Сага о каджитах: Скрытая угроза

– Никто не знает до сих пор, от чего ослепли эльфы, но это никак не связано с исчезновением двемеров, точно-точно, – сказал М’Айк Лжец.

– А куда они исчезли? – недоуменно приподняв одну бровь, спросил Ахаз’ир. – Раз они достигли такого могущества, жили глубоко под землёй. Какая опасность их могла настичь там? Тем более, как сказала Нисаба, их жизнь охраняли технологии, способные убивать.

– Этого тоже никто не знает, – ответила Нисаба. – Возможно, их уничтожили их же собственные творения. Возможно, они никуда и не исчезали. Ну, или просто покинули этот мир и перешли на новый этап развития, сбросив с себя материальную оболочку. Ну или что-то в этом роде. Я не учёная, чтобы внятно разъяснить.

– В любом случае, – сказал Джи’Зирр, держа свои поводья ровно и крепко – и тех, двемеров, и тех, эльфов, уже нет. А мы есть до сих пор.

– Фалмеры есть, пусть они и являются некой блеклой полосой воспоминания о том, какими-были когда-то, – сказал М’Айк Лжец.

– Они давно лишились разума. Ими движут лишь животные инстинкты. Они перестали быть расой и стали мерзостью, – ответил Джи’Зирр.

– Они лишены зрения, но у них обострились все другие чувствительные органы, что не мешает им расправляться с жертвами, заблудшими в их подземелья, – сказала Нисаба, посмотрев на Ахаз’ира.

Тхингалл широко открыл глаза. Его серые зрачки, лишённые души и окраса, устремились в звёздное небо. Каджит потянул лапу вперёд, громко бормоча несвязанные фразы себе под нос. Ахаз’ир схватил его, нервно посмотрев на М’Айка Лжеца.

– Что с ним?! – спросил он.

– Это яд начинает высасывать из него жизнь. Ему осталось от силы несколько десятков минут. Приехали.

Последнее слово имело двойственное значение. Повозка остановилась. Джи’Зирр спрыгнул, подходя к каджитам.

– Дальше плохая дорога. Повозка поедет ещё медленнее. Вы должны добраться до лагеря пешими. Идти придётся через лес, но так будет быстрее.

Ахаз’ир первым спустился с повозки. М’Айк Лжец поднял умирающего Тхингалла за плечи. Нисаба спустилась тоже и помогла перенять раненого.

– Нисаба, отправляйся с Ахаз’иром в лагерь по самой короткой тропе. Я с Джи’Зирром отвезу нашу повозку. Встретимся дома.

Джи’Зирр вновь взобрался, ухватившись за поводья, сильно ударил ими по двоим лошадям, тёмно-бурой окраски, и повозка тронулась. Нисаба и Ахаз’ир пошли по крутой и извилистой тропинке через плотные заросли, являющиеся границей здешнего огромного леса.

Уходя постепенно всё дальше, вглубь леса, узкая травянистая и извилистая тропинка всё мутнее прорезала свой образ сквозь ночной мрак. Обычному человеку ничего бы не было видно дальше вытянутой руки, но Нисаба, таща вместе с Ахаз’иром на своём плече Тхингалла, хорошо знала местность. Выкалывающая глаза темнота была не способна дезориентировать каджитку, обладающую помимо отличных качеств ориентирования острым зрением, способным видеть ночью так же, как и при свете дневного светила.

Зелёные кусты плотно сомкнулись по бокам от тропинки, создав собой травянистую стену, которая колыхалась от дуновений лёгкого ветра, издавая тихий шелест. Неожиданно нахлынувшие тучи, захватив звёздное небо в плотный мрак, не давали лучам белой Луны просочиться на землю. Дорога, по которой направлялись в лагерь каджиты, действительно оказалась короткой. Впереди, за плотными столбами сосен, показалась небольшая поляна, где видно было одинокое свечение огня.

– Мы рядом, – сказала Нисаба, бережно тратя своё дыхание на эти слова, стараясь сохранить как можно больше воздуха для одышки, чтобы не сбить ритм и не устать.

Всё отчётливее показывался отделанный тёмно-коричневого цвета шкурами животных шатёр, освещаемый горящим костром за стеной деревьев. Прорезая ночной мрак, показались и другие шатры. Всего их впоследствии показалось пять. Это был лагерь на опушке небольшого леса, закрытый от глаз всего Скайрима. В этом лагере Тхингалла ждало спасение, или кончина…

Навстречу паре с правой стороны, из лиственного разрыва в плотной стене кустов, вышла каджитка, держа в руке большой охотничий лук. Нисаба, остановившись, посмотрела на неё.

– Кейт, сообщи Старейшине, что тьма вот-вот коснётся одного из наших сородичей.

Охотница резко повернулась и скрылась из виду. Спустя некоторое время пара вышла к лагерю. Шатры, возле некоторых вскоре обнаружились и небольшие спальные палатки из меха и шкуры разной животины, были расставлены вкруг, создавая большое кольцо. В центре этого «кольца» горел высокий костёр. Каджит, сидя к нему лицом, точил свой клинок на точильном камне, заставляя его крутиться с помощью двух деревянных педалей. Звон точившейся стали был слышен ещё на подходах к лагерю, а искры, вылетавшие от соприкосновений лезвия и камня, падали на травянистую почву. Услышав шаги позади себя, каджит обернулся, вынимая табачную трубку изо рта. Из самого большого шатра, на вершине которого томился каменный полумесяц – символ богини Азуры, – вышел ещё один каджит, облачённый в тёмно-серое одеяние с такого же цвета поношенным плащом с капюшоном. Он подошёл к прибывшей паре. Раненый Тхингалл издавал уже предсмертные хрипы, постепенно падая в объятия смерти. Седовласый Старейшина посмотрел на него, а за его спиной появились и другие каджитские обитатели здешнего лагеря, встревоженно и с неким любопытством смотря на новоприбывших.

– Времени мало у нас, в шатёр мой несите его, – необычным для каджитского хриплого баритона голосом произнёс Старейшина, чьи ноты певчески плавно распространялись на слух

Тхингалла занесли внутрь шатра. Его интерьер состоял из одной деревянной тумбочки, одноместной кровати, алхимического столика, где ярко-зелёным светом бушевало и пенилось в стеклянном сосуде зелье, обычного деревянного круглого стола, что находился посередине помещения, на котором в двух стеклянных баночках светила пара светлячков, и небольшого алтаря даэдрической богини Азуры – богини Заката и Рассвета, владычицы магии Сумерек.

– На стол его кладите, – сказал Старейшина, отодвигая к краям светящиеся баночки. Ахаз’ир и Нисаба аккуратно положили Тхингалла на стол. Его шерсть приняла мертвенно-бледный оттенок, а глаза, ставшие серыми, потеряли свою душу, которая находилась на границе между светом и тьмой.

Старейшина подошёл к нему, приложив свою лапу к его лбу. Его длинные седые локоны свисали вниз, закрывая его морду от стоящих сбоку каджитов. Вскоре, здесь собрались немногочисленные обитатели небольшого лагеря, наблюдая за происходящим.

– К свету тянется он, но не может отрубить тьмы щупальца, что затаскивают его в бездну мрачную, – сказал Старейшина. – Тёмная магия им овладела.

– Так сделайте что-нибудь! Действия ему помогут, а не пустые слова! – крикнул Ахаз’ир.

Старейшина посмотрел на него, не спеша переведя взгляд с Тхингалла на взволнованного каджита.

– Все покинуть шатёр этот должны. Только тот, кто способен изменять потоки жизни, останется здесь. Ваша тревога бесполезна, – посмотрев на Ахаз’ира, произнёс седовласый каджит.

Нисаба положила свою руку на плечо Ахаз’ира, кивком указывая в сторону выхода. Он, глубоко вздохнув и посмотрев на Тхингалла, пошёл вслед за каджиткой. Вскоре Старейшина остался один.

Сумерки ночи просочились сквозь кожаный шатёр, окружая каджита мраком. Седовласый волшебник стоял над Тхингаллом. Он приложил свою лапу к его лбу, закрыв глаза. Потоки энергии, текущие по тонким пальцам его лапы, осветили её лунного цвета ореолом. Его волосы обеспокоенно заколыхались от дуновения появившегося сквозняка в палатке. Старейшина резко отстранился, посмотрев на умирающего каджита испуганным взглядом.

– Магия, не совладать с которой никому… – прошептал он. – Мрачная и могущественная… Сила…

Последнее слово отразилось эхом в помещении, принося за собой сильный поток ветра внутрь. Старейшина обернулся. Его свисающие седые усы тревожно подались назад, вслед за локонами длинных волос. Тёмное облако, закрывшее собой выход наружу, накрыло мраком всё, что было внутри. Даже свет светлячков не смог противостоять надвинувшейся тьме. Тхингалл не спеша повернул свою голову, взирая своими пустыми глазами на старого волшебника.

– О да, она это. Смертоносная Сила великая! – вновь обратив свой взгляд на Тхингалла, произнёс старый каджит.

– Время, крошащее на своём пути горы, опустошающее огромные реки и моря, достигло и Тамриэля, – голос умирающего каджита вселял в сердце Старейшины леденящий страх.

– Здесь начнётся точка отсчёта. Здесь начнётся царствование Тьмы, которое накроет весь Тамриэль. И никто не в силах изменить поток судьбы. Даже ты, старый колдун, – Тхингалл приподнялся, не сводя взгляда со Старейшины.

– Багровое пламя сожжёт всех, кто восстанет против меня. Ураган сметёт целые города, оставив одни руины. А воды, превратившиеся в кровь, потопят почву и деревья. Ты знаешь, что так и будет. Ты лишь отсрочиваешь приближение Мрака, но он поглотит и тебя, и всех, кто тебе дорог.

Старый каджит выставил вперёд свои лапы, пронзительно глядя на Тхингалла.

– Я изгоню тебя, Нихдимиус, как рассвет изгоняет ночь.

Старейшина начал нашептывать заклинание. Его лапы осветились ярким светом, рассеивающим сгустившийся мрак. Вскоре весь волшебник окутался ярким ореолом. Тьма пыталась поглотить его, накрывая старого каджита чёрной пеленой мрачного облака, но Нихдимиусу не хватало сил сокрушить Старейшину. Волшебник повысил свой тон, произнося чары всё громче и громче. Через некоторое время помещение осветилось ярким нестерпимым светом. Ожидавшие каджиты снаружи резко приподнялись, устремив все как один свои взоры в сторону шатра. Старейшина рассекал тьму, нависшую над Тхингаллом.

– Глупец! Меня не одолеть твоими дрянными фокусами! – голос Нихдимуса в палатке раздался эхом внезапно ударившего грома, отчего все, кто стоял снаружи, отошли подальше от палатки, в которой сошлись в схватке Свет и Тьма. Раздался звонкий гул, который, после яркой вспышки, утих вслед за исчезнувшим светом. Ослеплённые каджиты закрыли свои глаза предплечьем лап. Спустя некоторое время Старейшина не спеша вышел наружу, полной грудью выдохнув тяжёлый воздух из своей груди. Он был бледен как смерть, стоял молча, пошатываясь. Закрыв глаза, он упал на скамью, обратив закрытые очи к ночному небу. Яркий свет, ударивший молниеносной линией вверх, разогнал неожиданно нахлынувшие тучи, давая свечению звёзд пасть на густой лес. Ахаз’ир, не сдержавшись, рванул в шатёр. За ним побежала и Нисаба, выкрикивая его имя. Оказавшись внутри, они остановились у лежащего на столе каджита. Тхингалл, сложив лапы на груди, ровно дышал, погрузившись в глубокий сон. Его шерсть приняла естественный цвет, а дыхание было ровным.

– У него получилось… – произнес Ахаз’ир, тяжело вздыхая. Он нагнулся, тяжко оперевшись лапами о колени. Казалось, что его выворачивает наизнанку. – Я уверен, у него получилось… Смотри, спит, крепко спит. А шерсть… Она стала прежней. И нет больше душераздирающих хрипов и стонов…

– Он будет жить, – слегка улыбнувшись, сказала каджитка, положив свою руку на плечо каджита. Он выпрямился и обнял её, а она его. В палатку зашли и другие, встав вокруг стола, на котором крепко спал Тхингалл.

– Старейшина вдохнул в его тело новую жизнь, – сказал один из каджитов с тёмной гривой до плеч.

– Не будем пугать сон, окутавший этого каджита, – сказала каджитка, держа за руку своего белогривого мужа.

– Верно, жена моя, нам лучше покинуть сие помещение, – сказал он в ответ.

Все вышли. Только Ахаз’ир остался ещё некоторое время внутри, не сводя глаз со спящего Тхингалла. Он обошёл круглый деревянный стол, приложив свои лапы к вискам спящего каджита.

– Отдыхай, дружище. Набирайся сил, они тебе ещё пригодятся.

После чего он вышел и подошёл к Старейшине, который, сидя на скамье, посмотрел на него и слегка улыбнулся.

– Вы спасли моего друга от смерти. Я обязан вам. Обязан всей вашей общине. Мой друг, когда узнает о случившемся, поручится своими словами точно так же.

– Жить будет он, несомненно. Однако, за жизнь его он плату свою отдал. За всё в жизни платить нужно, – ответил седовласый Старейшина.

Ахаз’ир смотрел на него, не проронив ни слова.

– Возможно, он ни имени, ни происхождения своего не вспомнит, но оно благородное у него. Он не знал об этом, а теперь не узнает и подавно. И тебя, добрый друг его, он тоже вспомнить не сможет.

– Что вы имеете в виду? – спросил Ахаз’ир, за его плечом появилась Нисаба, внимательно вслушиваясь в каждое слово Старейшины.

– Такая плата за жизнь новую. Лишь поступки его, которые совершит он на пути своём, твёрдой рукой судьбы укажут ему на происхождение его. Когда время нужное придёт, – Старейшина, приподнявшись, продолжил: – Отдохнуть надо всем, тревожна ночь эта, окутавшая Скайрим. Зло не спит и не уснёт теперь вовсе.

Он не спеша вошёл внутрь своего шатра. Нисаба встала перед Ахаз’иром, впавшим в глубокое смятение.

– Не переживай сильно. Я уверена, Тхингалл вспомнит тебя. Он не может не вспомнить. Он посмотрит тебе в глаза и узнает, кто ты.

Каджит сел на скамейку, рядом с ним села и она.

– Он будет жить, не умрёт. Разве, я имею право требовать большего? – посмотрев на Нисабу, сказал Ахаз’ир.

– Теперь вы с нами, в нашей небольшой, но крепкой семье. Мы поможем Тхингаллу обрести сознание себя самого, поможем набраться ему сил. Ибо, мы родня. По крови. И вам найдётся место среди нас.

На опушке, прорезая густые заслоны кустов, появилась группа. Двоих Ахаз’ир узнал сразу. М’Айк Лжец и Джи’Зирр шли и рассказывали что-то воину, облачённому в нордскую резную броню серебристого цвета. Встретившись с Ахаз’иром взглядами, он простился с двумя каджитами и подошёл к паре, сидевшей на скамье. На его ремне свисал длинный меч с сапфиром на навершии эфеса, а лапы были скрещены на мощной груди. Серые бакенбарды, могучие плечи, суровый взгляд светло-серых глаз на внушающей, сероватого цвета шерсти, морде – всё это увидел Ахаз’ир, когда каджитский воин подошёл к ним.

– У нас новые гости, я смотрю, – произнёс новоприбывший незнакомец. Рядом с ним появилась охотница, которую они встретили на пути в лагерь.

– Большая численность привлекает много ненужного внимания, но в этом суровом мире как нельзя кстати нужно единство, скреплённое долгом друг перед другом и общей каджитской кровью. Мне рассказали о вас, о том, что вы сделали, чтобы остаться в живых. Что пережили. Поэтому, от лица нашего лагеря я нарекаю вас членами нашей общины, ибо теперь в нашей обязанности принять вас, как жизнь вновь приняла твоего товарища, – сказал он. – Пускай лично вас я знаю поверхностно, ибо знания мои крепятся на словах моих сородичей. Но вы подкрепите своё право жить среди нас поступками, достойными, чтобы называть себя членами нашей семьи. Вы должны отплатить нам своей преданностью, своим энтузиазмом и всей отдачей нашему делу. Доказать, что достойны быть в рядах нашей семьи и чтить наши правила. На этих основах и держится наша каджитская община. Здесь каждый работает во благо её.

Ахаз’ир молча выслушивал грозного воина. Любое его слово было наполнено огромной силой и опаляющим разум авторитетом. Когда он закончил, Ахаз’ир сказал:

– За лесным горизонтом, везде царит насилие и опасность, везде нужно проявлять свою силу, чтобы утвердить свои права на жизнь в этом мире. Когда мы покинули стены Рифтена, то были так недальновидны, так наивны, что ожидали многого, и получили его, правда, это «многое» было вывернуто наизнанку, которая показала нам всю природу здешней среды. А это место… Оно является отсветом во тьме, является островком крепких отношений среди бурь и штормов насилия в Скайриме. Мне не нужно больше убеждаться в этом.  Везде, где мы были, где мы думали, что будет свобода, встречается только смерть и ненависть. Я ручаюсь за себя и за своего друга, что мы будем жить с вами бок о бок и платить за вашу непомерную помощь всем, что будет во благо общины, ибо мы вам обязаны не меньше, намного больше. И идти нам некуда…

– Ну вот и славно, – воин улыбнулся, оскалив свои длинные, острые клыки. – Моё имя Маркиз. Это Кейт, – он повернул голову в сторону каджитки, стоявшей рядом. – С Нисабой ты, видимо, уже знаком. Старейшину зовут М’Айк Лжец Старший.

– Два М’Айка в одной общине, – иронично сказал Ахаз’ир.

– Он отец того, с кем ты, видимо, тоже знаком. С остальными ты и твой друг познакомитесь позже. А сейчас, надо отдыхать. Ночь темна и холодна для наших костей. – Маркиз, снова улыбнувшись и чуть склонив голову в знак прощания, повернулся и отстранился в шатёр слева от них.

– Я охотница, – сказала Кейт, проводив Маркиза взглядом. – Поэтому, если захочешь поохотиться, то я не против. Только, если у тебя довольно быстрые лапы и довольно зоркие глаза. – после этих слов она тоже отстранилась, оставив Нисабу и Ахаз’ира наедине.

– Есть хочешь? – спросила каджитка. Ахаз’ир почувствовал, как его внезапно нагнал сильный голод, приносящий боль в животе. Он так же внезапно настиг его, как внезапно отступила тревога в его сознании. Каджит кивнул.

– Идём, я покормлю тебя, ну а после помогу тебе обустроить место, где ты и Тхингалл сможете первое время ночевать.

Они встали и пошли в противоположную от ушедшей пары каджитов сторону. Через некоторое время, поужинав в спокойной обстановке, Нисаба и Ахаз’ир соорудили две лежанки с навесом и меховым одеялом.

– Пока вас не возьмут ночевать в наши палатки. Не то чтобы к вам не было доверия. Вы должны доказать свою верность в нашем деле.

– И на этом благодарствую, – ответил Ахаз’ир.

– Я пойду. Сладкой, как лунный сахар, ночи тебе.

– И тебе тоже, – ответил каджит, никогда не имеющий дела с лунным сахаром. Вскоре он остался наедине.

Посреди окольцованной шатрами площадки горел, не потухая, костёр. Ахаз’ир лёг, закрываясь меховым одеялом. Некоторое время он лежал, устремив взгляд на серое полотно невысокого навеса, через которое просачивались образы ярких звёзд, а после сомкнул очи и забылся в глубоком сне.

Первая ночь, проведённая на открытом воздухе, действительно оказалась холодной для каджита. Ахаз’ир плотно укутался в меховое одеяло, погрузив свою морду в её тёплые объятия. Впервые за долгое время он чувствовал спокойное умиротворение. Каджит, измотанный длительным походом и его передрягами, сейчас видел сон, и по его сопению, на манер кошачьего мурлыканья, можно сказать, что этот сон не внушал в его сердце тревогу.

С первыми лучами солнца, что просочились сквозь тканевый потолок небольшого сооружения для сна, Ахаз’ир нехотя открыл свои глаза, на которые упал свет. Он повернулся на спину, сонно оглядывая свой невысокого роста потолок. Маленькая палатка, в которой каджит спал, предназначена для положения лёжа. Её верхушка была настолько низкой, что в ней невозможно было даже сидеть.

Утро оказалось не теплее ночи. Ахаз’ир не блистал особым желанием покидать свой спальник, однако в лагере уже давно было активно. Было слышно, как работает точильный камень, как молоток бьёт по чему-то на стальном верстаке, как трещит костёр. Он когда-нибудь потухает? Но сон уже отступил и лежать здесь просто так показалось каджиту изнурительным и скучным занятием. Он выбрался из своей палатки, вскинул лапы за голову и потянулся с лёгким хрустом в спине. Глубоко зевнув после этого, каджит осмотрелся. Обитатели здешнего лагеря чем-то занимались, каждый своим делом. Черногривый каджит сидел и точил клинки, повторял вчерашнее действие. Каджитка, жена белогривого каджита, мастерила всякие изделия на стальном станке, а её муж срезал полоски кожи с висячей шкуры какого-то животного. Джи’Зирр ловко орудовал рубильным топором, накалывая огромную охапку дров. Кейт натягивала тетиву на свой длинный лук. Нисаба упражнялась по владении стальным молотом под строгим надзором Маркиза.

Подойдя к каджиту, точащему железное оружие, Ахаз’ир поздоровался с ним.

– Доброго дня!

– Проснулся? – повернувшись, отложив меч в сторону и взяв другой, произнёс черногривый каджит. – И тебе доброго утра! Как спалось?

– Впервые за время, проведённое за стенами Рифтена на открытых просторах Скайрима, я чувствую себя спокойно, и сон мой был мирным и таким же спокойным, несмотря на леденящий кости холод. Как норды ходят при такой погоде с полуобнажёнными телами? Их меховые одежды изрезаны во многих местах, открывая для холода руки, ноги, грудь? – Ахаз’ир, объяв себя лапами, провёл ладонями по своим локтям.

– Никогда не понимал людей. Ни нордов, ни редгардов, ни бретонцев. Каждый из них странен по-своему. Я слышал, что бретонцы похищают детей и ставят на них свои магические эксперименты, а норды едят убитых животных сразу же после того, как зарубят их доброй сталью. Да что греха таить? И мы, каджиты, странны. Каждое в этом мире по-своему является странным, уникальным, и таит в себе много вопросов. Меня зовут Дро’Зарим, рад познакомиться.

– Ахаз’ир, мне тоже приятно, – каджит махнул своим гладким хвостом в знак доброжелательности. – Ты давно был на нашей родной земле? В Эльсвейре?

Дро’Зарим слегка подался назад, закрывая глаза и прикладывая лапу к подбородку.

– Зелёные пальмы, тёплый ветер и песок цвета золота. Я это вижу каждый раз, когда засыпаю. Прожил я там долгую часть своей жизни. Будучи котёнком, бегал по отвесным крышам кривых глиняных домов над шумной торговой площадью. Став юношей, работал, лепил горшки. Из глины. Потом, уже в более зрелом возрасте, перебрался в Сиродил, прожил там довольно длительное время, а оттуда сюда, в Скайрим. Жители Империи более цивилизованы, чем местное население нордов. Однако, в Сиродиле довольно скучно, тем более все там склоны к имперскому подчинению. Там и законы жёстче, чем в этой холодной провинции. Здесь больше свободы, поэтому я и перебрался сюда. Но и тут к каджитам относятся, как ко второму сорту, что очень обидно.

– А я вот родился и вырос в пропаханном рыбами и воровской жизнью Рифтене. Много читал о своей родине, но всё же мало имею насчёт её представлений, – сказал Ахаз’ир. – Одно дело читать о чём-то, а другое лицезреть самому.

Дро’Зарим понимающе кивнул и принялся точить одноручный железный меч.

– В этом лагере ты выполняешь роль оружейника? – Ахаз’ир присел на корточки, внимательно наблюдая за тем, как Дро’Зарим справляется с клинком.

– В каком-то смысле да. Ещё я являюсь воином, в какой-то мере.  Правда, возраст даёт о себе знать.  Я уже не так ловок и пронырлив, каким был в рассвете сил. Здесь, в нашем лагере, да и в Скайриме в целом, каждый кем-то является, – ответил тот. – Ра’Мирра, например, куёт всяческие изделия, в виде амулетов, диадем и тому подобного. Джи’Зирр занимается добычей ресурсов, из которых делаются эти изделия. Джи’Фазир, муж нашей рукодельницы, торгует изделиями возле Вайтрана. В сам город его не пускают, таков закон этого города, но он наиболее близок к нам. Кейт и Нисаба, вместе с Маркизом, занимаются охотой и снабжают нас провизией. При этом Маркиз тренирует способных держать оружие в лапах держать его ещё крепче и драться им. Старейшина проповедует нам науку, чтобы мы не превратились в диких Пахмар, живущих в лесу.

– Маркиз, видимо, полноправный воин, раз обучает всех ратному искусству. – Ахаз’ир посмотрел в сторону воина, что показывал Нисабе расположение ног во время держания блока.

– Когда-то он служил в войске древнего каджитского королевства Анеквина. Был вожаком одного из воинских гарнизонов. Но, в отличие от своих приспешников, Маркиз видел, до чего докатилась наша родина. Я с ним впервые встретился на одной из торговых площадей в центре нашей общей столицы Торвал, когда его гарнизон поймал аргонианского беженца, скрывающегося от Империи и от Талмора. За что ему предъявили обвинение мне не ясно. Но нам обоим стало ясно всё положение дел. Наша родина превратилась в рабыню эльфийских прихотей. Талмор установил железный купол своих правил практически над всем Тамриэлем. Свободы лишены многие. Лишь в Скайриме идёт борьба за свою независимость, но у нордов не хватит сил, не для этой войны, нет. Её не хватит, чтобы удержать ту самую независимость, за которую они борются. Если Скайрим выйдет из состава Империи, которая, как и Эльсвейр, покорно склонила голову перед Альдмерским Доминионом, то этой холодной провинции придётся нелегко. Она будет пребывать своё существование в условиях постоянной блокады, в условиях постоянного ультиматума до тех пор, пока те, кто отвоёвывал независимость для своей страны, сами не продадут её вновь эльфам лишь ради того, чтобы снова обрести возможность жить, не умерев от голода. Если только эльфы вновь примут воинствующий скайримский народ в своё подданство, а не зальют реками крови всю землю от Рифта до Хаафингара. Прямое военное вторжение эльфов будет неминуемо, я считаю, если Ульфрик добьётся своего. Если он одержит победу Сопротивления над имперскими лоялистами, но будет оно сразу же после обретения Скайримом заветной независимости или после того, как родина нордов погрязнет в увядании… Время всё расставит на свои места.