Глубина: Прыгун

Тански пожал плечами. Нужно было действовать быстро, пока не прошел первый шок.

– Я бы в любом случае об этом упомянул, независимо ни от чего. Программное обеспечение требует модификаций. Сама видишь, что этот корабль – полная развалина, – с удовольствием добавил он очередную полуправду. – А его Сердце… Научного клана тут не хватит. Нам нужен Флот Зеро. Где ближайший? – В ответ Пин тоже пожала плечами. – Естественно, я понимаю, что капитану могут не нравиться стрипсы, – продолжал он, словно искренне желая избежать ее возможных возражений. – В конце концов, это единственная секта, которая считает, что каждый годится на роль добровольца, чтобы стать спасенным. К тому же в стрипсах слишком многое от Машин. Мне они тоже не нравятся, как и любому другому. Но, – он извиняющимся жестом поднял руки, – нам нужны их программные технологии. – Он понизил голос, придвинувшись ближе. – Мне нужно лишь подключиться к их части Потока, чтобы скачать кое-какие данные и улучшить программу…

– Он пытался… – еле слышно прошептала Пинслип, сжимая в пальцах парализатор. Тански протянул руку, почти коснувшись ее плеча, но в последний момент сдержался. Дотрагиваться до нее в данный момент было не слишком разумно.

– Где местонахождение ближайшего? – спросил Хаб.

– Совсем рядом, – словно в полубессознательном состоянии ответила она. – В Рукаве Лебедя, всего в трех световых годах отсюда. Сектор 32С. Там опасно, – добавила она. – Одна из территорий, выжженных во время Машинной войны. Рои астероидов, мощные гравитационные воздействия. Стрипсы называют его Тестером.

– Говорит Хакль, – затрещало в интеркоме корабля. Тански удивленно поднял брови. Пин взглянула на установленный в кают-компании громкоговоритель.

– Три неожиданных прибытия из Глубины в нашем секторе, – сообщил голос Эрин. – Повторяю: три неожиданных прибытия из Глубины в нашем секторе. Примерное время до первого: пятнадцать минут. Повторяю: пятнадцать минут.

– Бери его, – прошипел Хаб. Время для любезностей явно вышло. – Несем его в лазарет. Быстро.

Но голос в интеркоме еще не закончил.

– Предполагаемый класс корабля первого контакта: крейсер. Конец сообщения.

– Что? – прошептала Вайз. – Крейсер? Здесь?

– Альянс, – предположил Хаб.

– Зачем им…

– Не важно. Внезапный патруль? Теперь все равно, – компьютерщик быстро подошел к интеркому и нажал кнопку связи со стазис-навигаторской. – Говорит Тански. У нас тут небольшое происшествие – Месье, похоже, рассек себе голову. Мы вместе с Вайз попробуем отнести его в лазарет. Он без сознания, – Хаб немного помедлил, обдумывая последствия своих последующих слов. – Доктор Гарпаго, нужна ваша помощь. Прием, – добавил он, отпуская кнопку.

– Поняла, – подтвердила Эрин. – Приходите как можно быстрее. Особенно ты, Хаб. Ты нужен мне в Сердце. Конец связи.

– Рассек голову? – поморщилась Пинслип, но все же наклонилась, пытаясь схватить бесчувственное тело за ноги. Хаб пожал плечами.

– Захочешь – поправишь, – сказал Хаб. – Одну минуту, – он пинком загнал лежащую на полу птицу под стол. – Лучше, чтобы ее не нашли.

– Говорит доктор Гарпаго, – снова затрещал интерком, на этот раз голосом Джонса. – Передаю приказ капитана. Вайз, Тански, возвращайтесь на свои места. Я займусь пострадавшим. Конец связи.

– Что за цирк, – простонал Хаб, только что начавший поднимать Месье. – Но док прав. Нам тут нечего делать, – закончил он, заметив, что Вайз быстрым шагом выходит из кают-компании. – Великолепно, – подытожил Тански и, не дожидаясь доктора, тоже вышел, спеша к своему Сердцу.

Вселенная доктора Гарпаго Джонса сжалась, словно в гравитационном коллапсе перед самым рождением черной дыры. «Когда-нибудь, – подумал он, – погаснут все звезды, и Вселенная станет холодной и темной – как сейчас». Он пребывал в пустоте, из которой высосали весь воздух – совсем как тогда, когда старший советник Научного клана, желтозубый и престарелый Ибериус Матимус, вызвал его на ковер из-за проводившихся без разрешения экспериментов с глубинным скольжением. Тогда все закончилось – и началось. Исключение из Научного клана и Академии знаний, волчий билет и вброшенные в Поток компрометирующие данные, связанные не только со скольжением и гибелью «Орхидеи», но и с предыдущими экспериментами, обнаруженными в опечатанной лаборатории Гарпаго. Конец. Конец всему, тепловая смерть Вселенной, смерть надежд, рождение страха. И все из-за Тартуса, этого самоуверенного жирного коротышки и сукина сына.

Капитан что-то говорил. Джонс заморгал, пытаясь вернуться к реальности, и почти вопреки собственному желанию прислушался.

– Что за чушь ты несешь, Тартус?

– Чушь? О нет, – торговец посмотрел прямо на Миртона, развалившись за столом. От его насмешливо-лекторского тона внезапно не осталось и следа. – Тебя уже не должно быть в живых, Грюнвальд. Ты в сознании пролетел через гребаную Глубину, которая разнесла на куски твой напастный корабль и убила твою напастную команду, не считая пребывавшего в стазисе дока. Ты давно уже должен быть сумасшедшим, как и остальные. Бегать с голым хером, жрать жуков, срать по углам, переодеваться в маленьких девочек и пытаться кому-нибудь отгрызть башку, даже проглотив тонну стабилизатора. И мне хотелось бы знать, как так получилось, – он замолчал, но лишь для того, чтобы набрать в грудь воздуха, а затем повернулся к застывшему, словно соляной столб, Джонсу. – Объясни ему, док, что он уже труп, просто сам об этом не знает.

Удар, похоже, пришелся в цель – доктор заметно побледнел.

– Ты закончил? – спросил Миртон. – Вся твоя чушь страшно меня утомляет. Настолько, что у меня возникает желание попросту вышвырнуть тебя из шлюза. Молчи, Джонс, – резко предупредил он, бросив взгляд на уже открывшего рот доктора. – Сейчас говорю я. Во-первых, во всей этой твоей идиотской концепции я вижу кучу пробелов, Фим. Не буду унижаться до того, чтобы объяснять тебе элементарные принципы логики – у меня нет времени на подобную ерунду. Так что перечислю лишь ошибки в твоих предпосылках, – он устало потянулся к стакану. – Прежде всего ты исходишь из предположения, будто я принимаю стабилизатор, и что он нигде не продается. Это первая твоя ошибка, а из нее следуют остальные. Мне жаль тебя разочаровывать, но я не употребляю СНС по той простой причине, что мне это не нужно. Я не пролетел через Глубину без стазиса. Если бы было так, мой мозг давно рассыпался бы в труху – как я понимаю, единственное, в чем мы с тобой согласны.

Он отхлебнул виски, весело глядя на торговца, хотя глаза его источали холод.

– Не делай из меня дурака, Миртон, – процедил Тартус. – Все сходится. Вся эта история с «Драконихой» дурно пахнет. Мне известно, что корабль имел частично призрачную структуру, словно прошел не до конца.

– А кто, собственно, тебе об этом сказал?

– Я добрался до потокового доклада Контроля Альянса.

– Он блефует, – Гарпаго решил, что самое время вмешаться. – Протоколы…

– Протоколы-пердиколы, – фыркнул Фим. – Все можно купить, док. Вопрос лишь в цене. Информация, как и лояльность нашей дорогой Спети, продается тому, кто больше предложит, – улыбнулся он.

– Это ничего не доказывает, – возразил Грюнвальд. – Призрачная структура могла означать, что «Дракониха» не вышла из Глубины до конца, но команда в любом случае пребывала в стазисе. Подача стазиса регулируется Сердцем, которое управляет счетчиком. В случае проблем с восстановлением физической структуры подача «белой плесени» прекращается с задержкой.

– Говно это все. Ни один гребаный компьютер, даже некастрированный искин, сам не проверит, достиг ли он уже нужных физических параметров. Это может сделать только посторонний наблюдатель. Для корабля-«призрака» и его команды внешне все нормально, – Фим не смотрел на Миртона, с интересом разглядывая пивную банку. – У них сдвиг в векторе реальной плоскости, который сами они оценить не могут, если только не будут в сознании. Лишь пребывающий в сознании разум способен заметить, что что-то не так. Вас всех разбудили, может, за исключением дока. Или что-то не вышло со стазисом. И я хочу знать.

– Во имя Ушедших, Тартус… – Миртон отставил стакан и многозначительно взглянул на потолок. – Что, во имя Напасти, ты хочешь знать?

– То же, что и все, – пожал плечами Фим. – Я хочу знать, что на самом деле находится в Глубине. Что ты там видел, Грюнвальд. И сколько ты намерен мне заплатить, чтобы об этом никому не стало известно. Ибо если я прав, то вскоре ты станешь самым разыскиваемым засранцем во всей Выжженной Галактике. Человек, который в сознании побывал в Глубине и не сошел окончательно с ума? Миртон… Одно твое яйцо стоит дороже, чем алмазное ядро белого карлика.

Затянувшееся молчание прервал смешок Грюнвальда. Капитан «Ленточки» смеялся, хотя взгляд его оставался холодным.

– Меня не интересует вся эта чушь. За одну только попытку шантажа мне следует вышвырнуть тебя из шлюза, Фим, – наконец проговорил он хриплым от смеха голосом. – Может, так и сделаю.

– Не сделаешь.

– В самом деле? Грозишь мне на моем корабле? – Миртон встал и оперся о стол. Глаза его сузились, лицо исказилось в гримасе едва сдерживаемой ярости. Казалось, он сейчас взорвется, словно граната с выдернутой чекой. – На моем корабле? Что может меня от этого удержать, ты, галактический кретин?

– Только то, – пожал плечами Фим, – что это вовсе не обычная банка с пивом.

Капитан и доктор в замешательстве переглянулись.

– Это электромагнитный импульсный передатчик, – объяснил Тартус, глядя, как Грюнвальд медленно, словно в кошмарном сне, оседает на стул. Гарпаго машинально попятился, шаря в поисках невидимой опоры. – Естественно, он достаточно примитивный, с небольшой поражающей силой, но ее вполне хватит, чтобы выжечь большую часть данных из этого древнего трупа, который ты называешь кораблем. Без всякого риска для «Кривой шоколадки».

Он не лгал. ЭИП редко использовали для атаки на корабль снаружи – шансы на уничтожение данных в компьютерах были ничтожны, корабли успешно защищало магнитное поле и сам корпус, устойчивый к большинству подстерегавших в космосе опасностей, по сравнению с которыми электромагнитный импульс был сущей мелочью. Однако одно дело – стрелять ЭИП-ракетами или гранатами в космическом пространстве, и совсем другое – включить передатчик внутри корабля.

– Несколько лазурных лет назад я заметил, что банки с пивом никто не проверяет, – продолжал торговец, видя, что никто его не перебивает. – Ни на кораблях, ни на верфях, ни в космопортах. Пиву всегда дают зеленый свет. А ведь в такой баночке много чего можно смонтировать, заодно оставив половину объема для этого столь ценного напитка, – он слегка улыбнулся, словно речь шла о некоей недостойной внимания мелочи. – Полагаю, это вопрос доверия к пиву, – мечтательно проговорил он. – Его производили за тысячелетия до Империи, и оно существует до сих пор. Пиво мало изменилось, и люди ему доверяют. А доверие – вещь прекрасная и достойная восхищения.

– Говорит Хакль, – внезапно послышалось в интеркоме. Миртон машинально повернулся к установленному в каюте громкоговорителю. – Три неожиданных прибытия из Глубины в нашем секторе. Повторяю: три неожиданных прибытия из Глубины в нашем секторе. Примерное время до первого: пятнадцать минут. Повторяю: пятнадцать минут.

– Не может быть… – прошептал доктор Гарпаго. Тартус недоверчиво заморгал маленькими глазками.

– Предполагаемый класс корабля первого контакта: крейсер, – продолжал сухой, лишенный каких-либо эмоций голос Эрин. – Конец сообщения.

– Если ты думаешь, будто это тебя спасет, Грюнвальд… – начал Фим, но Миртон не дал ему закончить.

– Свои бредни оставь на потом, – прошипел он, вставая. – Если они вышли из Глубины, то доберутся не только до меня, но и до твоего гребаного корабля. Уверен, что у тебя все в порядке с грузом?

– Крейсерский класс, – почти шепотом добавил Гарпаго. – Это Альянс.

Но интерком еще не закончил.

– Говорит Тански, – послышался голос Хаба. – У нас тут небольшое происшествие – Месье, похоже, рассек себе голову. Мы вместе с Вайз попробуем отнести его в лазарет. Он без сознания.

– Что за… – начал Джонс.

– Доктор Гарпаго, нужна ваша помощь. Прием.

– Поняла, – на этот раз заговорила Эрин. – Приходите как можно быстрее. Особенно ты, Хаб. Ты нужен мне в Сердце. Конец связи.

– Месье ранен? – поморщился Миртон. – Напасть, что там вообще происходит? Джонс, – обратился он к доктору, – разберись. Остальные пусть возвращаются к работе. Я иду в стазис-навигаторскую, – он направился к выходу. – А ты, – он презрительно взглянул на Фима, – либо убирайся с моего корабля, либо сожги его искин. У меня нет времени. Сейчас начну процедуру отстыковки.

– Мы еще не закончили, – возразил Тартус, но угроза не подействовала. Заметно было, что он с трудом сдерживает дрожь в руках.

– Говорит доктор Гарпаго, – Джонс подошел к интеркому и нажал кнопку. – Передаю приказ капитана. Вайз, Тански, возвращайтесь на свои места. Я займусь пострадавшим. Конец связи.

– Мы еще не закончили… – повторил Фим.

– Не нет, а да, – бросил ему на прощание Миртон. – Проваливай с моего корабля.

10. Страх

Воплощением Программы является Машина.

«Машинный кодекс», параграф второй

Нат не любил прыжки сквозь Глубину.

Первый свой глубинный прыжок он пережил в возрасте десяти лазурных лет, на флагманском корабле рода Гатларков, старом средневековом крейсере с романтическим названием «Память крови». «Память» функционировала лишь на сорок с небольшим процентов – якобы она участвовала еще в Машинной войне – и напоминала медленно движущееся в космическом пространстве кладбище в обертке из устаревшего оборудования, которое либо не работало, либо его уже невозможно было запустить. Тяжелый корабль, однако, выглядел внушительно и по-своему красиво, созданный настоящими мастерами своего дела имперской эпохи, что было заметно уже по его интерьеру, полному старомодных украшений, напоминавших скорее покрытую жуткими гравировками адскую машину, чем интерфейсы, нейроконнекторы и прочие бортовые механизмы более современных кораблей.

Обслуживание столь крупного корабля поглощало немалую часть планетного бюджета, но герцог Ибессен – так же, как его отец и дед, – утверждал, что «Память крови» добавляет престижа герцогству и является славным напоминанием о тех временах, когда с родом Гатларков еще считались в политических играх Старой Империи. Натрий считал заявления отца полной бессмыслицей, тем более что даже Альянс не реквизировал крейсер, сочтя его слишком старым, никуда не годным и создающим лишние расходы. Естественно, подобные мысли пришли ему в голову значительно позже, а не в тот день, когда Властитель Систем впервые привел худого бледного десятилетнего мальчишку на просторные, сверкающие серебристой пылью палубы крейсера.

– Как видишь, сынок, стазис-консоли расположены не в стазис-навигаторской, – объяснял сыну герцог, прохаживаясь по полупустым палубам. Голос его был полон доброжелательности – в то время психофизия Ната ничем не подтверждалась, не считая нескольких сомнительных эпизодов. – В прошлом команде перед глубинным прыжком лишь сообщалось об ожидаемом времени, когда он произойдет, после чего она механически вводила себе максимальную дозу стазиса.

– Механически?

– Обычным дозатором. Так назывались эти кресла и примитивные консоли, к которым можно было подключиться.

– А кто их будил?

– На крейсерах, таких, как этот, работали стазисты – врачи Научного клана, специализировавшиеся на пробуждении команды и ответственные за контроль над подачей и дозировкой «белой плесени». Это называется «жесткий стазис» и иногда применяется до сих пор, если на корабле слишком мало стазис-консолей, соединенных с искином, или нет времени ими воспользоваться. Люди, подвергшиеся такого рода стазису, могут пребывать в нем практически бесконечно, если их не разбудить, чем и занимались стазисты. Вместе с капитаном, главным пилотом и астролокатором они подключались к искину корабля, который будил их первыми. Подобная относительно продуктивная система закрепилась во время Машинной войны.

– А разве еще не во время Ксеновойны? – спросил Натрий.

– На этот счет ничего не известно. Мы даже не знаем, существовали ли вообще легендарные разумные Иные, а уж тем более, велись ли с ними войны, – герцог, довольный вопросом, взъерошил волосы любознательного сына. – Так или иначе, система получила распространение во время войны, – продолжил он. – Естественно, главным вопросом было время. Корабль с непробудившейся командой мог обороняться от атаки с помощью кастрированного искина, но лишь человеческая интуиция и непредсказуемость были в состоянии дать отпор могуществу Машин.

Оглядываясь назад, Натрий прекрасно понимал, что это был его последний нормальный разговор с отцом. Герцог Ибессен Сектам Гатларк еще пол-лазурных часа читал лекцию об историческом значении рода Гатларков, ключевых сражениях с когда-то столь же великим и значащим Исемином, внутрисистемной политике и планах, главное место в которых должен был занять его первенец. Нат сиял от счастья. Отец, правда, жаловался, что его отпрыск чересчур худ и бледен, но и это он собирался в ближайшее время исправить. Натрию, как законному сыну герцога и его наследнику, предстояло вскоре пройти базовую военную подготовку в Планетарной академии.

Так они дошли до мостика. Нат помнил, как отец показал ему зеленое потертое кресло, которое в случае необходимости можно было привести в лежачее положение. Сиденье было подключено к сложному механизму подачи «белой плесени». От кожаного покрытия кресла воняло каким-то давно вымершим животным, а когда к предназначенным для инъекции отверстиям его персоналя подсоединили прозрачные трубки, Натрий внезапно побледнел и начал задыхаться, чувствуя, что сейчас умрет.

Каким-то образом он понял, что введение стазиса равнозначно смерти и что через секунду ему введут яд, вызывающий состояние, по сравнению с которым средневековый анабиоз на первых космоплавах выглядел блаженным сном. Мозг его перестанет функционировать, как и все тело, и он соскользнет в объятия того, что лишь благодаря последующему воскрешению не называли смертью.

Нат дернулся, пытаясь вырвать трубки. По ним уже текла «белая плесень» – он отчетливо видел каждый миллиметр, который предстояло преодолеть жидкости, чтобы попасть в его организм. Он закричал от ужаса и, словно в каком-то кошмарном сне, увидел полное разочарования, скривившееся в недовольной гримасе лицо отца, а также помощников, которые удерживали мальчика силой, пока не будет полностью введен наркотик.

А потом пришла смерть.

Это была пустота, залитая белизной – яркой, но не ослепительной. Белизна что-то ему шептала – он был уверен, что слышит голоса. Кто-то подробно описывал его нынешнее положение и очерчивал связанные с его личностью планы, воспринимая его с полнейшим безразличием, словно интересный экземпляр насекомого. Кто? Этого он не знал, но чувствовал его присутствие, гнетущее и душное. Затем, по прошествии вечности или доли секунды, по его телу пробежало нечто вроде судороги, пароксизм, возвращавшийся к нему впоследствии в леденящих кошмарах. Это было воскрешение – и Нат открыл глаза, с трудом хватая ртом воздух.

Они находились у Галактической границы, в объятиях пустоты и нескончаемой черноты, где «Память крови» должна была встретиться с делегацией пограничников, охотно сотрудничавших с Пограничными герцогствами.

С того рокового дня многое изменилось. Отец начал смотреть на него с презрением, а сам он никогда больше не нырял в Глубину, не считая столь же кошмарного возвращения на Гатларк. Позже ему не представилось шанса преодолеть страх, а еще позже… дала о себе знать психофизия.

– Проблема с коляской, – объяснял ему теперь седой коротышка Типси Пальм, один из механиков с полномочиями глубинника на «Пламени». Когда Ната препроводили в стазис-навигаторскую эсминца, главный счетчик корабля показывал около пятнадцати минут до прыжка. – В обычной ситуации вы могли бы воспользоваться одной из консолей, но вряд ли есть смысл вас перекладывать. Вот только тут появляется проблема, – седой коротышка поскреб сморщенную, словно старое яблоко, щеку. – Ваше креслице на антигравитонах, значит, придется его закрепить. У меня тут, естественно, есть ремни, но никогда не знаешь, что может случиться при перегрузке. Речь идет о самом моменте прыжка и выхода. Сами понимаете…

«Я понимаю только одно – нам придется прыгать на этом старом трупе, – подумал Нат. – Примерно через двенадцать лазурных минут». Он вполуха слушал нудную речь механика, вспоминая недоверчивое выражение лица капитана Кайта Тельсеса. «Он делает это ради меня, – понял Нат. – Не ради наследника его высочества, не для мутанта из Южной башни, но для мальчишки, которого он когда-то любил и не перестал любить».

Тельсес не мог его подвести.

– Почувствуете легкий укол, – бормотал Типси Пальм, затягивая удерживающие кресло ремни. – Так, подключаю… Потом я вас разбужу. Нам нужно спешить – мне самому надо подсоединиться к системе…

«Ясное дело», – подумал Нат, закрывая глаза. А потом он ощутил укол, о котором его предупреждали, за ним – пронизывающий холод, и больше он не чувствовал уже ничего.

Нахлынула белизна.

В тот момент, когда электромагнитный импульсный передатчик перешел ко второму, предпоследнему этапу отсчета, Керк Блум ковыряла пластиковой вилкой холистический салат, купленный в автомате в космопорту Гатларк-2.

Она боялась и одновременно злилась. Хотя она и знала, что торжества по поводу свадьбы Исы Анемотрии Ибессен Гатларк с принцем Рунхоффом Казаром из рода Исеминов носят всепланетный характер, но не ожидала, что они приведут к полному транспортному параличу. К тому же мало того, что опустевший порт обслуживала в лучшем случае половина работников, но эта половина еще и выглядела так, будто их чем-то одурманили.

Вокруг кружили антигравитационные головизоры, выплевывая рекламные вставки, время от времени перемежавшиеся очередным микрорепортажем о торжествах в замке Гатларк и подобных ему мероприятиях, разбросанных по всей планете. Даже большие плоские табло прилетов и вылетов периодически гасли, показывая полную энтузиазма физиономию Сонда Сондансона, главного ведущего и комика планеты, который вместе с глуповатой, но грудастой Синдией Плим излагал наиболее пикантные фрагменты, как он выражался, «марьяжа высшей пробы». Когда он упомянул что-то насчет «удачной случки вместо искусственного оплодотворения», Блум подумала, не подвесят ли его самого за одно место за подобные шуточки.

– Раз уж Рунхофф вкусит сегодня генов Исы, – гудел Сонд, – то, моя дорогая, ты тоже могла бы найти себе мужа!

– Ну, Со-о-онд! – пищала Синтия, обнажая по крайней мере девяносто восемь процентов своего бюста. – Ну что-о-о ты-ы-ы!

«Вот ведь Напасть», – с неудовольствием подумала Керк. Холистический салат уже начал формироваться: небольшие светящиеся пятнышки на ростках корешков медленно поднимались вверх, а микроскопические биосистемы заиграли лирическую мелодию. Блум ткнула вилкой в предполагаемый центр пищевой программной системы, но остановить процесс ей не удалось. Встав из-за столика, она в очередной раз направилась к стойке «ТрансЛинии». Сидевшая за ней девушка с блуждающим взглядом играла прядью волос с вплетенными в нее маленькими декоративными голографическими вставками.

– Пока ничего, – сказала она, увидев Керк. – Никаких… никаких зарегистрированных полетов. Может, завтра?

– У меня нет времени до завтра, – процедила Блум. – Мне нужно убраться отсюда сегодня. Что там есть на орбите, Напасть их дери?

– Минутку, – девушка наморщила лоб и коснулась пульта. – Есть только военные корабли. Кажется.

– А Пурпур?

– Что?

– Пурпур. Верфь, – Керк с трудом сдерживалась, чтобы не заорать. Девушка подняла голову и мутным взглядом уставилась на Блум. – Ну, такая штука, где садятся корабли. Самая большая верфь Гатларка. Это вам о чем-то говорит?

– Ну, есть такая верфь… станция…

– Можно туда добраться? На челноке?

– Но зачем…

Блум закатила глаза.

– Затем, – объяснила она, – чтобы поймать оттуда какой-нибудь другой перелет. Найдется у вас какой-нибудь заср… найдется у вас челнок? – уже спокойнее закончила она. Кивнув, девушка сверилась с системой.

– Последний «тупак» уже улетел. Но он все равно был неисправен и отправлялся в ремонт, – ответила она, явно гордясь, что докопалась до каких-то существенных данных. – Больше ничего нет.

– Чудесно, – Керк развернулась и решительным шагом вернулась к своему салату. За ее спиной послышались ничего не значащие заверения: «Если вдруг что-то будет…», но она пропустила их мимо ушей.

Похоже, ей предстояло остаться на этой напастной планете. А потом за ней явится Собрание, которое, не особо беспокоясь по поводу правил приличия и контроля Альянса, ткнет ее парализатором и упакует в один из своих Центров, где ее подвергнут полному и необратимому промыванию мозгов. Именно в этом, насколько она понимала, заключались печально знаменитые Жатвы. Какой-то процент похищенных удавалось вернуть, но большинство уже ходили с белыми волосами или бритыми головами, одетые в развевающиеся мантии, и агрессивно реагировали на любые попытки их спасти.