Поймать Большую Волну

– Так вы хозяйка? – обрадовался Марк, услышав английскую речь. – Прекрасно отдыхалось. Сейчас я заплачу!

В кармане шорт оказалось около восьмидесяти долларов мятыми купюрами – сдача, которую сдал последний водитель со ста долларов. Марк выгреб мятые купюры из карманов и протянул женщине. Та сделала большие глаза и отшатнулась.

– Это очень много, мистер! Домик стоит один доллар в сутки. В оплату включен завтрак, обед и ужин…

– А я приехал сюда не на сутки, – ответил Марк, насильно вкладывая деньги женщине в руку. – И пожалуйста, со мной не спорить!

Женщины опустили корзины на песок, и Марк увидел в них лепешки, рис и несколько кастрюлек с дымящимся мясом и рыбой. Все это выглядело аппетитно, тем более что Марк последний раз ел только вчера в самолете.

В одной из корзин оказалась минеральная вода в бутылках и в двухлитровых баллонах. В другой, кроме воды, была еще бутылка джина. Хозяйка предостерегла, чтобы он полоскал рот только минеральной водой из баллона, а пил из только что откупоренной стеклянной бутылки. Если вода постоит в открытом виде хотя бы час, ее следует обеззаразить джином или виски.

Пользоваться для умывания ручьем, который протекает в роще, женщина категорично запретила.

– Вообще, если захотите принять горячий душ или ванную – это в деревне, третий дом с верандой. Там же можете взять и машину, если захотите съездить в город в ресторан. Еще я вам советую отдать мне на хранение паспорт, мобильный телефон и ценные вещи.

– Зачем? – спросил Марк, хотя вопрос был излишним – достаточно было посмотреть на хлипкую плетеную дверь без запора.

Марк подумал, что все не так плохо, и тут же откупорив бутылку шипучей воды, опустошил ее одним махом. Потом принялся за лепешку, разделался с тарелкой риса. Это был тот случай, когда аппетит пришел во время еды и не ушел после нее. Следом было умято содержимое глиняного горшочка с курицей и проглочен кусок запеченной рыбы. И все это в охотку, с удовольствием, с гортанным урчанием и даже с облизыванием пальцев.

В это время на берегу появились другие женщины с корзинами на головах, а из домиков начали выходить заспанные туристы. Марк насчитал одиннадцать человек, отметив среди них и вчерашних женщин. Сегодня при утреннем солнце над головой их можно было разглядеть более детально. Латиноамериканке на вид можно было дать все двадцать пять лет. И почему вчера она показалась Марку почти ребенком? Видимо, от усталости, да еще в глазах двоилось от жары. Вторая выглядела лет на тридцать пять – стройная, гибкая, немного смуглая, отчего ее белозубая улыбка словно ослепляла. Кроме того, Крамер отметил, что возраст компании колебался от двадцати до сорока лет. Получается, что он здесь самый старший.

Большая часть серфингистов сразу бросилась в океан, а другая принялась чистить зубы и умываться минеральной водой из баллонов, которые принесли деревенские женщины.

После купания к Марку подошла европейка, которая действительно оказалась итальянкой, и, назвавшись Агнесой, спросила, откуда новенький узнал про учителя Дебдана?

– Учителя? – удивился Марк. – Но я прибыл сюда не учиться, а кататься на волнах.

Женщина заразительно рассмеялась, сочтя ответ незнакомца за остроумие, и осведомила, что, если у вновь прибывшего нет парусной доски, он может взять общую, которая лежит под его домиком. Группа в это время завтракала на песке, и на жующих туристов с умилением смотрели местные женщины, которые доставили еду.

– Вы зовете учителем того, кто обучает серфингу? – удивился Марк. – По-русски это называется тренер.

– Нет! – покачала головой Агнеса. – Я знаю, что такое тренер. Но светлейший Дебдан не тренер! Он учитель!

Пришло время рассмеяться Марку. Он отметил, что эта женщина слишком хороша, чтобы спорить с ней на филологические темы. Поэтому никак не объяснил свой смех.

«Светлейший Дебдан? Обучает серфингу? Умереть – не встать! Похоже, я попал в секту, – подумал наш герой. – Кстати, Дебдан переводится как «Подарок Бога». Любопытно будет взглянуть на этот подарочек. А Агнеса означает «целомудренная». Интересно будет проверить».

После завтрака на песке все поднялись и начали деловито разбирать свои доски. Затем народ организованной толпой направился в сторону рощи. К процессии присоединился и Марк с бордом, который он по совету Агнесы извлек из-под своего бамбукового шалаша.

По пути Крамер услышал довольно любопытный диалог между китайцем, которого звали Вейс, и шведом по имени Бенгт.

– Взгляни, Бенгт! Я нашел его на отмели, – похвалился Вейс, показав собеседнику небольшой камушек. – Потрогай и убедись, какой он приятный на ощупь. Когда камень в ладони, на душе такой покой, что я начинаю видеть вселенную и понимать всю ее мудрость, – голос китайца сделался мечтательным. – Мне этот камень принесла волна.

Швед взял двумя пальцами находку китайца, повертел в руках и без энтузиазма возвратил обратно.

– Я бы на твоем месте закинул камень в океан, – поморщившись, произнес Бенгт. – Учитель говорил, сколько волна приносит, столько же и забирает обратно. Но иногда забирает не то, что приносит. А человеку оставляет ровно столько, сколько ему нужно. Иметь больше человеку незачем. Наверняка ты схватил камень после первого наката волны. А нужно было подождать отката. Вдруг волна забрала бы его обратно.

– Но я чувствую себя разумнее, когда держу в руках этот камень, – мягко возразил китаец.

– Зачем это тебе? – ответил швед. – Твое имя, Вейс, и без того означает «большой мудрец».

На этих словах Марк чуть не расхохотался, подумав, что Бенгт так тонко шутит. Однако, взглянув на него, не заметил даже подобия сарказма. Он был серьезней, чем барсук. Вообще эта пара выглядела слегка карикатурно. Швед здоровый, тучный, серьезный, с утиной степенной походкой, а китаец маленький, щупленький, улыбчивый, поминутно заглядывающий в глаза своему другу. Они вместе – точь-в-точь как Винни Пух с Пятачком из советского мультика.

Сразу в голове защелкали молоточки: а что, интересно, означает имя шведа? Так, минуточку, сейчас вспомню… Кажется… Вспомнил! Бенгт означает «благословенный»!

Китаец насупился, помрачнел, затем размахнулся и закинул камень в океан. Это очень удивило Марка. «Точно, какая-то секта!» – решил он.

Когда вошли в рощу, все сели в круг на небольшую полянку, положив перед собой доски. Получилось нечто вроде лепестков ромашки с сидящими серфингистами на концах. Сел в общий круг и Марк.

– Пока нет учителя, давайте привлечем большую волну! – произнес Бенгт, который, судя по всему, был за главного.

Компания принялась ритмично шлепать ладонями по своим доскам, время от времени запрокидывая головы назад и поднося ладони к лицу, словно обнюхивая. Затем все начали складывать руки на груди и на выдохе отчаянно выбрасывать их вверх.

Марк с удивлением наблюдал за ними, вертя головой и не зная, как на это реагировать. Попахивало всеобщим сумасшествием. Но в какой-то миг все прекратилось.

– Учитель идет! – воскликнула Агнеса.

Марк повернул голову и увидел пожилого мужчину в просторной белой одежде, который легко шел вдоль берега к своим ученикам.

4

Когда незнакомец в белом приблизился, Марка словно прострелило. Ему показалось, что он знал этого старика всю жизнь. Боже, какое родное лицо – ясные зеленые глаза, вьющаяся библейская бородка, седая благородная шевелюра…

Да это же дедушка Даниил! Точнее, его копия. На сердце как-то очень по-детски потеплело.

«Ах, дедушка-дедушка, – сладко запело внутри, – как тебе живется там, на небесах? Я хорошо помню все твои заповеди. И я им следую…»

На самом деле Марк никогда не видел дедушку живым, поскольку родился через семь лет после его смерти. Он знал дедушку Даниила только по фотографиям и по рассказам мамы. Но когда мама пересказывала его мудрые изречения, маленькому Марку казалось, что это говорит сам дедушка своим добрым, мягким и немного сипловатым голосом.

– Если хочешь быть удачливым и богатым, всем улыбайся! – говорила мама от лица дедушки. – Всем без исключения! Даже последним мерзавцам. Помни, что твое благополучие зависит от людей.

– И даже от мерзавцев? – удивлялся мальчик.

– И от мерзавцев особенно!

Старый мудрый еврей Даниил знал, что говорил. Он владел большим магазином в маленьком литовском городке Рамигале, где жила семья Крамер, и все благополучие семьи зависело от количества покупателей маркета. Именно поэтому дедушка Даниил одаривал обаятельной улыбкой каждого покупателя и всех, буквально всех знал по именам. Понятно, что среди них было немало мерзавцев, но за хлеб, масло и ветчину они платили такие же деньги, что и праведники. И даже наоборот, сукины дети чаще оставляли на чай.

– Помни, – с улыбкой добавляла мама, приглаживая непослушные вихры единственного сына, – самые нищие люди – угрюмые завистливые молчуны, которые ненавидят людей, потому что видят в них причину своих неудач.

Но это там, в далеком и неправдоподобном детстве. А в данный момент вполне уже зрелый и даже перезрелый герой нашего романа смотрел на учителя Дебдана во все глаза и не мог отвести взгляд. В какой-то момент их глаза встретились, и Марку показалось, что старик тоже его узнал, поскольку задержал на нем весьма заинтересованный взгляд. Учитель улыбнулся и спросил по-английски мягким и немного сиплым голосом:

– У нас новенький? Как вас зовут?

Вновь прибывший турист не сразу ответил, поскольку подавлял в себе клокотание. Потому что это был тот самый голос дедушки Даниила, который он улавливал в своем воображении в детстве.

– Меня зовут Марком, – ответил новенький.

– Вот и прекрасно, – резюмировал старик и, оглядев компанию, добавил: – Теперь вас полный комплект.

Что означало «полный комплект», Марк не понял. Но остальные со знанием дела закивали.

– Теперь мы можем открыть сферу, учитель? – спросила Агнеса.

– Теперь можем, – ответил учитель. – Но не спешите.

«Это еще что за чертовщина?» – подумал Марк, но решил пока не лезть с расспросами, а понаблюдать за психами со стороны.

Учитель Дебдан встал в круг, внимательно обвел всех взглядом и произнес:

– В прошлый раз мы пришли к выводу, что люди делятся на две категории – те, которых несет волна, и те, которые ей сопротивляются. Вернее, пытаются сопротивляться.

Старик сделал паузу и снова обвел глазами присутствующих. Затем его взгляд остановился на новеньком.

– По глазам вижу, что согласны не все.

– Я не согласен! – покачал головой Крамер. – Существуют и те, которые управляют волной.

Все повернули головы на несогласного и впились глазами довольно сердито. Лишь учитель снисходительно улыбнулся, как взрослый улыбается неразумному ребенку.

– Даже Бог не в силах управлять волнами, что уж говорить про человека, которого он создал по образу и подобию Своему, – произнес учитель.

– Почему не может? – возразил Марк. – Он же Бог!

– Потому что его существование также подвержено волновой цикличности, как и наше. Он может творить миры, но не может изменить дыхание вечности. Иначе космический день не сменялся бы ночью.

Марк сузил глаза и задумался. «Все ясно, – подумал он. – Это секта брахманистов. Что называется, попал!»

– Но откуда вы знаете, что Богу не подвластно изменять цикличность? – заупрямился Марк.

– Да потому что и мы не можем изменить чередование дня и ночи, – с раздражением воскликнул Бенгт. – А мы созданы по образу и подобию Божьему!

Все согласно закивали, а старик мягко продолжил:

– Да, действительно, чтобы понять, что вселенной управляют волны, совсем не обязательно лететь в космос. Достаточно приглядеться к течению нашей жизни. И тут нельзя не заметить, что течение нашего земного пути далеко не ровное. Оно подобно приливу и отливу.

Все сложили на груди ладони, запрокинули головы и закрыли глаза. Закрыл глаза и Марк. «Никаких отливов и приливов у меня не было, – неприязненно подумал Марк. – Были только удачи…»

Да, детство у Марка было счастливое, как и у всех советских детей, за что детвора периодически благодарила любимую партию на школьных линейках. Но тут вдруг припомнились больничные палаты, злые медсестры, болезненные уколы, капельницы, горькие слезы мамы и отвратительный запах пригорелой каши.

А ведь точно, раннее детство Марка прошло в лечении. По рассказам мамы, он родился очень слабым. И родители, и врачи ожидали, что мальчик умрет со дня на день: у Марка было больное сердце. Но беготня родителей по больницам не прошла даром. Мальчик окреп, повеселел. Врачи сказали, что его жизнь зависит от движения. Неподвижный образ жизни для него смертелен.

«Так вот почему у меня с раннего детства были велосипеды, самокаты, коньки, лыжи, – сообразил он. – Кроме того, я каждый день бегал по утрам и два раза в неделю посещал бассейн. Как же я мог забыть? – удивился новоявленный серфингист. – Хотя, наверное, правильно, что время стирает из памяти неприятное».

Пожалуй, это действительно можно назвать отливом. А потом начался прилив. Ведь Крамер был в школе круглым отличником. Его любили друзья, которых у него было много. Лучший дворовый приятель – цыган Шундик, который научил Марка виртуозно играть в карты и всяким другим фокусам. С ним мальчик разговаривал на польском языке, поскольку тот больше не знал никакого. А Марк, между прочим, кроме литовского, еврейского и русского, прекрасно разговаривал на английском и немецком, которые преподавали в школе. Ни у кого из сверстников не было таких способностей к запоминанию языков, как у этого подвижного паренька. Но потом стало происходить что-то нехорошее. Ведь не зря же мама говорила, что нищета – порок. И этому пороку подвержены насупленные завистливые молчуны, которые ненавидят людей. Но к чему это было сказано? Ах да!

В школе, где учился Марк, было много угрюмых учеников, которые перебивались с тройки на двойку. Свои неудачи в учебе они компенсировали раздачей подзатыльников младшеклассникам на переменах. В основном это были литовцы из бедных семей, перебравшиеся в городок Рамигалу из далеких глухих хуторов. Причем Марк замечал, что чем беднее семья, тем более злобные в ней росли дети, которые с совершенно взрослой классовой ненавистью не терпели отличников.

Класс, разумеется, в школе был интернациональным. Но злобу любимец девочек Марк Крамер ощущал только от местных гопников, одинаково презирающих литовцев, евреев, поляков, белорусов и русских.

Частенько после уроков злыдни забивали кого-нибудь на крыльце школы, а выходящие из здания преподаватели проходили мимо, отворачивая головы. Лучшим школьным другом Марка был татарин Шавкет Зиятдинов, который кулаком мог пробить стену, поэтому умника Марка Крамера до пятого класса не трогали.

Но в пятом классе начался кошмар. «А ведь действительно, пришел отлив! – озарило Марка. – Ведь именно после этого мое счастливое детство и закончилось».

Мужчина открыл глаза. На него с мудрой улыбкой поглядывал учитель Дебдан. Все остальные продолжали сидеть с закрытыми глазами.

Да-да, это произошло в пятом классе. Однажды мальчик вбежал в кабинет за минуту до начала урока и хотел незаметно проскользнуть к своей парте, но классная руководительница, которая в это время уже находилась в аудитории, с каменным лицом приказала встать у доски перед всеми ребятами.

Марк удивился. Ведь звонка еще не было, а значит, теоретически он не опоздал. Но класс почему-то уже в полном составе сидел за партами.

Встав перед одноклассниками, мальчик заметил, что те смотрят на него осуждающе, как на врага народа. А Шавкет почему-то угрюмо отводит глаза. Учительница неожиданно созвала внеочередной совет отряда. Затем строгим голосом произнесла, что сейчас Марк Крамер будет исключен из пионеров.

– За что? – изумленно воскликнул мальчик.

Преподавательница не удосужилась повернуть голову и тем же ледяным тоном продолжила, обращаясь к классу:

– Родители Крамера предали нашу Родину. Они подали заявление на выезд в Израиль. Никто им разрешения на выезд, разумеется, не даст. Но Крамер больше не достоин быть пионером. Конакова, сними с него пионерский галстук!

Рита Конакова, возглавлявшая совет отряда, с готовностью поднялась с места, с суровым лицом приблизилась к отщепенцу и вцепилась в его воротничок. Марк почувствовал, как она, развязывая галстук, старалась не задеть пальцами его шею, словно это была шея прокаженного.

Когда учительница велела сесть на место, Марк снова растерянно обвел глазами класс и опять не увидел никакого сочувствия. Шавкет все так же прятал глаза под парту, остальные смотрели осуждающе, а злобные гопники из деревень мстительно скалились. Когда Марк плюхнулся на свое место, сзади раздались угрозы:

– Ну все, берегись, жиденыш!

Его соседка по парте Наталья Бейлис вдруг неожиданно поднялась и попросила, чтобы ее пересадили на другое место, потому что она больше не хочет сидеть с сыном предателей. Учительница понимающе сощурила глаза и разрешила пересесть на свободную парту. Марк остался совсем один.

Урок прошел в страшном напряжении. Как только прозвенел звонок, Шавкет тут же смылся, а парту Марка окружили подростки, которые начали обзывать его и изрыгать угрозы.

На выходе из школы беднягу ждала толпа. Кроме своих одноклассников он заметил и уличную шпану. Несчастный повертел головой. Шавкета нигде не было. Да и не справились бы они вдвоем с Шавкетом с такой ватагой архаровцев. Тем более что Марк – драчун никакой.

Пока он раздумывал, как быть – встать в боевую позу, выставив вперед кулаки, или миролюбиво вступить в переговоры, его предательски сбили с ног и начали пинать грязными ботинками. Пинали долго, с наслаждением, до тех пор, пока из школы не вышел трудовик Валерьян Петрович. При виде его пацаны разбежались. Учитель труда поднял ученика с бетонного крыльца и повел домой, придерживая за плечи, поскольку от боли мальчика мотало из стороны в сторону.

– Скажи родителям, чтобы перевели тебя в другую школу, – посоветовал Петрович. – Здесь евреев всегда ненавидели.

5

«Вот с этого дня меня и поволокла холодная волна неудачи, – стиснул зубы Крамер, вспомнив ту невеселую осень пятого класса. – И еще как поволокла! Да как же я мог забыть?»

В тот день, когда его исключили из пионеров, мальчик решил скрыть от родителей свое избиение в школе. Но когда он вошел в квартиру и взглянул в зеркало, то понял, что это никак не удастся. Под обоими глазами синели фонари, скулы были в кровоподтеках, губы опухли, к тому же нижняя треснула пополам, и оттуда сочилась кровь. К несчастью, еще и папа оказался дома. Сняв пальто, мальчик хотел незаметно проскользнуть в свою комнату мимо дремлющего за газетой отца, но тот заметил, что сын хромает.

– Что с тобой? – заволновался он, а когда взглянул в лицо, ахнул. – Так я и думал, что этим закончится! Эта идея об эмиграции мне никогда не нравилась. Не зря же говорят: где родился, там и пригодился. Ведь если Бог породил нас в этой дыре, значит, так было нужно.

– Кому было нужно? – удивился Марк.

– Не знаю! – пожал плечами отец. – Пути Господни неисповедимы. Может, Господь хочет испытать нас на прочность. Может, желает посмотреть, справимся мы с трудностями или позорно сбежим в другую страну за лучшей жизнью.

– А искать лучшую жизнь – это позор? – спросил Марк.

– Для советских граждан позор, – ответил отец.

Марк слышал разговоры родителей об эмиграции в Израиль, но никогда не принимал их всерьез. И даже представить не мог, что они зайдут так далеко – соберут документы на выезд. Но зачем? Разве в Советском Союзе плохо живется? По крайне мере, они уважаемые в городе люди. Папа – заместитель директора химического комбината, мама – главный бухгалтер на мясокомбинате. У Шавкета Зиятдинова папа дворник, а мама кондуктор автобуса. И они не помышляют об эмиграции.

– Но зачем мама хочет в Израиль? – удивился Марк. – Ведь мы не бедствуем! У нас все есть, даже машина. А у родителей Шавкета нет машины и вряд ли будет. И велосипед ему никогда не купят, потому что у них нет денег.

Отец тяжело вздохнул.

– Здесь нет самого главного – уважения к нам. Евреев здесь считают неполноценными людьми. Когда подрастешь, поймешь, как тяжело жить в стране, где интеллигентность причисляют к слабости. А слабых всегда бьют.

Когда пришла с работы мама и увидела художества на лице сына, крепко обняла его и начала рыдать. Затем заметила отсутствие пионерского галстука.

– Тебе исключили из пионеров?

– Исключили, – всхлипнул Марк. – Мне было очень стыдно.

– А избили за что?

– Не знаю…

– Кто избил?

Марк насупился и опустил глаза. Мама тряхнула за плечи, но сын еще ниже опустил голову. За мальчика ответил отец:

– Все то же холопское отродье! Как и всю твою родню…

Глаза отца негодующе сверкнули. Мама тяжело вздохнула и отвернулась к окну. Так Марк узнал, что мамину родню во время войны убили отнюдь не фашисты, а свои же братья-литовцы, жившие по соседству. А фашисты еще до городка не дошли.

– Но зачем? – распахнул глаза мальчик.

– Чтобы выслужиться перед немцами, – жестко ответила мама. – Ведь они истребляли евреев.

Впрочем, была еще одна причина, почему соседи (которые еще вчера вежливо здоровались с дедушкой Даниилом) во время наступления германской армии ворвались среди ночи в дом Крамеров и начали с гиканьем резать спящую семью. Дело в том, что добрый дедушка Даниил многим отпускал товар в долг, поскольку с деньгами тогда было туго. Должников записывали в амбарные книги, и эти книги во время ночного налета были уничтожены в первую очередь.

– А как же ты, мама?

– Я спаслась случайно, – устало закрыла глаза мать. – Накануне отец отправил меня в Паневежис учиться на бухгалтера. Если бы в это время я не была на курсах, меня бы тоже убили со всей моей семьей.

Сын, шмыгнув носом, кинулся к матери и крепко ее обнял.

– А когда фашисты пришли в Паневежис, ты спряталась?

– Спрячешься от них, – тяжело вздохнула мама, и глаза ее наполнились слезами.

Но потом, словно опомнившись, мама торопливо промокнула глаза платком и рассказала, что за день до прихода фашистов в городе начали хозяйничать Лесные братья, называвшие себя освободителями.

Однажды ночью они ворвались в их женское общежитие. Мама услышала крики в соседних комнатах, выскочила из постели и побежала по темному коридору на улицу. Там ее схватили чьи-то грубые здоровенные ручищи, но она укусила бандита за палец и вырвалась из его объятий.

Когда молодая студентка выскочила в открытую дверь, ей вслед прогремел выстрел из двустволки. По счастью, обе пули просвистели мимо. Хорошо, что в ту ночь небо было сумрачным и луга не так явно заливало лунным светом, иначе убежать бы не удалось. Девушка схоронилась в стогу на дальнем поле и всю ночь проклацала зубами. А наутро, когда она решила возвратиться домой, ее схватили немцы.

Мама снова замолчала. На этот раз надолго. Глаза ее остекленели и уставились в пустоту.

– А дальше, дальше что? – погладил мамину руку Марк. – Как тебя удалось от них сбежать?

– Сбежать? – мама вышла из оцепенения. – Сбежала я не сразу.

И она рассказала, как ее, молодую студентку, отправили в концлагерь. Там она провела два года. А в 1943 году узников этого лагеря начали активно уничтожать. То ли русские пошли в наступление, то ли сверху приказали ликвидировать лагерь, но каждый божий день из бараков выводили десятки узников, заталкивали в крытые машины-душегубки и увозили в неизвестном направлении. Все знали, что их увозят на расстрел.

В одно прекрасное утро дошла очередь и до женского барака. Узниц вывели на снег, затолкали в душегубку и закрыли за ними дверь. Машина тронулась. Молодая девушка уже мысленно распрощалась с жизнью и почти заснула под монотонный гул мотора, но ее внезапно толкнула сидящая рядом подруга. Она указала глазами на охранника у двери. Немец дремал, уткнувшись каской в свой автомат. Дверь была не заперта. Да и от кого запирать? От изможденных от голода женщин, которые едва ворочали глазами?

Бывшая студентка все поняла без слов. Она переглянулась с подругой. Через некоторое время девушки поднялись со скамейки, подкрались к двери и, пнув ногой дверь, одновременно выпрыгнули на дорогу. Место оказалось удачным. Рядом был лес. Беглянки со всех ног понеслись прочь от дороги. Сзади раздалась автоматная очередь. Но узницы продолжали бежать не оглядываясь. Они услышали, что машина остановилась. До них донеслась немецкая ругань и треск новых автоматных очередей. Но девушки уже были в лесу и мчались по снегу, сломя голову. Преследовать их не стали. Немцев было немного – два охранника и шофер. Через некоторое время сбежавшие узницы услышали, что машина поехала дальше.

Женщина затихла. Было заметно, что ей нелегко все это вспоминать. Одиннадцатилетнего сына потрясло откровение матери.

– Как же так? – сжал он зубы. – Свои же соседи пришли убивать? В угоду немцам? Ненавижу литовцев!