Лабиринты. Роман

– Ну, ты даешь!

– Это же надо было так мента развести! Я талант! – блистал своим тщеславием Дима.

– Лучше бы ты отдал деньги. Слышишь? Твой же косяк!

– Викуся, вот ну не лезь. Вот не надо, пожалуйста, я сам разберусь.

– Ладно, как знаешь. Завези меня к Ленке в йога-студию, я потом сама доберусь.

– Есть, мой командир!

– Ну чего ты ерничаешь? Чего ты вечно как шут?

– С тебя сегодня как минимум обильный, калорийный и домашний обед! Ой, когда же ты уже найдешь себе мужа с хатой и оставишь меня жить одного? Когда же это уже произойдет? Нет, конечно, я буду плакать, буду рыдать, я буду давиться чипсами и пельменями, буду горько страдать, но дышать хоть буду нормально!

– С чего это вдруг я должна тебе? Да еще и в такой интонации? И в таких объемах? А?

– Просто планы все мои сегодня коту под хвост! Одна очень милая девушка обещала мне сегодня приготовить настоящие равиоли! Эх, – с сожалением вздохнул Дима, заглядываясь на приветливую блондинку из соседнего авто.

– Да знаю я твои планы, опять какая-то там… Кстати, – вмиг слегка закипела Вика, – если я еще хоть раз обнаружу у нас в квартире чужое женское белье, то в следующий раз будешь с телками в машине своей поскрипывать! Понял? Ладно, я пошла. Спасибо тебе. Да будет, будет тебе обед, не смотри так! Давай, пока!

Не сказать, что Дима являлся каким-то большим бездельником, но и трудягой его назвать было нельзя. То ли был он менеджером в какой-то компании, то ли IT-консультантом. Короче, истины толком так никто и не знал. Но главное его качество заключалось в другом: он был отменным болтуном, и окружение все об этом его таланте, естественно, знало. И знало не понаслышке, нередко испытывая на себе эти говорливые пытки, иногда даже вплоть до наступления изжоги. При желании он наверняка с легкостью бы смог уговорить абсолютно любого незнакомого ему человека, причем человека даже в хорошем костюме, купить мешок, ну, скажем, органических удобрений, если бы вдруг перед ним встала такая задача. Но он был ленив, и дисциплины в нем было столько же, сколько было в баяне струн. Но, как правило, никто не акцентировал своего внимания на его разнузданности, ведь такими качествами словесной условной свободы обладали редкие единицы. Высокий рост в среднем весе, всегда одет со вкусом, в качественно подобранную одежду. Естественно, он в меру смазлив лицом, которое так, несомненно, вызывало доверие и симпатию у многих не только окружающих его людей. Свои достоинства он охотно использовал не только в рабочих целях, но и в целях своей беспрестанно вращающейся карусели личной жизни, приключений. Кого или что он искал, никто не задавался этим вопросом. Мужчины, вероятно, от какой-то зависти, а девушки, само собой, от неприятия подобного образа отношений. Может быть, это была всего лишь его игра внутренних комплексов. Какая-то тревога несоответствия будоражила его. Он часто думал об этом, погружаясь в себя. Но стоило ему только появиться в той или иной компании, как магическим образом он тут же всех располагал к себе. С Викой они жили вместе на одной квартире, которая им досталась в наследство от почившей их бабули. Родителей они толком не помнили, то ли случилось с ними что-то, то ли… А впрочем, неважно. Они росли в изобилии бабушкиной любви, заботы и волчих законов улицы.

Приехав к подруге, Вика расположилась в светлом холле с бело-синими широкими жалюзи. Она сидела на диванчике и задумчиво изучала брошюры, лежащие там же, на журнальном столике. Так она пыталась немного отвлечься. За дверью еще шли занятия утренней группы «ежиков», как в шутку Вика их называла, и поэтому ей ничего не оставалось, кроме как просто сидеть, думать и размышлять. На ее месте голова любого другого человека наверняка бы давно уже взорвалась от количества таких острых, многозадачных и совершенно отличных друг от друга информационных потоков. Но именно таковой и была ее природа – все вместе и все сразу. И если вдруг Вика попадала в общество какой-то иной, односложной формы мышления, там, где редкие мыслишки ленно кочуют, словно бы в тумане, то там мгновенно ее и женская, и интеллектуальная суть просто начинали бы чахнуть, как тот цветок небывалой красоты без воды и Солнца. Кстати, таких голов было две. Не зря говорят: два сапога – пара. Подруга Лена – мастер йоги и она же тренер некоторых восточных единоборств. Она имела примерно такой же заряд прыти, что и ее давняя подруга. Только вот уже как несколько лет подряд между ними была принципиальная разница. Разница в способе проявления этой самой внутренней энергии. Однажды Лена, в момент своего очередного крутого виража по треку жизни, внезапно что-то поняла. А так как жизнь ее была связана, как ни странно, именно с автогонками, то она рефлекторно в тот момент взяла и все кардинально повернула. Она занялась духовными практиками, изучением восточной философии, а также йогой и некоторыми видами боевых искусств, которые, несомненно, помогали ей правильно гармонизировать все свои внутренние и внешние порывы. Вика первое время смеялась над ней, совершенно не понимая таких ее решений. Ведь они столько лет, они со школы вместе, на одной волне, что называется. А тут такое… И кстати, ту сокрушительную волну этого тандема, судя по рассказам очевидцев, опасались не только ровесники Лены и Вики, но и сами преподаватели, включая директора школы. Какие только экстренные службы не приезжали в те стены учебного заведения: и пожарные, и медики, и, разумеется, полиция, а также эпидемиологи и ловцы змей. Как правило, подобные громкие инциденты устраивают подростки парни. Но как выяснилось, тем парням до этих дьяволиц было еще очень далеко.

– О! Привет! Ты же на работе должна быть сегодня. Сама же вчера вечером говорила, мол, хватит на больничном валяться и завтра ты идешь на работу.

– Там такое… Блин, – не желая непременно лопнуть от эмоций, Вика еле-еле сдерживала себя от мата, с недовольством поглядывая на выходящих из зала людей и особенно на нескольких вперившихся в нее приторно-сладких лиц модных парней, – что это такое? Ленка! Что это за зоопарк у тебя тут?

– Что есть, то есть! – недовольно выдохнула она, ставя на столик две цветастые кружки с чаем и усаживаясь рядом. – Знаешь, вот с кем действительно интересно и приятно работать? С теми, у кого денег нет. И не оттого приятно, что они фанатики или они там отказываются от материального мира, – гримасничала Лена, – нет. Я про тех, у кого их действительно нет. Они работают с телом, они работают с энергиями, они впитывают знания. Но при всем при этом они знают, что такое жизнь! Настоящая, суровая жизнь! И вот они потихоньку-помаленьку начинают все осознавать, что как работает, и начинают опять-таки применять все это в своей обычной жизни. А эти, – учтиво кивнула она вслед ушедшей группе, – они просто хотят этим заниматься. Ну и пусть занимаются!

– Ну да… Так вот, добралась я до работы. И не поверишь, первый раз в жизни бабские сплетни сыграли в моей жизни далеко-о не последнюю роль! Услышала я, значит, остановилась и решила: да ну их на фиг! Поболею-ка я еще недельку.

– Я тебе точно когда-нибудь телевизор подарю! Причем без пульта, с одним новостным каналом, чтобы ты хоть иногда знала, что в мире творится.

– Ой, да что там может нового твориться?

Лена демонстративно включила новости и ткнула пальцем, направляя ее внимание на висящий на стене экран.

«Новый вирус еще пока до конца не изучен. Он образовался в результате некачественно прошедших клинических испытаний новой вакцины. Как выяснилось, над ней работали и впоследствии дали добро на распространение – это главврач экспериментальной клиники Казаков Николай Николаевич и главный врач-эпидемиолог Остапенко Павел Степанович. Именно эта вакцина и послужила тем стремительным толчком для старого вируса, таким вот образом дав старт новому, еще пока не изученному, а теперь еще и смертельному вирусу. Весь мир, откровенно говоря, пребывает в страхе. Из-за скорости распространения вируса повсеместно введены карантины, закрываются границы и вступают в силу прочие новые ограничительные меры. Виновных до решения суда водворили в специальный изолятор. Сейчас выясняется, в какие регионы и в какие именно страны были отправлены ампулы с этой псевдовакциной. Как поведет себя новый вирус – пока остается загадкой. Известно одно: он имеет стремительную скорость распространения воздушно-капельным путем. Мы с нетерпением будем ожидать новых известий и последних комментариев от высших чинов здравоохранения. Будьте с нами каждый час». («Вести на Седьмом»).

В репортаже урывками показывали вновь прибывших на место врачей из главного центра, а также чиновников, одетых в медицинское спецобмундирование, больше походившее на какой-то костюм космонавта или глубинного водолаза. Мелькнули и знакомые Вике лица коллег в привычной всем медицинской форме без излишеств, ведь они все были уже автоматически зараженными. Также мельком показали до ужаса подавленного главврача.

– Теперь ты поняла? – выключила звук и отложила пульт Лена. Вика обмерла и сидела, вообще не шевелясь, словно бы восковая фигура. – Я как увидела утром первые новости, давай сразу тебе звонить. А ты, как всегда, недоступна. Потом начала рассматривать другие новостные ленты в надежде хоть где-то найти списки зараженных медиков, дабы удостовериться, что тебя там точно нет. Ничего нет! И брату твоему я не дозвонилась, он все сбрасывал и сбрасывал. И где мне тебя было искать?

– Вот ведь уроды! Нашли кого сделать крайним!

– Ты о чем?

– Да так, ладно, проехали. Хорошо, что так все вышло. И хорошо, что я здесь, а не там. Слушай, я тут пока сидела, читала этого, как его… «Школа insight Центр Практической Эзотерики». Я прямо прониклась, погрузилась даже. Он у тебя тут что, занятия проводит, этот Петр?

– Да иногда проводит для узкого круга, так сказать. В основном практики какие-либо показывает. Он не здесь живет, так, наездами бывает. Там у него не только же медитации есть, и лекции, семинары различные. Короче, все, с чем человечество соприкасается: от личных и житейских проблем до небесных вопросов. Он все простыми, доступными словами объясняет. Я с ним давно сотрудничаю.

– Блин, а чего ты раньше молчала, ничего не говорила об этом? – Лена аж засмеялась от такой ее реакции. – Надо сходить! Я прям заинтриговалась!

– Ой, давай потом, – протяжно начала Лена.

– Не поняла. Чего потом-то? В кои-то веки меня что-то зацепило, а она потом! – воинственно возмутилась та. – Давай-давай – выкладывай!

– Тема, в общем, серьезная. Давай я как-нибудь к тебе забегу, и мы обо всем поговорим. Давай?

– Ну ладно, – по-дружески обиделась Вика, но согласилась. – Сегодня, кстати, я стряпню какую-нибудь должна братцу своему сварганить. Обещала. Так что милости просим! – ухмыльнулась она, игриво эмоционируя. – И да, на всякий случай захвати активированный уголь. Ты же знаешь, как я люблю готовить!

Глава третья

Самая обычная белая комната с прямыми углами и островатыми гранями находилась где-то в середине самого обыкновенного многоэтажного дома. Просто отдельная комната, не имеющая ни внятного интерьера, ни каких-либо броских деталей. Наташа находилась где-то вовне. Она одновременно (как бы со стороны) смотрела и на эти стены, и на эту как будто бы рисованную пустоту какой-то неодушевленной темени, как-то странно существующей отдельно от той белой комнаты, о которой знает только она.

«За единственной в комнате дверью наверняка скрывается какая-то магическая тайна», – подумала Наташа и потянула на себя слегка дрожащую ручку двери. Она отворила дверь, шагнула в плотный сумрак и тут же очутилась в полете свободного падения. Летела она то ли вверх, то ли вниз, то ли в пропасть, а то ли вообще куда-то за грань понимания. От волнения Наташе не хватало воздуха. Ее страхи и тревоги были весьма далеки от нее. А любопытство, жажда приключений и знаний, как всегда, брали над ней верх и были неугомонны. Но все же какое-то незнакомое чувство пронизывало ее нутро. Полет продолжался, и воспринимался он уже как самое простое обыкновение. Вскоре рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки появился прообраз вечного двигателя Исаака Ньютона, а именно – поочередно бьющие шарики то с одной, то с другой стороны. Наташа начала вглядываться в этот единственный и, вероятно, отнюдь не случайный предмет, что явился ей посреди какой-то сплошной туманной вечности. Там заместо шариков были маленькие светящиеся золотые пирамидки, которые с каждым ударом щедро осыпались искрами энергии. От этого процесса пространство вокруг стало немного посветлее. По крайней мере, появилась какая-то ясность, что ее куда-то ведут, что ее целенаправленно несет какая-то неведомая сила. Кроме пирамидок, ничего более видно-то и не было. Зато внутри присутствовала четкая уверенность серьезности намерений данного трипа. В какой-то момент Наташа неожиданно для себя заметила, что она уже не летит, а слепо шагает по незримому пространству. С каждым шагом идти становилось все труднее, буквально каждый новый шаг давался ей с невероятным усилием. Казалось, будто бы плотность данного пространства с каждой секундой сгущалась и начинала походить не на какую-то туманно-воздушную массу, а скорее даже на какой-то плотный, вязкий кисель. Только вот по ощущениям он был больше похож на некую склизкую болотную жижу. Пирамидки ускорялись. Они колотили как сумасшедшие, несмотря ни на что, пытаясь с каждым своим ударом отчеканивать как можно больше драгоценных искр, которые здорово очищали пространство и озаряли Наташе путь. Послышался какой-то гул. Усиливаясь своей вибрацией, он поглощал и пронизывал все насквозь. Предел наступил очень быстро, и этот раздирающий фон заставил Наташу остановиться. Пирамидки также остановились. Они поднялись вверх и принялись кружить над ее головой. Золотые нити пирамид, на которых они и были подвешены, уходили куда-то в неизвестность и напоминали некое подобие люстры. Сквозь густую тьму под ногами начала проступать какая-то явь. Наташа увидела стремительно приближающиеся очертания континента, а немного после и очертания страны, так знакомые всем из детства, со школьных уроков географии. Это была Италия. «Сапог» стремительно увеличивался. Уже не было ощущений ни полета, ни падения, ни трудных шагов по болоту. Будто бы кто-то просто взял и отменил все законы притяжения. Остановившись в нужный момент и пребывая на том расстоянии, на котором можно было подробно рассмотреть города, улицы, переполненные этажи больниц, Наташа натурально слышала все те хрипы и стоны зараженных людей. Ее чувства обострились в сотню раз, и ей хотелось неистово выть вместе с ними. Ее сердце разрывалось от боли, а снующие повсюду и собирающиеся над городами серые грязные облака негатива лишь усугубляли положение, сгущая еще сильнее и без того пронизанный страхом смерти воздух. Города, селения, сотни тысяч людей. Наташе показывали все подробно и в деталях, не обращая никакого внимание на ее желание орать и скулить. Ведь ей пришлось концентрированно ощущать и каждого в отдельности, и одновременно всю ситуацию целиком. Ситуацию, которая была доведена уже до края пропасти.

Она, едва ли живая, минула все те пики. И в полуосознанном состоянии совершенно измученная Наташа возвращалась обратно. А возвращалась она не одна, если можно так выразиться. Не заметить его было просто невозможно – огромный золотой столб энергии, шедший откуда-то сверху и сопровождавший ее. Он был огромен и проходил сквозь нее, полностью заполняя все своим светом. Также, проходя сквозь расстояния, он был прицельно направлен на отдаляющуюся и уже теряющуюся вдали Италию.

– Мама, мама, проснись! Что с тобой? Ты что кричишь? – теребил Наташу перепуганный сын Саша.

– Саня… Привет… – она тяжело дышала и с видом, будто бы она только что прилетела с Альфа Центавры, пыталась произнести что-то адекватное. – Я уснула, да? Кошмар приснился. Все хорошо, мой дорогой. А где братик твой? Где Рома? – немного испуганно спросила Наташа.

– Мам, ты чего? Ты же сама его на своей машине отцу на все выходные отвезла!

– Да? А, ну да, да, точно…

– С тобой все в порядке? – уже подшучивал Саня.

– Да-да… А что там у тебя с уроками?

– Мам, какие уроки? Карантин ввели! Никто не учится! – торжествовал Санька.

– Точно! Карантин! Я вспомнила! – вновь на каком-то своем языке заговорила Наташа.

– Ты какая-то странная сегодня, мам. Я поем у себя в комнате, можно?

– Да-да, сынок, конечно.

– Точно странная. Надо пользоваться моментом!

– Карантин, точно! Италия!

Пытаясь хоть как-то разместить в своей голове эти две реальности: ту, где она была только что, и ту, что, собственно, и есть ее привычный мир, Наташа по-творчески погрузилась в размышления, привычно вооружившись блокнотом и несколькими карандашами. Ее крайне сильно встревожил давешний полет. И даже несмотря на то, что она уже много лет была причастна к миру магии и эзотерики, что она являлась астрологом, космо- и биоэнергетом, все равно ее не покидало чувство, что этот полет нес в себе нечто особенное. Она регулярно изучала законы Вселенной, всевозможные лабиринты отражения бесконечности, которые одновременно присутствовали и где-то там, и внутри каждого человека. Она очень часто погружалась в различные измерения и тонкие материи, но все же подобного с ней еще не случалось. С одной стороны, – размышляла Наташа, тщательно проанализировав это недавнее ее путешествие, ей открываются новые возможности, знания и опыт. А с другой стороны, это был некий призыв сверху, некая вынужденная миссия, некая задача. Конечно же, она без единого колебания, без какого-либо потайного сомнения была уже наготове искренне включиться в работу. Но вначале ей было необходимо составить план и собрать команду.

Глава четвертая

Совершенно бесполезной кажется та армада вопросов, что нетленно присутствует в сознании почти каждого человека. Вероятно, они там бытуют еще с тех времен, которые, в принципе, невозможно хоть как-то даже обозначить. Сколько-то там тысячелетий, эпох, лет до наших дней человек всегда размышлял о небе, о Земле, о стихиях, о жизни и о смерти. Во всякие тяжелые, сложные периоды жизни мысль о смерти почему-то никогда не покидает внутренние пространства человека. И ведь совершенно неважно, какого уровня и в каком статусе находится тот человек. Эти размышления или, скорее, даже фантазии, они то и дело всплывают на горизонте сознания в какие-то острые ассоциативные моменты жизни. А немного после, когда накал уже проходит мимо, не затронув его, эти незыблемые мысли вновь затихают и опускаются на донышко подсознания. И находятся они там до поры до времени, до первого, очередного зова, и неважно до какого: параноидального ли, осмысленного ли или же так, промежуточного требования. Да, смерть как момент – она неизбежна, и любой разумный представитель в той или иной степени об этом факте задумывается. Но вот если бы человеку, скажем, ему известна была бы примерная дата его финальной черты, о чем бы он задумывался тогда? Свалился бы на него, к примеру, внезапно поставленный диагноз или вот волна эпидемии застала бы его врасплох. И вот он стоит с этой охапкой снега за шиворотом. О чем он в этот момент думает? Наверное, все зависит от его качества восприятия жизни. Одни ринутся в последний вояж, с головой окунаясь во все тяжкие. Другие, не имевшие при былой жизни сил, чтобы быть личностью, эти начнут пускать реки слез, охотно принимая от всех сочувствия и ища в этом спасение. А кто-то и вовсе замкнется в себе или, напротив, в срочном порядке ринется завершать какие-то дела, обещания и давно поставленные, но отложенные на неопределенный срок задачи. Особо сложно тупиковые испытания приходятся на тех, кто, имея заболевание, сам, будучи в шкуре теперь уж бесполезного врача, начинает отчетливо понимать и осознавать все происходящие и грядущие стадии развития этого финального трамплина.

Больничный изолятор был смежный: общая дверь, небольшой тамбур и два отдельных лазарета с разделяющей их стеной, в которой имелось окно, отчего замкнутое пространство казалось немного больше. Главврач Николай Николаевич и его друг эпидемиолог Павел Степанович находились вроде бы как под арестом, но карантин допускал несколько иное к ним отношение. Дело никуда не двигалось. Просто шли дни.

– Николаич, а чего ты не бреешься-то? Как папуас ходишь. А?

– Не нравится – не смотри! Я вообще давно уж думал к усам бороду отпустить, да все как-то не до этого было. Хоть перед смертью увлечение.

– Да брось ты, перед какой еще смертью? – потягиваясь на кровати, возмущенно зевал Степаныч.

– А то ты сам не знаешь! – отрезал главврач, раздраженно переключая очередной новостной канал на висевшем под потолком телевизоре. – Какая разница, что обычный суд, что Высший – тамошний суд?

– Ты же врач, мать твою! Ты же сам прекрасно знаешь и понимаешь, что нет там ничего! – в очередной раз за столько лет он вновь пытался оспаривать эту тему. Единственным и кардинальным отличием в этом диалоге было лишь то, что на этот раз их разговор просто не мог закончиться так, как он заканчивался во все предыдущие разы, по одной простой причине. В те разы любое их тупиковое развитие противоположных мнений сглаживалось посредством алкоголя и, соответственно, весь диспут заканчивался пьяными объятиями. Но не в этот раз. И тем не менее Пал Степаныч продолжал подначивать друга:

– Любая наука, любая нормальная философия тебе это в раз докажет! Нет там ничего, никакого суда! И быть не может!

– О-о-о, ты еще Канта вспомни!

– И вспомню! И даже процитирую, если понадобится! – не на шутку заводился Степаныч, изредка болезненно откашливаясь.

– Твоя ошибка, знаешь, в чем заключается? Степаныч! Знаешь? – еще больше раздражал собеседника своей умиротворенностью главврач, явно получая удовольствие от беспокойства оппонента. Он, развалившись, сидел за стеклом напротив и мирно поглаживал отросшую щетину, вероятно, воображая, что у него уже есть симпатичная бородка.

– И в чем же моя ошибка?

– В том, что ты если и смотришь вглубь, то все равно видишь там только поверхность. Только гладь, которая охотно отражает привычную всем материальную реальность. И ты все никак не можешь выйти за эти рамки. Ты вроде оперируешь большим объемом знаний, но все равно перекладываешь их на материю, на осязаемые вещи. Что не всегда есть правильно, мой друг Горацио! Хи-хи…

– А на что мне их еще проецировать, скажи мне на милость? На ту мутную чушь, которую пропагандирует церковь? В которой все так зыбко и неясно, где одно прикрывает другое? Это просто какая-то круговая порука под чьим-то, уверен, весьма выгодным покрывалом! И не более!

– Да я про религию и слова не сказал! Ты сам первый обмолвился, – с намеком на бесполезность разговора нехотя продолжал Николаевич. – Религия – это система, она работает. И нам незачем туда соваться. А тебе, дураку, тот же самый Кант русским языком по-немецки однажды сказал, что Бог находится далеко за гранью нашего понимания! И что не нужно по отношению к этим высоким материям применять свою ущербную человеческую логику. Не нужно!

– Хорошо, умник. Объясни мне тогда, почему существуют войны, убийцы разные, вся эта грязь, которая у нас повсюду, куда ни плюнь? Объясни! – часто мелькая перед окном и отрывисто жестикулируя, Степаныч распалялся до предела.

– Опять двадцать пять! Как до тебя не дойдет, что простая подмена вопроса искажает твою тугодумную картину мира! Не, почему? Не, за что мне такое? А для чего?! Для чего мне это надо?! Элементарно, Степаныч! И тогда вся грязь заставляет мозг иначе работать, если он есть, конечно, хи-хи… Все, абсолютно все придумано высшим разумом, чтобы нам тут нескучно жилось, – вновь главврач хихикнул, тем самым показывая, что он уже устал от этого трезвого разговора. – И деньги твои любимые, и эпидемию эту тоже дали нам для чего-то. Хотя, чисто с профессиональной точки зрения, я никак не могу понять, почему вакцина себя так повела? Такого просто не должно было случиться! Да еще такой эффект – паралич, легкие… Не могу понять. Ну, вероятно, уже и не надо, раз так!

– Да потому, что я это сделал! Я добавил в нее еще один компонент, в этот, сука, коктейль Молотова! – с криком взорвался Павел Степанович. – Когда она после согласования находилась у нас в лаборатории в эпидемиологии! Мне предложили, я согласился!

– Кто тебе предложил? Кто тебе вообще мог такое предложить? Ты чего несешь, придурок? – слегка на повышенных тонах недоумевая, выдал главврач.

– А ты сам не догадываешься кто? Я не спрашивал, для чего, для кого все это понадобилось! Просто выбрал из двух зол то, в котором и вознаграждение есть нехилое, и карьера! А вакцину против того, что у нас сейчас, с тобой мы уже получили! Скоро выйдем отсюда здоровые, – смягчившись, словно вышедший на волю фурункул, Степаныч горделиво растекался, наивно предвкушая пополнения запасов своего тщеславия. – Прости, ну не мог я тебе раньше этого рассказать. Ну не мог, пойми.