Полет курицы

– Не типа «спайса», надеюсь? – смеется Миха, жестами давая понять дилеру, что шутит.

– Под «спайсом» малолетки ловят глюки, несут бред, впадают в панику, – расписывает Аслан, прикуривая светло-коричневую сигариллу.

– Бросаются с крыш, – добавляет Миха, переминающийся с ноги на ногу и то закладывающий руки в замок за голову, то хлопающий себя ими по бедрам.

– Это тоже, – Аслан небрежно тыкает пальцем в сторону Михи. – Они рвутся куда-то. Видят такое, что готовы из кожи вылезть. А еще мозги душит. Не хватает кислорода. Но хуже всего – распад и расход по крови. Тяжелые металлы и прочее говно.

– Синтетика, че скажешь, – понимающе киваю я.

– Приятного вечера, – Аслан швыряет только начатую сигарету в унитаз и выходит из туалета.

Мы с Михой какое-то время молча смотрим друг на друга.

Снаружи гудит протяжный бас.

Я закрываю глаза, и земля уплывает из-под ног, и я в страхе открываю глаза снова.

– К ребятам-то пойдем еще? – неуверенно интересуюсь я у Михи, когда мы выходим из туалета.

– А ты хочешь? Они тебе еще не остоебали? – неожиданно жестко спрашивает Миха.

– Ты хочешь, чтоб я сказал правду? Не уверен, что она тебе будет по душе.

– Она и мне не по душе. Но у нас с тобой одна правда, Эдик, – кричит почти мне в ухо Миха. – и правда эта в том, что мы – не люди этого мирка мажоров с понтами. Мы – работяги, которые поставили раком немало таких мажоров. Мы строим мир, на котором они жируют. Мы с ними друзья до тех пор, пока у нас тачки хоть немного дешевле.

– Ты уверен? – я смотрю прямо в глаза Михе; его зрачки расширены, а губы неестественно блестят в свете лазеров и световых пушек.

– Кирилл обо всех позаботится. Я сказал, что мы давно не виделись, и мне надо погудеть на пару с братаном, – Миха тяжело закидывает одну руку мне на плечо, а другой хлопает по щеке. – Эдик, пошли они все…

– …на хер! – громко продолжаю за Миху, в ответ тормошу его стильную прическу, и мы смеемся и уходим куда-то вглубь танцпола, стараясь особо не расходиться.

В какой-то момент я понимаю, что уже не иду сам, а плыву, ведомый фантомной силой. И сила эта утягивает меня черт знает, куда, и не уверен, что мне это нравится, но я поддаюсь, чтобы узнать, что будет дальше. Иногда меня тормозят какие-то рывки, словно в моей трансмиссии заканчивается сцепление, и обороты уже не идут на колеса, и я буксую и едва не сбиваю с ног какую-то девицу, и приношу извинения, но она смеется и почему-то целует меня в щечку и называет Лешей, и я не упускаю шанса ухватить ее за задницу, проскользнуть ладонью по нежной, вельветовой поверхности ее тонкого платья и ощутить напряженную линию ее трусиков-стринг, но получаю пощечину и отваливаю куда-то еще. У меня море дел, но я пока не знаю, с чего начать.

В моей голове загорается огонек, и уже спустя пару секунд он превращается в свечение, и я замираю и слушаю музыку, и музыка проникает в меня, а потом сливается с каждой молекулой моего тела, проникает во все уголки, и мне становится удивительно тепло, и во мне пульсирует растущее чувство кайфа, и оно набирает обороты в геометрической прогрессии, как волна из десятка оргазмов.

Я не знаю, сколько времени я так стою на месте, как вдруг меня накрывает плотное одеяло тьмы. Спокойствие – бесконечное и невыразимо глубокое, – насыщает меня всего – от макушки до пяток, – и я хочу присесть или прилечь или зависнуть в воздухе, и ноги явно не справляются с ношей моего тела, и в какой-то момент меня это начинает пугать, но тут…

Снова возвращается эйфория, снова пульсирующий рост кайфа, снова желание двигаться. Я снова иду, пытаясь разглядеть знакомые лица, но ничего не могу поделать с чувством, что я не знаю здесь никого, и мне хотелось бы…

Музыка становится жестче, медленнее, надменнее. Этот мотив что-то скрывает от меня – так мне кажется, пока я, борясь с чувством полнейшей опустошенности и отрешенности от мира, пробираюсь сквозь толпу – я не уверен, что не по второму или третьему кругу, – и натыкаюсь на барную стойку и прошу один бокал мартини со льдом, и кидаю на стойку какую-то купюру. Мне говорят, что этого мало, и я улыбаюсь – мне кажется, улыбаюсь, – и протягиваю другую бумажку. Глаза девицы за стойкой широко раскрыты, она улыбается краем рта и что-то говорит, и я понимаю, что дал опять не ту банкноту – мне сразу казалось, что это даже не деньги, а какая-то карточка или листовка. Третья попытка оказывается более успешной. Я выпиваю мартини, сгребаю какие-то бумажки, выданные барменшей, снова пытаюсь изобразить улыбку, и уже эта моя гримаса явно пугает девицу, но она ничего не говорит, а отворачивается к другому клиенту.

Броски из вынужденной эйфории в настойчивую расслабленность продолжаются, и я не могу их контролировать, и наслаждаться таким состоянием не выходит. Я ощущаю горячий поток мартини по пищеводу, хотя оно было далеко не первым из спиртного за вечер, но мои ощущения, видимо, перезагружены этим «колесом». Под уверенный, жесткий и почти оглушающий бит металлизированный мужской голос уверенно повторяет «Don't be afraid!», но меня это совершенно не убеждает, и во вспышке света…

…я открыл машину и сел, глядя вперед, желая обернуться, но не оборачиваясь, потому что там может быть…

«Don‘t be afraid!»

…поэтому блондинка впереди, несмотря на милую улыбку, кажется неестественно длинноногой, слишком вытянутой, и мир вокруг меня то исчезает в кромешной тьме, то проявляется снова. Я ощущаю горячую, как кипяток в…

…я уперся кулаками в стол и совсем не вовремя вспомнил, что надо починить кофеварку, но уже поздно, и в окне что-то мелькает, но мне пора…

…волну страха. Реальность свернулась вокруг меня в сферу, которая вращается вместе с моим движением, как прогулочный шар для хомячка, катится то вперед, то влево, то вправо – я уже слабо различаю направления. Передо мной возникает лицо…

…я выключил телефон, потому что не хотел его слышать, потому что я не хотел сказать лишнего, потому что он всегда был больше, чем просто пареньком из обслуги, на которого можно наорать…

…я не отвечаю и просто иду следом. Почему бы и нет.

Я должен починить кофеварку. Отвезти ее куда-нибудь. На завод. В магазин. Хоть куда-нибудь.

Мне кажется, я сейчас расплачусь от этих тяжелых, как кусок урана, мыслей. Я слышу рядом разговор. Два женских голоса и один мужской. Мне хочется немного послушать, потому что это первые голоса за последние несколько минут, которые я могу расслышать и понять.

– Странно, что ты не водишь.

– Мужик, который крутит руль – это так сексуально.

– Ага. Это так, словно он управляет тобой, словно трахает тебя, даже не прикасаясь.

– Отлично. В таком случае, вам обоим следовало бы трахаться с таксистом Арменом, а не со мной.

– Брат, – меня кто-то берет в охапку, пытается слегка придушить, и я делаю рывок, и мне предлагают остыть, и, вглядевшись, я понимаю, что это Миха.

– Пугаешь меня, – пытаюсь засунуть руки в карманы и выпрямиться, но неизбежно раз за разом выстреливаю онемевшими пальцами мимо карманов.

– Не ссы на пол – утонем! – Миха, кажется, смеется; он такой размытый, расфокусированный, неопределенный. – Короче, я провел анализ.

– Анализ? – меня возмущает это слово.

– Да, – Миху, видимо, это смешит. – Анал-изирующий проход сделал. Короче, с цивильными телками все уныло. Но нас с тобой скучать не оставят, так как я подготовил план «буэээ». Я думаю, самое время шлифануться.

– Базара нет, – мой голос кажется мне стеклянным; дребезжащим; пустым.

– Погнали в «виповку». Она тут особая – для правильных пацанов.

Что-то мне в этой идее не нравится.

Что не нравится-то? Устал – отдыхай!

Нет, ты не прав. Погоди. У тебя же есть эта…

На жопе шерсть, и та клоками! Уймись! Иди вон, присядь.

В стене открывается дверь, которой здесь точно не должно быть, и я пугаюсь – не глюк ли это, но Миха проходит внутрь, и все становится ясно. Я захожу следом в стеклянную дверь, непрозрачную снаружи, и мы с Михой оказываемся в предбаннике, где вдоль стен стоят и курят задумчивого вида персонажи со странными прическами. Дым вьется, уходит вверх, в недры вентиляции. Кто-то сидит за столиком и курит огромный цветастый кальян. Я что-то хочу спросить насчет курения в общественных местах, старательно формулирую фразу, но меня уносит, вроде как, вслед за Михой вглубь помещения, и я пролезаю в какую-то дверь через занавески из какой-то мишуры.

– Мишаня, – слышу свой плавающий голос; кажется, я потерялся.

– Братан, ты такой уторчанный, – смеющийся, звенящий голос Михи.

– А ты – нет?

– Я – как стеклышко.

Я – как стеклышко.

Это какое-то хокку. Японский стих. Пять-восемь-пять.

«Я – как стеклышко.

На ветру болтаюсь тихо.

Сраная моя жизнь!»

– Сырок, – меня пробирает на хохот, и Миха грубо толкает меня, но я не опрокидываюсь, а сажусь на что-то средней жесткости.

Или мягкости?

Откуда вообще взялось это слово?

– Но ведь рифмуется, понимаешь? – пытаюсь достучаться до Михи, но тот отходит куда-то, на ходу бросая «Ща все будет», а я не могу успокоиться. – Ты пойми, главное – задать уникальную форму, задать мысль, сформировать brand essence. А потом уже писать от нее планы маркетинга и продаж.

Вижу, как Миха передает дамочке – как подсказывают включенные остатки мозгов – местной мамке, – тонкую пачку банкнот и говорит «Ну, ты понимаешь, Лелечка». «Конечно, милый. Полный пакет, как всегда. Отдыхайте. Шампусик будет через минуту».

Миха приходит ко мне и садится рядом. Оказывается, я сижу на кожаном диване.

– Че ты там задвигал про брэнды? – интересуется он.

– Забудь. Это работа. Заводит даже на отдыхе.

– Это хорошо. Значит, ты человек своего дела. А вот я все никак не могу определиться.

– Ты ее знаешь? – киваю в сторону Лелечки.

– Ее знают все, кому нужно ее знать.

Удивительная штука, но стоило мне присесть – и опьянение спало, и мир стал четче, контуры объектов стали явными, да и Миха стал мне ближе и роднее.

– Ладно. Давай-ка расслабимся. Каждый со своей. Выберешь?

– На твой вкус, брат, – мне почему-то хочется заплакать; странное чувство повышенного комфорта и успокоения.

– Ты только не суйся из «виповки», – с параноидальным видом говорит Миха. – Нам такими нельзя светиться.

– Такими?

Он ничего не говорит и машет рукой. Я почти уже плачу. Миха куда-то уходит. Берет двух каких-то девиц за задницы, разделенные по швам ниточками трусов, и просто пропадает. Одна задница черная, как шоколад «Милка». Вторая белая – как молоко «Тема».

И что?

– Пойдем, малыш, – почти шепчет мне в ухо голос, от которого все начинает шевелиться в штанах.

Ну, я, конечно же, иду. Почему нет? Фрагменты помещений мелькают передо мной, как лошадки на детской карусели, не давая шанса сконцентрироваться ни на чем, и чем четче я ощущаю, как моя собственная рука на ходу залазит между ягодиц какого-то существа женского пола, тем меньше у меня шансов понимать, где я нахожусь. Все содержимое моего черепа наполняется одними лишь абстрактными чувствами, среди которых превалирует фильтрованное, незамутненное желание секса.

Туман рассеивается, когда я снова сажусь. На мне расстегивают рубашку, и я зачем-то снимаю одну запонку с рукава. Меня обслуживает девочка в прозрачной черной кружевной ночнушке с шикарной, хотя и явно силиконовой грудью, черными волосами и карими глазами. Меня несколько смущает ямочка на ее подбородке и тот факт, что она выглядит немного старше меня, но это все мелочи. Девочка шикарна.

В моей руке оказывается бокал. Видимо, шампанское. Во всяком случае, это бокал для шампанского. Выпиваю залпом. А где вкус? Что за «российское» вы мне подсунули?

Влажный язык путешествует по моей груди, по животу, который я намеренно напрягаю, чтобы сучка чувствовала не только крепкий стояк, но и пресс – хотя, какого черта эта может быть интересно проститутке, да и вообще нынешним телкам, которые чаще щупают твой кошелек, чем член? – и его путешествие понемногу начинает надоедать.

– А снять с меня штаны не входит в твою компетенцию? – выдаю с желчью в голосе

– Ах, да ты шутник, – хихикает и тянется уже, наконец, к напряженной ширинке.

Черт, ну как же эти девицы сосут, а! Главная проблема «хороших девочек», которую они поголовно проблемой не считают, заключается в полнейшем нежелании овладевать искусством любви. Мнение «перепихнемся, как получится, и будь доволен, что принцесса тебе дала» приводит, как я считаю, к большинству проблем между мужьями и женами, но что самое важное…

– О, да! – вырывается из меня, когда эта шлюшка заглатывает мой инструмент почти целиком.

Поняв, что мне все это вполне нравится, она пропихивает себе в глотку так глубоко, что ее пышная верхняя губа уверенно упирается мне в лобок и оставляет красную дугу из помады. Чертов компромат!

Мне кажется, что я всю жизнь жил в бездонной глотке девицы. Или что мне отсасывает сам Адский Сисястый Сатана. Но ощущения частично меркнут, становятся также фрагментарными, и я останавливаю минет, требуя чего-нибудь еще, и шлюшка плавно переходит к обработке моего хозяйства своими крайне функциональными грудями, но в какой-то момент снова случается провал, и мне кажется, что я потерял все ощущения, и никакого кайфа не будет, но потом все чувства возвращаются, причем в небывало ярких красках – да я с кокса так ни разу не улетал, даже с чистого, привезенного откуда надо! – словно бы мне открутили член, а потом привинтили обратно, с новыми рецепторами, и я выстреливаю одной огромной порцией спермы прямо между сисек девицы, и ее шею украшает шикарное «жемчужное ожерелье», и она смеется и посылает мне воздушные поцелуи и размазывает капельку спермы, как помаду, по нижней губе…

Вот-вот, а «хорошие девочки» бегут за салфетками. Суки! Долбанные вампирши!

А потом все исчезает.

А я? Я-то есть?

Ищу выход. Спросить не у кого. Сказочная минетчица исчезла. Застегиваю штаны, вываливаюсь из комнаты и решаю на минутку присесть на знакомый диван. Это единственное, что мне знакомо здесь. Хотя, когда-то раньше я здесь был. Но без Михи. Возможно, с Борисычем и компанией. Хотя, у них другой формат. И пользуются проститутками они иначе. Например, отделать девицу в два, а то и три хлыста для них – это норма. А мне не нравится. Я люблю, когда за мои деньги меня индивидуально обслуживают, а не терпят. Посижу минутку. Не больше.

Снаружи, за занавеской кто-то стоит и болтает. Улавливаю отдельные реплики, перебиваемые периодическим шумом. Видимо, работницы местного борделя вышли покурить и обсуждают трудовые подвиги.

– Ага, они все герои под стаффом. Только кончаются быстро, – с явной усмешкой говорит одна. – Мой вырубился «в ноль».

– Ну, да. Мой с Лизкой супермен иссяк за тринадцать секунд минета, – вздыхает вторая. – Специально подсчитала, как чувствовала какой-то подвох. Все волосы обкончал нам, скотина.

– Ладно. Это лучше, чем бандажник, который мне вчера мне ноги привязал за ушами, – смеется третья телка.

Когда я это слышу – какого хрена я это слышу? – мне почему-то вспоминается снафф-ролик, который я когда-то видел в интернете. Случайно наткнулся. Там спящей небритой девке, которую сношал парень, топором отрубали ногу, от чего она просыпалась и орала, а потом овощечисткой отрезали ей язык, хотя ей это не очень-то нравилось, как мне показалось.

Закрываю глаза, а как только открываю, меня начинает дико тошнить, и я едва не блюю, но уже спустя мгновение я словно бы меняю физическую оболочку, и тошнота исчезает, но все вокруг как-то ирреально, бессмысленно, и я ищу точку опоры, но сейчас…

Долбанные «качели» уносят меня то в кайф, то на дно, а между этими двумя мирами – непроглядная тьма, сырость, гниль, и кто-то говорит…

Перед моими глазами проступает удивительно четкая картина всей мировой торговли, где год за годом, век за веком, вселенная за вселенной продаются люди, вещи, услуги, и это бесконечный цикл все вращается и вращается, и где-то в середине замкнутого круга, по которому мы все – человечество, – бежим, светится первозданное пламя истины, словно огромная лампа, полная пламени, ядерных взрывов, плазмы, и я пытаюсь всмотреться в это пламя, но от вращения вокруг него меня снова начинает тошнить.

Меня тошнит от всего этого бега по кругу!

Что-то нужно сделать, и я решаюсь на поиски истины.

– Миха! – подаю сигнал, но на него никто не отвечает.

– Уехал уже, – наклоняется ко мне и смотрит мне в лицо какая-то телка неопрятного вида. – Да и тебе пора, дружок. Ты уже час тут залипаешь в одну точку.

***

…и с трудом приоткрываю глаза, и меня встречает настолько быстрый и маневренный «вертолет», что даже не ощущая рук и ног, я каким-то чудом оказываюсь в ванной и безудержно блюю, потом отхожу, смотрю вверх, разворачиваюсь, едва не падаю на выходе из ванной, а потом делаю шаг…

…а шум вокруг застилает все, делает его образ далеким и неразличимым, и я спрашиваю «Почему?», но он лишь смеется, как мне кажется…

…обхватываю подушку, чтобы ощутить хоть что-то стабильное, неподвижное, но и подушка скользит куда-то, как и пол, и стены, и кровать, и…

…все уже отдалились, исчезают по одному, разбредаются куда-то, и я все еще жду ответа, но никто просто не может знать, как никогда никто не мог, и в моей голове ощущается огромный кулак, который сжимается все сильнее, и мне лишь остается…

***

Я у окна.

В окне далекого, недостижимого дома – тень. Человеческая фигура.

Приподнимаю выше жалюзи, хотя они и так не мешают смотреть.

Тень мечется. Мир накрывает тьма. Потом снова та же картина. Тень с распростертыми руками.

Потом тень исчезает.

И когда эта фигура исчезает, меня одолевает глубочайшая печаль, грусть сжимает все мои внутренние органы, и мне кажется, что с этой фигурой пропало нечто неописуемо важное для меня…

Но это сущий бред!

Я поднимаю взгляд в небо, в котором одиноко плавает облачко неопределенной формы, и сейчас это мне кажется более странным, чем все, что происходило со мной за последние сутки.

Мне пора уйти.

Мне пора.

Суббота

Я открываю глаза и понимаю, что этот потолок мне знаком. Не чувствую запаха. У каждого дома должен быть запах.

Осматриваюсь. Я дома. В тишине и одиночестве.

Хотелось бы верить, что меня привезло такси. Что я не накосячил больше обычного. Что все прошло по плану. Но эти долбанные качели…

Добежать до сортира, добежать любой ценой.

Свалившись с кровати, бегу, согнувшись в три погибели, в ванную. Почему в ванную? Уже неважно. Ванну придется помыть. Завтра. Или сегодня. Меня мотает, разбрасывая содержимое черепа по стенам квартиры. Когда я возвращаюсь в комнату, места становится больше, и точек соприкосновения со стенами больше, и мне кажется, что здесь слишком холодно, меня трясет и произвольно дергает в разные стороны, что усиливает тошноту.

Барахтаюсь и проваливаюсь в пучину спазма, распространяющегося по всему телу. Медленно. Издевательски медленно.

Делаю слишком резкий рывок, когда трясущимися, не поддающимися контролю руками пытаюсь плеснуть в лицо холодной воды, и мир погружается во тьму. Я не знаю, сколько времени проходит до момента, когда перед глазами у меня проявляются множественные светлые пятна, и светодиодная подсветка начинает методично разрезать мои глаза, как кухонный нож – батон колбасы, и мне кажется, что за время этого провала меня снова вырвало, но я не уверен.

Почти ползком добираюсь до ближайшего объекта, похожего на кровать или лежак.

Но это же моя квартира!

Всем плевать. Всем, кого здесь нет. То есть – всем вообще. Я не уверен, что я сам здесь и сейчас, а не в клубе, пускающий слюни и ждущий такси и ищущий вращающимися в разные стороны глазами Миху или хотя бы ту шлюху с шикарной грудью или паренька из «Газпрома», с которым я хотел пообщаться вместо того, чтобы убиваться этим «спейс-стаффом».

Время все идет, а мое состояние не меняется, и я начинаю привыкать, а потому могу встать и осмотреться.

В квартире все чисто и свежо. Климат-контроль делает свое дело, идеально увлажняя воздух и поддерживая нужную температуру, когда кто-либо двигается внутри.

Система контроля движения, система защиты от протечек, система кондиционирования, система охраны и сигнализации, система пожаротушения, система координирования систем и система контроля за работоспособностью датчиков системы координирования систем, а также – барабанная дробь! – система спутниковой связи для системы контроля за работоспособностью датчиков системы координирования систем. Все самое необходимое. Каждую секунду на меня своими огромными глазами смотрят десятки датчиков. Я сам нанял их для этого. Я не уверен, что мне нужен кто-то еще – еще одна пара вперившихся в меня глаз здесь, в моем собственном жилье.

Начинает мучить жажда. Значит, я живой. Попытка улыбнуться оказывается безуспешной, но и черт с ним. Внутренне я хохочу над всеми – спортсменами, культуристами, ЗОЖниками, попами, Девой, мать ее за ногу, Марией и всеми прочими святыми и прокаженными. Я – грешник. И я жив и здоров. Шах и мат.

Итак, передо мной стоят некоторые фундаментальные задачи. И пока мне предстоит справиться с первой из них.

Как прийти в себя после вчерашнего?

Что меня больше всего мучит? Правильно – похмелье. После наркоты отходняки совершенно другие. А сейчас мне хреново он интоксикации, к бабке не ходи. Пить активированный уголь поздно, а это значит – надо опохмелиться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.