Хроники Шеридана

Внимательно посмотрев по сторонам, дядя Винки аккуратно помахал лапой перед носом окаменевшей тётки Люсильды. Она не шевельнулась. Даже не моргнула. Просто молча рухнула в обморок как сбитая кегля. Чрезвычайно заинтересовавшись сим обстоятельством, дядюшка проделал то же самое с другой соседкой. Удовлетворённый результатом, он сунул в рот не зажжённую трубку, и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Бьюсь об заклад, это проделки Мэрион! Верно, она откопала где-нибудь голову Медузы Горгоны…

– Кузен, – хрипло произнёс Папа, очнувшись. – Посмотрите на себя в зеркало…

Его голос прозвучал столь зловеще, что дядюшка тотчас поднялся и подошел к стене:

– Ну?.. – недоуменно переспросил он, глядя на свое отражение. Зеркальная поверхность явила удивлённым зрителям абсолютно нормальную картинку.

– Может, у нас что-то с глазами? – осторожно предположила Мама.

– Вполне возможно, – любезно отозвался кабан, – особенно, если любимая дочечка и вам чего-нибудь подсыпала в пищу.

– Нет, – авторитетно возразила тётка Жоржетта, – зрительные галлюцинации не могут быть совершенно одинаковыми у всех!

В молодости эта тётка преподавала психиатрию в одном крупном учебном заведении.

Дядюшка, всё ещё не понимая причины столь странного поведения домочадцев, спокойно раскурил трубочку.

– Милочка, – обратилась тётка Жоржетта к Коре Амстьен, сидевшей рядом, – вы ведь тоже видите эти клыки, эту грубую шерсть на мор… простите, на лице господина Винсента?..

Кора тупо кивнула в ответ, не сводя глаз с дядюшки. Жоржетта продолжила детальное перечисление новоприобретенных дядюшкиных достоинств. Народ понемногу зашевелился. Молчаливое оцепенение сменилось тихим возбуждённым гулом.

– Видите ли, дорогой кузен, – встряла тётка Люсильда, – ваш образ… э-э… несколько изменился… Хотя в зеркале этого и не видно… – и виновато улыбнулась.

Дядя Винки снова посмотрел на себя.

– Что за чушь вы несёте! – с сердцем отвечал он. – Глупая гусыня!..

– Напялил кабанью личину – и дерзишь женщине? – Дуния приподнялась со своего места. – Воистину твоё теперешнее обличье – тебе по духу твоему!

Дядюшка в ответ ощетинился, и забыв о безопасности, прохрюкал какую-то несусветную дерзость. Дуния молча достала топор.

– Прошу тебя, солнышко, не надо!! – засуетился Дедушка, хватая любимую за руки.

– Ладно, – после долгих уговоров сдалась воительница. – Заколю его ближе к зиме. Пусть пока вес нагуляет…

После этой недвусмысленной угрозы дядя Винки поспешно ретировался к себе.

***

Осада Города Людей продолжалась вот уже месяц. Запасы воды и провизии позволяли его жителям продержаться ещё с полгода, а то и больше. Торговые корабли купцов Заморья под прикрытием военных сил дружественных заморских племен за редким исключением благополучно пробирались в гавани Акры – и те, кому удавалось достичь причалов Убежища, богатели в одночасье, поскольку королевским распоряжением казна обеспечивала закупку продовольствия и всего необходимого впрок. Магический щит надежно прикрывал Акру с севера, с моря её охраняла дружина воздушных стрелков и военный флот.

Казалось, враг останется ни с чем: нашествие погубило урожай, часть сухопутной армии и почти все селения, но большинство жителей успело укрыться за стенами Города, другие воспользовались «перекатами» или ушли в горы. Растерянность первых дней войны сменилась надеждой на лучшее: спешно созванное ополчение наскоро обучалось приёмам боевой магии и обращению с оружием, Легион Теней значительно пополнился за счёт погибших воинов, и Совет Девяти начал разрабатывать планы контрнаступления…

Ничего этого не знал Гилленхарт, окольными тропами пробиравшийся в Акру. Его дружина была уничтожена в стычках на рубежах, весь этот мир был ему чужим, но верность своему племени, а главное – стремление вернуться домой, гнали его вперёд.

Однажды дорогу ему преградила река. Он долго отсиживался в лесу, прежде чем решился переправиться. Ближайший отряд Белоглазых находился неподалёку – и справа, и слева, – он определил это по восходящим к небу дымкам костров. Их разведчики шныряли повсюду, но другого выхода не было: рано или поздно его всё равно обнаружили бы, вздумай он и дальше отсиживаться. Местечко, которое он облюбовал для осуществления своих планов, подходило как нельзя лучше: между опушкой и рекой было совсем малое расстояние, прикрытое кустами, противоположный берег представлял собою узкую полоску песчаного пляжа, а дальше – вплоть до самого побережья шли холмы. Брода он не нашел, но течение в этом месте было слабым – вполне можно перебраться вплавь. Можно было, конечно, перемахнуть через реку верхом – его волшебному коню это было по силам. Но тогда он выдаст себя, а сможет ли его конь потягаться с крыланами?..

Держа коня за повод, он вступил в воду. Вокруг всё было спокойно. Вздохнув, он перекрестился и осторожно двинулся вперёд, конь покорно последовал за ним, раздувая ноздри и недоверчиво пофыркивая.

– Тише… – ласково просил Юстэс. – Тише, дружище…

Они благополучно достигли противоположного берега, и тут перед ними оказалась невидимая стена. Битый час промучившись в поисках лазейки, Гилленхарт чуть не заплакал с досады: башни Города видны были как на ладони!.. Он догадался, конечно, что это Люди выставили защиту, но что же делать ему?

Между тем, прошёл день, наступил вечер… Юстэс решил вернуться обратно: там хотя бы можно спрятаться в лесу, здесь же он был весь на виду. Обратный путь дался труднее, конь почему-то сильно упрямился. Едва выбравшись на сушу, Гилленхарт превратил его обратно в кость, злясь на себя, что не додумался до этого раньше. Управившись с непокорным жеребцом, юноша опрометью бросился в лес, стремясь найти убежище до того, как окончательно стемнеет. И вовремя: едва он укрылся в лесу, как показался конный разъезд – патруль Белоглазых, пять или шесть воинов, проехал вдоль реки, не заметив его.

Поразмыслив, Юстэс решил устроиться в развилке огромного дерева. Одежда, которую он во время безуспешной переправы приторочил в мешке к седлу, почти не промокла. Он оделся, из плаща устроил на дереве что-то вроде гнезда. Его мучил голод, но усталость, усугубляемая неудачей, пересилила и, пристроив рядом с собою меч, он впал в оцепенение, лишь отдаленно похожее на сон.

Беглец боялся быть застигнутым врасплох разведчиками неприятеля, но опасность пришла совсем с другой стороны. Едва зажглись на небе первые звезды, как он услышал странный шум… Сверху спланировал тёмный вытянутый силуэт. По его очертаниям, юноша догадался, что это скиссор. Неловко приземлившись, хищник подполз к соседнему дереву, и полез по его стволу: ни дать ни взять огромный кузнечик! Его медленные, неуклюжие движения вселили ужас в закалённое сердце молодого рыцаря: ему уже доводилось видеть, как играючи расправляются эти чудовища со своими противниками… Затаив дыхание, юноша замер, стараясь слиться с деревом, на котором находилось его «гнездо».

Сосредоточившись, насколько позволяло его положение, Юстэс замедлил сердцебиение, пока оно не прекратилось совсем… «Биение твоего пульса, – оно такое громкое… Намного громче, чем кажется неискушенному уху. Твари, что охотятся за живущими, услышат его за тридевять земель! Кровь твоя бежит по венам – и они это слышат, чуют тепло твоего живого тела, – остуди его, останови течение рек своих… Выдохни остатний раз – и пей воздух всеми порами своими, пусть кожные покровы твои позаботятся о тебе: представь, что растворяешься в воздухе, насыщаешься им, только не втягивай воздух внутрь! Иначе они услышат дыхание твоё… Закрой глаза – многие твари способны ощущать силу взгляда! Представь себя камнем, землёй, травой, – и враг не заметит тебя!.. Всё – в силе мысли твоей и духа!» Так говорил покойный Радисвет, обучая новичка азам боевой магии. Это было первое, чему научил он его, – искусство маскировки.

Закрыв глаза, юноша «перевоплотился» в дерево, – за время долгих скитаний, он отменно выучил этот урок. Явственно ощутил, как кожа превратилась в кору, руки – обросли листьями…

Тварь медленно поводила огромными усищами, ворочая длинной овальной башкой из стороны в сторону. Юноша видел внутренним зрением, как шевелятся её жвала, как мерно вздымаются и опадают кожные наросты по бокам, – ей-то незачем было таиться! – справиться в открытом бою с этим чудовищем мог разве что дракон…

Усилием воли юноша погасил видение. «Меня здесь нет… Нет… Я не существую… Есть лес… есть ночь… дерево…»

Его выдал запах. Этому старый воин не учил.

Спружинив всеми шестью лапами, скиссор с пронзительным клёкотом стремительно бросился на беззащитную жертву, ломая молодые деревца и ветви, попавшиеся на пути. Его жёлтые горящие глаза вдруг оказались прямо перед лицом затаившегося человека. Юстэс даже подумать ничего не успел: рука сама схватила лежащий рядом меч, и металл по самую рукоять вошел в брюхо скиссора – прямо, а потом вверх и вниз… В прошлой жизни у него тоже были отменные учителя!

Хищник содрогнулся всем телом, его горячее дыхание обожгло лицо человека. Заверещав от боли и ярости, он впился стальными когтями в плечи обидчика и ударил его клювом, целясь в голову. Уворачиваясь, Гилленхарт невольно выпустил скользкую от крови противника рукоять меча. Из-за его резкого движения, скиссор потерял опору, и они с шумом рухнули вниз. Удар о землю был столь силён, что чудовище упустило его из когтей. Юстэса отбросило в сторону… Повинуясь инстинкту самосохранения, он тут же сгоряча поднялся на ноги – монстр лежал на спине, конвульсивно шевеля лапами и пытаясь перевернуться. Человек вытащил из ножен кинжал и, шатаясь, двинулся вперёд. Кровь из рассечённой брови заливала ему глаза, ноги не слушались, всё вокруг – деревья, клочки неба в просветах между ветвями, мутные звезды, – плясало и раздваивалось, но он упрямо шёл навстречу возможной гибели, движимый первобытной ненавистью. Приблизившись, он двумя руками схватил оружие и замахнулся, что было сил… Но в глазах поверженного врага отразилась такая человечья тоска и страх, что, забыв о безопасности, юноша опустил кинжал.

– Вставай! – заорал он. – Вставай! Сразись со мной!! – и тут же поплатился за свое милосердие.

Коварная тварь, изловчившись, когтями пригвоздила его ступню к земле, пронзив её насквозь, и тут же легко перевернулась. Растопырив огромные крылья, скиссор закричал, – его внутренности тёмными жгутами торчали из распоротого брюха, – но в этом крике было торжество победителя. Огромной глыбой он навис над человеком – таким крошечным, таким слабым! – и замахнулся клювом, чтобы нанести ему последний удар… В руке человека сверкнула сталь, и кинжал вонзился прямо в надвигающееся жёлтое око чудовища.

Скиссор рухнул как подкошенный, чудом не придавив собой поединщика. Вытянулся – и замер, мёртвый… Человек упал рядом с ним.

Утром взошедшее солнце нежными лучами осветило место страшной битвы: истоптанная земля, изломанные кусты и деревья, и два неподвижных тела. Одно – огромное, переливающееся всеми оттенками зелёного и серого, другое, маленькое, – словно грязный кусок тряпья.

Очнувшись, Гилленхарт со стоном приподнялся и сел, хватаясь за траву. Перед глазами вспыхивали и бешено вращались огромные огненные колёса. Оглядевшись, он медленно подполз к убитому чудовищу и вытащил из его трупа свой кинжал. Привалившись к остывшему плечу противника, он долго не мог отдышаться… Потом отыскал меч и, примерившись, рубанул по крылу скиссора: он слышал от бывалых вояк, что лучшие щиты делают именно из кожистых крыльев этих чудовищ. Выкроив подходящий кусок, он вырезал кинжалом на внутренней стороне захват для руки. Примерился… Вроде получилось удобно.

Это отняло у него все силы. Бросив оружие, он лёг. Сырая, еще не нагревшаяся земля, так хорошо пахнувшая травой, приятно холодила смертельно утомлённое тело. Ему вдруг захотелось слиться с ней, стать единым целым… Он перевернулся на спину, раскинув руки. Вверху проплывали лёгкие белоснежные облака – захотелось улететь вместе с ними…

Сколько прошло времени, прежде чем он заставил себя пошевелиться?.. Молодость и присущая каждому живому существу жажда жизни взяли верх над слабостью, и он пополз к реке.

Прошла вечность, пока его пальцы ощутили влажный песок. Встав на четвереньки, он заполз на мелководье, опустил голову и, задыхаясь, всё пил и пил, и никак не мог напиться…

Внезапно он почувствовал, что кто-то смотрит на него. Продолжая лакать воду, он осторожно нащупал кинжал, и когда пальцы сжали прохладный металл, резко развернулся и вскочил. Но боль в раненой ноге швырнула его обратно в воду.

Туча брызг поднялась над ним, и сквозь сверкающую пелену он увидел на берегу всадника.

Женщина, одетая в белое, восседала на прекрасном белоснежном коне. Из-под головного покрывала цвета снега, выбивались длинные золотые локоны; спускаясь до колен всадницы, они переплетались с лохматой гривой коня. Её облик казался воздушным и прозрачным, но тёмные глаза смотрели строго, царственно прямой стан опоясывал меч, а в руках, сжимающих поводья, чувствовалась скрытая сила.

Юстэс медленно поднялся и, забыв о боли, приблизился к ней.

Ему хватило одного краткого мига, чтобы увидеть: незнакомка была прекрасна, точно божество, сошедшее с небес. Но её красота, вынуждая учащенно биться сердце, не вызывала плотского волнения – она заставляла преклоняться, подчиняться, забыв о собственной воле, – и человек благоговейно опустился на колени…

Она же смотрела на него сверху вниз, и если бы он в тот момент осмелился заглянуть ей в глаза, то поразился бы странной смеси жестокости, радости и печали.

Не говоря ни слова, она знаком велела ему следовать за собой. Хромая, он потащился следом, не думая, куда и зачем они идут.

В одном месте на берегу перед ними возникло зеленоватое свечение: воздух словно бы сгустился и пульсировал. Очевидно, это был портал. Всадница приглашающим жестом указала ему на переход, и он покорно починился её молчаливому приказу, не зная, куда это его приведёт.

…Когда человек исчез, женщина достала из складок одежды песочные часы, где за толстым стеклом медленно порхали светящиеся снежинки. Несколько дней назад она забрала эту стекляшку у Тезариуса. Демон на свою беду встретился ей на узкой тропе, ведущей от Драконьих скал к побережью.

– Слышала, ты послал человека, пришедшего Извне, убить меня?.. – спросила она тогда у чернодела, прежде чем обнажить меч.

Тезариус лишь презрительно усмехнулся в ответ.

Но напрасно он улыбался: магия Древних оказалась сильнее его колдовства, – ведь Высшие открыли бывшим рабам лишь малую толику своего Знания. Да и меч, омытый кровью дракона, которая сама по себе – смертельный яд для Тёмных, – знал свое дело.

– Времени осталось мало! – прошептала женщина, глядя на танец снежинок. – Тут я ничего уж не сумею изменить. Но он успеет… Он должен успеть.

***

На следующий день отца Себастьена провожали в последний путь. Он не раз говаривал, что хотел бы покоиться на Холмах, и магистрат распорядился исполнить последнюю волю покойного.

Обитатели Замка – не взяли только дядюшку-кабана – прибыли в маленькую церквушку на Холмах к десяти утра. Там уже собралась добрая половина Города.

Закрытый гроб стоял на специальном возвышении возле алтаря.

Мэрион вместе с остальными примостилась на деревянной скамье. Сквозь открытые окна лилась утренняя прохладная свежесть, в саду мирно жужжали пчелы, и ей казалось совершенно немыслимым, что её друг больше никогда не увидит этого неба, сада, полей, убегающих в Долину тропинок.

Это была её первая потеря.

В углу негромко заговорил орган. Светлые и печальные аккорды неторопливо потекли над садом, растворяясь в небесной синеве:

– Нагими и босыми приходим мы в этот мир, и уходим, ничего не взяв с собою… Сотворённые из праха – в прах обратимся… И чем же измерить этот путь, путь от рождения до кончины? Лишь тем, что мы оставим после себя. Но города, построенные нами, занесут пески, засеянные поля – пожрёт саранча или засуха, накопленные богатства – растратят наследники, мудрость, собираемую по крупицам, уничтожит время… Великие горы, могучие реки – и те исчезают бесследно, так что же остаётся после нас? Только память. Память сердца… Связующая серебряная нить между живущими и ушедшим… Память о той любви, что он дарил при жизни… Так дарите же ближним любовь! Любовь истинную – ту, что долготерпит и милосердствует, не завидует и не превозносится, не гордится и не бесчинствует, не раздражается и не мыслит зла… Ту любовь, что радуется истине, всё покрывает, всему верит, всему надеется и всё переносит… Любовь, которая никогда – никогда! – не перестаёт быть…

Под величавые звуки органа гроб подняли на руки и он поплыл к выходу. В углу сада была приготовлена могила – ровный тёмный прямоугольник, рядом – аккуратно снятый слой дёрна.

Одним из последних к растущему могильному холмику подошел Макс Линд.

– Прощай, брат Або! – негромко произнес он. – Покойся с миром, ибо то, что должно было, ты сделал. Прощай же теперь!..

Мэрион, стоявшая неподалеку, не слышала его слов. Она думала о своём…

Когда стали расходиться, Бабушка пожелала отправиться в Город пешком – вниз с Холмов через сады. Внучка увязалась за ней.

Держась за руки, они молча шли по тропинке. Пахло молоком и сеном, летали стрекозы, над розовым клевером гудели тяжёлые полосатые шмели.

– Мне хорошо идти с тобою вот так… – вздохнув, сказала девочка. – А тебе?

– И мне…

– А ты боишься умереть?

Бабушка отрицательно покачала головой.

– А я – боюсь, – серьезно сказала Мэрион. – Наверно, когда стану старая, как ты, тоже не буду бояться. Только это будет не скоро… Знаешь, что? – и остановившись, она просительно заглянула старухе в глаза. – Когда будешь на небесах, не забывай меня, ладно? Обещаешь?

– Обещаю.

И на душе у обеих стало хорошо и спокойно. Особенно у Мэрион, ибо она поняла сегодня: провожая ушедшего, печалишься потому, что на свете стало меньше любящих тебя. Но её бабуля будет любить вечно.

***

…Имя предателя так и не узнают. Склады продовольствия загорелись одновременно в разных концах Города, – пылали жарко и весело, будто деревянные, хотя были из камня. Спасти ничего не удалось.

Не успели осаждённые осознать, чем грозит потеря запасов, как из Гаваней пришла новая весть: торговых кораблей союзников больше не будет. Чья-то злая воля прикрыла Город с моря мощной силовой завесой, преодолеть которую они не могли. Призрак голодной смерти замаячил над стенами обреченного города.

– У нас не особенно богатый выбор, – подводя итог срочному заседанию Совета Девяти, сказал Абигайл. – Сдаться или умереть.

– Или подождать… – возразил кто-то. – Возможно, жрецам Храма удастся найти средство против морской блокады города.

– Сражаться всё равно придётся. Энергетическая защита города напрямую зависит от самих жителей, ведь защитное поле подпитывается их жизненной силой. И в хорошие-то времена создание силового поля чревато истощением организма, а представьте, что начнётся голод?.. В нашем распоряжении от силы неделя…

– Тогда будем драться! – запальчиво выкрикнул чей-то молодой голос. Его поддержали ещё несколько.

– Тише! – Абигайл поднял правую руку, призывая к порядку. – Умереть всегда успеете… – сварливо добавил он. – Сейчас расходитесь и принимайтесь за свои прямые обязанности. Тем из вас, кто получил под начало определенный район города, надлежит теперь заняться усилением дисциплины и безопасности: наберите себе помощников из числа самых преданных и уважаемых горожан, – пусть следят за порядком на улицах, пресекают ненужные слухи и разговоры, распределяют остатки продовольствия и воды. Помните: ваша задача не допустить мародёрства и паники!.. Организуйте подготовку на тот случай, если враг прорвется в город: засады лучников на крышах, перегородите заставами улицы, укрепите их мешками с песком и камнями… Не хватит камня из мостовых, разберите дома, какие похуже, жильцы пусть поживут пока у соседей. Когда всё образуется, устроим им новые жилища за счёт казны, а нет… Ну, так и не нужно будет ничего… Остальным – заняться охраной стен и ополчением…

Отдав подробные распоряжения, старик отпустил соратников восвояси.

Тайная комната опустела. От стены неслышно отделилась маленькая хрупкая фигура. Абигайл нахмурился, но поднялся из-за стола, где сидел перед тем, задумавшись, и почтительно склонил голову:

– Ваше Величество…

– Значит, – продолжая предыдущий разговор, спросила Чара, – у нас ещё неделя?

– Я на это надеюсь… Как вы проникли сюда?

– Я – Королева! – с достоинством напомнила женщина.

Сказано это было таким тоном, что старому советнику пришлось воздержаться от дальнейших замечаний. Поспешно отвернувшись, чтобы повелительница не заметила недовольства на его лице, старик прошел в угол, где на мраморном столике стоял кувшин. Наполнив вином два высоких кубка, он почтительно преподнес один Королеве:

– Вино из Адмара… Теперь уж нескоро доведется попробовать такого. Виноградники Долины погибли…– и грустно добавил: – Долго растить лозу, тяжело ухаживать за ней, но обратить годы труда в пепел не стоит и мгновения!

– Об этом я и пришла поговорить с тобой. Наш виноградник – это наши дети. У меня плохие предчувствия, советник, – и она посмотрела ему прямо в глаза. – Мы должны спасти их любой ценой. Пусть соберут, кого смогут, в Храме. Оттуда переправим их в надёжное место, где приготовлен уже корабль.

– Сделать это тайно не получится, – угрюмо заметил советник. – Тут же поползут слухи и пересуды.

– Да, – спокойно согласилась Чара. – Но решат, что мы просто хотим укрыть детей за стенами Храма на случай штурма. Все знают, что там сохранились ещё малые запасы пищи и воды, а потому это не вызовет подозрений.

– Не все согласятся расстаться со своими детьми.

– Наверное… Но всё равно никто из родных не должен знать, что будет дальше! Ни единая душа, кроме меня и тех, кто будет сопровождать детей на корабль! Их имена я назову в самый последний момент.

Потом она надолго задумалась, глядя куда-то в пространство перед собой, а после упрямо проговорила:

– Не искоренить им рода человеческого… Так приступай немедля! Жрецы Храма помогут тебе.

Абигайл склонил голову – куда с большим почтением, нежели раньше:

– Будет исполнено, повелительница!

Кирия, змеёй крутившаяся вокруг Тайной комнаты, так и не смогла заползти внутрь: канувшие в Лету безвестные строители из Вальгессты знали своё дело. Ничего не вызнав, ведьма спряталась в укромном уголке, достала из кармана маленькое зеркальце и прошептала заклинание.

– Ты мне нужна! – без долгих предисловий сообщило зеркало, выслушав её несвязные сбивчивые оправдания. – Лети немедленно!

Спрятав зеркальце, Кирия тотчас оборотилась в птицу, и торопливо покинула свое убежище…

***

Переход всего-навсего помог Гилленхарту одолеть невидимую стену. Ну, и на том спасибо… На подходе к Городу Гилленхарту встретился маленький отряд ополченцев. Голодные и усталые, люди, скорее всего, не стали бы долго церемониться с дикого вида оборванцем, – поди, разбери, что на уме у бродяги, да и человек ли он вообще?.. Но один из них, пристально вглядевшись в заросшее многодневной щетиной, испорченное шрамами лицо юного рыцаря, неожиданно воскликнул:

– Чудной! Ты ли это?!

– Певун?.. – в свою очередь обрадовался Юстэс.

– Я думал, тебя уж и в живых нет!

Поручившись за приятеля головой, агил упросил соратников взять друга с собой.

В тот же вечер Юстэс был зачислен в ряды ополченцев.

– Хорошие воины у нас, конечно, наперечёт, – сварливо заметил командир, критически разглядывая донельзя изможденного новичка, – но не настолько, чтобы принимать на службу живых мертвецов… И что у тебя с ногой?..

Левая нога юноши сильно распухла и болела невыносимо. Ступню, где застряли когти скиссора, разнесло до невозможных размеров, и опухоль дошла почти до колена.

– Веди его к знахарке!.. – приказал старшой агилу. – Иначе толку с него не будет.

Знахарка – маленькая, сухонькая женщина, похожая на мышку, – проворно уложила юношу на длинный деревянный стол, цепкими тонкими пальцами ощупала израненную конечность, неодобрительно покачивая головой. После достала маленькую склянку и тщательно смазала раны, оставленные хищником, прозрачной, дурно пахнущей мазью.

Спустя минуту Юстэс заорал благим матом: ногу словно окунули в жидкий огонь!

– Держи его! – приказала врачевательница, – а то убежит…

Пришлось агилу вцепиться изо всех сил в руку больного, а знахарка принялась вытаскивать из живой плоти осколки когтей, – под действием снадобья они сами полезли наружу.

– Редко кто из его лап живым уходил, – заметила она, с любопытством разглядывая острые осколки с зазубринами. – Повезло тебе, парень…

– Да… – сквозь зубы проскрипел Юстэс. – Я – везучий.