Исчисление времени

А полковник ему под нос тетрадочку с записями выплат.

– Как задаром? А это что?

Ленин видит, дело плохо, против немецкой аккуратности не попрешь, это тебе не Сталин, тот деньгам, которые Ленину отсылал по своей кавказской гостеприимности никогда учета не вел. Тогда Ленин решил обдурить полковника.

– Я, конечно, поеду в Россию. Долг платежом красен, но чуть позже, потому что пишу очень важное сочинение о неисчерпаемости атома, сейчас никак не могу прервать работу. Вам, как всякому солдафону, наверное, и невдомек, что такое атом? – сказал Ленин и поднял вверх указательный палец.

Полковник посмотрел вверх и задумался, он в самом деле про атом раньше ничего не слышал. А Ленин тем временем прыг в окошко и бежать.

Полковник, хотя и не знал, что такое атом, но в контрразведке служил давно и оказался очень предусмотрительным. Под окнами он заранее расставил часовых, они схватили Ленина, связали по рукам и ногам, для острастки дали кулаком в морду, посадили в вагон и отправили в Россию. Ленина очень возмутило бесцеремонное обхождение немецкой военщины. Он так кричал, так ругался, визжал и плевался, что немцы испугались и не стали развязывать Ленина, опломбировали двери и окна вагона и подцепляли его не к пассажирским составам, как собирались делать это сразу, а только к товарнякам.

X. Ленин в Петрограде

Когда вагон прибыл в Петроград, Сталин и Троцкий, встречавшие Ленина, с трудом проникли в вагон и развязали ему руки и ноги. Они вышли втроем на Финляндский вокзал и хотели скрыться не привлекая внимания полиции. Но Ленин вдруг заметил в толпе балерину Кшесинскую[10], приму императорского Мариинского театра. Ей не давали прохода и выкрикивали в ее адрес угрозы и грязные ругательства. Какие-то разнузданные мерзавцы требовали, чтобы Кшесинская подняла юбки и показала им свои голые ноги, как это она делала во время балетных спектаклей. Они утверждали, что теперь все совершенно равны и имеют одинаковое право полюбоваться ее стройной фигурой.

Ленин тут же встрял в назревавший конфликт. Он был очень неравнодушен к любым балеринам, их обнаженные ноги, когда они выделывали разные танцевальные па, мгновенно возбуждали его, Ленин решил отвлечь недоброжелательно настроенную толпу от Кшесинской и, увидев стоящий у перрона броневик, начал карабкаться на его башню. Сталин и Троцкий, не поняв, что происходит, заподозрили, что Ленин повредился рассудком, и попытались удержать его. Несколько человек из толпы стали помогать им – это были вокзальные карманники, и пока Ленин взбирался на башню броневика, они украли у него дорогие, почти новые швейцарские часы, носовой платок и даже «увели» небольшой саквояж с парой нижнего белья, купленной для Ленина заботливыми немцами на деньги германского генштаба.

Оказавшись на башне броневика, Ленин вытянул вперед одну руку (левую или правую) и в мгновение ока, на время лишившись картавости, (с ним это случалось всегда, когда он видел балерин или думал о них), закричал:

– Товарищи! Оставьте Кшесинскую в покое! Она пострадала от царизма не меньше вашего. Ее сердце разбил император и царь, подлый самодержец Николай II[11], гнусный и коварный обманщик! Сомкните ряды и стройными колоннадами (Ленин хотел сказать колоннами) идите к Зимнему дворцу. В стране уже фактически полная неразбериха и безвластие. Зимний никто не охраняет! Хватайте и тащите все, что можете! Желанное время, когда можно безнаказанно грабить, наступило! Не мешкайте, не опаздывайте, товарищи! Зимний набит дорогим барахлом! Спешите, не пропустите случая! Не медлите и не зевайте! Грабьте награбленное веками!

Вокзальная толпа, состоявшая из дезертиров, воров и бродяг, забыла о Кшесинской и хлынула к Зимнему дворцу. Ленин так увлекся своими же словами, что даже не заметил, как благодарная Кшесинская сделала ему книксен. Он забыл, что стоит на башне броневика, хотел бежать следом за толпой, чтобы ему тоже что-нибудь досталось, сделал неосторожный шаг и рухнул с броневика прямо на брусчатку мостовой, сломал вытянутую вперед руку и свернул себе шею. Когда Сталин и Троцкий подняли его с холодных камней, он уже был мертвее мертвого. Не веря своим глазам, глотая от досады слезы, Сталин и Троцкий перетащили труп Ленина на конспиративную квартиру.

То, что случилось потом, серьезные историки описывают по-разному. Одни утверждают, что Сталин и Троцкий оставили тело Ленина на кухне, а сами от переутомления и нервного потрясения одновременно уснули, несмотря на то, что всю ночь гремела канонада – моряки крейсера «Аврора» без передыху лупили из корабельных орудий по Зимнему дворцу. А утром, проснувшись, обнаружили живого Ленина, как ни в чем не бывало распивающего чаи на кухне. По другим сведениям, Сталин уснул первым, а когда проснулся, то увидел Ленина и Троцкого со стаканами чая в руках.

В дальнейшем, рассказывая о том, что случилось, Троцкий всегда безразличным тоном, как о чем-то совершенно незначительном, говорил, что, мол, Ленин упал с броневика и всего лишь потерял сознание, во многом потому, что ехал в опломбированном вагоне в очень неудобной позе. А отдохнув за ночь, к утру пришел в себя без всякого ущерба для здоровья.

Сталин к рассказу Троцкого отнесся подозрительно, предпочитал помалкивать, но в глубине души догадывался, что Троцкий подменил Ленина, пока Сталин спал под грохот канонады пушек крейсера «Аврора». И эти подозрения потом очень сильно повлияли на взаимоотношения Сталина и Троцкого.

Часть историков считает, что Троцкий совершенно ни при чем, немцы сразу прислали двух Ленинов, одного просто запасного, и когда первый свернул себе шею, упав с броневика, второй – запасной – и стал во главе сотоварищей-подельников.

Третьи вообще придерживаются мнения, что неважно, какой Ленин стал за главного, так как между основным и запасным не предусматривалось никакой разницы.

На самом же деле все это происшествие имело довольно большое значение, особенно для Сталина, и стало одной из причин развития его болезненной подозрительности, которая сослужила ему хорошую службу. Не будь этой подозрительности, подельники-сотоварищи давным-давно нашли бы способ «ухандокать» Сталина, то есть отправить его к праотцам.

XI. Что произошло в зимнем

Пока Ленин и Троцкий с нехотя присоединившимся к ним Сталиным пили чай, стало известно, что произошло в Зимнем дворце. Когда Ленин присоветовал вокзальной шушере идти грабить Зимний, он думал, что там находится царь Николай II. Ленин долго жил вдали от России, газет почти никогда не читал, потому что по утрам у него с похмелья всегда болела голова, и он не знал, что Николай II уже отрекся от престола, а в Зимнем дворце заседает Временное правительство.

Зимний дворец действительно никто не охранял. У входа даже не стоял швейцар, старика прогнали полгода назад, ему перестали платить жалованье, и какой-то шутник, желая сострить, сказал, что он может сбрить свои старорежимные бакенбарды и возвращаться в родную Швейцарию, а в России теперь все равны и каждый-всякий может заходить куда угодно без доклада.

Вокзальная толпа ввалилась во дворец. Все эти люди, с горящими глазами и возбужденными лицами, впервые оказались в таких дорогих апартаментах, и поэтому одни начали хватать бронзовые подсвечники, принимая их за золотые, другие отрывать от портьер куски на портянки. Члены Временного правительства, люди образованные и культурные, стали делать всей этой сволочи замечания и объяснять, что тяжелая парчовая материя портьер вовсе не годится на портянки, она хотя и блестит, но жесткая, ее неловко заворачивать на ногу, она грубовата, и с такой портянкой запросто натереть себе мозоли. И вообще, в царском дворце полагается вести себя приличнее.

– А вы кто такие и что тута делаете? Вас сюда кто пустил? – закричал какой-то длинный верзила с лицом кретина, в матросском бушлате, одетом на голое тело, и шоферской фуражке. (Позже выяснилось, что это был сын лесника, земляк Сталина, футурист Маяковский, он писал стихи не как все, ровными строчками, а «лесенкой», и это тогда многих приводило в восторг, потому что в головах у людей все так и прыгало и у них не получалось читать ровные строчки).

Члены Временного правительства не смогли вразумительно ответить на вопрос этого Маяковского, и их тут же всех до одного перебили, потому что в толпе оказалось много дезертиров и у них имелись при себе винтовки, которые они еще не успели пропить. После этого все бросились искать вход в подвалы, кто-то сказал, что там хранятся запасы вина и разных других спиртных напитков.

Услышав это, какой-то матросик, сердобольная душа, побежал на крейсер «Аврора», чтобы позвать своих дружков, те по части выпивки всегда рады составить буйную компанию. Но когда команда «Авроры» впопыхах прибежала в Зимний дворец, его уже полностью разграбили, винные подвалы опустели, в коридорах валялись пустые бутылки, заколотые штыками члены Временного правительства, и ветер с реки Невы, о котором писал еще А. С. Пушкин в своей поэме «Медный всадник», шевелил остатками портьер.

Моряки «Авроры» очень обиделись, что их никто не подождал и им ничего не досталось. С досады они побросали в Неву тела членов Временного правительства, вернулись на свой корабль и всю ночь напролет палили из пушек по Зимнему дворцу. Но так как они со вчерашнего дня были пьяны, то или, сами того не соображая, стреляли холостыми снарядами, или ни разу не попали, и легендарное творение архитектуры Растрелли стоит себе целехонькое по сей день.

Но согласно сведениям других историков (и мемуарам иностранных дипломатов) матросы успели протрезветь, потому что опоздали к разграблению винных подвалов, стреляли метко, все снаряды легли в цель и, вымещая свое законное и естественное недовольство, моряки не оставили от Зимнего камня на камне, подтвердив тем самым слухи о том, что фамилия строителя этого дворца – Растрелли – имела символически-мистический смысл.

Таким образом, когда рано утром Сталин, Троцкий и Ленин напились чая, никакой власти в России уже не существовало. Узнав об этом из утренних газет, которые читал Сталин, Ленин сказал:

– Ну вот, самое время грабить.

Таким образом в России установилось полное безвластие, а Ленин и Сталин и путавшийся у них под ногами Троцкий оказались тут как тут, и им ничего другого не оставалось как грабить в свое полное удовольствие.

XII. Как разграбили Россию

Начали с царских дворцов, грабили дворян, купцов и крестьян. Кто сопротивлялся, тех убивали, расстреляли даже царя со всей его семьей. Кто-то спросил Ленина, расстреливать ли маленьких детей, он ответил:

– А как же. Я человек добродушный, но я не хочу, чтобы, когда я стану уважаемой персоной и буду заседать в каком-либо парламенте и разъезжать в дорогих автомобилях, ко мне, как черт к монаху, явился бы кто-нибудь из этой семейки Романовых.

Сталину это в глубине души не понравилось, но он промолчал, хорошо понимая, в какую компанию попал по велению судьбы и стечению самых разных обстоятельств.

Когда грабили дворян, то среди них оказалось много офицеров, они стали отстреливаться – началась гражданская война. Ленина, Сталина и Троцкого чуть было не прихлопнули. Но Ленин посоветовал Сталину временно прекратить грабить крестьян и пообещать им земли ограбленных дворян, чтобы крестьяне сами ввязались во всеобщий грабеж.

Воевать приходилось почти одному Сталину. Понятно, какой вояка из Ленина, он умел только давать советы и не уставал требовать расстреливать всех, кого удастся расстрелять. Троцкий прославился феноменальной трусостью, услышав выстрелы, он прятался под стол или запирался в каком-нибудь чулане, надеясь, что никому в голову не придет его там искать.

Позже Троцкому выделили специальный бронепоезд. Вагоны обшили такой броней, что ее не пробить из трехсотпятимиллиметровых корабельных орудий, на платформах поставили сто пушек и полторы тысячи пулеметов, в нескольких товарных вагонах, не слазя с оседланных коней, была наготове целая дикая дивизия черкесов, ни слова не понимавших по-русски, отряд узкоглазых, желтолицых китайцев-смертников и рота латышских стрелков, готовых расстрелять родную мать, если только им прикажут. Паровоз все время держали под парами. Троцкий в любую минуту мог вскочить в свой вагон с саквояжем, в котором всегда носил с собой книгу Маркса «Капитал», запасной револьвер и пенсне с черными стеклами, чтобы в случае необходимости прикинуться нищим и слепым и умчаться хоть к черту на кулички, если только туда проложены рельсы и открыты семафоры.

– Ты кавказский джигит, ты и воюй, – в один голос говорили Ленин и Троцкий Сталину.

Сталину деваться некуда, он и воевал. Мок под дождем, мерз в окопах, душу ему согревала мысль, что скоро наступит большой всеобщий грабеж и он в черной бурке на белом коне, с красным знаменем, цвета крови, пролитой неутомимыми борцами, впереди оравы босых, одетых в рубища пролетариев двинется вокруг земного шара – сначала, к ужасу польского панства, на Варшаву, а потом на Берлин и на Париж, и повторно взяв снесенную с лица земли Бастилию, одним флангом на Лондон, другим на Рим и, разграбив по пути Мадрид, уже на пароходах и аэропланах – в Америку, чтобы побрататься со свободолюбивыми индейцами и станцевать какие-нибудь народные танцы с чумазыми, словно перемазанными дегтем, неграми, пострадавшими от рабства и непосильных трудов на хлопковых плантациях вдоль рек Миссури и Миссисипи.

Многие историки, видимо, справедливо отмечают, что все тяготы гражданской войны вынес Сталин. Ленин – тот и пальцем не пошевелил, чуть что заявляя, что он теоретик и не его забота таскаться по фронтам и хлебать пустые щи из дырявого солдатского котелка.

Троцкий же поехал в Амстердам, заказал ювелирам огромные рубиновые звезды и заплатил им остатками царского золотого запаса. В эти красные звезды засунули электрические лампочки (их потом назвали «лампочками Ильича», по имени электрика, который их монтировал) и взгромоздили на кремлевские башни в Москве. Каждую ночь лампочки горели до самого утра, и Троцкий утверждал, что именно благодаря свету кремлевских звезд Красная армия одержала все свои победы – каждому красноармейцу на фуражку прикрепили маленькую красную звездочку, и она улавливала свет, идущий от звезд на башнях Кремля, и поэтому красноармейцы беспрекословно выполняли все приказы и смело шли в бой, а если они отказывались наступать, Троцкий расстреливал их семьи. Таким образом, главная заслуга всех успехов на фронтах гражданской войны якобы принадлежит Троцкому.

Серьезные историки с недоверием относятся к этому утверждению Троцкого, хотя огромные рубиновые звезды с лампочками внутри по сей день каждую ночь сияют на башнях Московского Кремля.

Ленин и Троцкий так хитроумно устроились при Сталине, что ему досталась вся тяжелая, грязная и опасная работа, мало того, его еще заставляли и отчитываться, потому что Сталин, мол, читал сочинения Маркса в неточном русском переводе, а Ленин и Троцкий – в подлиннике на немецком или английском языке (на каком языке Маркс изначально писал эти сочинения, никто толком не знает, возможно, он писал их на каком-то еврейско-арамейском или идиш, а на немецкий и английский их перевели уже потом, не спрашивая самого Маркса, потому что добиться от него вразумительного ответа на любой, самый простой вопрос обычно ни у кого не получалось).

Задурив таким способом Сталину голову, Ленин и Троцкий отправляли его в деревню грабить крестьян или куда-нибудь подальше на фронт, воевать с белой гвардией. А себе оттяпали самые лакомые куски и грабили государственную казну, банки, дворцы и дома тех, кто побогаче. Хватали золото в слитках, бриллианты, дорогую мебель (ее тут же продавали на «блошиных» рынках и «толкучках») и особенно гонялись за столовым серебром: ложки, вилки, подстаканники, брали и фарфор и хрусталь. Грабили и музеи, но на картины не обращали внимания, Ленин считал их бесполезным, громоздким хламом, искали золотые статуэтки и разные драгоценности – кольца, бусы, колье, подвески и серьги.

Всю добычу Троцкий запасливо складывал в вагон, который он прицепил к своему бронепоезду и оборудовал специальными сейфами. Награбленное Троцкий собирался вывезти к родственникам-банкирам, в Америку. Ленин же свою долю сразу прогуливал, потому что был человеком со странностями и имел широкую натуру, на манер старых русских купцов, непонятно каким образом сочетавшуюся у него с пристрастием к еврейской мистике и наклонностям к беспробудному пьянству, оно неизбежно приводило к безобразным, неудержимым оргиям, наподобие афинских ночей, перещеголять которые для Ленина уже стало делом чести, хотя само слово «честь» он ненавидел до дрожи в конечностях.

XIII. Особняк балерины Кшесинской

Особенно поживились и погуляли Ленин и Троцкий в особняке балерины Кшесинской. Увидев ее впервые на Финляндском вокзале, Ленин, можно сказать, фактически спас женщину от недвусмысленных посягательств вокзальной толпы. Поэтому когда у Кшесинской начались неприятности, она по наивности обратилась к Ленину с просьбой о помощи.

Кшесинская давно уже блистала на сцене императорского театра. Она прославилась неукротимой жизненной силой и кипучей энергией, техникой танца превзошла всех итальянских «виртуозок», одно время считавших Мариинский театр своей вотчиной, а пластичностью и живописностью жеста вписала новую страницу в историю мирового балета.

Несмотря на природную скромность, стыдливость и хорошее семейное воспитание и строгий надзор родителей, Кшесинская стала любовницей наследника цесаревича, будущего императора Николая II, а потом еще нескольких великих князей, но по очереди и без тени какого-либо разврата, исключительно по велению сердца и не имея сил противостоять напору женских чувств, вполне понятных для любой балерины, которая чувства эти изъясняет не только языком танца.

Члены императорской фамилии и многие богатые ценители балета и даже вполне себе рядовая публика засыпали ее бриллиантами и просто деньгами, каждый в меру своих возможностей. Ее состояние исчислялось миллионами, она заваливала заказами известную ювелирную фирму Фаберже. Позже Фаберже писал в мемуарах, что все его мастера с утра до вечера работали на Кшесинскую, а знаменитые пасхальные яйца для императора изготовляли уже после рабочего дня, так как времени на изделия для царского двора у них совсем не оставалось.

Роскошный особняк Кшесинской считался украшением Петербурга, размерами и формами он соперничал не только с Зимним дворцом, но и с Версалем. Какому-то легкомысленному французскому журналисту сравнение дома Кшесинской с резиденцией французских королей показалось дерзким и оскорбительным для национальной гордости. Чтобы опровергнуть фантастические рассказы о великолепии особняка Кшесинской, он специально приехал в Петербург, посетил Кшесинскую, осмотрел особняк и уехал в состоянии тяжелой подавленности, не проронив ни слова. Вернувшись в Париж, он спустя несколько дней повесился на ветвях раскидистого дуба, который по недосмотру садовников вырос под окнами Версальского дворца.

Это произошло накануне гастролей Кшесинской в столице Франции, парижане валом валили в Грандопера, а те, кому не досталось билетов, заполняли улицы Парижа как несколько позднее москвичи улицы Москвы в день похорон Сталина, с той только разницей, что в Париже не случилось массовой давки и никто не пострадал – разумеется, кроме тех, кого обчистили сообразительные карманники, они славно потрудились в тот день, позже традиционно отмечаемый ими как профессиональный праздник.

Говорят, их суммарный доход превзошел суммы выручки от продажи билетов. А эта выручка исчислялась цифрой с невероятным количеством нулей. Уезжающую из Парижа Кшесинскую на вокзале сопровождали двенадцать рослых носильщиков с чемоданами, до отказа набитыми франками. И это при том, что большую часть выручки украли бессовестные антрепренеры, часто пользовавшиеся тем, что балерина всегда безразлично и беспечно относилась к коммерческой стороне своего таланта и не любила пересчитывать деньги, особенно когда их много, это занятие казалось ей утомительным и скучным.

Стоить заметить, что в Париже публика не засыпала балерину бриллиантами. По свойственной французам (как, впрочем, и немцам) скупости и некоторой ограниченности воображения, парижская публика считала, что достаточно того, что уплачено за билет. Другое дело в Петербурге. Например, знаменитый промышленник и миллионер Путилов,[12] видя как Кшесинская перебирает на сцене ножками, говорил:

– Ты скажи, что выделывает, ей-Богу, что ни шажок – состояние!

И бросал на сцену одно алмазное колье за другим. Вокруг него всегда суетилась толпа прихлебателей, они клянчили: кто «катеньку» (кредитный билет сто рублей), кто «петеньку» (кредитный билет пятьсот рублей). Но Путилов никому не давал ни шиша, а только, не жалея, щедро разливал всем по бокалам шампанское и посылал за новыми колье, ими к выступлению Кшесинской он запасался бессчетно, как богатый мужик в старой избе тараканами.

XIV. О послаблении нравов

Когда Временное правительство было перебито, а трупы министров брошены в Неву, в Петербурге стали замечать некоторое послабление нравов. Кухарка, поломойка, горничная и экономка Кшесинской начали приводить к себе матросов и громко, во весь голос, всю ночь напролет обсуждать с ними всеобщее равенство, объявленное декретами Ленина, и светлое будущее, которое должно наступить, согласно этих же декретов, как только «обобществят» всех женщин, и княгинь, графинь и баронесс уже не отличишь от всех прочих, праздно шатающихся по улицам. Возмущенная Кшесинская сделала им выговор. Но вместо того чтобы смутиться, они ответили ей:

– Подумаешь, водим на ночь матросов! Ходили же к вам на ночь великие князья.

Кшесинская заметила своей осмелевшей прислуге, что, во-первых, великие князья и неотесанные матросы это не одно и то же. А во-вторых, она все-таки в своем собственном доме и может поступать так, как считает нужным.

– Теперь все равны в своих желаниях, – услышала она в ответ, – и балерина, и кухарка в одинаковых правах. И дом принадлежит всем трудящимся, а кто не трудился, а только танцевал, тому лучше помалкивать.

Кшесинская не нашлась что ответить. Потом она заметила, что из ее гардероба пропадают платья и нижнее белье, а женская прислуга носит эти вещи, ничуть не стесняясь.

Кшесинская уволила кухарку, поломойку, горничную и экономку, а когда те начали скандалить, приказала своему старому дворнику выставить их вон. Но они вскоре вернулись в сопровождении матросов, и те наговорили балерине таких грубостей, которые она из деликатности не могла повторить вслух, а многие слова даже не поняла, так как слышала их впервые и приняла их за иностранные, хотя по интонации они больше подходили русскому языку.

Особенно расстроило и даже, можно сказать, жестоко огорчило Кшесинскую поведение экономки. Кухарка, поломойка и горничная происходили из простонародного сословия, удивляться их грубости не приходилось. А в экономки Кшесинская взяла, причем совсем без надобности, свою знакомую, вдову артиллерийского поручика, погибшего на фронте. Немецкий снаряд разорвал беднягу в клочья, несчастной вдове сослуживцы прислали все, что собрали на месте гибели бедолаги, – несколько металлических пуговиц и искореженные взрывом карманные часы фирмы Буре. Вдова осталась без средств к существованию, тем более что замуж она выходила против воли родителей и даже к ним из гордости не могла обратиться за помощью.

Кшесинская не только определила вдову поручика на хорошее место с приличной оплатой, но рассказала о ней своим друзьям. И по вечерам, играя в карты, они теперь с каждой ставки (независимо, выиграет или проиграет эта ставка) отчисляли небольшую сумму в пользу экономки, чтобы она могла поддерживать тот образ жизни, к которому привыкла раньше в семье родителей, довольно состоятельных и родовитых дворян.

Так как в карты в окружении Кшесинской играли часто и с увлечением, то буквально за полгода собралась сумма в двадцать тысяч рублей золотом. Поэтому черная неблагодарность экономки глубоко оскорбила Кшесинскую, по крайней мере, она не ожидала такого к себе отношения и не могла понять причины вероломства вдовы артиллерийского поручика – та не только вместе с кухаркой, поломойкой и горничной бесцеремонно пользовалась гардеробом хозяйки, но и грубила ей с нескрываемым презрением и злобной ненавистью.