Клеща

Люсьена вытащила градусник. Ртутная полоска дотянулась до 39,3. Увидев температуру, женщина испугалась, а вслух возмутилась:

– Да что это они, издеваются, что ли над пациентами?! – воскликнула она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Напротив нее сидел молодой человек. С виду ему было чуть больше тридцати. Люсьена уже давно заметила, что он поглядывает на нее. Поэтому на сорвавшееся возмущение тот немедленно отреагировал. Казалось, он только и ждал повода, чтобы начать разговор:

– И не говорите. Всегда здесь такое. Ты пришел на прием, но тебя не замечают, как будто и не приходил вовсе. Мой врач тоже куда-то ускакал. Наверное, важное совещание за чашкой чая наметилось, – заулыбался незнакомец Люсьене.

Она очень удивилась, что молодой человек так активно начал разговаривать с ней. А потом усмехнулась и все сама себе объяснила: «Ну а к кому же ему еще обратиться, с кем поболтать. Очередь еще не набежала, или наоборот, уже убежала. Не перекрикиваться же ему вон с тем мрачным типом, сидящим в конце коридора. Я-то ближе».

Объединенные коридорным ожиданием, они перекидывались общими фразами. Но никто из них не рассказывал, почему сидит здесь и ждет врача. Хотя оба, исходя из случившегося, поверили бы в истории друг друга.

Люсьену, при разговоре с молодым человеком не покидало чувство, что они знакомы. Наконец, она решилась спросить:

– А вы Брыкину Семену Семеновичу случайно не родственник?

Молодой человек замешкался. Он-то уже давно узнал Люсьену, свою давнюю знакомую. Да он и разговаривал с ней также, с позиции своего настоящего возраста и их отношений. Поэтому порой забывался и этот вопрос поставил его на место. А нужно было еще и отвечать на него. Решив, что Люсьена точно не поверит в его омоложение, начал сочинять:

– Да, родственник. Довольно близкий. Сын. Погостить приехал.

– Понятно. Вы заходите в гости, на чаек. И Семена Семеновича с собой берите, – то ли всерьез, то ли в шутку пригласила Люсьена.

– Вот так-так! Да вы же с ним поссорились! – недоуменно воскликнул тот и поспешно добавил: – Мне батя рассказывал…

– А что, вы обо мне с ним разговаривали? – ухватилась за такую любопытную деталь Люсьена. И увидела, что ее собеседник почему-то смутился и покраснел – «совсем как Семеныч…».

Люсьена пристально вглядывалась в помолодевшего господина Брыкина. Она не могла поверить, что сын может настолько точно копировать отца. И дело было даже не во внешности. Жесты, движения, мимика были теми же самыми. Люсьена невольно следила за молодым человеком и отмечала про себя: «Вот сейчас он провел рукой по голове таким, особым, «его» способом: в одну сторону, в другую и, взъерошив волосы, направил их вверх… вот сейчас он также кашлянул… и словечко «вот так-так» Семеныч часто говорит»…

Когда-то господин Брыкин и Люсьена сидели также в поликлинике. Кабинеты их врачей располагались поблизости. Разговаривая ни о чем, они вдруг поняли, что заполняют сейчас друг другом свое одиночество. Это сразу сблизило их. Он тогда, освободившись раньше, подождал, пока женщина завершит свой визит к врачу и выйдет из кабинета.

– А вы сейчас куда направляетесь? – спросил, смущаясь, ее – вот уж не думал, что снова потянет к женскому обществу. Но Люсьена казалась такой мирной и приветливой, чем сильно притягивала его.

– Да на восемнадцатый троллейбус, – ответила, ласково щурясь, она. – О, и мне на него… Другого ответа Люсьена и не ожидала услышать. Но она и не собиралась отталкивать этого немного неуклюжего в общении «довольно милого человека». Он тогда не доехал до своей остановки. Вышел вместе с ней.

– Что-то я заговорился с вами. Ну, да ладно, как говорится – проехали. Все равно мне на следующей надо было выходить. Прогуляюсь. А стаканчик воды дадите? Жарко уж очень…

– Дам. Пойдемте. – Они дошли до дома Люсьены и прошли во двор. Птицы пели, а солнце светило – казалось для них.

– А хотите чая? – спросила она его и, услышав утвердительный ответ, усмехнувшись, скрылась в домике. Через некоторое время вышла с самоваром. Он кинулся помогать… С тех пор господин Брыкин часто выходил на одну остановку раньше.

8.

С течением их знакомства, для Люсьены «Семеныч», он же господин Брыкин, уже давно перешел из статуса «просто сосед» в некий другой. В какой – она даже не могла себе объяснить. Пожалуй, потому, что не допускала проявления чувств, когда тебе шестьдесят.

И зря. Ее симпатия была взаимной. Господин Брыкин в своих самых смелых мечтах видел Люсьену, по хозяйски орудующую на кухне. На его кухне. Точнее – на их.

В отличие от Люсьены, Брыкин никогда не вспоминал о своем возрасте, когда был с ней рядом. Он просто общался, потом уходил домой – и жил, вспоминая эти разговоры, до следующей встречи. В его распорядок дня органично вписались их посиделки под яблоней за ароматным чаем. В такие минуты он отдыхал душой, а потом чувствовал себя сильным, здоровым и радостным. Он даже в гости к ней шел как-то по-другому. Едва сдерживаясь, чтобы не начать подпрыгивать.

Брыкин не скрывал от себя нового чувства. Напротив, даже был рад ему. «А возраст?» – пытался укусить рассудок. «А этому делу все возрасты покорны. Мудрец сказал», – находила, что ответить та часть его сознания, которая отвечала за все чувственное и эфемерное.

Однажды он решился показать свое особенное к ней отношение. По телефону они договорились о встрече:

– Давайте-ка сходим с вами куда-нибудь, поужинаем вдвоем. Я знаю один уютный ресторанчик – без помпезности и кусачих цен, но весьма приличный, – господин Брыкин, как ему казалось, весьма прозрачно намекнул на торжественность момента.

– Да, можно сходить, – ответила она ему, от смущения, довольно кратко.

Приближалось время встречи. Господин Брыкин готовился к ней основательно. В тот день он достал свой парадно-выходной темно-синий костюм. Тот самый, в котором чувствовал себя на все сто.

– Так, разбавим синий розовым, – господин Брыкин выгладил бледно-розовую рубашку. Господин Брыкин любил чувствовать себя модным. Не стеснялся ярких цветов в одежде и умел грамотно их сочетать. Примерив, он с удовольствием посмотрел на себя в зеркало. Затем снова все снял. Аккуратно повесил на вешалку, стряхнул невидимые пылинки. Взялся за туфли. К своей обуви он относился не менее требовательно, чем к одежде. Парадными и любимыми были черные лаковые туфли. Он натирал их мягкой бархатной тряпочкой минут сорок. Затем отставил, удовлетворившись блеском.

Приближалось время их встречи. Господин Брыкин с удивлением обнаружил, что он начал волноваться. Вдруг начал все ронять, задевать стены, не вписываясь в межкомнатные двери. Наконец, оделся и обулся. Последний штрих – парфюм.

Окрыленный, вдыхая шлейф собственного аромата, он вышел из дома. Туфли сияли. Сиял господин Брыкин. Шаги отбивали ритм: «к ней, к ней».

Он уже наметил план прогулки. Сначала они пройдутся по парку. Затем, через набережную, неспешно выйдут к небольшому ресторанчику. На самом деле, он не знал, что это за место, какая там кухня, цены. В этом заведении он еще ни разу не был. Просто как-то раз прогуливался мимо и увидел через окна интерьер ресторана, показавшийся интересным. А когда они познакомились, он вдруг подумал, что было бы просто чудесно зайти с ней в то место, где никто из них ни разу не был. Хотел, чтобы это стал их ресторан. «И уже там…», – думалось господину Брыкину… На этом месте он останавливался, не желая заранее нервничать. Что конкретно «уже там» будет, он себе четко не представлял. Дух захватывало. «Как-нибудь разберемся», – спешно тормозил сам себя, как только, забывшись, снова в мечтах доходил до сокровенного момента. Но все пошло не так, как он запланировал.

Впуская своего кавалера, женщина отворила калитку. Мужчина увидел ее в будничном рябеньком платье. Вот только не заметил прически. Люсьена всю ночь проспала на бигудях. Измучилась очень, но результатом, все же, осталась довольна. Да, поменять свой имидж она не успела, в чем сама же на себя сейчас злилась. Хотя попытка была.

Люсьена тоже готовилась к предстоящему ужину. И с не меньшей тщательностью. Открыв шкаф, она вдруг поняла, что ей совершенно нечего одеть для подобной встречи. Оказалось, что платье, в котором она мысленно уже пошла на ужин, от длительного лежания никуда не годится. Надев его, и придирчиво всматриваясь в свое отражение, Люсьена помахала головой:

– Не то совсем: вон как вытянулось и потускнело! Тряпка, которой я полы мою и то смотрится лучше – оценила она свой наряд и решительно отмела этот вариант одежды.

Платье из шкафа прямиком отправилось в мусорку. Оставался спортивный костюм, в котором Люсьена обычно ходила на работу. Но женщина прекрасно понимала, что он не подходит для ресторана.

Она злилась на себя за то, что не заглянула в шкаф раньше. Ее совсем не прельщала перспектива отправиться по магазинам – шопинг Люсьена терпеть не могла. К тому же, времени до назначенной встречи оставалось не так много.

Но больше всего ее волновало то, что она уже давно отвыкла от подобного рода общения. Предстоящее совместное посещение ресторана задавало вопросы: «Как быть? Как вести себя? Что будет дальше?». Она волновалась и злилась на свое волнение. Но все же, нужно было спасать ситуацию. Люсьена отправилась за новым платьем.

В магазине подскочившая к ней слишком молодая и слишком глупая продавщица, любезно растянув рот в улыбке, поинтересовалась: «Для какого повода вам, бабушка, нужна одежда?..». Окончательно разозлившаяся Люсьена, сдерживая бурю эмоций, произнесла: «Для того, чтобы носить одежду, не нужен повод». Развернулась и ушла, оставив продавщицу в недоумении: «что это бабушенция сказала? И почему ушла?»

Люсьена обиженная, злая на весь белый свет, а на себя в особенности, возвращалась из магазина. Ни с чем. У нее отпало все желание что-либо покупать. Но главное – весь ее романтический, – хотя сама себе она в этом не призналась, – настрой, ни к месту произнесенным словом, был уничтожен. Всю дорогу от магазина до дома в голове звучало произнесенное доброжелательным тоном всего одно слово. «Бабушка».

Дома Люсьена попыталась успокоиться. Но только расплакалась, чего уже давно себе не позволяла. «Ну куда, куда я собралась…бабушка», – растравливала она сама себя, не вытирая слез. Но все же, характер у женщины был достаточно сильным. Поэтому из состояния себя жалеющего она быстро перешла в состояние боевое. Решила, что пойдет на встречу в спортивном стиле: «он же говорил, что это не какое-то там помпезное место… пустят, поди…». Провести должные манипуляции с косметикой и соорудить прическу Люсьена до прихода господина Брыкина успела, а вот костюм она решила прогладить прямо перед самим выходом. Поэтому к пришедшему немного раньше назначенного времени господину Брыкину вышла в домашнем неопределенного цвета рябеньком платье. А он, застигнутый врасплох таким вот будничным нарядом, полушутя-полусерьезно, – так, по крайней мере, думал он, – спросил: «А чего-нибудь повеселее нет?» – и кивнул в сторону ее наряда. Для нее этот вопрос стал последней каплей.

– Хочешь веселее, отправляйся на прогулку с клоуном! Нет у меня ничего веселее, понятно?! – прокричала она и чтобы скрыть навернувшиеся слезы, развернулась и направилась в дом. Господин Брыкин в недоумении проводил ее взглядом. Такой реакции на довольно безобидную фразу он никак не ожидал. «Совсем что ли я разучился общаться с прекрасным полом. Или этот пол чего-то недопонимает…», – подумал он. Господин Брыкин не знал, что сейчас лучше сделать: «Окликнуть ее?.. Пойти вслед?.. или дать время успокоиться?..» Пока он размышлял, момент был упущен. Он услышал, как Люсьена громко хлопнула входной дверью, скрывшись в доме. «Нет, лучше подождать…»

Он, разочарованный несостоявшейся прогулкой, погас. Поникший, стоял посредине двора. Бросил взгляд на «их» место под яблоней. Там было так приятно пить чай, разговаривая ни о чем. «Вот и разобрались», – грустно усмехнулся он своим несбывшимся мечтаниям. Надеясь, что она все же выйдет, он еще с минуту постоял. Щебетали птицы. Сияло солнышко. Сияли ботинки…

– Да что я тут стою, как первоклассник, – поняв, что они уже никуда не пойдут, тихо произнес он. Вышел. Аккуратно затворил за собой калитку.

А она, злясь на всю эту ситуацию, все же отойдя от окна на «безопасное», – так, чтобы ее не было видно, – расстояние, ни обращая внимания ни на катившиеся слезы, ни на противоречащую им улыбку, пристально всматривалась в стоящую на дворе фигуру. Она понимала, что сегодня их прогулка сорвалась. От этого ей становилось грустно. Но она также осознавала, что сегодняшний эпизод – частичка их совместной жизни, что никуда им друг от друга не деться, что они обязательно помирятся и несостоявшаяся прогулка – всего лишь дело времени. От этого где-то внутри становилось тепло и легко.

После эпизода с неудачной прогулкой, господин Брыкин, однако, совершенно не знал, как себя вести с Люсьеной дальше. Подумав, пришел к выводу, что в случившемся в большей степени виновата Люсьена. Но он также понимал, что она ни себе, ни ему в этом не признается. Значит, будет продолжать обижаться. «Следовательно, – сделал он вывод, – и процесс перемирия нужно брать на себя». Но пока он обдумывал, как лучше все устроить, в их жизни вдруг влились странные обстоятельства. У нее – ситуация с клещом. У него – с таблетками.

Господин Брыкин, в общем-то, и сами таблетки начал принимать с мыслью о Люсьене, хотя и сам бы не смог сказать, ради чего конкретно. Он иногда подолгу задумывался над некоторыми пословицами: «что народ хотел сказать таким вот изречением…» Но вдруг в жизни что-то происходило – и смысл некоторых из них становился понятен. Как только Брыкин начал пить таблетки, он понял смысл еще одной пословицы: «от добра добра не ищут».

9.

И снова, как и тогда, когда они встретились в первый раз, их свела поликлиника. Правда, на тот момент господина Брыкина было уже не узнать. С Люсьеной разговор завел молодой мужчина, которому было чуть больше 30-ти. Но она заметила в нем поразительное сходство с господином Брыкиным и даже ловила себя на мысли, что сама общается с этим человеком как со старым знакомым.

– Не прошло и полгода, – тихо произнесла Люсьена, заметив появившуюся в конце коридора фигуру своего врача. Она кивнула своему собеседнику, давая понять, что вынуждена прервать их разговор.

– Заходите, – сказала врач, еще поворачивая ключ и щелкая замком двери. – Что там с температурой? – поинтересовалась она, задав вопрос и одновременно властно протянув руку за градусником. Зажала его пальцами. Поднесла к самым глазам. Черно-угольные брови взметнулись.

– Да у вас 40! – произнесла она с неопределенной интонацией и не смогла скрыть заинтересованности во взгляде, бросив его на особенную пациентку.

Люсьена, услышав про такую высокую температуру, подумала, что та преувеличивает. Чувствовала она себя довольно хорошо. Хотя действительно, периодически ощущала то жар, то озноб, но, в основном, испытывала какое-то странное чувство – синтез спокойствия и силы. Тем не менее, заметив на лице врача плохо скрываемую растерянность, немного за себя испугалась.

Зайдя в кабинет и подойдя к столу, врач вдруг начала судорожно хватать и отбрасывать какие-то заполненные бланки, лежавшие на нем. Часть из них упала на пол. Один листок закружился и приземлился возле ног Люсьены. Она нагнулась, чтобы поднять его.

– Не надо!! Я сама!! Вам нельзя с температурой наклоняться!! – завизжала медик. Кинулась к своей пациентке. Но Люсьена уже успела кое что увидеть. Ее взгляд выхватил информацию. Несмотря на особенный, плохо распознаваемый почерк, она все же смогла разобрать в определенной графе фамилию «Брыкин». Заметила и подчеркнутый красным номер: «14/17», написанный от руки. «Та же дробь семнадцать, что и у меня», – опять заработали в эту сторону ее мысли.

Люсьена чувствовала: что-то не так. Она снова вспомнила сон. «Даже если всего этого и не было на самом деле, врач ведет себя слишком странно», – подумала она. – «И как бумажка с фамилией моего соседа попала сюда, он ведь у другого доктора…»

– Вот с этими направлениями вы сейчас спускаетесь на первый этаж, – протягивая сбежавшие листы, тем временем говорила ей врач. – Там, возле охраны есть лестница. По ней поднимаетесь, потом поворачиваете направо, потом доходите до кабинета «Дежурное помещение», оттуда поворачиваете налево и, пройдя еще немного, снова налево, пойдете по коридору, увидите на полу коврик – по нему дальше ориентируйтесь и выйдете в нужный вам ноль-ноль-первый кабинет.

– Да, хорошо, – кивала Люсьена, давно потеряв путеводную нить напутствий. Она только уяснила, что сначала нужно куда-то спускаться по лестнице, а потом держаться коврика, который ведет к кабинету. – А что, Семен Семеныч тоже у вас лечится?

– Да, да, тоже, тоже, – залепетала та в ответ и начала надвигаться на Люсьену, своей массой подталкивая ту к выходу: – Может, вас проводить?

– Нет, не нужно. Я сама. Потихонечку пойду и все найду, – фразу она начала еще в кабинете, а закончила, закрывая дверь с другой стороны. Ей не нужно было сопровождение врача-конвоира. Кроме того, Люсьена хотела убедиться, что ей действительно все приснилось. Или убедиться в обратном. Правда, как ей предстоит это выяснить, она сама еще толком не знала. Решила ориентироваться по ситуации.

Когда женщина вышла из кабинета, она огляделась по сторонам и в голове мелькнуло недоконченное: «А, его нет…». Почему-то от этого стало грустно. Разочарованная, она отправилась искать кабинет.

Блуждая по поликлинике, Люсьена уже не чувствовала температуры. Напротив, ощущала неизвестно откуда взявшийся прилив сил. «Сейчас, пожалуй, я с большой охотой станцевала бы вальс. С кавалером, разумеется. Но вместо этого ходи, ищи этот кабинет со странной нумерацией», – размышляла она.

Женщина сама не поняла, как вырулила на коврик-указатель. Черная узкая резиновая полоска повела ее вниз. Лестничные пролеты, коридоры, снова лестницы. Все ниже и ниже.

Наконец, она остановилась перед дверью с табличкой «001». Очереди не было. Она постучала. Тишина в ответ. Дернула. Дверь оказалась открытой. Вошла и сразу встретилась взглядом с парой холодных, абсолютно безразличных ко всему глаз. Женщина с кубическими формами. С пышной прической в виде собранных наверх ярко-красных волос. Огромная заколка выглядывала с макушки черным рогом.

– Вас клещ укусил? – должно быть, хотела спросить она. Но в интонации вопроса не прозвучало. Монотонность глушила все интонации. Она утверждала. – Давайте мне направление, которое держите. А теперь показывайте – что, где.

– Вот бумажечка, – протянула Люсьена. Отодвинула одежду: – А вот то место, куда меня укусили.

– Раздевайтесь до пояса и ложитесь на кушетку. На живот, – последовала команда.

Женщина сняла кофту. Аккуратно повесила ее на спинку вылинявшего стула. Дошла до места осмотра, инстинктивно прижимая руки к груди. Легла. Обтянутая потертым дерматином кушетка оказалась холодной. Да и в самом полуподвальном помещении тепло не было. Люсьена лежала и старалась задержать дыхание, чтобы не стучали зубы. Врач долго не подходила. Что-то писала. Наконец, держа в руках инструмент, похожий на увеличенную вилку, приблизилась к Люсьене. Пальцами натянула кожу, ухватила «вилкой» черную точку и стала раскачивать ее из стороны в сторону. Затем принялась вращать инструментом против часовой стрелки.

Люсьена лежала, продолжая сжимать зубы. Но теперь уже с другой целью – сдерживала боль. Она ощущала, как врач раздирала и без того болящее место. Ковырялась в ране.

– Все. Сейчас мы посмотрим на него – и сделаем выводы, – наконец сообщила она. – Посидите пока в коридоре. Позову, когда надо.

Люсьена оделась и вышла. Снова коридор. Снова бесконечность ожидания. Снова она вынуждена сидеть и смотреть на бледно-зеленую стену перед собой. «Здесь зеленый не цвет надежды. Цвет тоски». На зеленом вычерчивали ломаные кривые черные трещины.

Неизменный атрибут поликлиники – плакаты на стенах. Они пожелтели то ли от времени, то ли от безысходности того, что изображали. Один наглядно показывал передачу инфекций различными путями. Другой демонстрировал, что происходит с легкими при курении. По мрачности тем это были явно ярые конкуренты. Люсьена, изучая их, видела не только информацию, которую пытались донести до широких масс населения. Она видела и потертость углов обоих плакатов, их запыленность, выцветшую бумагу. «Отголоски плакатной моды. Как часто вас разглядывают. И насколько бессмысленно здесь ваше присутствие. Не скрашиваете время ожидания. Не даете ни грамма пользы. Информация, ради которой вас сюда повесили, никак не применится. О вас забудут, как только выйдут из этого коридора».

Дверь открылась. Из кабинета к Люсьене шагнула врач, держа в руках маленькую пластиковую баночку с красной крышкой. Внутри нее, в куске бинта, лежало что-то черное.

– С вами все в порядке. Клещ не заразный. А покраснение – это аллергическая реакция организма. Вот это выпейте сегодня перед сном и завтра в то же самое время, – она протянула два бумажных прямоугольника с каким-то порошком. – Один пакетик на стакан теплой воды. До свидания. Вот вам на память, – и врач протянула баночку с черной точкой.

– А что мне с ним делать? – Люсьена указала на баночку, оказавшуюся у нее в руках.

– Его нужно уничтожить. Как? На ваше усмотрение. Можете в унитаз спустить. Многие их жгут. Что хотите, то и делайте. Всего хорошего, не хворайте, – и медработница скрылась за дверью.

Люсьена пристально вглядывалась в содержимое баночки. Ничего необычного. Клещ как клещ. «Уничтожить его?..» Внезапно ее обожгло жалостью. «Ты же не виноват, что кровопийца» – думала она, глядя сквозь прозрачную пластмассу.

Женщина стояла в коридоре и разглядывала маленькую черную точку. Люсьена слегка растерялась. Она думала, что ее персоной здесь как-то больше заинтересуются. А тут прямым текстом говорят – до свидания, идите, куда хотите. И она пошла…

10.

Господин Брыкин был человеком привычек. Некоторые вещи должны были сопровождать его обязательно. Как, например, отрывной календарь. Такой, на первый взгляд, малозначительный предмет.

Эта вещица, ежегодно видоизменяясь, шла с ним по жизни. Так было заведено еще в семье его родителей. Проснулся – оторвал листочек, начал новый день. Само время представлялось маленькому Брыкину осязаемым. Вот они, дни, зафиксированные в толстом бумажном кирпичике и повешенные на стену. Все – на одном гвозде. И он ими управляет.

Позже он привнес эту традицию и в свою семью. Ежегодно покупал такой календарь. Был момент, когда отрывные настенные календари перестали выпускать. Они вдруг разом исчезли из продажи. Господин Брыкин сначала сильно расстроился. Но потом быстро нашел выход из ситуации.

Он часто вспоминал то прекрасное время, когда по вечерам вся семья собиралась за одним общим делом – за изготовлением подобного календаря. Заранее закупались альбомы. Двое сыновей Брыкина сначала разлиновывали их, оставляя на каждом листе по шесть крупных клеток. Затем, сверяясь с маленьким «карманным» календариком, заполняли каждую клетку. Старательно выводили названия месяцев, числа и дни недели. Завершенный альбом передавался отцу. Господин Брыкин отмечал праздничные и выходные дни, обводя их красным фломастером, и помогал мальчикам, тоже заполняя или разлиновывая альбомы. Жена господина Брыкина разрезала листы и складывала их, соблюдая последовательность, в небольшие кучки. Затем соединяла, образуя пачку-кирпичик. Когда все дни были прописаны, сшивала листы. Несколько вечеров вместе – и календарь готов.

Изготовление календаря всегда проходило весело. Общее дело объединяло семью. Календари делались неоднократно. Однажды они придумали своеобразную плату за проделанную работу. Каждый должен был выбрать по одному, «своему», дню. Соблюдалось условие – чтобы это был не день рождения. При выборе «своего» дня использовалась тайная, известная только тому, кто выбирает, система чисел. «Свой» день потом разрисовывался в календаре каждым членом семьи.

«Брыкин – 6 букв, значит, июнь, 6-ой месяц. Семен – 5 букв, значит, 5-ое июня», – так вычислил «свой» день господин Брыкин. Он красиво, чередуя желтый и зеленый цвета, раскрасил карандашами свой лист.

«Свой» день каждый из Брыкиных ждал. Несмотря на то, что это была больше шуточная дата, ее обязательно дружно отмечали. Семья собиралась за тем же столом, за которым делались календари. Обязательно готовилось какое-нибудь вкусное, всеми любимое блюдо, а на десерт была непременно Шарлотка, в приготовлении которой каждый старался принять хоть минимальное участие.

Изготовление календарей превратилось в их семейную традицию. Под новый год Брыкины всегда собирались вместе. За окном бушевал ветер, а они сидели, объединенные одним делом, радостные, за круглым столом и создавали свой собственный семейный календарь.

Но в мирное русло однажды что-то попадает – и оно уже перестает быть мирным. Сыновья-Брыкины повзрослели. Обзавелись собственными семьями. Их новый уклад жизни стал забирать свое. В том числе, и свободное время. Теперь они уже в своих семьях делали «календари» – устанавливали свои собственные традиции. Господин Брыкин не обижался на это. Он вспоминал, что и сам когда-то поступил аналогично. Переключил внимание на жену, на детей. История должна была повториться.