Зеркало

Народ во главе с Пипом дружно заулыбался, увидев как лихо упитанный яхтсмен, красуясь перед своей прекрасной спутницей, пытался отдать швартовые. И едва не ухнулся за борт в самое опасное место после винта место – между пирсом и бортом яхты. Вскрикнула испуганно одна Надежда.

Это был единственный раз, когда незнакомая присутствующим красавица оживилась лицом вне остальных моментов, когда явно свежий яхтсмен и едва не свежий покойник на нее смотрел.

Игра контрастов выглядела настолько явно и красноречиво, что народ принялся хихикать.

Пип тоже улыбнулся и уже собрался совсем расплыться в улыбке, когда вспомнил, что забавный богатей – не безобидный толстяк, а первостепенная… Пип не просто так стал молчуном. Он при описании острейших моментов своей жизни не использовал цивильные эпитеты – они бы тут неточно звучали, а матюгаться еще прежде не любил.

Пип вообще заметил, что все больше местных походят на него – не желая быть с пришлыми на одной матерной волне, уходят от бла-бла в неразбавленную глухую ненависть.

Пип поежился, подумав в тысячный раз, что это не навсегда и что когда наконец прорвет, будет что называется – святых выноси!

А мужик этот – да. Это с ним – единственным из богатых схватились местные. И уж наелись они унижений уже в его объяснениях. Его послушать, так все полторы сотни его килограмм все вместе и даже каждый в отдельности – это единственные для чего должен жить не только он сам, но и все люди на земле. Его же надоедливые собеседники-болтуны веса вовсе не имеют, они–пустые мыльные пузырьки, подуй и нету. И посему…

Интересно, что из тех разговоров, Пип проверял, никто не мог вспомнить конкретных фраз. Лишь ощущения, что их связали и поступили с ними противоестественно.

Мужики говорят – лучше поножовщина. Самовлюбленного героя обходят стороной большинство с ним знакомых. Не только станичники, от него шарахаются уже собственные соседи. Список этот длинный и выписан на лице красавицы подружки… Успел мужик денег заработать.

Эмма смотрела на красавицы яхты, девушку, отдельным взглядом – на яхтсмена, наблюдала сценки из жизни богатых, но в голове ее зрел план.

Она все обдумала. Она не позволит себя запугать, да главное еще кому, волосатой руке из страшного сна? Или она – дите малое? Нет, свети ей удар топора какого-нибудь психа, она бы подольше шансы бы поприкидывала. Но если бы по окрестностям рассекал маньяк, это было бы не только ее дело, а общественное. А со своими страшилками она должна один на один справиться. И после этого включиться в работу на общество. Тут все, если не в полной куче, так плотно взаимосвязано.

Как она уедет отсюда, зная, что ничем не помогла, когда именно на такую профессию заканчивает обучение? И главное, по какой такой серьезной причине? От того, что неудобного лежала и отлежала себе ухо и потому увидела дурной сон?

Уверенность – подружка удачи. Как она вообще после происходящего собирается вершить защитные юридические дела в такой-то жалкой шкурке трусихи?

«Да что это с тобой?» – строго спросила себя Эмма.

Итак, ближайший вечер она посвятит работе. И проявит активность. И вообще – хватит уже держаться отстраненной элегантности, когда хорошая знакомая, по некоторым данным дальняя родственница, вместе с односельчанами живет словно не в соседнем доме, а на соседней планете… грубый крах прежней жизни… кто?!

Отсидев на ровном порожке на этот раз всю худую попу, Эмма попрощалась и попросилась домой. Ее отвез Павел. С ней уехала Надежда. С девушками, в отличие от смежных рейсов, двойная перевозка всегда проходила спокойно. Зато Ритка по удалению Эммы обрела монументальный вид остаться на ступенях до скончания времен…

Итак, приступаем! Эмма раздобыла кусок старых обоев с вполне себе гладкой изнаночной стороной, разве что всего пару раз приклеивали, а также – черный маркер, несколько фломастеров и быстро, поскольку давно подспудно крутила тему, довела в уме текст обращения.

«А что, – убеждала она себя в правильности выбранных цивилизованных мер борьбы. – В городах люди протестуют с плакатами, а здесь. что, и в самом деле другая планета?»

Поработав еще и с бумагой, проверив как смотрится написанное, Эмма решила, что готова переносить его на ценные обои.

Она прочертила карандашом пунктирные горизонтальные линии себе в помощь, но за сам подчерк волновалась не особо. Когда недавние предки в твоем роду владели каллиграфией… передается это что ли. Хорошо бы англичанам идею подкинуть, они все изучают.

Красивый подчерк уже не раз служил Эмме хорошую службу, в наши-то дни, когда принтер – лучший друг текстовых составителей.

Эмма тормознула с личным обращением – начала с сути. А позже решила его вовсе опустить. Людям, выбравшим антимир, на ответные порядок и вежливость рассчитывать не приходится. Эмма писала.

Желаем и вам:

– потери спокойствия и обвала в ваши жизни многочисленной мерзости!

– убитой родной природы: загаженного чужаками леса и уморенной реки!

– нескончаемого хамского транзита под самыми окнами ваших домов!

– криминальных теток, вымогающих деньги на дорогу с «безлошадных» пенсионерок!

– желаем вам справедливости!

Эмма последний раз все перечитала, снова споткнувшись на «родной природе» – ведь для таких, как эти пришлые, родного-святого нет. И снова решила оставить. Может мозг прочтет и душа встрепенется…

Ни сказав никому не слова, Эмма поднялась ни свет, ни заря. Учитывая, что многие из адресатов обращения поедут отсюда на работу, тем более сегодня в понедельник.

Она оделась как обычно при делах – продуманно. Она всегда считала, что образ должен работать на дело от языка до шпильки. Ее наряд, учитывая, конечно, летний период, тем более пляжный сезон пребывания, можно было принять двояко. На работу в красном декольте и дорогих бриджах тоже в принципе можно пойти. Она учитывала яркое желание донести свою акцию до потребителя.

Она почему-то нервно твердила про себя – «Морской бриз, Морской бриз…»

Обращение написано довольно крупно, но читать из движущейся машины – все же не вариант.

Эмма почему-то решила отойти подальше от дома. Хотя какая разница. Станица – организм единый. Тут каждый его житель словно в одной ванной с другими моется.

Так и не выбрав место, с которого было бы эффективно с точки зрения результата тормозить авто, Эмма решила, отойдя на пять домов, остановиться.

И тут же поняла, что беспокоилась напрасно.

Первая же машина встала как вкопанная, как только она подняла руку, аж тормоза взвизгнули. Выглянувший в открывающееся до конца окошко мужчина, заглянул Эмме не в лицо и принялся хихикать про «раннюю пташку».

Эмма же ловя внимание водителя, как заправский фокусник выхватила и развернула плакат и пока глаза водителя, напоминающие кобыльи, налетевшие на забор, читали текст, мозг явно успел очухаться и все прояснить.

«Это что?!» – рявкнул мужчина.

«А это чтобы вы себя людьми не считали!» – высказалась Эмма, наполняясь эмоциями – хорошую помощь оказала и добавила: мерзкое отребье!»

Дальше она повернулась спиной, аккуратно сворачивая плакат и медленно двинулась дальше.

Мужик догнать не пытался. Он пропыхтел что-то неразборчивое, потом явственно обозвал Эмму почему-то: «Тупой деревенщиной», на что та снова не промолчала из-за спины – «Строите из себя горожан перед потомственной москвичкой?»

Машина унесла вдаль заткнувшегося водителя…

Эмме хватало опыта припомнить – насколько тяжело отказываются мужчины – не господа от утери перспективы подзаборного секса, даже если в его реальность верили лишь они сами.

Эмма понимала – какой адреналиновой сердитостью наполнятся сейчас тело укатившего не господина. Ведь это не он дорвется до красавицы на улице и сделает с ней что его примитивное нутро захочет. Все как раз наоборот, это с ним сделали что пожелали: «Втянули в насильственный ликбез, да еще и присвоили точное определение, словно рога на черепушку приколотили.»

Эмма понимала, что мужская злость крушит стены, то есть – ее могут серьезно зацепить, но почему-то не боялась.

Вторая машина появилась сразу, первая еще не успела уйти из поля зрения.

И тоже по взмаху послушно затормозила.

Высунувшийся оттуда мужчина развязных рож и текстов не мастырил. Оскорблял кратко: «Сколько?

До понятия сути в транспарант вглядывался заинтересовано, как в ожидаемый прейскурант цен.

Этот, несмотря на вонь перегара, распространяющегося вокруг, соображал живей – дочитал примерно до середины и начал закрывать окно. Прежде, чем оно окончательно задвинулось, Эмма подумала, что было бы не справедливо одного мерзавца именовать в лицо, другому лицу определение зажать.

Эмма крикнула: «Мерзское отребье!»

Мужчина повел себя типично. С этим Эмма тоже лично, не по рассказам сталкивалась. Классический образчик хваленной мужской логики с ювелирной точностью с ног на голову перевернутый. Когда мужские поползновения отвергают, их носители часто обзываются, почему-то из всего русского ругательного многообразия выбирая именно антиподы.

Шалава! Шлюха!

Грубые слова столкнулись на разрезе закрываемого окна, как на ноже антилогики и рассыпались по буквам в природную среду и морской ветерок разбросал их по обочинам дороги.

Эмма снова повернулась спиной и двинулась дальше. Она сделала несколько шагов и… пригнула голову. Что-то тяжелое просвистело буквально в паре сантиметров от ее правого уха.

Когда Эмма повернулась, черное авто уже набирала ход.

С обочины весело подпрыгивая жестью на камушках, скатывалась в траву банка… пиво кажется.

Определение этого не господина требует уточнения. При «не похмельной руке», он мог стать убийцей.

Следующей машины тоже долго ждать не пришлось. На этот раз на пассажирском сиденье оказалась женщина и… крика было много.

Женщины, понятно дело, мужчин эмоциональней и по отдельности по сию пору стыдливей, что ли. Эмма не раз замечала, что проезжающие по селу дамы, вне зависимости от того, сами ли ведут машину, стараются по сторонам не глазеть, а впериваться в ветровое стекло точно вперед.

Эмма решила, что они рассуждают по-другому, ближе принимают совестливую истину, что, они, придя на чужую землю и далее – имея выбор злонамеренно вредят людям, в отличи от конституционного мужского «это федеральная дорога и по ней имеют право ездить все желающие».

Позже Эмма тормознула одно транзитное авто с тонированными стеклами, где высунувшаяся в окошко девушка крайне удивлялась настоящему

положению дел.

Напряженно заявила: «Я даже не представляла причину конфликта наших отношений. Особо не вникала. Думала – аборигены скандальные… простите. Теперь всегда буду ездить по объездной. До свиданья».

Очередная дама в реальном времени не относилась к незнающей или «делаю, но стесняюсь», скорее тянула на другую крайность и Эмма узнала о себе много нового – от чужого морального облика до чужой национальности – потрясный поклеп без единого слова правды! Пассажирка словно нарочно одетая и загримированная на роль «беспредельная агрессорша» даже почти вытолкала наружу свои наеденные телеса, чтобы вручную объяснить Эмме ее неправоту. Но ее в последний момент удержал водитель.

К этому времени к Эмма тоже подошла подмога. Но она успела отправить в задвигаемое окошко на этот раз множественное число определения «мерзкое отребье!».

Первой прибежавшей оказалась Надежда.

О, привет! Я еще твое позапрошлое выступление видела. Пока с молоком валандалась… надо же… И правда отребье. Покажи, дай почитать… не наш метод… ну ты, подруга, даешь!

Вскоре человек пятнадцать изучали и очень одобрительно отзывались о тексте обращения.

Читающие не забывали разворачиваться с текстом в направлении проезжающих машин. Больше, конечно, никто не остановился. Однако, мозг устроен так, что видя буквы, «читает». А информация имеет свойство распространяться.

Эмма в принципе осталась результатом довольна.

Один из читающих сказал, что у него есть подходящий по размеру кусок стекла, чтобы так сказать увековечить золотые, потому как истинные слова.

Надежда, дольше других находящаяся в теме, предложила закрыть от непогоды написанное со всех сторон и водрузить на столб и оставаться в охране, чтобы как она выразилась – пусть не думают руки свои подлые к словам протянуть и главное, чтобы у этих даже не заводились успокоительные мысли, что они приличные люди.

Правильно, пока мы кол вкопаем, они уже будут знать, что тут написано. И хорошо. Напоминание – мать повторения.

Эмма отдала ценные обои. Люди хвалили Эмму:

«Бесстрашная какая. А если бы кто в мордобой полез! От этих все что угодно ждать можно.

Вот что значит городская образованная. Пойду Гаврику своему подзатыльников надаю – пущай лучше учится.»

Особенно гордилась Клавдия. «Повезло, должно же когда повезти, – радовалась она – Эмма – моя соседка!»

«Увы, это ничего не изменит, эти не господа будут и дальше хамить» – вздохнула Эмма, прежде, чем ушла.

Мы – русские легко радуемся оригинальности или смелости своих и чужих поступков. И нам этого вроде бы и достаточно. В то время, как всему остальному цивилизованному миру от поступков требуется результат.

Эмма шла домой и все же была вполне довольна акцией, по крайней мере за «не представляла» уже не скроешься, когда сзади Эммы затормозила машина. Она подумала, что свои. Она теперь как опытный человек хорошо разбирала – насколько по-разному – красноречиво останавливаются машины. Эта напугать задачи не ставила. Эмма не отходя дальше на обочину, стала поворачивать голову и в этот мир подумала, что возможно, ее все-таки догоняет эффект от эффективной деятельности.

Доворот головы подтвердил – из машины выбирался серьезного вида мужик. Но не успела Эмма сообразить расклад крайней ситуации – как ей обороняться при сильном стимуле этого мужика накостылять ей по шее, как тот улыбнулся.

Девушка, простите… здравствуйте… я тут езжу и все время любуюсь…

Эмма подумала было, что восхищаются её прекрасной наружностью, и ей совсем расхотелось огрызаться. Наверно потому, что приятные слова. Но нет, мужчина показал художественным жестом куда-то ей за спину.

Это ваша?

И не успела Эмма ответить, продолжал:

«Настоящие мазанки. Тут их две, пара. На другом конце еще есть, но я не езжу мимо. К тому же эта прекрасно сохранилась. Поглядите – какая прелесть. Не знаете, сколько ей лет?… спросить не у кого.»

Приятный мужчина продолжал восторгаться, а Эмма смотрела на него и, что называется: «Диву давалась.» Как в таком чувствительном, понимающем и образованном человеке может рассестья внутренний хам.

Эмма вежливо ответила, что год строения не знает и коротко извинившись, пошла дальше.

Мужчина явно подумал, что, несмотря на вежливость, его отшили и проехал мимо с каменным лицом, Эмма глаза подняла автоматически.

Еще одному в голову придет про аборигенов. Но не про «я тут езжу».

* * *

Вечером по станице обсуждение бушевать продолжало и гости тети Валенной кухни не переставали заходить и высказывать одобрение.

Эмма, наверно, раз двадцать пила чай вместе с тетей Валей. На Артема тоже падали лучи сестринской популярности, поэтому ему по части чаепития тоже досталось.

Спать легли за полночь безо всяких проминадов и в состоянии «полная бочка»…

Утром по дороге проехала очередная машина с затяжным никому не нужным, а просто хулиганским бибиканьем. И брат с сестрой высоко подскочили в постелях. Понятно, мочевой пузырь в вертикальном положении давит сильнее… но не настолько же.

«Я первая!» – крикнула Эмма.

«Нет, я!» – оспорил Артем.

Эмме повезло. Артем на секунду запутался в одеяле и одежке, вот что значит спать в обнимку с бардаком, и Эмма выскочила в дверь раньше.

Артем поплелся следом. Вышел за дверь и присел в косой позе на приступочки, принимая усиленные меры и объявляя сестре, что если та задержится в сортире лишнее хоть на…

«Нашел сортирного эстета!» – шутливо возмутилась на быстром ходу Эмма.

Знаю я, когда мечты и прожекты тебя посещают….

«С чего ты взял, вот тоже глупость!, это скорее мужское Отхожее от семьи место!» – последний раз огрызнулась на бегу Эмма и влетела в туалет.

Когда она по-честному быстро освободила кабинку, Артем – косоворот поднялся со ступеней навстречу.

Эмма уже неспешно вернулась в бунгало и первым делом обнаружила на столе незнакомую корреспонденцию. Шикарный широкий конверт из ярко красной бумаги аж отливал (прочь недавние тематические слова) в пространство огненные блики.

Первое, что подумала про него Эмма, так это про приглашение на свадьбу к Нелли и Вадику. Как же ее не позвать, раз она теперь узко-станичная знаменитость, так по крайней мере считается… брось, гордыней не заболей, в твоем-то возрасте… когда от нее уж выздоравливать пора. Так я ничего и не…

Эмма захватила конверт, подошла к постели. Удобно устроилась и только после этого открыла не заклеенный верхний треугольник. Правильно, не по почте же посылать в одном-то населенном пункте. Свадьба – и без лишних расходов дело расточительное.

«Пусть не думает: «Это я конверту?», что он и мне мысли о свадьбе навеет. Эмма без особого пиетета вытряхнула содержимое.

Оттуда вдруг… брызнула ярко красная жидкость…

«Эмма не испугалась, лишь подумала: «Какой-то странный маркетинговый ход – потенциальных гостей краской поливать.»

Эмма попыталась стряхнуть состав, надеясь на обман зрения, может он все-таки порошковый, но увы. Вместо сброса жидкость неожиданно широко расползлась по подолу короткой светлой ночнушки и ни на что больше, как на… кровь не походила.

«Врятли подобное новшество популяризует брак, однако, бодрить бодрит», – все еще спокойно подумала Эмма и уставилась на текст открытки, никакими вензелями и другими украшениями не обремененный.

Секундой позже стало ясно – почему.

В руках Эммы держала вовсе не приглашение на радостное событие, а уведомление об угрозе.

Оно гласило: «Немедленно убирайся вон, или тебе также широко пустят кровь!»

Сразу чугунной гирей упал страх. Висок заломило, словно из головы уже начали качать кровь сквозь вырванные волосяные луковицы.

Эмма закричала и отбросила письмо от себя. В бунгало вошел Артем – долго мученик с довольной теперь физиономией. И сразу бросился к сестре – что? Кто?

«Эмма, очнись! сестренка, да что за…»

Не зная, как привести сестру в чувство, Артем вылил на нее содержимое холодного чайника.

Ощущение кожи вернуло сознание… первое ощущение несчастной: «Мокрая одежда… в крови… сколько же во мне крови…»

Эмма успокаивалась долго. Испуг наложился на силу прошлого.

Когда она наконец смогла говорить, то выложила брату все, про все свои страхи – чего уж там и про сон, на сон не похожий.

Артем наклонился за письмом и… не увидел его.

Эмма возмутилась: «Просто подними с пола и выбрось! Простую вещь сделать – надо сто раз попросить!»

Артем дрепнулся на колени, проползал весь пол по длине кровати, поднялся за телефоном, высветил под кроватью каждый уголок, но письма так и не нашел.

Эмма в сердцах продублировала все действия брата, добавив перетрясенную постель – письма не было. Она тяжело осела на кровать.

Секунду спустя схватила себя за подол, задрала и без того коротенькую ночнушку, подскочила, завертелась в нервном танце.

Артем не мог не хмыкнуть: «Это что, отходняк в стриптизе?

Эмма остановилась и снова села.

–Таак.

–Что?

–Меня кто-то… круто морочит. Понимаешь, я была готова поклясться…

–Что ты проглотила? Я тоже хочу!

Улыбка неуверенно пробивала испуг на лице брата.

Эмма посмотрела на напряженное, пытающееся оттаять юмором юное лицо. Всегда дубово правильная и только что на глаза свихнувшаяся сестрица – испытание не для Теминых нервов.

–Тьфу!

Вызванной Ритке Тема спустя минут десять рассказывал подробно, что случается с людьми, когда они выпивают на ночь хоть и не все полные двадцать чашек чая. Эффект, оказывается, колес почище.

–Да нет, не знаю – предполагаю. Даже интересно – на кой другие травятся, а такую простую вещь не делают.

Ритка, как всегда желавшая быть полезной и понимающей, звонко выдала: «Моча в голову ударяет!»

–Ну я не стал бы выражаться так медицински точно, все-таки сестра. Однако…

Эмма поневоле улыбнулась. Двадцать неполных чашек чая – не самая худшая припадочная причина.

* * *

Эмма не плавала два предыдущих утра и весь предыдущий день. А наевшись до отвала тети Валиных особых местных оладушек поняла, что не желает делать никаких физических упражнений, даже вкупе с морем.

«Вот так, – жаловалась Эмма Ритке в сообщении – мы, как ты говоришь: «Фигуру и профукиваем»». Тетя Валя настолько вкусно готовит, что на ее кушаньях как только перестаешь плавать, сразу начинаешь расплываться!

«Какая ерунда!» – непривычно коротко отписалась Ритка явно с какой-то силовой домашней работы – в твою фигуру целого поросенка вкормить можно, она и тут не переменится…»

Эмма далеко уплыла, энергично, с полным погружением гася калории.

Возвращаясь на берег, увидела, что там не осталось ни одной живой души.

«Что-то опять стряслось…» – Эмма прибавила скорости.

Здесь на пляже уже слышались крики, включай, не включай протипоугонные уши. Эмма тоже поспешила вернуться домой.

В станице Эмма застала полный переполох.

В этот раз дело дошло до покушения! Бедная девочка! Море выкинет нам ее хладный…

Двенадцатилетняя племяшка Макарки – Ариша укатила из дома на красивой машине.

Дед Петр своими глазами видел, как она в нее садилась.

«Пока за топором на несколько шагов отклонился, пока из дому выскочил, в впопыхах на уличной плитке чуть не навернулся – поздно – машины след простыл!»

Улица на этот раз бушевала недолго – доколе нам еще терпеть подлое нашествие?!

Мужики разбежались за машинами и прочими средствами приведения в чувства уродов.

Счастье, что никто из «хамского отродья» не проезжал по улице в это время. Закидали бы камнями, не отвлекаясь на экипировку.

Народ рвался в месть. У мужиков пылали глаза и складывались в кулаки руки.

Женщины, всегда действующие охлаждающе, в этот раз мужчин поддержали: «Чего там, все одно не жизнь!…»

Когда все имеющиеся в наличии стволы были извлечены, донесены и поделены, когда на дорогу встал баррикадой местный автопарк, готовый и к сносящему все на своем пути старту, а народ двинулся во вражье логовов поле видимости… появилась Ариша.

–Смотрите!

–Господи, неужто призрак…

–Тьфу тебе на язык.

–Живая…

Ариша вернулась к стихийному сбору вся насквозь промокшая, но целая и невредимая. Оказалось, что ее умолила проводить, как цинично заявил этот юный ангел: «Чья-то содержанка на крутом авто».

Арина уверяла пуганую тетеху, что та никак не промахнется, что к причалу ведет лишь один путь, в него упирается и на нем заканчивается. Но в итоге пожалела ее – едва не плачущую и поехала.

Углядев впереди причал широко, когда он уже занял перед ней весь обзор ветрового стекла, девка Аришу высадила, совершенно наплевав, каково той пехать назад под ливнем…

В этот раз остывали долго. С одной стороны, Ариша жива-здорова, в ситуацию – все пропало не впихивается, с другой – ситуаций этих давно перебор, любые бы весы подломились.

И все же люди в конечном счете разошлись по домам. Однако, каждый подумал одно и тоже: «Еще раз – и все! Не обойдется.

* * *

Народ почти в полном составе толкался в сторожке Пипа. Открытая дверь воздуха почти не добавляло. Морской ветерок словно в полном объеме перехватался первой линией спин. Нет, часа через три, когда зайдет солнце, его смогут ощутить все присутствующие, но пока…

«Как в жару в автобусе с работающей печкой, фу!» – выдохнул Артем и первым двинул на выход.

«Непривычные они, потому как наших кровей урожденные северяне», – тут же присоединилась к нему Ритка, весь вечер делающая все для создания эффекта, что они с Артемом в этой тесноте вдвоем… двое на всей планете.

А Тихон, гад еще и чеснока наелся. Опять с завтрака начиная, в обед прицепляя, в ужин переходя.

–Тём, а как в Штатах, есть законы, защищающий граждан от чесночного духана?

–А то! Четыре часа.

–Что?

–Должно пройти, прежде чем чесночный индивид может являться в общественные места.

–Вот бы нашего Тишу туда!

–Эй. вы чего, я парень отечественный!

–Тихон, не смешно! Вот ты за Риткой бегаешь… И какая дура с тобой свяжется? Всегда чумазый как черт. Самосадом так разит, словно он при тебе в мокром мешке с прошлого года. Футболка грязнящая… а в разницу между шортами и трусами вникать ни разу не пытался?

–Вот прицепились на все голоса… Хорошо, хоть про трусы законов нет.

–Почему нет? В Греции, кажется, жена имеет право… поджечь трусы мужа, если они больше двух дней не менялись.