тесто и ухожу, потому что не успею на занятия. А сегодня сама испекла… – скромно отвечала девушка, не желая хвастать.

– Очень вкусно. – похвалил Таррос честно. – Знаешь, их вкус напомнил мне вкус материнского хлеба. – выражение его лица стало задумчивым и грустным. – В раннем детстве. До того, как меня отдали на взросление и службу…

Я думал, никогда уже больше не попробую тот вкус… Даже Каллиста пекла мне лепешки по рецепту покойной матери… Но у нее выходил её собственный хлеб, не мамин. – он глубоко задумался.

Это откровение растрогало Эрис. Она вглядывалась в его необычное харизматичное лицо. В нем, немного продолговатом, присутствовали некоторые неправильные черты – нависшие от рождения верхние веки; синие глаза располагались необычно – будто бы сразу под сильно выдающейся слитной надбровной дугой. Верхняя губа была чуть-чуть немного тоньше нижней; большой, но аккуратный и гармонирующий с лицом нос, с зарубленной поперечной бороздой на мощной переносице; темно-каштановые чернявые волосы, которые Таррос вновь очень коротко остриг по бокам и затылку. Но судя по верху, было видно, что они мелко-мелко кудрявые и буйные. Уши были крупные, крепкие, немного оттопыренные – эти неправильности… Но всё вместе взятое было прекрасней общепринятых идеалов.

Руки… Его мощные и крепкие жилистые руки одинаково прекрасно справлялись и с мечом, и с пером. Мозолистые пальцы были не слишком длинные, сужающиеся к кончикам, ногти округленной, правильной формы. Эрис заметила шрам на ногте левого мизинца. Как будто бы его палец когда-то давно разрубили напополам. Кулаки были совершенно сбиты, на них обоих были наросты из отмершей задеревенелой кожи. Таррос был не высок ростом, но кисти его рук были раза в четыре больше по объему тонкокостных хрупких кистей Эрис. Стопы тоже были необыкновенно большие и широкие для его роста. Его лицо, шея и руки были выжжены солнцем, но сам он был не смугл и не бледен, как фарфоровая, не хотевшая загореть, Эрис.

– Когда моя мама умерла, я не совсем осознавал всю тяжесть потери. Лишь с годами приходит понятие, что тот единственный человек, кто искренне любил тебя, ушел безвозвратно…

Видимо воспоминания расстроили его. Он отстранился от пищи. Эрис, пожалев командира, быстро собрала крошки и навела прежний порядок, составив еду на край его рабочего стола.

– Я очень сочувствую Вам. Я росла без матери и мне понятна ваша боль, но неужели никто больше не любил Вас по-настоящему? – осмелилась спросить она.

– Любовь – самое мощное чувство, она сильнее страха смерти, жажды жизни, сильнее времени и обстоятельств. Мне более важно то, любил ли я.

Выдержав минуту томительного молчания, Таррос спокойно продолжил:

– Я не знаю, поймешь ли ты, знакомо ли тебе это… – теперь он специально играл на ее характере, ведь Эрис постоянно вела себя так, чтобы окружающие ненароком не приобрели о ней ошибочное мнение. Этот умный человек видел, как она всегда невольно пытается отстоять свою честь, даже оправдаться. Ему нравилось, как девушка возмущается, если специально вывести её. Ему нравилось, что даже в мелочах она остается борцом за правду, и, пользуясь этим минусом, последовательно, слово за слово, можно было выудить то, что ему хотелось услышать.