Патрициана

Так или иначе, при ней семейство Венорио заняло почётное четвёртое место среди знатных семей, хотя руна, доставшаяся им от их покровительницы Венеры, была не слишком почитаема и не слишком сильна.

Тайра Венорио, воспитанная ею в смешении традиций северных земель и нового Рима, полного роскоши и разврата, представляла собой олицетворение всего того, чем Велена боялась стать когда-нибудь. Всего того, что она не одобряла и не понимала. Но к тому же ещё и всего того, что, как она знала, несло в себе опасность для неё. Потому что, как бы ни привыкла Велена к дворцовым интригам, эта жизнь всегда оставалась для неё чужой. Как бы ни старалась она понять окружающих людей, призванием её оставалась война.

Тайра Венорио же мастерски умела манипулировать любым, кто вставал у неё на пути, и это было для неё так же естественно, как дышать.

Только убедившись, что та покинула вестибюль, Велена вздохнула наконец свободно и направилась туда, куда стремилась всей душой, но стоило ей сделать несколько шагов, как Лемера выросла перед ней и, кокетливо прикусив бархатистый фрукт, спросила:

– Не хочешь посмотреть рабов? Мне кажется, ты давно никого не покупала.

Велена подавила тяжёлый вздох.

Она хотела было ответить грубостью, но не смогла. Лемера оставалась единственной, кому патрициана доверяла и кого могла подолгу терпеть рядом с собой, а потому не имела ни малейшего желания её терять.

– Я думала, тебе захотелось светловолосой экзотики, – сказала она растерянно, заметив выражение её лица.

– Пойдём, – Велена взял подругу под руку и направилась к помосту для рабов. Лемера, обрадованная её вниманием, заметно расцвела и, минуя шеренгу крепких южан, а затем и ряды пышнотелых восточных гурий, стала пробираться туда, где стояли несколько более редких экземпляров. Велену она тянула за собой.

Девушек крылатых Лемера сразу отмела – в эти игры Велена не играла. Оставалось ещё двое, каждый из которых мог по-своему Велену заинтересовать.

– Как тебе этот? – спросила Лемера. Она взяла за руку высокого, по меркам крылатого народа, светловолосого раба и заставила повернуться вокруг оси.

Велена критически смотрела на предложенный ей предмет. Раб был красив холёной городской красотой, от которой у неё сводило зубы. Бледная кожа обтягивала нежный овал лица с едва чётко очерченными уголками скул – характерной чертой его народа. Узкие, как и у всех крылатых, плечи были округлыми и почти нежными, однако обнажённые грудь и живот демонстрировали достойный рельеф. Между длинных ног болтался маленький аккуратный член. Он походил на того, кого Велена по-настоящему хотела приобрести, не больше, чем кошка на дикого тигра.

– Он знает четыре языка, – сообщил подскочивший к ним мангон, – играет на флейте, а как поёт в постели!.. – полноватый торговец закатил глаза.

Велена даже не обернулась на него. Она разглядывала раба и пыталась понять для себя, что же с ним не так.

– Хотите, покажет прямо сейчас? – спросил торговец, и раб по щелчку опустился на колени и пополз к патрициане.

– Если он дотронется до моей ноги, я ему руки оторву, – сказала Велена равнодушно, наблюдая как раб приближается к ней.

Раб побелел, но продолжил ползти.

– Я не шучу, – сказала Велена и стоило рабу коснуться полы её туники, схватила за запястье и вывернула так, что тот не сдержал вскрик.

– Велена, прекрати! – Лемера попыталась отцепить её пальцы от запястья раба. – Он же просто хочет тебя ублажить! У него приказ!

– А я не хочу, – сказала Велена, но всё-таки оттолкнула от себя раба.

– Его же теперь изобьют! – прошептала Лемера ей на ухо.

Велена перевела на неё рассеянный взгляд.

– И это значит, что я должна терпеть капризы борова, который его продаёт?

Лемера закатила глаза. Она начинала подозревать, что идея с рабами была не так уж хороша.

– Я его куплю, – торопливо сказала она, заметив, что мангон в самом деле достаёт кнут. – Какова цена?

Начался торг, но Велена не стала вслушиваться в разговор. Она повернулась и приблизилась к последнему крылатому. Как и первый, этот был обнажён, но тело его было куда более жилистым, плечи казались острей, и Велена закусила губу, чтобы сдержать пробудившийся интерес.

Рука сама собой взлетела, и Велена прочертила кончиками пальцев линию от его плеча до соска.

– Как твоё имя? – спросила она и собственный голос услышала будто издалека.

– Дайнэ Инаро, – ответил тот. Голос раба был глубоким и чарующе холодным.

– Что ты умеешь? – спросила Велена, продолжая разглядывать его. Она обошла раба со всех сторон.

– Убивать таких, как ты, – сказал тот.

Велена снова остановилась перед ним. Крылатый смотрел прямо ей в глаза.

– И что ты сделаешь, если я тебя куплю?

Крылатый молчал, но Велена и без того поняла ответ.

– Я буду рада, если тебя отдадут львам, – сказала она и отвернулась к Лемере, примерявшей ошейник на второго раба.

– Как и я, если отдадут тебя, – услышала Велена из-за спины, но лишь усмехнулась – придавать значение словам раба было смешно.

– Велена? – Лемера, явно довольная приобретением, стояла с поводком в руках и поглядывала то на раба, то на неё. – Я тебе ещё нужна?

– Иди, – Велена махнула рукой. Улыбка её стала чуточку теплей. – У меня осталась пара дел.

– Я загляну к тебе вечерком, – сказала Лемера, но Велена уже не слушала её. Она направлялась к двери, которая не давала ей покоя до сих пор.

Больно. Но что ещё хуже – страшно. К боли он давно привык.

Норен поднёс ладонь к плечу, перемотанному грязной тряпкой. Было бы проще, если бы всё закончилось на арене. Он хотел этого. Он знал, что здесь некому помочь ему. Некому – нигде. Рука будет кровоточить и гнить, и всё, что он сможет получить, это грязную тряпку вместо бинта. Для арены он в таком виде бесполезен. Но хозяина арены, похоже, не сильно волнует сохранность имущества. Впрочем, даже без руки он смог бы неплохо драться. Иногда ему казалось, что убивать он смог бы и вовсе без рук. Это было единственное, что получалось у него хорошо. Но чтобы жить без руки, её следовало ампутировать, а так, как есть… гангрена, заражение – и долгая мучительная смерть, вместо быстрой смерти в когтях ящера.

Он перевернулся на спину и стиснул зубы. Подстилка пропиталась кровью и потом. Лежать было противно, сил встать не было. Он повернул голову и увидел ледяные глаза, смотревшие на него сквозь решётку.

Бледное лицо в обрамлении чёрных волос. Эта энтари совсем не походила на ту, которая отправила его сюда. На другую… ту, златовласую, которую он почти что уже успел позабыть.

Норен зажмурил глаза, силясь преодолеть накатившую боль. Норен был убийцей – но он всё-таки был крылатым и умел ценить красоту. Он ненавидел красивых энтари ещё сильней, чем таких, как его последний господин – потому что не мог их презирать.

– Ты? – он заставил себя открыть глаза. Норен хотел заговорить в полный голос, но сумел выдавить лишь бесшумный вздох. – Почему ты меня спасла?

Энтари долго не отвечала.

– Меня зовут Велена Хейд, – сказала она наконец. Она явно не знала, какой эффект произведёт на гладиатора её имя, но увидела что-то своё в его глазах. – Скоро ты будешь мне принадлежать.

«Она», – пронеслось в голове. «Цель».

Норен сделал усилие и кое-как поднялся на четвереньки. Большего сделать не удалось.

– Ты хорошо дрался.

Слова энтари током пробежали по спине. Норен ненавидел себя за то, что они доставляют ему такую радость. Он хотел было ответить, что искусство катар-талах не обрадовало бы энтари настолько, если бы Норен ещё был свеж и здоров, когда та оказалась возле него, но только молчала, глядя в зелёные глаза с золотыми искорками, всё отчётливее проступавшие в темноте.

«Опять», – отчаянно пронеслось в голове. Им никогда не рассказывали, что у энтари есть таинственная сила – одним взглядом, голосом подчинять себе. Норен узнал это сам за годы, проведённые в плену. Большинству из них ему удавалось противостоять. До сих пор – кроме одной.

И вот ещё одна энтари пробовала свою силу против него.

Не получив ответа, зеленоглазая шагнула вперёд, открывая взгляду Норена светлокожее, будто выточенное из мрамора лицо.

– Не знала, что крылатые умеют проливать кровь. Кто тебя научил?

«Мастер Инаро», – пронеслось в голове, но Норен заставил себя промолчать и плотнее сжать зубы. Энтари нельзя доверять. С ними вообще нельзя вступать в диалог. Сказав лишь слово – ты уже проиграл.

– Покажи мне свои крылья. Они черны как ночь, ведь так?

Гостья наклонила голову вбок. Норен смотрел, как рассыпаются по белой ткани туники угольные пряди шелковистых волос. «Ты должен её убить», – напомнил он себе, – «Таков твой долг. И, может быть, Тот сдержит своё слово… и освободит. Позволит умереть».

Как не вовремя эта слабость. Впрочем… может, как раз – вовремя?

– Ты станешь мне служить?

Он не сразу понял, что Хейд задаёт ему вопрос.

– Я не служил и никогда не буду служить никому, кроме зиккурата Сизых Облаков, – голос хрипел, когда Норен произносил это вслух.

Велена постояла за решёткой ещё недолго, развернулась и пошла прочь.

Норен остался один. Закрыл глаза и, преодолев боль, попытался провалиться в сон. Он лгал. Не смел сказать вслух о том, за что до самой смерти будет себя презирать.

«Ты служил энтари, жалкая тварь», – неумолимо настаивал голос внутри него. – «Ты предал всё, чему присягал».

Золотые волосы, рассыпавшиеся по белым плечам, промелькнули у него в голове.

«Будь проклята их красота. Будь прокляты они все».

Если бы крылатые верили в богов, Норен молился бы своим, упрашивая простить за всё, что успел совершить. Но у крылатых были только храмы, в которых они поклонялись сами себе.

«Ты не заслуживаешь, чтобы кто-то тебя искал», – подумал он. – «Ты не заслуживаешь ни свободы, ни смерти. Мастер Инаро никогда не позволил бы тебе войти в храм, если бы знал, кем ты стал».

Велена уже почти покинула колизей, когда дорогу ей преградило тучное тело распорядителя арены.

– Многие были недовольны, патрициана. Вы сорвали хорошее пари.

Велена поморщилась. Говорить с Луцио было ниже её достоинства, но иногда приходилось делать и это.

– Что вы хотите? Чтобы я вернула вам разницу?

– Нет-нет, патрициана. Кто-то был недоволен, кто-то напротив… Когда люди увидели вас на арене, ставки на секторах подпрыгнули.

Распорядитель понял, что ляпнул, и попятился назад. Велена молча смотрела на толстяка.

– Луцио, – сказала она неожиданно, – что вы будете делать с этим гладиатором? Завтра снова выставите его на пари?

– Думаю, да. Что ещё я могу с ним делать?

– Вы видели его? Он едва может встать. Такой боец только подпортит вам репутацию.

– Он принёс мне немало денег, принесёт и ещё. Ну, отлежится немного.

– Я бы дала вам денег прямо сейчас.

– Сколько? – Луцио прищурился, будто принюхивался, пытаясь угадать, в каком кошеле Велена держит золото.

– Скажем… сотню. Он при смерти, – напомнила Велена, заметив, что распорядитель теряет интерес. – Ну, хорошо… пятьсот.

– Патриций, знаете, сколько я на этом рабе сделал за неделю?

Велена качнула головой.

– Тридцать тысяч монет. Чистого золота, – сообщил Луцио. – И это до того, как люди поняли, на кого следует ставить. А теперь давайте подумаем. Рану можно прикрыть плащом. Стоит он всегда кое-как. За это его и любят. Такое, знаете ли, воплощение Вечного Рима. Усталость и вселенское безразличие. Так, о чём это я.

– Можете не продолжать. Какую сумму вы хотите?

Распорядитель поморщился.

– Никакую, патрициана. Я не работорговец. Я рабов покупаю и делаю на них деньги. Если нужен крепкий боец, сходите на невольничий рынок.

– Я поняла. Удачи вам в коммерции, Луцио.

Глава 4. Гетера

Лемера Лефендорф…

Рыжеволосая и необычно круглолицая для энтари, Лемера славилась не только при дворе, но и во всём Вечном Риме красотой, умом и нежностью.

Вряд ли нашёлся бы хоть один мужчина, посмевший отказаться от общества этой женщины. Врят ли, нашлась бы в Риме женщина, привлекавшая больше внимания мужчин. Кроме, разве что, Велены Хейд.

Лемера знала Велену больше десяти лет – они познакомились, когда последняя ещё была девчонкой и едва ступила на опасную почву римских атриумов в первый раз.

Лемера была частью этой жизни с тех самых пор, как родилась. Ещё маленькой мать демонстрировала её друзьям, оставляя иногда в компании с незнакомыми господами, чтобы затем расспросить, о чём те говорили наедине – даже в Риме ребёнка, как правило, не опасался никто.

Затем была школа Сафо, каждый месяц и день пребывания в которой стал частью одного большого турнира за право называться красивейшей и самой образованной из гетер. Мужчины могли смеяться над таким обучением сколько угодно – Лемера знала, что не одна ученица, вместо светского воспитания, получила там сломанную жизнь и изуродованное лицо.

Сколько Лемера знала Велену, та не любила свет, но по понятным причинам свет обожал её. Вначале александрийская дикарка вызывала у всех интерес уже тем, что оказалась в столице. По мере того, как становилось ясно, что Велена не впишется в их иерархизированную мещанскую жизнь никогда, гости её дома всё отчётливей делились на тех, кто, зачастую тайно, восхищался ей, кто боялся её и тех, кто ненавидел её и презирал.

Лемера определила свою позицию давным-давно – ещё тогда, когда увидела её спокойное и отстранённо-холодное лицо в первый раз. С тех пор Велена стала более закрытой и более искусной в политической борьбе, но Лемера всё ещё видела за завесой равнодушия те зелёные глаза, которые покорили её своей искренностью одиннадцать лет назад.

Велена молча прошла к своему креслу и, упав в него, протянула руку к кувшину с вином.

Не нужно было быть Лемерой Лефендорф, чтобы понять, что Велена Хейд не расположена к беседе. Гетера вспорхнула со своего места на оттоманке у окна и, устроившись за спинкой кресла патрицианы, принялась массировать её виски.

– Вот тут, – Велена подвинула её пальцы чуть в сторону, и Лемера послушно надавила на указанное место.

Выждав, пока Велена расслабится, Лемера убрала руки от её висков.

– Тяжёлый вечер? – спросила она мягко. И переместилась так, чтобы удобнее было смотреть подруге в лицо.

Велена промолчала. Были вещи, о которых она предпочитала не говорить. Никому – даже ей. Однако Лемера поняла всё без слов.

Она была у императора.

Император… Велена поморщилась, отгоняя воспоминания. Эти вечера не доставляли радости. Императрица знала обо всём, что происходит между этими двумя и боялась оставлять их наедине. Сидела в своём кресле у камина и смотрела, что они делают. Она сама приглашала Велену. Сама наливала ей вино. Разве что сама не помогала расстегнуть камзол Юстиниана.

Клавдия знала, что не сможет удержать супруга. Но иногда Велене казалось, что под ресницами императрицы прячется нечто большее, чем ревность. Клавдии нравилось наблюдать.

Велена поморщилась.

Юстиниан не блистал красотой, но и уродлив не был. Как любой мужчина, большую часть жизни проведший во дворце с кубков в руках, он давно уже не выглядел молодым. По-своему, император следил за собой. Велена же могла лишь осознавать, как ей повезло, почти теряя сознание от отвращения на шёлковых простынях.

Да. Эти вечера утомляли. Это была вторая, ночная часть её обязанностей перед Римом, с которой было нетрудно смириться, имея в душе достаточно цинизма, а цинизма Велене хватало. По крайней мере, она старательно себя в этом убеждала.

Велена коснулась пальцами запястья в том месте, где под кожей скрывалась руна одного из трёх могущественнейших богов. При мысли о том, что она, наследница Плутона, вынуждена служить постельной игрушкой, ей становилось тошно от себя самой. Но Рим, в котором она жила, отличался от того, в который шесть веков назад спустился с корабля Гений их семьи. Этот новый Рим имел собственные правила игры, и двуличный поцелуй зачастую значил здесь больше удара меча.

У Велены был собственный интерес к мужчине, что почивал на золотых императорских простынях. Она надеялась, император подарит ей вчерашнего раба – однако тот лишь рассмеялся, услышав, о какой она просит ерунде. Ему было всё равно, выживет крылатый или умрёт. И если бы это был другой крылатый, Велене, пожалуй, тоже было бы всё равно. А при мысли об этом, у неё начинался сумбур в голове. И Велене оставалось успокаивать себя тем, что её не в первый раз посещает подобный спонтанный каприз.

Просто, после этих визитов ей требовалось немного времени, чтобы побыть в одиночестве. Не видеть напудренных лиц. Не нюхать дорогих духов.

Лемера сжала зубы – эти мысли отчётливо читались на лице подруги, и патрициана даже не пыталась спрятать их от неё. Здесь Лемера была нежеланна. И всё же она никуда не ушла, лишь коснулась виска Велены ещё нежнее. Нет, не император вывел её из себя.

– Меня собираются убить, – сказала Велена и, подняв веки, в упор посмотрела на неё.

– Я тоже слышала об этом, – призналась Лемера негромко.

– Слышала и молчала, – голос Велены был спокоен, но лицо стало равнодушным и холодным в один миг. Лемера представила, как Велена высчитывает, сколько выгоды она может извлечь из их с императором постельных сцен, и ей захотелось уйти.

– В Риме много говорят, – сказала она уклончиво, – но если Артемис говорит, значит, слухи не пустые.

Велена поставила так и нетронутый кувшин обратно на стол, взяла её лицо в ладони и заставила посмотреть на себя.

– Ты слышала или, может быть, видела кого-то, кто видел убийцу своими глазами?

Лемера покачала головой.

– Мне жаль. Но если я увижу, я сразу скажу.

– Хотела бы я, чтобы весь этот чёртов город сожрали драконы из древних легенд. Чтобы проклятые крылатые собрали силы и начали новую войну. Пусть он пылает огнём, вместе со всей ложью, которая в нём поселилась.

Лемера пристально посмотрела на неё.

– Думай, прежде чем желать, Велена. Каким бы ни был наш мир, мы умеем находить друг с другом общий язык.

«Все, кроме тебя», – повисли в воздухе её невысказанные слова.

Велена отпустила её лицо и поднесла тонкую руку, унизанную браслетами, к глазам.

– Когда энтари причалили к берегам материка на девяти кораблях, – сказал она глухо, и взгляд её был устремлён не на гетеру, а за окно. Туда, где плескался океан и серая дымка заволакивала горизонт. – Они думали, что сумеют начать здесь новую жизнь. Лишённые крова, они верили только в себя и никому не могли доверять. Но они были с собой честны. Они знали, что жестокость – единственный способ выжить среди людей, которые никогда их не примут. Они убивали, но они не пытались лгать.

– Я думаю, – после долгой паузы произнесла Лемера, – что тот, кто желает тебе смерти, не обязательно скрывается среди твоих близких друзей. Я сегодня снова была в Колизее… если хочешь, расскажу о последних новостях…

Велена слушала гетеру вполуха, но мысли её неустанно устремлялись туда – на арену, где она покинула беловолосого бойца. Если это в самом деле был каприз, то этот каприз определённо был сильнее здравого смысла, потому что Велена с каждым мгновением отчётливее понимала, что не может оставить его там. Не может позволить чьим-то ещё рукам прикасаться к нему. Не может жить и знать, что тот существует отдельно от неё.

– Зачем ты пришла? – спросила она, поняв, что Лемера продолжает говорить, а она давно уже не разбирает слов.

– Хотела… не важно. Мне уйти?

– Нет. Останься.

Лемера грустно улыбнулась. Она подумала, что никто уже не способен вывести её из себя. Никто, кроме патрицианы Хейд.

– У меня есть для тебя кое-что. То, в чём тебе отказал император.

Велена вопросительно приподняла бровь.

***

К утру стало совсем плохо. Норен видел камеру будто бы через алую пелену, и эта пелена то и дело застилала картинку совсем. В минуты прояснения он ощупывал плечо – оно распухло и ничего не чувствовало.

Презирая самого себя за слабость, он вспоминал легенду, которую повторяли мальчишки-ученики друг другу перед сном. Говорили, старший катар-талах не просто так бросает войска на Помпеи в шестой раз. Говорили, там, по другую сторону границы, отделившей растущую Империю от послушных Короне Севера земель, осталась единственная крылатая, которая была для него важнее, чем весь народ.

Намэ Савен – последняя настоящая намэ, попавшая в плен в первый же день войны.

Норэну эта легенда казалась романтичной и злой. Он не верил в любовь, потому что к тринадцати годам – когда его отправили в бой в первый раз – ни разу её не встречал. Но он понимал, что значит отдать ради одного единственного человека всё.

Когда он только оказался в плену, Норен думал с тоской, что у него не найдётся по другую сторону никого, кто стал бы так же искать его. Он не видел в своей жизни ничего, кроме войны. Не знал никого, кроме братьев по саркару, идущих с ним в бой плечом к плечу.

Теперь, когда время потеряло счёт, он думал, что если легенда о двух намэ и правдива, то Савен давно уже сошла с ума.

К тому времени, когда Норен попал в плен, война длилась уже двадцать лет. «Никто не выдержит двадцать лет в этом Аду», – так думал он, пытаясь уснуть.

С того момента, как Норен согласился выполнить приказ своего нового господина, он по крайней мере получил возможность смотреть, как сменяются день и ночь. В бараках для гладиаторов под потолком тянулось одно единственное на все блоки продолговатое окно. В него заглядывало солнце, перед тем, как должен был начаться бой.

Сейчас в окошко смотрела луна, и возможность смотреть на неё самую малость смягчала боль.

Ему почти нравилась арена, куда энтари приходили смотреть, как он убивает других энтари. Где, пусть на забаву, но он мог убивать своих врагов.

На рассвете пришли подручные Луцио. Пару раз пнули его сапогами, окованными железом, и отошли, тихонько переговариваясь о чём-то. Норен не заметил, как снова остался один.

***

Прежде чем занять своё место в ложе, Лемера обошла вестибюль и поздоровалась с каждым, кого видела хоть раз в жизни. Для каждого у неё нашлась улыбка, а некоторым она даже оказывала честь, протягивая руку для поцелуя.

Санта не было, и она позволила себе задержаться чуть дольше. Юный энтари с рубином на лбу постоянно подмигивал ей, и Лемера выкроила минутку, чтобы подойти ближе. Она опустила в его ладонь надушенный платок и скользнула прочь, к выходам из амфитеатра.

Едва она успела отвернуться и сделать несколько шагов прочь, как наткнулась взглядом на расположившихся на скамьях вокруг подноса с закусками братьев Флавиев. Сколько Лемера знала их, не могла понять, как двое чистокровных энтари могут настолько напоминать боровов. Большинство представителей высшей расы обладали яркой внешностью, грациозными повадками и фигурой, которая в самом худшем случае выглядела просто худощавой. Можно было упрекать их в жестокости и бессердечии, но в уродстве и вульгарности – никогда.

Эти же двое, хотя и хранили не самую драгоценную руну – им покровительствовал Гермес – даже для восьмой патрицианской семьи были слишком страшны на лицо. Лемера поспешила отвернуться от них и направилась прочь до тех пор, пока они не проявили к ней излишний интерес.

У самой двери её остановили уверенные горячие руки. Мужчина был абсолютно невоспитан. Лемера развернулась было, чтобы влепить ему пощёчину, но тут же расплылась в улыбке.

– Артемис, это вы?

Артемис был сыном виноградаря Албацо. Оба происходили из старой, исконно римской семьи. Одной из тех, что имела влияние ещё до прихода энтари. И, пожалуй, последней из тех, сохранившей влияние до сих пор.

– Прелестная Лемера, рад видеть вас здесь и в одиночестве.

– А я рада доставить вам удовольствие, мой господин.

– Вас по-прежнему некому охранять? Где же ваша подруга?

– Кого бы вы могли иметь в виду?

Артемис рассмеялся.

– Патрициану Хейд. Кого же ещё.

Лемера почувствовала укол злости, при упоминании этого имени, но улыбка на её лице ничем не омрачилась.

– Сегодня я здесь одна и ни в чьём присутствии не нуждаюсь. Вам этого недостаточно? Или вы хотели бы поговорить с кем-то другим?

– Очень жаль. Что не нуждаетесь. Тогда полагаю, судьба Велены вам безразлична?

– Конечно… – она замолчала. – А, собственно, вы о чём?

– Ну, вы же знаете, слухи…

– Да уж конечно, я знаю, что такое слухи. А Велена-то тут причём?

– Поговаривают, – он притянул девушку к себе за локоть и наклонился к самому её уху, так что острый кончик носа коснулся её виска. Сделав паузу, втянул в себя воздух, вдыхая аромат розы и корицы, – поговаривают, патрициану хотят убить.

Лемера рассмеялась и чуть отстранилась.

– Да уж, вы сообщили мне новость. А я хочу стать наместницей Британи, что ж с того?