Новая женщина, или Кругосветка на колесах

– Какой фурор! – кричала она. – Безупречная организация. Триумфальный въезд! Вас встречают лучше, чем нового вице-короля.

Еще бы! Пока мисс Берри плавала по теплым морям, а новый вице-король изучал карту своего дворцового комплекса, нам удалось покрыть большую часть сухопутной Азии меньше чем за полгода. Арчи еще предстоит кропотливая работа – рассчитать точный хронометраж. Ждем, когда он оправится от недуга и окрепнет.

«Путешествия по Странам и Континентам» Д. Макларита. На привале я достал путевой журнал и прочел вслух, по просьбе компании, о свежих впечатлениях.

«Когда едешь по открытой местности, всюду полнейшая тишина, в отличие от города, хотя по обеим сторонам дороги тянутся деревни, утопающие в зарослях экзотических деревьев. Туземцы будто скользят неслышной поступью босых ног либо исчезают вдали, как привидения. Внезапно могут раскричаться попугаи, растревоженные непривычным зрелищем. Странные люди передвигаются на чем-то верхом, быстрее лошади, другие лежат под пальмой, голые и обсыпанные сероватым пеплом, как подобает йогам. Индийские деревни прячутся за стенами грязных лачуг. Их обитатели все время почесываются – вероятно, мелкие насекомые от скота и грязи не дают им покоя.

Во время наших остановок на пикник вокруг собирались нищие, терпеливо ожидая крох, которые им, возможно, достанутся. Старики похожи на скелетов, обтянутых кожей. Среди мужчин попадаются рослые и жилистые, но все женщины и дети костлявы и вялы. Они напоминают мне американских индейцев, их одежды пестры и причудливы, а в глазах равнодушие. Любое украшение или побрякушку они пристраивают так, чтобы сразу бросалась в глаза. Они сидели молча и с неистощимым упорством следили за каждым нашим движением, следили неотступно и беззастенчиво, но без жалоб; от этих взглядов человеку в цивильном платье становится не по себе, они будят в нем чувство брезгливой вины, и он в отместку готов истребить все это немытое вонючее племя.»

– Это несправедливо! – заявила вдруг наша соотечественница Мэри Берри.

– А что вы называете справедливостью, милая? – удивилась миссис Рили, председатель Индо-британского женского клуба велосипедистов. – Это когда вам что-то приятно или не приятно? В таком случае продайте свой велосипед и раздайте деньги нищим. Хотя они вряд ли оценят ваш поступок. Эти люди верят в карму, когда каждый получает по заслугам. Простолюдины в основном поступают гадко, как учит история, поэтому и живут в несчастье. Жалко, конечно, таких людей… а и поделом! Им друг на друга плевать. Кстати, вы, американцы, должно быть, не знаете, что у хинду есть обычай не выбрасывать объедки, а отдавать нищим, поэтому те несчастные ждали, что вы это сделаете.

– Вероятно, так надо. Что бы делали писатели без нищих и бедняков? Как тогда изобразить добрую девушку или даму благотворительницу из общества? Вот, к примеру, ваш господин Киплинг, певец униженных и оскорбленных, где станет брать темы? – И моя миссис Макларит очень к месту припомнила недавний эпизод. – В Бенаресе я спросила одного из тамошних гуру: отчего среди нас столько дурных и злых людей, моральных уродов, если человек создан по образу и подобию бога? Гуру ответил: Так рассуждают омраченные, а разумные люди знают, что мы живем в демоническую эпоху Кали, поэтому не задают подобных вопросов.

– Разумеется, это всё объясняет, – усмехнулся спутник главной велосипедистки. – Скажите лучше, куда вы желаете отправиться? Что посмотреть? Рекомендую поездку на слоне, незабываемые ощущения, экстрим.

– Не соглашайтесь, – категорично велела миссис Рили. – Передвижение на слоне хуже морской болезни и всякого ночного кошмара.

– А Тадж-Махал, так ли хорош как его расписывают? – спросила Мэри.

– Неповторим! Истинный шедевр. Динамичное воплощение женского начала. Об истинном его великолипии судить можно лишь по древним описаниям. Стены и потолок были покрыты золотыми пластинами с арабском вязью и бесчисленными вкраплениями драгоценных камней и самоцветов. Представьте себе ляпис-лазурь, яшму, кораллы и перламутр на беломраморной резьбе. Над саркофагами висели балдахины из жемчуга. Вам известно, что это мавзолей любимой жены Шаха Джахана? По рассчетам наших гарнизонных остряков, эта леди должна была провести почти всю свою фертильную жизнь в горизонтальном положении, если за семнадцать лет родила четырнадцать детей.

Мэри расхохоталась. А вот нам с миссис Макларит шутка о многодетной матери не понравилась.

Дневник Мэри. Супружеская пара из Чикаго – типичные баспы – уверены, что их везде ожидают с распростертыми объятиями, п.ч. они белые мужчина и женщина из самой прогрессивной демократической страны. Я уже исправила эту ошибку (после вопросов о равных правах белых и цветных) и разворачиваю наш звездно-полосатый только для официальных случаев – Рили надоумила. Она дама прямая, но не сноб, как большинство ядовитых бритов. Хвалила свежую вещь О.Уайльда, спрашивает, известна ли мне его «Бесполезная женщина» – впервые слышу. В новой пьесе есть карикатурный персонаж Эстер, американская девушка, которая считает себя воплощением «новой женщины» Нового Света и уверена, что люди опрометчиво и пристрастно судят о других и меряют всё и вся на деньги, поэтому не готова прощать ошибки окружающих; сама же не брезгует приторговывать идеями равенства и прогресса. Рили дала мне совет 1) почитать пьесы Уайльда, 2): «Работайте над собой, милая, пользуйтесь случаем – вы в стране мудрецов. И сделайте так, чтобы никто не смел иронизировать на ваш счет». Мерси, есть чем заняться.

О.У. написал пьесу о русской активистке Вере Засулич; у него героиня закалывает себя после слов «Я спасла Россию» – вот фантазия! Интересно, знает ли он, что Вера не только имя, но и важное понятие для русских? Здесь мерзко судачат о нем после скандала в Лондоне – записка какого-то маркиза, смазливые юноши, содомия. Рили страстная его поклонница, опасается, что завистники могут засадить гения в клетку.

«Беспечный Ездок» М. Берри о серьезном из Страны Мудрецов. На этот раз, вопреки названию журнала, я решила написать о том, что не дает мне покоя. В этих краях беспечность может стоить вам жизни. На днях в темноте я наехала на бешеного скунса, бросившегося прямо под колеса из ближайших кустов. Почему я уверена, что это был скунс? Догадайтесь сами. Велосипед тоже пострадал, вылетели спицы. Наутро пришлось тащиться в мастерскую, прихрамывая на левую ногу. Во дворе я разговорилась со старым солдатом, который взялся отремонтировать мой велосипед. Спросила, какого мнения он о местных.

– Кого вы называете местными, леди?! – неожиданно взорвался солдат. – Если хотите мое мнение, для меня тут никаких местных нету. Есть паразиты! Вы не знаете этих паразитов хинду, зато я знаю. Сплошь одни лентяи, ворюги, головорезы, попрошайки, душители, тупицы и все – паразиты. Одно сплошное проклятие для Индии, а наше вонючее правительство дает им работу, позволяет служить в чистых офисах, будто ровня они нам. У меня, честного труженика и солдата, кусок хлеба отбирают и отдают им. Правительство называет это примирением и умиротворением. У нас забирают – им дают. Мне, может, тоже охота сидеть за чистым столом, бумажки перебирать, а я копаюсь в машине, которая скунсом воняет… И не дай боже отдубасить какого-нибудь паразита – загремишь в тюрьму на три месяца. Три месяца!

– Вы давно здесь живете?

– Давно, как видно. Полжизни, считай. Но если я, старый солдат, пну ногой ворюгу или попрошайку, меня посадят! А я, между прочим, в Крымскую воевал, в Балаклаве чуть не окочурился… Вот какие времена теперь настали, леди. Черномазых нельзя обижать, у них теперь прав больше, чем у нас…

– Неужели за полжизни в Индии вам не смог понравиться ни один туземец?

– Не поверите, один-таки выискался. На все паршивое стадо ихних козлов нашелся один чистой души человек.

Тут лицо старого солдата разгладилось, он заговорил спокойно, продолжая работать отверткой.

Каждую неделю я хожу к одному гуру, он живет в хижине у розового мавзолея. Туда же приходит один сикх из моего бывшего гарнизона. Трое нас, собираемся, чаек пьем и беседуем.

– Что же у вас общего?

– Бог. Мы говорим о Боге.

– Спорите, чей Бог лучше?

– Бог один на всех. О чем тут спорить? Нам это ясно как божий день, в отличие от баранов, козлов и вонючих паразитов.

Вероятно, вид у меня был глуповатый – солдат взирал на меня снисходительно.

– Этот гуру рассказал мне как-то душевную притчу. Три человека сидели у костра темной ночью и говорили о любви к Богу. Костер догорел, они продолжали говорить, уже не видя друг друга, и вдруг поняли, что среди них есть четвертый, и Он был с ними прежде. Услыхал я этот рассказ, и понял, что мы заодно. С детства помню, как учил нас викарий слову Божьему: когда двое или трое собираются во имя мое, то и Я с ними. А вы, леди, ступайте к нему, пока я вожусь тут с вашей железякой, не пожалеете. Гуру добрый малый. Тут недалеко. Скажите, что от меня.

И я пошла. Гуру значит учитель. Мне требуется учитель жизни.

– Как вас занесло в мою хижину и к чему вы стремитесь? – спросил меня очень худой темнокожий человек, сидевший на земляном полу.

– Моя цель – путешествие вокруг земного шара.

– Нельзя двигаться вокруг того, что не является шаром. Вы двигаетесь по кругу, но не вокруг.

– Научная мысль учит нас, что земля круглая, – промолвила я, испытывая жуткую неловкость. Меня смущало, что я наедине с обнаженным мужчиной.

– Земля не круглая, она обширна и глубока. Еще обширнее и глубже океан. А всё в целом гораздо шире и глубже всякой научной мысли. А самое главное – ваши собственные мысли, которые стали вашей тюрьмой. Пока вы будете думать о моем теле, ничего не поймете.

Он видел меня насквозь, и от этого мне вдруг стало легче.

– Скажите, пожалуйста, как вам удается сохранять спокойствие и в чем находите вы радость жизни?

– Дэви, радость жизни только в том, чтобы познать истину и освободиться от иллюзии. В мрачный век Кали жизнь людей весьма коротка и полна тревог; человек сварлив, ленив, лжет себе и ближнему; несчастья одно за другим преследуют род человеческий. Так сказано в писаниях, которым грех не доверять.

– Я видела статую Кали. Она страшная, с высунутым красным от крови языком.

– Именно так и выглядит эпоха, в которую нам выпало жить. Ложь, воровство, похоть, жестокость, лицемерие стали нормой. Мужчины превращаются в женщин, семя их истощается, а женщины работают как мужчины и грубеют сердцем и телом. В эпоху отвратительногой лжи люди провозглашают себя богоподобными, бесчисленные горе-учителя говорят человеку: ты можешь всё, действуй! ты лучше всех! Те, кто называет себя учителями веры, невежды и различаются лишь по прическе; у одних пышные волосы и длинные бороды, другие с конским хвостом, кто-то бреет голову, другие отпускают грязные космы до плеч. На вашей земле появятся хаббарроны, наподобие голодных духов, и повлекут за собой в пучину невежества тщеславных томов и крузов, и та пучина, конечно же, поглотит их всех. Рабы станут отбирать достояния господ. Темнокожие шудры Бхараты, позабыв о смирении, устремятся в прохладные края за океаном, спутав их с раем, будут боготворить железную мукти-дэви* и поклоняться падающей воде найяргары, принимая ее за волосы прекрасного Шивы. Такая перспектива не радует, так что можете мне не доверять, мало ли что наговорит грешник, недостойный даже пылинки от лотосных следов Господа. (*Так в Индии называют Статую Свободы.)

«Путевые Очерки Ричарда Фицроя» Наконец-то Арчи прибыл в Калькутту живой и почти здоровый. Его исцеление связано с весьма неординарной личностью по имени Вальдемар Хаффкин. Доктор Хаффкин, человек нашего поколения и совершенно не нашего круга, попал в Индию по решению Лондона, после того как в 1893 г. в колониях началась холера. Арчи общался с Хаффкиным и рассказывает о нем с восхищением, как об истинном ученом, который не боится ставить эксперименты на самом себе; он заразил себя намеренно, чтобы получить вакцину от холеры. Любопытно, что Хаффкин родился в скромной еврейской семье в Одессе, где мы не так давно побывали, получил хорошее образование и наконец по рекомендации своего университетского учителя попал в Пастеровский институт в Париже. Он составил толковый план по ликвидации холеры, который был представлен правительству в Лондоне и следуя которому он спасает население по всей Британской Индии. Испробовав чудесное действие вакцины Хаффкина на себе, Арчи настоятельно советовал всем вокруг сделать прививку. Мы сочли предложение разумным и последовали его примеру, ведь дальше нам предстояло ехать через земли, полные всякой заразы. За время своего карантина Арчи набрался мудрости, высшей точкой которой стало его новое мотто: «На хищников не надо охотиться – они приходят сами». К чему бы это? Винни подозревает, что, наплевав на карантин, Арчи ввязался в политику – его фамильная честь не может спать спокойно, когда две империи бодаются за Афганистан. Охотник не станет лежать мирно, когда дикая кошка обнюхивает его палатку. Большой Охоте и чума не помеха.

Итак, друзья снова вместе и в три голоса могут удовлетворить любопытство драгоценной леди Дейзи, порассказать о самых ярких впечатлениях на пути в Британскую Индию. Тетушка Винни дает в нашу честь большой обед «на счастливую дорожку». Как водится, зван только ближайший круг, однако, плюс мисс Мэри, её нынешняя квартирантка-компаньонка. Тут необходимо отступление, поскольку речь идет о феномене. Леди Дейзи, которая отличается крайней избирательностью и как истинная аристократка не пускает в свой узкий круг «людей не нашего круга», не имеющих ясных представлений об английском этикете, предложила американке неясного происхождения приют под крышей собственного дома, хотя в саду имеется флигель для гостей. Более того, леди Дейзи не выносит молодых особ женского пола рядом с собою, однако считает присутствие Мэри удачей и жалеет об ее скором отъезде. Арчи полагает, что дело в штанах, во внешнем облике и манерах. Действительно, в бриджах и верхом на мужском вело Мэри можно принять за юношу, который прикидывается девицей, дабы нажить на этом капиталец. Широкие костлявые плечи, загар на скуластом лице, энергичные жесты и речь со скоростью двадцать слов в секунду – и все это при полном отсутствии кокетства. Винни согласился и добавил, что не следует забывать об увлечении Тетушки экзотикой, недаром же она торчит в Индии, а не в родовом замке в Кентрберри. Ну конечно, «берри» – вот в чем секрет их союза – прям гора с плеч!

Вернемся к нашим, так сказать, баранам. Решив начать рассказ с Крыма, мы в три голоса заявляем: прекраснейший уголок этот полуостров. День, когда мы увидели Черное море, был ясным и теплым. Природа будто улыбалась нам; дорога ровная и гладкая, не хуже английской, радовала наши сердца и седалищные нервы. Печалило только одно: справа лежала земля, где расстались с жизнью наши бравые ребята, участвовавшие в долгой осаде Севастополя. Мы присели на холме, где бились русские и британские штыки, и тихо говорили об атаке шестидесяти тысяч, любуясь заливом Балаклава. Сорок лет назад там стоял британский флот, а теперь бухта пустует, поблизости не видать даже маленьких лодок. Трудно поверить, что именно здесь почти целый год гремели пушки и лилась человеческая кровь. Многие пали в битве, но еще больше народу, англичан и французов, умерли от холода и голода зимой и сырой весной.

Потом все молча курили незлой табак и не заметили, как рядом возникла человеческая фигура. По контрасту с красивым пейзажем верхняя часть пришельца представляла собой образчик безупречного человеческого уродства.

– К нам явился человек, который смеется, – сказал Арчи.

– Всем привет от Виктора Юго, – согласился Винни. – Разве этот француз тоже был здесь с экскадрой?

– На вид гораздо хуже француза, – сказал я и обратился к человеку с вопросом. – Не дитя ли ты самого Тартара?

– Татар, татар, – радостно закричал уродец и стал энергично увлекать нас за собою, не закрывая бесконечного рта.

Он энергично махал руками в сторону пышных виноградников на холмах вдоль берега и громко повторял «энглиш, энглиш». Из любопытства мы поплелись за ним, в заросли винограда, и вскоре оказались у невысокой белой стеллы. Довольный произведенным эффектом, татарин оскалился шире и потребовал бакшиш. Мы одарили его с удовольствием, потому что на стелле были дорогие всякому британцу слова в память о несчастной судьбе Бригады Легкой Кавалерии: When can their glory fade? O the wild charge they made! Автора этих строк мы, безусловно, знаем, но не знаем, кто водрузил этот небольшой монумент, – будем искать, наводить справки.

К вечеру того же дня мы прибыли в Севастополь, в отель «Русь». Рядом прекрасный сад у набережной, как на французской Ривьере. В саду играл военный оркестр. Русский флот был уничтожен, но черноморцы ждут своего часа. Нет сомнений, что нашему льву стоит побороться снова за Крымскую Жемчужину – земля эта восхитительна, климат и географическое положение самые привлекательные.

Рассказ о самом комичном оставили на портвейн, как принято в Лондоне, но с добавлением хинны. Так вот, Британская Индия встретила нас недружелюбно. Полиция в Карачи долго изучала наши паспорта и заподозрила нас в шпионаже. Паспорта для того и созданы, чтобы мешать честным людям и сопутствовать мошенникам. Паспорта отобрали, всех троих задержали часа на четыре, в течение которых мы томились, под надзором вялых стражей, в ожидании шотландца важного офицерского чину. Прибыв на место, он сходу велел нам предъявить… мизинцы! Тщательно прощупал каждый из шести вытянух мизинцев, дабы удостовериться, что все настоящие, не муляжи и не протезы. Затем шотландец принес извинения за необычный досмотр и объяснился.

– Джентльмены, вы не те, кого мы поджидаем. Особая примета главного преступника – отсутствие трети мизинца на одной руке. Его партийная кличка Фриц созвучна фамилии одного из вас. Тот еще гусь! По данным нашей разведки, активные русские динамитчики, подстрекаемые международным союзом анархистов, на этих днях прибывают в Карачи. Будьте, как говорится, начеку.

– Враг не пройдет! Чек, как говорится, аут! – с шотландским акцентом провозгласил Винни и предложил выпить напосошок, как научил нас один русский в Одессе.

Леди Дейзи совершенно не утомили наши рассказы. Она и ее гости слушали бы нас и дальше, но пришла пора выпить действительно уже по последней и отойти ко сну, чтобы набраться сил для продолжения пути.

Мэри Берри тоже отпрокинула пару стаканчиков. Толстяк Винни успел научить ее пить по-английски, без добавления льда. Дальше мы едем в Китай через Западную Бенгалию и Мэндалей на отремонтированных и отлично смазанных машинах, она идет – морем – из Калькутты в Рангун. Может ли быть иначе, если птичка порхает с ветки на ветку, не заботясь о чистоте эксперимента. Она путешествует налегке и с легким сердцем, не то что мы, горемычные, вынуждены тащить на себе семьдесят фунтов багажа на троих! Скорее в путь, пока не грянули дожди.

Дневник Мэри. В. на обеде сидел рядом со мной и ехидно интересовался, в каком состоянии моя машина, не заржавела ли в этой насквозь мокрой стране. Арчи с гордостью показал мне список багажа – сильное впечатление – я, конечно, поняла дважды ехидный намек в свой адрес, они в своем репертуаре. Скатертью дорога! И мне пора двигаться дальше. Самая большая боль – расставание с моей комнатой во дворце!!!

25 февраля. В редакции местного еженедельника видела книжку со знакомым автографом на мягкой обложке. «Да, – сказал редактор, – проповедовал у нас мистер Климинс, проездом в Африку. Вот, выпустили малым тиражем, на деньги автора, но идет плохо. В журнале я бы такое не напечатал – слишком особое мнение, подписчики не поймут, колонисты возмутятся. Свобода, равенство, братство и всё такое – рассужает, как французский революционер, а книги ведь прекрасные пишет, увлекательные, тиражи колоссальные, по всему миру в переводах покупают. Люблю полистать его перед сном. Хороший писатель, так и незачем в политику лезть. Читателям нужен Твайн, а не мистер Климинс, а писателю охота поиграть в Джайкила и Хэйда.» Подарил мне один экз., без автографа. Такого М.Т. я еще не читала:

«В этих краях часто можно слышать набившее мне оскомину клише «Мы завоевали хинду, значит наша культура и религия выше». Раскройте наконец глаза, окиньте ясным взором континенты и острова в океанах. Основные владения всех вообще современных государств состоят из земель ворованых, которые были отняты у других народов. В Европе, Азии, Африке каждый кусок земли был уже тысячу раз отобран разными людьми друг у другу, но в наше время грабеж перестает быть преступлением и входит в привычку, а сила привычки могущественнее всякого закона. Планы хищения чужого свободно и открыто разрабатываются всеми христианскими правительствами, и можно предсказать, какой оборот примет это прогрессивное дело…»

«Пара Колёс» Мэри Берри пишет нам из Королевства Бирма. Река Иравади мутная и вонючая. Путешествие по реке в юго-восточной части Азии, в отличие от морского путешествия через Бенгальский залив, навевает скуку. Пароход маленький, узкий, двухпалубный и кажется, что двухколесный, размяться негде. Местные жители все время пути лежат на своих тюках и только и делают, что жуют и без умолку болтают. Несколько раз какая-нибудь из женщин, прикрывая цветастым покрывалом большой рот с выступающими кривыми зубами, показывала на меня рукой, чтобы громко и непринужденно посплетничать на мой счет, а окружающие всякий раз поддакивали и хихикали. Молчали только наголо бритые монахи, одетые в желтые покрывала; за целый день они лишь раз поднялись с места и обошли пассажиров, постукивая ладонями по пустым чашками для подаяния. Чашки вскоре наполнились кусками лепешек, горстками вареного риса и огрызками моркови и других неведомых мне даров природы.

Пейзаж по берегам однообразный, но я с любопытством рассматривала попадавшиеся навстречу плоты, на которых стояли крытые соломой жилища и копошились целые семьи. Взрослые добывают пищу прямо из реки и готовят еду, а дети беззаботно шалят и радуются жизни в свем крошечном мирке.

На каждой пристани общий гвалт заглушает все на свете. Когда одни пассажиры, схватив пожитки, сходят с парохода, а другие на него садятся, поднимается невообразимый шум. Низкорослые люди жестикулируют, высоко поднимая руки, напирают друг на друга, вертят головами, кричат, пихаются. Каждый норовит учить другого, как правильно двигаться, как нести свою поклажу или ребенка. Кажется, что сейчас вся эта толпа, издалека напоминающая цветочный развал, рухнет со сходен прямо в грязную воду, но на моих глазах все кончалось благополучно, и на конечной пристани меня под крики, брань и грохот буквально вынесли на берег вместе с велосипедом.

В Бирме увлечение колесами в настоящее время приняло интересный оборот. Спрос превышает предложение , поэтому каждая третья модель вело здесь выглядит как предмет антиквариата. Производители велосипедов, поспешите на рынок! Американских машин много, однако английских больше, но колеса и седла у тех и у других скрипят и стонут, как столетнее кресло-качалка

.

«Оракул» Добрая половина мужского населения Бирмы – монахи. Они здесь повсюду, в ярко-желтых накидках, бритоголовые, с плоскими зонтиками для защиты от солнца или дождя. Нельзя, будучи в Бирме, не побеседовать с ламой. Меня любезно принял один почтенный лама из придворного монастыря. Прежде всего, меня интересовало, какие ежедневные правила соблюдает монах.

Лама: Служение требует строгого распорядка дня. Утренняя и вечерняя медитация, молитвы, пение мантр, все происходит по расписанию. Пищу принимаю раз сутки, в середине дня. После захода солнца есть нельзя.

М.Б.: Как часто вы контактируете с европейскими коллегами? Я имею в виду миссионеров, которых здесь немало.

Лама: Совсем не часто. Если кому-то захочется со мной побеседовать, я рад гостям. Иногда заглядывают американские баптисты или французские католики. Я рад, когда есть возможность объяснить им, что такое буддизм.

М.Б.: У нас весьма смутное представление о буддизме.

Лама: Именно так, смутное, туманное. Вы думаете, что буддисты – идолопоклонники. Вы ошибаетесь.

М.Б.: Разве не так? Вы поклоняетесь истуканам Будды.

Лама (с глубоким вздохом, сложив руки на груди, будто защищаясь): Англичане приезжают в Бирму, осматривают наши храмы и видят бирманцев, совершающих простирания перед образами Будды. Из этого делается вывод, что буддисты поклоняются идолам. Некоторые покупают медные или деревянные статуэтки Будды, везут домой и рассказывают знакомым, что мы боготворим таких вот кукол. Когда христиане кланяются образу Христа или встают на колени перед деревянным распятием, они не считают себя идолопоклонниками. Разве они, как и мы, не боготворят расписанный красками портрет или вырезанный из дерева крест? Это прискорбный провал в западных умах. Мы в сущности делаем одно и то же, поклоняемся высшему образу, а не куску дерева, холста или металла, которому придал форму мастер.